После возвращения с Носса меня на самом деле ждал полный триумф, а последовавшая за ним популярность даже немного утомляла. О новых головоломках не просто сообщили в галактических новостях, они произвели фурор на Земле, куда я отвёз их как истинный патриот. Галереи перессорились в попытке заполучить этот удивительный экспонат, а пресса никак не могла уняться, описывая мои лихие похождения. Нам с Умником пришлось немало постараться, чтобы поход в Лабиринт выглядел крайне опасным (что соответствовало действительности) и героическим (здесь я был не совсем уверен).
Честно говоря, мне было немного стыдно так искажать события, но Умник заверил меня, что это обычная практика. От него я с немалым изумлением узнал про некоторые детали из путешествий вондр прошлого, которые казались просто квинтэссенцией героизма, если судить по учебным пособиям для космических путешественников. На их фоне моё собственное пробивание стен головой выглядело детской шалостью. Однако, когда мне пришлось в очередной раз давать интервью симпатичной сириусианке, словно укутанной облаком пепельно-голубых волос, и я договорился до того, что из стен лабиринта ко мне тянулись загребущие руки, наверняка желавшие уничтожить чужака, мы с Умником решили остановиться.
Но ажиотаж среди обитателей разумных миров, привыкших тысячелетиями жить в полной безопасности, был так велик, что ко мне со всей вселенной продолжали тянуться репортёры, которые жаждали написать историю о Лабиринте–монстре. Так что, для нас с Умником настало время куда-нибудь тихо исчезнуть и как следует отдохнуть, проматывая средства, перечисленные галереями на мою галактическую карту. Надо сказать, головоломки были оценены ими очень щедро, поэтому мне стал доступен самый роскошный и необычный отдых, о каком я прежде не мог и мечтать.
Хотя здесь тоже имелась своя сложность. Наиболее популярные с точки зрения отдыхающих планеты были битком набиты гражданами со всей зримой вселенной, а значит, я непременно буду узнан, и из меня станут выуживать всё новые подробности полёта на Носс. Уж лучше податься в какой-нибудь далёкий райский уголок, где мне не придётся на каждом шагу сталкиваться с фанатами. После недолгой консультации с Умником, мой выбор пал на Форен – планету, покрытую цепью тропических островов, величественно возвышавшихся над необозримыми просторами местного океана.
Насколько кишели опасностью воды Форена, настолько же безопасными считались сами острова. Их сравнительная пустота могла объясниться лишь тем, что эту крошечную планетку не так-то просто разыскать без Умника, да и создать там привычный для граждан зримой вселенной комфорт было невозможно. Единственным местным строительным материалом являлся тростник, произраставший на многих островах. Туда до сих пор не транслировала галактическая вещательная сеть, да и с развлечениями дело обстояло туго. Неудивительно, что на Форен в основном стягивались любители экстремальных ныряний и водной охоты, которым для сна вполне подходили тростниковые хижины.
Впрочем, на некоторых тамошних островах существовали вполне неплохие пляжи, спа-салоны и клубы с местной спецификой, где можно было неплохо отдохнуть. Самыми ужасными сухопутными тварями на Форене, по данным Умника, считались радужные попугаи, хотя прибор несколько сбился в попытке разъяснить мне, что такого опасного может быть в этих птицах. Он вскользь упомянул лишь попугайские песни, от которых всё живое разбегается в разные стороны.
Вдохновлённый перспективой долгожданного отдыха, я не придал этому особого значения. К тому же, у меня уже имелся опыт общения с поющим кристаллом и вроде бы безобидной растительностью, едва не разодравшей меня в клочья. Почему бы попугаям не оказаться столь же кровожадными? Просто стану держаться подальше от мест их обитания. А, может быть, даже примкну к какой-нибудь ватаге ныряльщиков, в конце концов для вондры нет ничего естественней, чем свободные нырки. Вот и Умник поддерживал эту идею – на дне моря Форена до сих пор иногда находили ороговевшую рыбу-гребешок, украшавшую самые изысканные причёски галактических модниц. У меня имелась пара подружек, просто мечтавших о подобном аксессуаре.
В общем, отдохну на славу, а заодно подумаю, как мне дальше строить свою карьеру, маневрируя между назойливой популярностью и полным отсутствием внимания к моей неожиданно прославившейся персоне. Так что мы с Умником отправились на Форен в предвкушении беззаботного расслабления. Я планировал валяться на пляже, потягивая коктейли, и у меня не было никаких сомнений в том, что мой помощник, успевший перекопировать головоломку в свои виртуозные мозги, весь отпуск будет упоённо бороться с Лабиринтом. Отчего-то после недавнего путешествия на Носс Умник воспринимал Лабиринт как личного врага и надеялся раскрыть для вселенной его секрет.
Приземлившись на парковке самого большого тростникового мотеля Форена, я понял, что не буду разочарован. Насколько хватало глаз, передо мной расстилалось великолепное побережье, усыпанное белым песком с разноцветным вкраплением ракушек. С одной стороны на него накатывались бирюзовые морские волны, с другой – изумрудная растительность, очень напоминавшая тропическое буйство. Ужасно хотелось распластаться на этом песке в форме звезды и больше не шевелиться. Именно так я и поступил, лишь периодически подзывая к себе официанток в бикини, которым невероятно шёл этот древний пляжный наряд.
Счастье длилось полтора дня. К середине следующих суток я неожиданно заскучал и стал внимательно поглядывать в сторону прибоя. Там, возле тростниковой лодки, суетилась очередная группа ныряльщиков, выходившая в море.
– А скажи-ка мне, Умник, – обратился я к своему консультанту, отрывая его от сладостной борьбы с Лабиринтом, – насколько на самом деле опасным может оказаться погружение в здешние воды?
– Восьмой уровень, – без всяких раздумий сообщил прибор.
Ого, в таком случае, дело обстояло очень серьёзно, учитывая, что десятым уровнем считалось прямое попадание обломков кометы в неудачно вынырнувший из гиперпространства корабль.
– Поконкретней, – заинтересованно попросил я Умника.
– На мелководье можно столкнуться с иглобрюхом, название которого очень неверно характеризует вид, так как он по всему телу усыпан ядовитыми иглами. Чуть дальше обитает чичень-камнеед, вполне способный пережёвывать камни, рыба–серп, клешневитая каракатица, троезубый мастодонт...
– Понял, понял, – быстро перебил я, действительно сообразив, отчего все ныряльщики были экипированы в несколько защитных костюмов. – Тогда у меня есть предложение для начала просто прогуляться по острову. Должны же здесь быть какие-то достопримечательности.
Умник вовсе не был уверен, что мелкое местное зверьё можно было назвать достопримечательностью, а из растительного мира ему вспоминался разве что здешний сорт орхидей с цветами в рост человека. Но моя аллергия на цветочки ещё не прошла, поэтому я ничуть не заинтересовался орхидеями и решил послоняться по острову в поисках хоть каких-нибудь впечатлений. Невзирая на молчаливое неодобрение Умника, оторванного от Лабиринта, я натянул майку и шорты и побрёл по тропинке в джунгли.
Впрочем, тропинка очень быстро закончилась, видимо отдыхающие Форена не слишком-то часто уходили далеко от пляжа. В каком-то смысле я их понимал – слева и справа от меня тянулись живописные заросли, похожие на тысячи подобных мест, как два банана с одной грозди. Из местных обитателей мне пока встретилась лишь парочка древесных крыс, которые куда-то шустро улепётывали, мелькая среди листвы пятнистыми коричневыми шкурками. А затем я услышал неописуемый вопль. Истошный вибрирующий клёкот создавал полное впечатление, что кто-то попал в беду. Не разбирая дороги, я ринулся на помощь бедняге.
– А ты говорил, что здесь нет хищников! – возмущённо проорал я Умнику. – Что острова слишком малы для крупных животных!
– Какие хищники?! – принялся отбиваться прибор. – Не может такого быть! Я совершенно уверен в своих знаниях!
Между тем ор продолжался, к одному голосу добавились другие, перебивающие, выводящие ещё более душераздирающие звуки. Навстречу мне промчалось ещё несколько крыс, стайка птиц, которых мы с Умником не успели рассмотреть, и даже ленивец проковылял по тонким, гнущимся под его весом, веткам. А уж заставить стронуться с места этого зверя могла лишь серьёзная опасность.
Наконец, лихорадочно вспоминая все приёмы обороны от диких животных, изученные в школе вондр, я вылетел на поляну, где творилось настоящее светопреставление. Какие-то очень крупные птицы, от яркой расцветки которых у меня сразу зарябило в глазах, голосили кто во что горазд, раскачиваясь среди листвы. Как ни старался, я не смог обнаружить возле них никакой видимой опасности, поэтому просто ошеломлённо озирался по сторонам.
– Попугаи, – вдруг обречённо сказал Умник.
– Человек! Человек! – заорали птицы, удивительно слаженно беря меня в кольцо. – Слушай, человек!
Казалось, они слетались со всех джунглей, продолжая что-то горланить, перекрикивая друг друга. У меня зазвенело в ушах, а голова просто пошла кругом под этим напором. Звуки, смутно напоминавшие знакомые обрывки песен, долетали до меня, пока я пытался пятиться назад, налетая на попугаев, которые в упоении исполняли для меня этот дикий концерт. Лиловые, золотистые, огуречно-зелёные и малиновые попугаи. Жёлтые как лимон и оранжевые как апельсин. Голубые, терракотовые, фисташковые, пунцово-алые... Весь этот попугайский хоровод вился вокруг своего единственного слушателя, потому что всё живое в джунглях благоразумно успело унести ноги.
Я даже не мог попросить совета у Умника, так как тот был не в силах перекричать разошедшихся птиц. Ещё немного, и мне пришлось бы самым позорным образом спасаться бегством, но мой слух внезапно уловил обрывок знакомой мелодии. Красивый сиреневый попугай, всё время норовивший спикировать мне на темечко, довольно точно выводил древнюю-предревнюю ламбаду, которую я не сразу узнал из-за агрессивной манеры исполнения. Выходит, какой-то не лишённый остроумия приезжий научил его этой песне?
– Тихо! – едва не сорвав горло, гаркнул я, осенённый внезапным озарением.
Птицы шарахнулись, выжидательно уставившись на меня. Лишь золотистый продолжал что-то самозабвенно гундеть, и теперь, в тишине, я опознал в его речитативе народную кассийскую плясовую.
– Каждый из вас знает свою песню? – уточнил я собственную догадку.
– Попурри с Пепелена, – наконец объявил свой номер самый догадливый попугай с взъерошенными синими перьями.
– Переливы альта с Альфы, – вякнул ярко-розовый.
– Карумские мурчания.
– Песенка про дикроков, – посыпалось дальше.
– Потрясающе, – протянул я, успевая вертеть головой.
– Ты правда так думаешь? – осторожно уточнил синий. – Тогда мы снова тебе споём!
– Нет! – успел вклиниться я, пока самозванные артисты творчески настраивались. – У меня есть гораздо более интересная идея. Получается, вы знаете фольклор со всей вселенной. Полагаю, это постарались скучающие отдыхающие Форена?
Птицы с готовностью закивали головами, хотя я и без того отлично представлял, как перебравшие коктейлей туристы распевали любимые песни, не подозревая, что кто-то может мотать их на ус. Или, скорее, на клюв.
– Уверен, в большом мире найдётся масса желающих оценить ваше творчество, – сообщил я попугаям, уйдя с головой в новую идею. – Только вас нужно отучить петь хором и придумать вашему коллективу какое-нибудь звучное название, – я обвёл взглядом озадаченных птиц. – Шоу "Радужных попугаев"! Как вам? По-моему, подходяще, публике должно понравиться.
– Но как нам попасть в большой мир? – уточнил синий, явно соображавший лучше остальных.
– На моём гиперлёте, – великодушно предложил я. – С одним условием – никаких песен на борту.
Немного поныв от такого ограничения, попугаи согласились лететь со мной на Мускат – небольшую планетку с почти земной культурой, где вполне можно было начать турне, прежде чем предъявлять новоявленных артистов широкой публике. Вечером того же дня я старательно рассаживал попугаев в гиперлёте, соблюдая какую-то их сложную внутреннюю субординацию.
– Зачем ты связался с этой бандой? – бубнил мне под руку Умник. – Мы ведь собирались отдыхать.
– Мы и будем отдыхать, – заверил его я. – Пока никакого экстрима, никаких свободных нырков. Прокатимся по вселенной в качестве импрессарио "Радужных попугаев". Что тебя не устраивает? Тихая работёнка.
– Ну-ну, – мне показалось, что Умник вздохнул, хотя приборы не умеют вздыхать.
Мой помощник был настроен очень скептически, чего я совершенно не разделял. Напротив, я гордился своей выдержкой относительно неоправданных авантюр, даже охота на клешневитую каракатицу не смогла заставить меня отказаться от своих планов.
(Приключения вондры Эля Стоуна до его боёв за гранью зримой вселенной)