(сказ)
Начну-ка я свой сказ для тебя, мой читатель, по-старинному: жили-были, поживали да наживали, пока однажды, вдруг…
И ничего не вдруг. Всё отжито-прожито, не весть для чего что-то нажито, неведомо, кем и как унаследуется, станет собственностью других, чей путь, как им кажется, бесконечен. Бедные эти другие! Если посмотреть со стороны: ведь и над ними вечный чёрный ворон уже делает непервые круги…
Всё – ничто. И только ТО, ЧЕМ являешься ты, останется при тебе навсегда, на годы космические, в каждом из которых вроде бы земных-то – четыреста двадцать семь годков.
Так вот про это «не вдруг».
Давным-давно, а может, не столь уж и давно, соизволили на свет явиться два таких крупненьких карапуза, близнеца, стало быть, от общей матери. Первый, что кричал на всю Вселенную, как смоль, черным-чёрен. Второй – тише тишины, что ни на есть – само солнышко. Казалось, его люлька излучала тёплый добрый свет. Для матери – оба милы, ненаглядны.
Мелькнули месяцы люльки. Первые шаги. Тут мати заметила, как Смолянчик шаги начинает с ноги левой, но прежде обведёт взглядом всех вокруг, словно воришка, прячась, и только затем правую пускает в работу, чтобы уж не напрасно делать шаг… А вот Солнышко начинает шагать с ноги правой, с гордо поднятой головой, будто отправляется в давно ему знакомую дорогу, открыто и уверенно.
В душе своей она оставила им не то имена, не то клички: Левый, Правый.
Вот они уже и «строители». Из кубиков ладят первые домики. Правый возвёл дом большой и правильный. Левый строить только начал – бросил. Зато, завидев красочное сооружение братика, сказал кратко и внушительно: « Моё!», сев при этом на сооружение. Труд архитектора рухнул – присвоитель заголосил во всю ивановскую, будто не он отнял дом, а у него оттяпали… Правый встал, как взрослый, глянул презрительно на реваку и ровным шагом направился в дальний угол оседлать деревянного коня. Весь его строгий вид говорил – не без дела же быть…
Ни в сказке сказать, ни пером описать – как летит земное времечко. Вот бывшие карапузы уже с рюкзаками, с теми, в которые ссыпают (сколь зуб взял) крошки гранита наук. Кончился гранит – пора завязывать рюкзаки и нести приобретение куда хочется.У Правого рюкзак не завязывается – переполнен. У Левого - крохи на донышке…
– Сынок, тебе с пустым-то рюкзаком – век долбить камень или стадо пасти, – с
грустью и болью произнесла мать Левому.
– Где под шутку обману, где-то чуть приотниму – богатство, оно всегда такое:
кто – кого… А ты – долбить, пасти… – поспешил с ответом сын.
– Не делай зла – не будешь жить в вечном страхе. Мудрость эта навсегда, запомни,
навсегда, – оборвала мать сына.
« Не делайте, сынки, зла – оно умеет удваиваться, утраиваться. Истина всё равно рано или поздно увидит свет, а ложь будет повержена в прах, не на Земле, так Там, – указывая на Небо, в слезах напутствовала мать сыновей, провожая в град столичный протаривать жизненную стёжку-дорожку.
– О свобода! Начинаю растеть-матереть да первопрестольную себе подчинять, –
небрежно забросив полупустой рюкзак на плечо, пролозунговал Левый и, не
оглядываясь на брата, зашагал на большак, точно зная, зачем он кинул дом
родной.
Второй же, Правый, еле справился с комком в горле, заслышав при прощании слабое сердце матери, прижавшей его к своей груди. «Как-то она будет…» – думалось ему. Внезапно решил: «Вот поменяю содержимое рюкзака на ДЕЛО и вернусь домой с этим самым ДЕЛОМ, чтобы жить-поживать да горшки обжигать в своей умной лазерной мастерской. Тем людей и себя радовать. И мать под сыновним приглядом…»
Скоро-нЕскоро прибыли теперь уж давно не карапузы в стольную. Перво-наперво на брусчатке потоптались, Красную разглазели, да и отправились, куда давно душа звала.
Левый, Смолянчик, – туда, где мастерски готовят «КУПИ – ПРОДАЙ – ПРЕДАЙ».
Правый, Солнышко, – туда, где скульптуре учат. Там без ТАЛАНТА и усердного ТРУДА искусство в руки не впорхнёт.
Известно, времечко за крылышки не споймаешь – оно не птица даже. Возврата, как понимаемо, за ним не наблюдалось и тыщи лет назад. А уж в престольной оно летит…
И для Смолянчика оно понеслось, да чаще не там, где чему-то как-никак и учат, а чаще в гнездовьях-скопищах то дроздов, то ворон, то сорок-воровок, да всё в самом центре престольной… А птицы-то сюда слетаются не абы какие: всё с купюрами зелёными да с теми, откуда к нам совсем недавно в стольные врата Адольф ломился ( без царствия ему небесного!).
В одном из таких скопищ Смолянчик и охотно попал в когти сороки-воровки, ну и что, что ей отстукало пятьдесят…
У него – стать высокая, белолиценький, брови девичьи, дугой, кудри кольцами так и плутают по плечам, не без галстука-бабочки. Стал у ней «гражданином», тем, который вроде бы и при ней, сороке, а как ему опротивит, то вроде бы и знать-незнавал. Пока же – весело, летает за сорокой необходимым атрибутом по гнездовьям да по птичьесветским, как их там, раутам… Под утро возвращаются в её апартаменты, где он её омывает да спать укладывает.
А как же, за такую-то роскошь бытия хотя бы так платить. Тем более что храм наук им уже давненько позабыт-позаброшен.
По сказкам-то ведомо, любая пакость искореняется. Вот и Смолянчик решил-таки распакоститься – покинуть не юную барышню. Решил – сделал. На грех-то нечаянно прихватил её сейфик с блестелками да евринками. Только вот был спойман на родном большаке…
Прописали его в иные апартаменты, в зону, нет, не курортную, сами же понимаете, в какую. Далеко от первопрестольной… Вот оно, «кто – кого» и оттрудилось, да скоро так, что – ни в сказке, ни пером…
Может, ниточка его порока тянется из жизни прошлой, таким он являлся там. А что? Мыслимо-допустимо. Сущность-то души, сказывают мудрые, веками складывается. Кто знает, может, они и правы, эти мудрецы. Им виднее.
А что же с Правым, Солнышком? Устал он, бедный, измучился за долгих пять лет. Уже на третьем годе наук ему пришлось всенародовать свои «выдумки-статуйки» на разных зрелищах-ярмарках в европах да америках, и в первопрестольной – тоже. Больше – дарил, чем продавал: стыдился брать деньги за такие-то безделушки... Толстосумы же из полусвово богатства готовы были за «безделушки» давать сколь угодно. Даже звали туда, в эти европы и прочая. Мол, заимки в горах, то бишь, их виллы, лазурь морей, винограды да персики…
«Я свою избу-заимку средь Руси берёзовой вольной ни на что не меняю», – был его ответ тем, у которых всё продаётся да покупается.
« Камень и всякий металл победил; с деревом сроднился; приласкал глину и гипс, с живописью в ладах. Что ещё… Домой – и только!» – закончив учёбу, сказал себе Солнышко.
Как-никак обустроил мастерскую – да и за работу. Свои приёмы обжига, лакировки, разрисовки – диво лазерное, а не искусство выходило. Встретилась ему и прекрасная, тоже художница, Василиса. Стали они жить-поживать, лепить-обжигать, писать- рисовать да мир удивлять своим искусством.
Земля, вестимо, слухом полнится – цугом к ним гости-приобретатели, да всё больше из-за бугров и океанов. Кланяются русскому таланту-умельцу. Он же ни перед одним из них, чужеземцев, не расшаркался. Одаряет родные русские музеи своими работами, ни копейки за них не испрашивая.
Мати не нарадуется на сына Солнышко: добро дарит людям. «А Левого поглотило зло: кто – кого, приобмануть, приотнять…» – рыдала она ночами в подушку.
Такой-то у меня вышел сказ о наших нынешних бедах да редких радостях.
19.06.2013 г.