– Что же ты будешь делать? – спросила Сара, и ее длинный нос с горбинкой побагровел от любопытства.
– Пойду учиться в ремесленное училище.
– Если примут, ты должен хорошо готовиться к экзаменам, они у тебя на носу, а ты, целыми днями гуляешь…
– Постараюсь, тетя Сара, – ответил Додик и задумался…
Приемные экзамены состоялись в первой декаде августа. Прошла неделя и в списках поступивших, Давида Мендельсона не оказалось. После всех выяснений, стало ясно, что он «троечник» и решением комиссии не допущен до учебы. Додику пришлось обратиться к Моисею Блюмбергу, который хорошо знал Атамукаса, второго секретаря райкома партии.
Муж тети Сары позвонил второму секретарю, а тот – поднял трубку к директору ремесленного училища и попросил его принять Мендельсона на учебу с испытательным сроком. Когда его вызвали и объяснили положение, он от радости прослезился.
– Я буду стараться, – сказал Додик…
– Какую специальность хочешь выбрать? – Спросил его Сидоров Степан Сергеевич.
– Хочу быть токарем по металлу, – уверенно посмотрев директору в глаза, – ответил Додик.
– Михаил Иванович, запишите этого парня в свою группу, может из него выйдет толк…
Выдайте ему форму, поставьте на довольствие и определите в общежитие. Мендельсон круглый сирота и он принят на полное обеспечение.
– Какой толк из него выйдет, я не знаю, но токарному делу мы его научим. Все что положено – выдадим. Вместе с ним в нашей группе шестеро детдомовских ребят.
– Пойдем со мной, – сказал он Мендельсону и повел его на склад.
Первый день занятий проводился в торжественной обстановке: В обширном дворе перед знаменем училища, выстраивались группы. Воспитатели, мастера, инструктора, бегали вокруг своих классов. Приглашенные гости толпились вдоль высокого, каменного забора.
Только к детдомовским ребятам ни кто не пришел. Они стояли в первой шеренге рядом с Мендельсоном и о чем-то переговаривались. Сеня Абрамович, с черными, густыми бровями;
Насупленный, ели согнув бычиную шею, стоял, опустив лобастую голову. Изя Померецкий с привлекательной внешностью, интеллигентным лицом с типичным еврейским носом с горбинкой, был похож на дореволюционного гимназиста. Рядом с ним стоял Валерий Клюмель. Он был высокого роста, худой с постоянной улыбкой на загорелом лице.
Противоположность ему был Ефрумале Шейнкман – сорви голова, забияка, карманный воришка. Ему было нипочем взять бритву и порезать шею любому неприятелю. Только детдомовцев он не трогал, испытывая к ним кровное братство. Еще один юноша находился
Еврейской ячейке: Шайка Штеньберг – не бей лежачего. Плоское, угрюмое лицо его хранило
вечное молчание, и теперь он стоял и смотрел иступленными круглыми, как очки – глазами на безразличную ему толпу людей. Он мог так равнодушно стоять до самого вечера и не обращать внимания на выступление директора. Все призывы и лозунги, не имели для него никакого значения.
Первый день занятий начался в классах с теоретических предметов. Токарное дело преподавал Михаил Иванович Терещенко. Он объяснил ребятам о значении этой важной
специальности. Ее глубокое внедрение в промышленности по холодной обработке металла, получило широкое применение и развитие во всем мире.
– Это хлебная специальность, с нею ни где не пропадешь. За два года учебы освоите все методы токарной обработки. На три месяца перед окончанием РУ, мы вас направим на заводы и фабрики для получения практических навыков. Вот такие-то делишки, мои ребятишки, заканчивая свой первый урок, отделался шуткой старший мастер.
Впереди предстояла трудная, упорная работа.
Две контрольные работы по физике и материалу ведению Мендельсон выполнил отлично.
Началась подготовка к практической проверки знаний: ученики точили конусы, шары, ступенчатые поверхности по чертежам с точностью 0,1милиметра. Особое внимание Михаил Иванович уделял чистоте обработки деталей. Он требовал чистоту не менее трех треугольников – зеркальную поверхность.
В конце декабря 1949 года состоялся первый экзамен по практике. Каждый ученик получил чертеж и время для изготовления первой детали. Додик внимательно рассматривал полученное задание. К нему подошел мастер:
– Что ты должен выточить?
– Конус для задней бабки.
– Все тебе ясно, вопросы есть?
– Не указана чистота обработки.
– Мы учили, если не указана на чертеже чистота обработки, надо ее выполнить, не менее двух треугольников.
– Понял, спасибо Михаил Иванович! – Мендельсон нажал на черную кнопку на пульте управления станка и мотор, натянув со скрипом ременную передачу плавно, заработал. В тот же самый момент мастер засек время. Было ровно девять часов. Для изготовления детали дано три часа. «Тут входит и подготовительное время» подумал Додик и побежал в инструменталку. Обменяв жетоны на необходимые инструменты, Мендельсон вернулся к станку. Быстро установив отрезной резец по центру, и укрепив заготовку в патрон, приторцевал ее. Потом он вспомнил, что не взял четырех миллиметровое сверло с патроном. В инструментальной пришлось постаять в очереди около десяти минут. Вернувшись к рабочему месту, он засверлил с двух сторон болванку, закрепил ее в хомут. Открутил при помощи обратного хода патрон передней бабки, накрутил планшайбу и поставил в станок два центра. Укрепив в них деталь, включил станок на пятьсот оборотов в минуту. Первая черновая стружка, не большими синими спиральками ломаясь, падали в железное корыто. «Семь раз измерь, а один – отрез» вспомнил Додик любимую пословицу мастера и остановил станок. Штангельциркуль лежал на своем месте в синем футляре. Измеряя диаметр, он посмотрел на чертеж и, убедившись в правильности своих действий, продолжил проточку до самого хомутика, который упирался о пальце на планшайбе. Вся операция заняла пару минут. Развернув деталь, он закрепил хомут на проточенную поверхность и продолжил проточку на обратной стороне. При помощи верхней каретке суппорта, развернув ее на полтора градуса начал точить конус. Чистовую поверхность конуса, он протачивал на самых больших оборотов. Она получилась зеркально-чистой. Окончательную операцию Мендельсон выполнил по своей сообразительности: он надел на конус переходную втулку и сильно втолкнул деталь в шпиндель передней бабки. Установив градусы по чертежу, при помощи каретки, выточил подпирающий конус. Первая его деталь была досрочно готова.
Теплую, гладкую, как грудного ребенка принес ее Мендельсон и бережно положил на стол мастера.
– Деталь готова, – широко улыбнувшись, сказал он, а Михаил Иванович, посмотрев на часы, взял в руку конус и, рассматривая его со всех сторон, сказал:
– Молодец Додик! Вложился вовремя и обработано чисто. Окончательная оценка будет объявлена завтра в классе. Убери станок и ты свободен до обеда. Записав, что-то в тетрадку мастер подошел к Абрамовичу:
– Ты что мотаешься по всем сторонам? Вспомни, на сколько градусов надо развернуть от себя каретку?
– На три…
– Это конус морзия три, сколько будет половина?
– Полтора…
– Быстрее шевелись, а то скоро время кончится, – предупредил мастер и подошел к Померечкому.
– У тебя вижу все нормально.
– Заканчиваю, Михаил Иванович.
Изя окуратно, поставил конус в центрах, отшлифовал его нулевым номером наждачной бумаги. Додик ревностно взглянул, проходя мимо, на зеркальную поверхность его детали и, подумал: «… Рано закончил, и мне надо было не спешить, а еще немного прошлифовать». Он подошел к станку щеткой отмел стружки в корыто, ветошью до блеска вытер станину и всю поверхность станка. Собрав стружки в савок, вынес их в специальный железный ящик.
«Сегодня среда» – вспомнил Додик. В доме профсоюзов на улице Горького каждую неделю по вечерам собиралось литературное объединение. Это было самое лучшее время юности. Он не пропускал ни одного занятия. Руководила литкружком, худенькая пожилая женщина, Мария Федоровна Садовская. Постоянными посетителями была творческая молодежь. Начинающие поэты и прозаики читали свои произведения для общего обсуждения.
Самым главным критиком в кружке был студент, художник Артур Креслов. Красавиц. Его волевое бледное лицо украшали волнистые светлые волосы – завитушки вились над крутым аристократическим лбом. Под ним утопали изумрудно-чистые голубые глаза. Прямой нос, точно вылепленный из воска, придавал лицу особую притягательность. Розовые тонкие губы манили и губили влюбленных девушек. Когда ему, что-то не нравилось, его мужественный подбородок чуть заметно дергался, от напряжения мускул. Он всегда старался быть со всеми корректен, недостатки разъяснял лично – через свое понятие, говорил с улыбкой, стремясь убедить других в своей правоте.
Стихотворение «Два Бетховена» Миша написал удивительно красиво. Оно тронуло всех, а Мария Федоровна даже прослезилась…
– Прочти, пожалуйста, еще раз, – попросил Артур Михаила Ландмана. Восемнадцати летний юноша, метнув назад блоковскую шевелюру, величественно прочитал:
… Нахмуренный, угрюмо сдвинув брови
Идет по снежной улице Бетховен.
А ночь жива одним вытьем собак…
Ему на встречу выступают люди:
«Приветствуем! куда шагаешь, Людвиг?»
Он, молча им, кивает на кабак.
Его таску не высказать словами
И музыкой не выразить печаль…
Они стоят, качая головами,
Но как читать Бетховену мораль?
Проходит ночь, к полудню день стремиться…
Он снова дома. Он смертельно пьян!
Отбросив, прочь не допитый стакан
Он тахту протертую ложится…
И смотрит вверх – над ним весит портрет:
Нахмуренный, угрюмо сдвинув брови
С портрета смотрит Людвиг Ван Бетховен –
Великий композитор и поэт!
– Строчку «Они стоят, качая головами», как мне кажется надо уточнить.
Кто качает головами? Соседи или музыка и печаль?
– Что надо тут уточнять? – Люди стоят, качая головами, причем здесь музыка и печаль?.. – возразил Мишка. Его смуглое лицо и полные губы просияли в невинной улыбке.
– Четверостиший поделен на две части несущие разные понятия, – настаивал Артур.
– В свете доклада Жданова «о литературе» на партийном съезде мы должны нести ответственность за каждое слово.… За что расплатился жизнью гениальный поэт Осип Мандельштам?.. Почти никто об этом сегодня не знает и хорошо, что не знают. Как говорят: «молчание – золото». А ведь я его лично знала. Мы встречались в литературном обществе Анны Ахматовой и ее мужа Гумилева, которого тоже расстреляли, – склонив седую голову, сказала Мария Федоровна Садовская.
В двенадцатом часу ночи стали, расходится по домам. Артур, Мишка и Додик, последними покинули на сквозь прокуренную комнату. Неразлучная тройка еще долго бродила по закоулкам города, провожая друг друга.
– Здорово старушка раскрыла душу, – сказал Артур – она знала много знаменитых людей.
На днях я прочитал в запрет литературе о Мандельштаме в немецком, кажется, издании. Он написал стихотворение о Сталине – хотите, прочитаю?
– Заманчиво! – Воскликнул Ландман.
– Интересно, – Сказал Мендельсон. Артур, наполнив легкие, прибалтийским воздухом, помедлив несколько секунд, продекламировал следующее:
***
Мы живем, под собою не чуя страны
Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на пол-разговорца,
Там припомнят кремлевского горца.
Его толстые пальцы, как черви, жирны,
А слова, как пудовые гири, верны,
Тараканьи смеются усища
И сияют его голенища.
А вокруг него сброд тонкошеих вождей,
Он играет услугами полулюдей,
Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,
Он один лишь бабачит и тычет,
Как подковы, кует за указом указ –
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.
Что ни казнь у него малина
И широкая грудь осетина.
Ноябрь 1933
– Описал точно, портрет исключительный, – сказал Мишка.
– Теперь понятно, за что Сталин его замучил в лагерях, – подметил Додик.
Шел первый час ночи, когда неразлучная тройка стала прощаться: первого проводили Ландмана. Он жил рядом с клубом ВЦПС. В глухом переулке…
Провожая Креслова, Додик рассказал ему про свою первую деталь, как его похвалил мастер, как он досрочно выполнил данную работу. Артур внимательно слушал Додика, задумчиво посмотрел на него и, сказал:
– У меня, внезапно, появилась идея: мою дипломную работу назвать «Первая деталь».
Ты найдешь время позировать?
– Несомненно, для тебя – «в огонь и в воду». В какие дни, и в какие часы?
– Это мы завтра решим, – сказал Артур, крепко пожимая руку.
Быстро, почти бегом, через горный парк, Мендельсон вышел на улицу Петрас Цвирко.
Было уже час ночи, когда сторож открыл ему калитку.
Время пролетело быстро. Ученики токарной группы получали направления на практическую работу. Мендельсона направили на Механический завод номер один. Пройдя, успешно трехмесячную практику, его оставили на постоянную работу токарем четвертого разряда.
В этом токарном цеху, где работал Додик, его соседями были Иван Григорюк, секретарь первичной партийной организации и Еска Рапопорт. Еська с любовью относился к новичкам.
Он помогал Мендельсону осваиваться, показывал, как лучше настраиваться на серийный выпуск деталей. Завод выпускал строительные леса и запасные части для подъемных кранов.
Директором завода стал бывший начальник ремесленного училища Михаила Степанович Сизов. Бывший военный офицер. Хорошо, разбиравшейся в воспитательной работе, требовательный и добрый.
Воскресенье, вторник и в четверг Додик, после работы позировал в художественном институте Художнику Артуру Креслову. Его дипломная работа «Первая деталь» была опубликована и признана, как одна из лучших картин.
В начале Июля, 1952г. Артур и Миша поехали в Москву, а Мендельсон приедет к ним, как только получит отпуск. Додик отработал на заводе всего полгода и, получить отпуск в то время почти, было не возможно. Он постучался в кабинет директора:
– Михаил Степанович, у меня к Вам величайшая просьба. Я кроме как в Сибири еще ни где не был…мои друзья едут в Москву на одну недельку и меня приглашают. Очень прошу, разрешите мне поехать.
– Если начальник цеха разрешит, то поедешь…
– Михаил Степанович, в этом- то и дело, что начальник не разрешает, поэтому я к вам обратился, поговорите с Николаем Ивановичем. Я за эти дни буду сверхсрочные отрабатывать, отпустите, пожалуйста, – умолял директора Мендельсон.
– Давай заявление, «чумазый», подпишу, только смотри не подведи, – сказал Сидоров. «Видно старое знакомство сработало», – подумал Додик.