На второй день после отъезда Ландмана и Артура в Москву, Додик в скором поезде с набитьми карманами в потрепанных штанах, мчался за ними. “Москва принимает всех, Москва слезам не верит” – вспомнил он слова Артура.
Лежа на жесткой полке плацкартного вагона, думал о скорой встрече с друзьями. Вчерашний пройденный день казался ему утонувшим в прошлое, лишь где-то в груди, у солнечного сплетения, глубоко затаилось мрачное предчувствие...
Монотонно стучали колеса. Вагон, покачиваясь, уносил Мендельсона в густую пропасть ночи. Ему казалось: вот-вот он провалится в нее и все исчезнет. Перестав чувствовать свое тело, позабыв обо всем на свете, Додик заснул крепким сном. Его разбудил проводник, проворно толкая рукой в бок:
– Гражданин пассажир, приехали! За ночевку в вагоне платить надо... Все давно вышли, только ты никак не проснешься. Быстрее убирайся, мне вагон убирать надо.
– Куда приехали? – спросонок переспросил Додик.
– В Москву, дурила, что не знаешь куда билет брал?! – грубо, повышая голос, сказал проводник, выпроводив заспанного парня из вагона.
Белорусский вокзал огромной серой глыбой возвышался над перроном. Из узких продолговатых окон лился лазурно-золотистый свет. Его лучи пиками пронизывали бледные лица приезжих.
Репродукторы надрывались от срочных сообщений. Поезда щупальцами отправлялись по всем направлениям огромной страны. Двойным потоком двигались толпы на вокзал и к выходу в город. Москва никогда не переставала буйствовать. Многомиллионный город жил своей особой жизнью.
Мендельсон, не теряя времени, отыскал вход в метрополитен имени Л. М. Кагановича. “Вот как, – думал он, – не маленькая честь оказана еврею-революционеру... Ему было поручено построить Московское метро, и он досрочно выполнил поручение Сталина. Уму непостижимо, какое подземное царство из мрамора и железобетона воздвигнуто руками дешевой рабочей силы и инженерной мысли под всей Москвой. Дешевую рабочую силу составляли, в основном заключенные – их к 1937 году было десятки миллионов. На костях трудового народа построено самое лучшее в мире метро”.
Додик по ступенчатому, экскаватору опускался по наклонной вниз, и казалось, глубине не было ни конца не края. Вдруг его качнуло, и он, споткнувшись, оказался на платформе огромной подземной станции. Теплый, кондиционный воздух хлынул ему в лицо. Толпами пробегали люди: кто вверх кто вниз, и не было, кого спросить, как добраться до памятника Пушкину. А время уходило быстро.
Стрелки часов на мраморной стене обозначали точное московское – было ровно 9 часов утра. Поезда-электрички с затихающим шумом, каждые две минуты, четко останавливались у платформы. Автоматически раскрывались двери, и люди, выталкивая один другого, выходили и таким же способом снова набивали до отказа вагоны.
Мендельсону едва удалось втиснуться в вагон, и за ним сразу захлопнулись автоматические двери. Электричка, покачиваясь, набирала скорость. По репродуктору объявляли очередные остановки: “Охотный ряд”, “Площадь революции” “Пушкинская”! “Тут я и выйду, и спрашивать никого не надо”, – подумал Додик, продвигаясь к противоположной двери. Он сориентировался неплохо, как будто не впервые находился в Москве. “Мишка давно уже ждет меня у памятника. Он будет еще крутиться полчаса... Только бы успеть...” Дверь отворилась. Мендельсона, как волной от разгоряченных тел, вытолкнуло на скользкую платформу. Он побежал за теми, кто шел впереди него и на экскаваторе поднялся на поверхность.
На площади, на зеленой скамейке у памятника Пушкину, завернувшись в свой серый истрепанный плащ, сидел живой любимый поэт и преданный друг Додика Михаил Хаймович Ландман.
Мишка встал, повернувшись лицом к Пушкину, посмотрел на часы, что-то прошептал, обернулся и увидел Мендельсона.
– Какая встреча дружище! Ты так торопился, что все брюки потрепал снизу. Иди сюда, я тебя обниму. – И Ландман, как ребенка, обнял Додика.
– Я боялся опоздать, видел, как ты собирался уходить.
– Да вовсе нет, просто взглянул на часы. Спешить нам некуда; где-то в двенадцатом часу должен приехать Артур. Идем, присядем и я твои штаны починю, они сели на ближайшей скамейке, стоявшей около дерева. Мишка снял с себя плащ и накрыл им Додика до самой головы.
– Снимай брюки, – сказал он ему, как провинившемуся мальчику, достав из дорожной сумки катушку черных ниток с иголкой. Додик за это время, стянув с себя штаны, подал их потомственному портному – сыну прославленной модельерши Полины Самойловны. “Здорово”, – подумал Додик, – “Его мать, согнув спину над столом в доме моделей, кроит, а ее сын — в центре Москвы – чинит его порванные брюки. Если бы она увидела это, то просияла бы своей изумительной улыбкой”.
Не прошло и полчаса. За это короткое время Мишка успел не только починить, но окуратно подогнуть манжеты, и брюки приняли совершенно новый вид.
Когда Додик их одел и встал, передав плащ-покрывало другу, то заметил, что они сантиметра на два стали короче.
– Спасибо, спасибо! “дело мастера боится”. Пойдем, в универмаг пока художник наш подойдет.
– А чего там не видел?
– Туфли поищем.
– Да брось ты выдумывать.
– Идем, идем – не ломайся.
В центральном универмаге отыскали обувной отдел. Выбор ниже среднего. Кругом парусиновые туфли серого и черного цветов. Хорошо, что размеры нашлись. “Вот тебе Москва – всех надо одеть и обуть, а тут еще – приезжие”... Принарядившись, вернулись на площадь. А. С. Пушкин, вылитый из бронзы, величественно возвышался над всеми.
Ровно в двенадцать часов на площадь появился Артур. Он шел в своем вельветовом коричневом пиджаке, гордо неся блондинистую голову. По красоте он не уступал Сергею Есенину.
– Вот он красавчик явился, посмотри на него! – воскликнул Додик. Он внутренне завидовал Артуру и ревностно относился к нему.
– Ну, как, дружище, получил направление? – подавая руку, спросил Ландман.
– Да, кажется все в порядке. Предлагали много мест: на дальнем Востоке, на Урале и в других глухих местах. Я выбрал Симферопольское училище.
– Замечательно! Будешь рисовать морских русалок, и дышать насыщенным бромом воздухом.
– А ты Додик молодец, вовремя приехал...
– Понимаю, вечером пойдем в ресторан обмывать твое направление, а пока не плохо было бы отыскать баню, что бы помыться после дороги.
– Я видел вывеску на угловом доме на противоположной стороне улицы. Идемте, попаримся, только бы московских «червонцев» не нахватать.
– А мы им в обмен наши вильнюсские оставим, – сказал Мишка, следуя за спиной Артура. Додик не отставал от него.
Московская баня ни чем не отличалась от других общественных бань того времени: те же цинковые тазики, те же деревянные полки, та же русская парная. Хорошо помывшись и попарившись, бодрая, веселая компания со свертками грязного белья под мышками двинулась на Красную площадь. Длинная очередь
медленно продвигалась к мавзолею Ленина. У входа, грозно замерли часовые.
Додику казалось: вот-вот его схватят, и он сам вытащил скрученный узелок из-под полы пиджака. Холод мраморных стен пронизывал душу. В центре в стеклянном саркофаге, скрестив на груди руки, лежал «вечно живой Ленин». Его желтое, высохшее лицо освещалось лампами дневного света. Люди молча, обходили гроб и думали каждый по-своему. Единственное у человека, куда не возможно залезть – в череп головного мозга, но и туда норовят пробраться органы безопасности. Не даром говорят: «Стены тоже имеют уши».
Целый день они бродили по Москве. Отдыхали в сквере у Большого театра. Вечером «Додж» пригласил своих друзей в ресторан. Ели бифштексы. Пили коктейли — перешли на водку и пиво и, в конце концов, сдорово опъянели...
Они, ели, добрались до памятника Пушкину – «своему
родному крыльцу» – и улеглись на ребристых скамейках у его подножья.
Ранним утром, каждого поочередно, будил милиционер:
– Гражданин, ваши документы! Почему нарушаете порядок? – Проверив тщательно паспорта, он добавил – здесь вам не гостиница, если еще раз поймаю, оштрафую.
– Спасибо за предупредительность, – подметил Артур и повел путешественников к ближайшей станции метрополитена:
– Сегодня поедем в Третиковскую галерею, – сказал он.
целый день ходили по музеям. Устали, а отдохнуть не было где. Артур предложил поехать в Подмосковье. Заехали на чертовые кулички:
– Посмотрите, здесь сыро, – сказал Додик.
– Мы забрели в болото, – улыбнувшись, сказал Мишка.
– «Веселые ребята», едим обратно – электричкой до первой станции метро. За одну неделю остались без одной капейки. «Веселые ребята» вернулись в хладнокровную, безжалостную столицу.
Артур уже, мог ехать домой. Направление он получил, сколько смогли, познакомились с матушкой Москвой, но на билеты не хватало денег. Артур телеграфировал родителям: «Вышлите финансы на три билета». Целую.
У Додика заканчивался отпуск. Он еле, еле выпросил одну неделю, думая о том, что без него завод не остановится. Материальное положение у него было ниже среднего. Мендельсон снимал угол у одной пожилой женщины. Почти вся получка уходила на это удовольствие: за ночлег и трех разовое питание он платил шестьсот рублей, а всего зарабатывал около тысячи.
«Веселые ребята» зашли на главпочтамт что на улице Горького. Артур
предъявив, паспорт, получил наличными двести рублей. В тот же вечер они все
уехали в свой Вильнюс.
Додика, на работе ждали большие неприятности…