У бабушки всегда было большое хозяйство: корова, свиньи, куры. Кроме того имелся ещё огород и картофельное поле. Одной ей было трудно управляться со всем, поэтому родители летом ездили не на море отдыхать, а трудиться в деревню. И меня, разумеется, брали с собой.
Помню, каждый раз, собираясь в дорогу, я думала: «Что за доля такая! Другие папы и мамы детей на юг везут или на экскурсии в Москву и Ленинград. Одна девочка из класса даже в Германию к родственникам уезжает! А тут одна дорога – в забитую деревню». Так было и на этот раз. Состроив недовольную гримасу, я надела лёгкое платьишко, бросила в рюкзачок любимую книжку, куклу и купальник и потащилась за родителями к автовокзалу. Дорога предстояла дальняя: автобусом большим, потом маленьким, а потом ещё и пешком.
Полдня томления и вот, наконец, наша дребезжащая коробушка, промчавшись мимо гранитного обелиска, прибыла на конечную остановку. Я первой соскочила со ступенек автобуса и замерла в удивлении. Возле всегда тихой и безлюдной в летнюю пору школы, расположенной рядом с остановкой, стоял комфортный автобус, а у крыльца толпились люди.
– Почему так много народу? – спросила я родителей, которые следом вышли из автобуса.
– Не знаю... – пожала плечами мама, ставя сумку и заинтересованно глядя на толпу.
– Подождите тут, – скинув с плеча увесистую ношу, сказал папа и, оставив нас, побежал к знакомому с детства двухэтажному зданию.
Вернувшись через несколько минут, он возбуждённо сообщил:
– Это к нашему Льву Соломоновичу отовсюду приехали. Даже из Израиля.
– Ничего себе! – поразилась я. – А кто это Лев Соломонович?
– Учитель истории, завуч школы. Он и меня учил, – улыбнулся отец.
– И чем он прославился? – покраснев, спросила я.
Мне стало стыдно, что я ничего не знаю про человека, о котором знают даже за границей.
– Это бывший фронтовик. Учился в Ленинграде, но после войны приехал сюда и вот уже много лет преподаёт историю. Вместе со своими учениками Лев Соломонович при школе создал музей войны. У него часто бывают гости. Вот и сегодня собрались, чтобы почтить память невинно убиенных. Сейчас все пойдут к памятнику.
– К тому? – показала я рукой на гранитный обелиск при дороге.
– Нет, – мотнул чубом папа. – Этому памятнику уже двести лет. Он – Наполеону, который дважды перешёл здесь границу: в первый раз, когда наступал на Москву и второй – когда отступал после поражения. Я говорю о другом памятнике. Его отсюда не видно. Он во-он за теми берёзами.
– А можно хоть одним глазком посмотреть на него? – запросилась я.
– В другой раз. Надо идти, а не то бабушка будет волноваться, – резонно заметила мама.
Папа глянул на часы:
– Мама права. Нам ещё топать и топать, – но увидев на моём лице кислое выражение, улыбнулся:
– Если хочешь, то на обратном пути мы сходим к памятнику.
– Да! – оживилась я.
– Договорились. Потом и положим возле памятника по камешку, – поставил на разговоре точку отец.
Родители подхватили сумки, и мы пошли. Довольная, я крутила головой, глядя на всё новыми глазами. Какая большая и красивая церковь! А эта площадь... Интересно, она тоже помнит Наполеона?
– Не отставай! – окликнул меня папа.
– Я и не знала, что это такое старинное место! – догнав его, весело сказала я.
Папа улыбнулся:
– Ещё какое старинное! Когда-то это было большущее селение, в котором мирно жили русские, белорусы, евреи, поляки, даже многодетная семья китайцев! Всё здесь было: церкви, школа, библиотека, кузница, даже своя типография. Но больше всего местечко славилось своими базарами. Жители многих городов приезжали сюда, чтобы купить глиняные изделия, хлебопродукты, лён.
Я представила шумные, как на востоке, торговые ряды, за прилавками которых сидят добродушные толстяки с длинными бородами в ярких тюбетейках и, громко нахваливая свой товар, предлагают всем желающим приобрести у них кувшины и горшки. «Наверное, вот по этой кирпичной дороге и везли на базар телеги, гружённые всякой всячиной», – подумала я, ожидая продолжения рассказа. Но отец замолчал. Глаза у него влажно заблестели.
– Ты чего? – забеспокоилась я.
Он грустно улыбнулся.
– Война вспомнилась... Эта дорога – дорога памяти. Дорога слёз...
– Почему?
– Её мостили местные жители, евреи... зимой, в мороз, голыми руками... Немцы запретили им пользоваться носилками и различными приспособлениями и даже просто выпрямлять спину... Позже эсэсовцы заставили ползти по этой дороге несколько подростков без помощи рук и ног, управляя одним животом. Немцев это очень смешило. Они гоготали, как помешанные, и если кто из ползущих невольно двигал рукой, то его били прикладами или каблуками кованых сапог... Потом этих несчастных заставили копать могилы обречённым...
– Зачем они так делали? – дрогнул мой голос.
– Потому что ненавидели нашу страну и всех, кто в ней жил, а евреев в первую очередь.
– Почему? – снова, недоумевая, спросила я.
– Считали, что люди других наций хуже их. Потому и пришли к нам с войной, чтобы очистить наши же территории от лишних, как им казалось, едоков. В этой земле, политой кровью, лежат учителя и врачи, сапожники и кузнецы, приехавшие на каникулы к бабушкам внуки. Тысячи невинных людей. Их убили только за то, что они были евреями.
– Папочка, откуда ты это знаешь?
– От брата Ивана. Он был партизаном. От него я узнал, что одному еврейскому мальчику всё же удалось убежать. Он попал в их отряд и рассказал, как людей сначала голодных держали взаперти, а потом большими группами угоняли за деревню и там расстреливали. Сбрасывали в ров... и мёртвых, и тех, кто ещё дышал... И это продолжалось до тех пор, пока в деревне не осталось ни одного еврея... Вот им, кто лежит в этом рве, и поставлен памятник...
На мгновение мне показалось, что на дороге проступили пятна крови. Я испуганно вздрогнула. Но нет... это были всего лишь ржавые кирпичи, вросшие в несчастную землю...
– Почему ты мне раньше не рассказывал об этом? – подняла я на отца глаза, полные слёз.
– Потому что это тяжело вспоминать, – вздохнул он и, поставив сумку, полез в карман за папиросами и спичками. Остановилась и я. Спички почему-то ломались и не хотели зажигаться. Наконец, прикурив, папа вскинул сумку на плечо, и мы продолжили путь. Я вдруг подумала об однокласснице, у которой родственники жили в Германии. Может быть, её дедушка тоже расстреливал наших людей во время войны? Как теперь я смогу дружить с ней?
– Что примолкла? – спросил папа.
– Думаю.
– И о чём же думает моя любимая почемучка?
– Папа, скажи, мы теперь должны ненавидеть всех немцев?
– Нет, доченька. Мы должны со всеми жить в мире.
– Тогда мы должны всё забыть и простить?
– Простить, но не забыть. Это урок прошлого, а кто не помнит прошлого, тот осуждён пережить его снова. Именно поэтому здесь появился обычай оставлять камешек возле памятника. Камешек говорит о том, что на могилу кто-то приходил, что память о покойном жива. Он не завянет, как цветок, его никто не захочет украсть. Он всегда будет там, где его положили.
Кирпичная кладка закончилась. Дальше начинались ржаные поля, на которых тучнели хлеба, простирающиеся до самого горизонта. Между ними стелилась несказанно ласковая, мягкая от пыли, прокалённая солнцем дорога. А над головой расплескалось синее небо, на котором безмятежно сияло солнце, обнимающее своими лучами весь мир. Я сбросила с ног босоножки и, взяв их в руку, пошагала за родителями.