- Сожми кулак. А теперь разожми. Да, вот так поделай, - я покрепче затянула жгут на руке и стала наблюдать за набухающими венами. – Все, хватит. Точно не боишься?
Тим лишь покачал головой в ответ, с интересом разглядывая шпиц и ватку в моей руке. Он прекрасно знал, что должно произойти после того, как иголка проткнет тонкую кожу, вберет своим жальцем немного крови и сама изольет свой яд. Все просто, но опасно. Хотя его это не заботит, да и я не сильно его отговаривала.
Положив его руку себе на колено, я медленно поднесла иголку к пульсирующий голубенькой венке и медленно ввела ее под кожу. Поршень вобрал немного его крови, она красной медузой расползлась по шприцу. Я осторожно нажала на поршень, заставляя тугую струю вырываться прямо в вену и смешаться с кровью.
Когда я закончила и приложила ватку смоченную водкой к красной точке на вене, Тим откинулся назад, сильно зажмурив глаза. Я же бросила пустой шприц на хлебный поднос и поднялась с табуретки. Хотелось движения и бодрости. Сидеть на месте было очень трудно…
Это могло быть описанием очередного трип-репорта, что я выкладывала на форум, но нет. Это память, что сидит во мне эфедриновой шизой, что стирает чувства не хуже фена. Это кусочки мозаики, жизни, чувств. Все что я смогла склеить из обрывков памяти.
Все началось еще в девятом классе. Тогда я еще с детским непосредственным интересом, вникала во все новое, интересное и, конечно же, запретное. Первый раз было немного страшно, сердце стучало так, что казалось его удары слышал каждый, а руки слегка потряхивало. Но я решилась. Убрала ладошку с горлышка бутылки и прильнула к ней, вдыхая густой сероватый дым. «Держи! Держи!» - бубнил кто-то над ухом.
С того вздоха, от которого заскрежетало в горле и заслезились глаза, все и началось. Казалось бы, что может привлекать девушку, даже девочку, в этих «веществах»? Но нет, жутко хотелось нового! Чуть-чуть раскрасить серый мир, добавить кислотных красок и бездумных улыбок. Ведь это было так просто, забыться, потеряться в этом городе, прогуляться неспешной походкой космонавта по улицам, любуясь каждым кирпичиком, каждым домом и двором. Заглядывая в нависающее потолком небо, я была птицей, что вырывалась из клетки тела и, хлопая крыльями, уносилась в такое высокое небо.
Я выслушала много критики в свой адрес, и мамка меня за волосы тягала, и учителя жаловались, но я забила. Мне было не до этого. Уже к 11 классу, моими главными вопросами были: где достать подешевле и есть ли еще что-то новое.
До сих пор помню тот лютый трэш, когда я оборжалась аптечной дряни. Когда я, обнимая каждый сантиметр пола, ползла к туалету, раскроила руку об острый угол и долго смотрела на струящуюся по руке кровь. Она такими милыми ручейками стекала по руке, что я невольно улыбалась. Правда позже я одумалась и перевязала руку, но все это было как-то отстранено и неясно. Я начинала плыть, меня подхватывало странное течение слабости, я тогда не знала, как затянется этот заплыв. Могу только сказать, что когда я очнулась в какой-то темной комнате, пахнущей хлоркой и ацетоном, я испугалась. Я не помнила, как я там оказалась, я не знала какой сегодня день, и даже на пару мгновений я забыла себя. Это было ужасно. Осознать себя никем, человеком без воспоминаний, книгой без обложки и названия, да еще и облитую кислотой.
Вся моя жизнь, до сегодняшнего дня, сплошной лес, над которым, то идет дождь, то снег, а между деревьев блуждает туман. Чем-то похоже на мескалиновый приход, когда твоя собака объясняет тебе принципы решения физических уравнений путем теоремы Вейерштрасса, а хомячок поет песни на испанском. Это было забавно, смешно. Я хохотала как ненормальная, даже соседка по комнате проснулась. Она тогда не знала, чем я занимаюсь.
Да, веселые были студенческие годы. Наверно говорить о том, что я вылетела после второго курса, смысла не имеет, и так все ясно. Была жуткая депрессия, и я подсела на героин, все руки были в рубцах, а вены похожи на дуршлаг. Хорошо, что тогда у меня были друзья, которые помогли, вывели из затяжного прихода. Как мне рассказали, нашли они меня на какой-то барыжей хате, окна были плотно завешаны, а в квартире стоял такой дикий запах, что было непонятно, как мы там дышали. Но друзья помогли. Была лечебница, завязка, а потом все по новой.
Эфир, кокс, ЛСД… мне было скучно жить, в обычном мире. Пусть у меня была работа, и даже хорошая зарплата, но я все равно предпочитала воскресным вылазкам в парк или кино, залипнуть на диване, уставившись в ковер.
Потом появился Тим. Он как-то незаметно просочился в мою жизнь и пристроился рядом. Я с ужасом протянула ему руку, а он не отказался. Из-за него я поссорилась с друзьями. Вообще ушла в очередной загул, заперев квартиру и отключив все телефоны. Дверь ломало МЧС…
А тогда, когда Тим решился поставить вену под иглу, я с самого утра была «убитой». Приезжал друг с Харькова, с прекрасной авганкой. И мы курнули, я завалилась смотреть телек и дожидаться Тима. А когда он пришел, и принес с собой хмурый, я испугалась. Не за себя, за него. Я помнила себя тогда, под героиновым приходом, и та ломка, что настигает много позже эйфории, куда страшнее самой жуткой боли.
Но он очень просил. А на вопросы, зачем и для чего, лишь хмуро молчал. И я согласилась, а потом не удержалась и сварила еще, а вогнав шприц в вену, блаженно замерла, каждым нервом чувствуя, как отрава проходит по венам.
Это очень странное ощущение. Как будто всевышний прощает все грехи, и они не тянут тебя к земле, а наоборот, у тебя вырастают крылья и ты взлетаешь. Так случилось и сейчас. Я впилась в губы Тима поцелуем, он ответил, он был еще здесь. Тогда я устроилась под боком, и продолжила его целовать, с каждым мгновением чувствуя, как мы исчезаем из реального мира и переносимся в другой. Лучший мир. Сначала родились звуки, потом ощущения, а потом только картинка.
Мы были на лазурном берегу, стояли по щиколотку в воде и целовались. Ветер трепал волосы, а из подступивших к лесу джунглей доносились живые звуки. Я отдалась Тиму. Прямо там, на мокром песке, омываемом волнами. А когда мы позже, тяжело дыша, наблюдали за бегущими красно-зелеными облаками, он сказал что любит меня. Это было не в первый раз, но здесь, в другом мире это было совсем по-другому. Как будто каждая частица, каждый атом повторил его слова, и с каждым вздохом я чувствовала его искренность, его счастье, его голос. Он нарастал в геометрической прогрессии, заполняя все в округ пока не перешла в один монотонный гул. Он вновь поцеловал меня и растаял. Честно! Он просто растаял в воздухе! Я же весело засмеялась и побежала вдоль лини прибоя, заставляя мокрый песок фонтанчиками вырываться из под ног.
А когда я проснулась, то Тим был холодный. Он умер. Он никогда не говорил о своем здоровье. Сердце не выдержало нагрузки. Он умер здесь, но я была уверена, что он жив в том мире, из которого я только что сбежала. Он остался там, остался во мне, навсегда.
И сейчас, сидя в холодной камере, на воняющем мочой матрасе я вспоминала все это, чтобы оживить себя. Потому что моя душа, осталось на том острове, на том пляже, в вечном, солнечном дне, что будет тянуться дальше. Когда я поняла что он умер, то не нашла ничего лучше, чем вогнать в вену еще один заполненный под завязку шприц и забыться. Очнулась я лишь в реанимации…
Мне дали год, за все то ассорти из всевозможных драгсов, что нашлись у меня в квартире.
Я просила больше, просила, чтобы судили за убийство, а не за хранение. Ведь я это заслужила. Я – поганая наркоманка, что сломала свою жизнь, и погубила другую. Мне нет прощения.