Изгой

                ИЗГОЙ

Шаркая валенками, с резиновой влитой подошвой, он потихоньку тащился по неглубокому снегу, замерзшего русла обмелевшей реки, обходя проталины водоворотных течений, подтачивающих лед с тыльной стороны, устраивая ловушки для неосмотрительных рыбаков.
Утонуть здесь не утонешь, а намокнуть до пояса можно.
Осмотрев торчащие корчи, он подошел к самому большому, с удобным изгибом, вынул из-за пояса топор и, очистив наносную грязь и мусор, присел отдохнуть и осмотреться.
Когда-то в эти места заходил чернопуз, и года три назад он неплохо порыбачил,  после этого его здесь не видели, но чем черт не шутит.
Старому корчу, когда-то бывшему роскошному дереву, вовсе не хотелось иметь седока и он, пригнувшись пониже, спружинивал, сбрасывая навязчивый груз, стремясь приобрести свободу.
Пытаясь справиться с ним, Анатолий  с силой воткнул пешню в лед, впереди себя, стараясь удержаться за нее, но из этого получилось что-то вроде неуправляемой качели, от чего он еще больше утомил ноги и спину.
Поднявшись, сделал несколько упражнений и пошел высматривать места для лунок. Найдя более подходящее,  он валенком разгреб снег и увидел отметину бурового отверстия.
Походив по заливу и найдя еще несколько таких отметин, он удостоверился, что в этих местах все уже проверено и если нет рыбаков, значит здесь делать нечего. Нужно идти к следующему заливу, куда он и зашел, если верить слухам, а это  километров пять вверх по реке.
Раньше это было не расстояние, да и сейчас, если поднапрячься, то  ничего страшного нет.
Одет он тепло, снасти не тяжелые, топор наточенный, испытанный.
Шесть лет ходил с ним по зимним рыбалкам, а в пешне до сих пор не может уловить ту грань, которая скалывает лед ровно и четко, ровняя края лунок, исключая зацепы.
Он поправил топор за поясом, намотал веревочку пешни на правую руку и пошел по устью реки, оставляя след резинового протектора валенок и тянущуюся полосу от пешни, бороздившей нетронутый снег.
Как он и предполагал, ходьбы было чуть больше часа. Он еще издали увидел силуэты людей двигающихся по большому заливу, и это придало ему еще больше сил и надежды на удачную рыбалку.
Первых три он съест сразу, не замораживая как строганину, а лишь густо посолит солью.
Соль он не забыл и прихватил с собой в целлофановом мешочке, а потом, не спеша, будет резать на тоненькие ломтики замерзшую рыбешку, слегка подсаливать и блаженствовать хоть до утра.
Плохо только хлеба нет, может повезет на соль выменять?
Быстрым шагом он подошел к первому крайнему рыбаку и с заискивающей надеждой спросил
– Идет?
– Потихоньку берется – ответил молодой парень, кивая на небольшую кучку замерзшей рыбы, лежавшей возле лунки.
Анатолий приободрился и поволок  свою пешню дальше, в поисках  заброшенных лунок, чтобы не тратить времени, на выдалбливание новых.
- Сюда подходи! – кричал ему кто-то из дальнего угла.
Осмотревшись, он увидел знакомого монтера, когда-то работающего в его подчинении.
Неторопливо, осматриваясь по сторонам и наблюдая за увлекшимися рыбаками, переходившими от одной лунки к другой, периодически проверяя экраны, переставляя с одного места на другое, медленно передвигаясь в тишине, окутанной легким морозцем утреннего тумана, опустив головы вниз, изредка приседая то тут, то там.
Они кучками и по одиночке сходились и расходились в хаотическом порядке,  словно выполняли только им известный культовый обряд мирового значения,  на огромной территории многолетнего карьера, соединенного с речкой глубоким, широким заливом.
С завистью рассматривая кучки рыбы возле лунок, здороваясь со знакомыми и малознакомыми людьми, изредка поднимая руку вверх, отвечая на такое же приветствие, он подошел  к монтеру,  вспоминая его имя.
Лицо Николая светилось довольной, приветливой улыбкой то ли от встречи, то ли от рыбалки, а может и от того и другого вместе.
Вокруг него было высверлено, ледобуром больше десятка аккуратных лунок, с притопленными поплавками, и возле каждой лежало по несколько небольших рыбешек, присыпанных снегом и обозначенных торчащими хвостами и головами.
Две, отброшенные подальше от лунки, были еще живы, переливаясь серебром чешуи на восходящем солнце, прикрытым легким туманом, боролись за свою жизнь, выгибая спину, слабо шлепая хвостом по алому, от крови, снегу.
– Пристраивайся, - доброжелательно предложил он, здороваясь с Анатолием – места на всех  хватит.
– Давно пришел? – первое, что пришло в голову, при виде улова, спросил Анатолий.
-  С шести утра здесь. Знаешь! Как поперло, как поперло, не успевал на два экрана рыбачить. К семи вроде затихло, а теперь вроде снова по чуть-чуть поклевывает. Ты далеко не ходи, бери бур и ищи место рядом. А если хочешь, у меня там четыре пустых, можешь в  них поставить.
На краю, возле самого берега, виднелось ведерко, откуда поднимался еле заметный дымок.
– Так это весь твой улов? – спросил Анатолий, оглядывая валявшуюся рыбу.
– Да ты что! У меня в кустах больше половины мешка рыбы припрятано. Не буду же я ее здесь для рыбнадзора держать.
– Пол мешка рыбы! – прикинул Анатолий и у него шевельнулся червячок зависти.
Он пошел в сторону указанных пустых лунок, снял вещмешок и, вынув из него шумовку, стал очищать лунки от тонкой корки подмерзшего льда.
Опустив экраны и настроив поплавки он взял пешню и отойдя метров на семь увидел куски льда припорошенного снегом, имеющего круглую форму.
Очистив середину ногой, и обнаружив старую, замерзшую  лунку, подумал, что ему будет здесь легче долбить, чем целик, взялся за пешню, любуясь чистой зеркальной гладью, с вмерзшими белыми пузырьками воздуха.
 После четырех ударов сердце его затрепыхалось, и дышать стало тяжелей.   
Прикинув, насколько промерзла лунка, он снова сделал четыре удара, ногой откидывая лед, оценивая  результат.
Убедившись, что дело продвигается медленно,  он решил изменить тактику и бить в определенное место по два раза, с последующим отдыхом.
– Ты что долбишься? Я же говорил, возьми бур - две минуты - лунка.
Николай сходил за ледобуром и тут же за пять минут просверлил свежую лунку.
- Учись, пока я жив! – в шутку сказал он, передавая бур Анатолию.
– Мне бы твое здоровье – позавидовал Анатолий буря бур и отходя в сторону.
Метра через три, прикинув расстояние до ближайших лунок, он разгреб валенком снег и, настроив бур, принялся вращать по часовой стрелке, выдерживая вертикальное положение, вырывающегося из рук инструмента.
Бур с трудом вгрызался в кристаллический, плотный лед, наращивая вокруг витков мелкую крошку, с большим трудом продвигаясь вниз,  не ощущая давления.
После нескольких оборотов дыхание Анатолия участилось, а потом стало пропадать, словно вокруг него невидимый компрессор откачал из воздуха кислород и пытается наполнить вакантное место водородом. Сердце стало колотиться все больше, набирая обороты, требуя совершенного покоя или свободного выхода.
Вот уже пятый год  для Анатолия такое состояние почти нормальное.
Чтоб не показать своей слабости он потихоньку отошел к просверленной Николаем, лунке, вынул из-за голенища валенка шумовку и принялся вылавливать и выбрасывать лед.
Когда дыхание успокоилось, и сердце сбавило ритм, он вынул из кармана ингалятор, снял пробку, и, взяв кончик в рот, с силой вдохнул в себя, впуская пары лекарства в легкие.
По существу он занимался самообманом, так – как ему нужен другой препарат,  но он стоит больших денег, а за половину цены, как инвалиду третьей группы, предприимчивые аптекаря не продают, изыскивая любые отговорки.
Этот в десять раз дешевле и он купил его два месяца назад и дорожит каждым вдохом, сознательно идя на обман,  полагаясь на «авось», имея под рукой хоть какую – то палочку выручалочку.
 Для себя он решил два года назад, что в этом мире для него уже места нет.
Однажды он уже побывал «по ту сторону» и ничего плохого там не ощутил и не увидел. Жаль только, что не пришлось там остаться, но Боженька знает что делает.   Наверняка  я ему зачем – то понадобился  здесь, на земле.
После вдоха он проглотил таблетку от сердца и пошел к буру.
Прокрутив несколько раз, он вновь пошел вычерпывать лед из лунки.
Так, меняя работу, он пробурил лунку до конца и, приведя их в порядок,  поставил еще два экрана.
Покончив с экранами, он заткнул за пояс топор, пристроил за голенищем валенка шумовку, подобрал бур, пешню, рюкзак и стал осматриваться в поисках Николая.
Николай стоял на берегу острова, рядом с дымящимся ведром, что – то  колдуя над ним периодически нагибаясь, производя какие – то действия.
Обрадованный Анатолий пошел в его сторону, прихватив под руку пешню, держа бур на плече, чтоб не собирать снасти экранов, зашаркал валенками по снегу.
– Ложи все на берег, - гостеприимно предложил Николай, просушивая влажные рукавицы над ведром, с горящим углями.
- Сейчас обход сделаем и можно по маленькой.
От такого предложения у Анатолия заблестели глаза, но совесть взяла верх.
– Знаешь, у меня кроме соли ничего нет.
– Не беда, меня на машине привезли, и я всем запасся, так что не стесняйся, сегодня я тебя угощаю, завтра ты меня.
Последние его слова вызвали у Анатолия большие сомнения. Денег у него  нет, и работник с него хреновый. Вот если только телефон починить или другую, какую мелкую бытовую технику, - это он с радостью, но такие работы не предвидятся.
Пособие второй месяц не получает, находясь в полугодовом пассиве, а за называемую пенсию инвалида он купил две пары носков, босиком зимой ходить не будешь, да дешевенькое трико, чтобы яйцами не светить, вот и все деньги, даже не со всеми долгами расплатиться хватило.
Еще, правда, купил кое каких круп, чтобы одной картошкой не давиться, да масла пол-литра, но это все уже на исходе. И не это пугает его. Пугает безысходность, беспросветность и отсутствие хоть какой - то маленькой надежды на лучшее. На какое ни будь светлое пятнышко на далеком горизонте.
Была у него одна надежда, что ему дадут вторую группу с нормальной пенсией и бесплатным лекарством, все его врачи об этом говорили, но оказалось, что эта главврач из комиссии поставлена на ответственный, государственный пост решать личные проблемы, а не разбираться в болячках инвалидов и жить их состраданиями.
Когда он сказал, что не может выполнять предлагаемые ею работы, ответила без зазрения совести
– Свои проблемы я решаю сама.
Теперь ему нужно ждать три года до назначения пенсии по старости, но этого даже в мыслях нет,  до этого еще дожить надо.
Нужда, боль, одиночество поедом ест его истерзанную душу, отпуская временами для физической боли, что бы потом вновь сдавить тисками, выжимая капли скупых слез.   
Изо дня в день, из ночи в ночь она вгрызается все глубже, ища первоначальный источник источающий боль, чтобы подвергнуть сомнению и все начать с заново.
Большинство его уже за человека не считают. Некоторые вовсе не здороваются, стараясь обойти стороной, боясь, чтоб ни попросил чего.
      - Другой раз выпьешь сто пятьдесят грамм на голодный желудок  и приляжешь на лавку возле забора,  а потом такой стыд, от всех глаза прячешь.
     Пять раз, спасибо им, в медвытрезвителе ночевал, но что с меня возьмешь? Больше и брать не стали.
     А ведь все было хорошо. Все было прекрасно  до перестройки.
     Меблированная трехкомнатная  квартира, гараж, машина, дача, жена, дочь, сын и множество близких и далеких родственников, у которых оказалось множество своих проблем.
Теперь они могут только стороной обойти или посочувствовать, а   если увидят на коленях в лучшем случае плюнут и отойдут, а скорей вспомнят какую - то гадость, из жизни, и толкнут мордой в грязь, да так, что бы и не поднялся.
Погубила меня моя доброта. Семь душ у нас было в семье, я предпоследний, и еще тогда жизнь медом не казалась. Колхозы не платили, жили только из огородов и я с детства пристрастился к полезному труду, измеряя им прожитое время.
Но, не смотря ни на что, после войны мы все были патриоты своей страны и желая как можно быть более полезным своему народу, уезжали на стройки по комсомольским путевкам.
Не стал исключением и я. На строительстве КАМАЗа мне орден Трудового Красного Знамени вручили и в Москву по путевке отправили.
Когда первый комплекс сдали я домой уехал, женился, и все у нас было как в лучших домах.
Анатолий уже не думал о том, что слишком, и не по делу, разоткровенничался с малознакомым человеком, но ему нужно было выговориться за долгое одиночество и он, продолжая говорить, сделал глубокую затяжку сигаретой и закашлялся надрывно и надолго.
– Ты бы бросил курить, - посоветовал ему Николай, надевая верхонки.
– Сильно побила жизнь – подумал он, глядя на него.
У него был свой взгляд на таких людей и никого из них он не осуждал.
Время такое, от тюрьмы, и от суммы никто не застрахован, и в основном страдают   
правильные  люди, какими бы они не были в настоящее время. Ясно то, что жили они в свое время, не лежа, а когда падали, по разным причинам, у них вовремя не оказалось дружеской поддержки, а споткнуться может каждый.
Он знал, что Анатолия к черте подвела его жена, что в его холодном доме нечем растопить печь, и обогреть холодные стены, что в последнее время особенно недоволен тем, что вообще родился, и дважды, что родился  в России, со своеобразным понятием о чести и совести и что две недели назад его вынули из петли, и он  очень рассержен, за это, на своего соседа.
Не всех перестройка поставила на колени, но для большинства россиян мир перевернулся с ног на голову, цвета местами и что было черным, стало белым, бывшие идеалы превратились ловушками для лохов, населяющих большую часть страны, зло со страшной силой, в открытую, стало лидировать над добром, ликуя и раздуваясь от безнаказанности.
Свою правоту можно доказать только за свои деньги, если их имеешь.
Семьдесят лет не знали что такое «секс», живя по закону Дарвина, зачиная детей два раза в неделю, сдерживая эмоции перед «фанерными» перегородками, большую часть времени отдавая на труд и благосостояние будущего общества, занимаясь самообразованием.
Цивилизованный импортируемый секс сразу обогатил всю страну, попав в долгожданную, благоприятную среду обитания, что уже чувствует Россию своим родным домом, на радость западных стран, ликующих от этого избавления, как от черной оспы, оставив себе самое необходимое в этом сложном и нужном общении.
Чувствуя раскрепощенную потребность распущенной толпы, в России начался настоящий сексуальный бум, не сходящий с экранов телевизоров в любое время, с обложек журналов, лоснящихся от пота голых тел, готовых к любому половому акту, а по вечерам лекции путан, в программе «Большая стирка», подготавливая к любой возможности.
В больших городах свободно открываются дома досуга, сауны, массажи, притоны, панели, секс по телефону, секс по Интернету, открываются  новые эрогенные зоны, не известные до настоящего времени.
Япония с Россией заключила долговременные договора на поставку импортных эротических игрушек  на любой пол, вкус и цвет, для обслуживания населения по полной программе с подогревом или без подогрева, с батарейками, работающими в десять раз больше обычных, с гарантированным сроком годности.
В перерыве, между наслаждениями, с экранов ведрами льется клюквенный сок, эмитируя цвет крови, пушенной «Бригадой» единомышленников или «Новыми Русскими», скупающими Гавайские острова.
И кому какое дело до вымирающих стариков, у которых нет возможности даже на минимум, минимальной жизни, попавших в сложную возрастную категорию, когда сам не можешь, государство не обязано, а родные не в силах помочь, потому как сами не только лишнего, но и необходимого не имеют.
Вот и идут пожилые люди к мусорным бакам, разгоняя бездомных кошек и собак, в ожидании возрастной пенсии и надежды на выживание.
Его давно бесило настойчивое развращение молодежи и огромная разница между олигархами и нищими. На эту тему он не мог спокойно говорить, и был страшен в гневе. Его отец был в положении Анатолия и тоже нуждался в поддержке.
- Ты, что бродишь как призрак? Попадается что? – спросил Серега Николая, вытаскивая экран.
– Да не могу никак экраны отыскать. Вроде и ветки ставил!
          - Да  ты по веткам не ищи, их сбить могли. Ищи по поплавкам.

После того как Николай ушел Анатолий подошел к рыбной кучке, выбрал две рыбешки и вернулся к ведру, от которого исходил приятный, теплый воздух. Подбросив в ведерко три кусочка угля, он уселся на складной стульчик и принялся чистить рыбу.
Промерзшая кровяная чешуя с трудом поддавалась острому ножу, изредка подрезающему мясо вместе с дубовой шкурой.
Отделавшись от чешуи, он вспорол брюхо, выковырял замершие потроха и принялся очищать черный, брюшной налет, имеющий горьковатый вкус, оправдывающий название рыбы.
Справившись он разрезал рыбу по вдоль, от брюшной части, отрезал голову и хвост, получив две полупрозрачных, чистых пластин рыбьего мяса.
Аккуратно достав мешочек с солью, он вынул щепотку и обильно посыпал со стороны брюшка.
Все это заняло немного времени, но обильно выделяющуюся слюну приходилось не раз смахивать рукавом с небритых усов и бороды.
Осмотрев еще раз строганину со всех сторон, он положил ее в широко открытый рот, чтобы не сбросить крупинки соли. С начала  во рту ощущалась одна соль, растаивая и растекаясь по всей полости, распространяя соленую горечь.
Наверное соли поменьше нужно, решил Анатолий пережевывая тающее месиво оставшимися зубами, гоняя из одного неполного ряда зубов на другой, но по мере пережевывания еда становилась все вкусней и аппетитней, напоминающей детство с сырыми раками.
Теперь, прежде чем посыпать пластинку солью, он слегка отогрел ее на костре, но вкус оказался другой, хуже прежнего.
Набираясь опыта, он истратил еще две рыбешки, и после этого ему пришла в голову идеальная мысль с запеканкой в глине, ее сколь угодно можно взять на другом, обрывистом берегу. Но это будет только после того, как вернется Николай. У него на углях, в жестяных баночках, жарится картошка.
Через некоторое время пришел Николай со связкой экранов.
– Ты что, снимаешь? – с удивлением спросил Анатолий.
– Целый день простояли без толку, только время отнимают. Я ведь девять штук поставил, так что рыбачить будем.
Он вытрусил из мешочка рыбу в общую кучку, привалив ее снегом, собирая валенком как бульдозером.
– Да и солнышко уже пошло на вторую половину дня. На улице хоть и тепло, но завтра на работу, пешком тащиться с рыбой – сам знаешь! Лучше быть на стреме.
– А ты с кем приехал?
– Я с Сенькой, но нас трое, так что ты не обижайся, лишних  мест нет.
– Да нет, я просто спросил из интереса – проговорил Анатолий, но душу все ж таки сдавила неосознанная обида.
Так уж выходило, что, даже самую мелкую, незначительную обиду, его душа принимала как шепотку соли и частицу боли, эстафетой, передавала ноющему сердцу.
Переживая днем и ночью, анализируя неприятные ощущения всех ближайших дней, занимаясь самобичеванием и скрипя зубами от обид, которые уже давно ушли в прошлое и не оставили даже следа, кроме боли  в его душе, доставляя еще большее страдания.
И этот эпизод ночью он воспримет как личную обиду никому не нужного человека – захотели бы, нашли место в машине, отлично понимая всю абсурдность своего предположения, несколько слезинок прольется на его постель, смешиваясь с остальными, более значительными, очищая на короткое время сна.
Хорошо еще, когда серый, приблудный котенок легонечко прижмется к его груди, разделяя и отдавая другу частичку своего тепла и горькой жизни.
Он часто скрашивает его одиночество.
По примеру Николая Анатолий подогрел шумовку и пошел на поиски своих лунок.
Три он нашел сразу, вынув пять трепыхающихся рыбешек, а четвертый пришлось поискать, хотя они и находились рядом.
Только после четвертого захода и внимательного изучения он обнаружил поперечную палочку, за которою был привязан экран, лежащую поперек лунки с мокрой капроновой леской, ушедшей в воду.
Пробив по краям лед, он потянул за леску и почувствовал, что экран не поддается.
– Ну вот! - с огорчением подумал он – где тонко там и рвется. Было шесть экранов, останется пять.
В надежде, что может не совсем порвет снасть, или сможет отцепить, он стал настойчиво поддергивать за леску в разные стороны, насколько позволяла  узкая лунка, наматывая подтягивающуюся леску себе на руку, стоя на коленях.
Неожиданно  страшная сила резко дернула за руку и, не отпуская, старалась затащить его на дно глубокого залива через узкое отверстие.
Испугавшийся Анатолий, по плечо ушедший в лунку, изрезавший лицо об острые ледяные края выброшенной шуги, сучил  по снегу ногами, желая найти точку опоры и кричать о помощи благим матом, но из груди вырвался лишь звук, похожий на шипенье воды, прерывающийся негромким кашлем. Отвязать эту чертову леску не было ни какой  возможности из – за узкого пространства лунки.
Откусит руку, панически забеспокоился Анатолий и стал потихоньку вытаскивать ее из лунки, не выпуская лески, и это удавалось с большим трудом.   
Вот он уже вытащил руку и пытается встать на колени, ища глазами более толстую палку, за которую можно было бы привязать снасть.
К счастью рядом лежал кусок обломанного черенка, от пешни, и Анатолий сумел ногой пододвинуть его к себе,  и сделать моток вокруг этой палки.
Не давая слабины, он стал вращать ее вокруг своей оси, делая путанный морской узел, чтоб леска не соскальзывала, и, держа палку левой рукой, сматывать леску с правой руки наматывая на нее, ухитряясь сделать несколько витков и зафиксировать тремя крепкими узлами, понимая, что попалось что – то  большое, которое необходимо срочно вытащить.
Поднявшись, Анатолий сбегал за пешней и стал лихорадочно, словно во сне, долбить края лунки, усиливая тяжесть пешни замерзшим рукавом телогрейки, но уже минуты через три дыхание его улетучилось, и он оперся на пешню, размазывая кровь по лицу ледовым рукавом, ища выход из положения.
Внезапно ему попалась на глаза кисточка распущенной лески, тихо раскачивающейся в воде, в сантиметрах десяти от верха. Его снова бросило в озноб. Какой он все же не везучий.
Собственными руками, собственной пешней перерубить леску, удерживающую желанную рыбу. От страха упустить он бросился на колени, определяя степень риска, и нашел положение ужасным.
Капроновая леска  распутывалась все больше и больше, обнажая тонкую тетиву из трех ниточек, остальные поднимаясь то вверх, то в бок, вырисовывая кончиками элегантные узоры в чистой воде.
– Неужели уйдет? – в паническом страхе думал он готовый расплакаться от собственного вредительства. – Неужели оборвет  леску?
Ища защиты он оглядывался по сторонам, разглядывая маячившие фигуры и, не находя выхода, снова становился на колени перед лункой в ожидании чуда, перебирая в памяти все возможные варианты.
Толстую леску он достанет без проблем, и возможно сможет намотать ее на палец, но под таким весом она просто выскользнет из рук и оборвет оставшуюся тонкую нить. А вот если он намотает на палец бинт и привяжет его к кисти руки, тогда может еще кое - что получиться.
Он сбегал за рюкзаком, отыскал рыбацкую аптечку и занялся бинтом. Хорошо перебинтовав палец, разрезал бинт вдоль и накрепко привязал его к кисти руки.
Осторожно, не задевая общую леску, он просунул руку в лунку с ледяной водой, собрал в руку плавающие нитки и стал потихоньку подтягивать леску вверх, наматывая ее на палец.
 К его удивлению леска стала поддаваться без особых усилий. Подтянув, он трижды обмотал палку и накрепко привязал восьмеркой, что исключало выскальзывание лески  из узла.
Не обращая внимание на стекающую с рукава воду он опрокинулся на лед и долго смотрел в туманное небо.
Чувство гордости, за успешное выполненное дело, и единственное правильное, вовремя принятое решение, было главней той рыбы, что оставалась внизу.
Он закурил, небрежно выпуская кольцами дым, и ему было как – то наплевать на чужое мнение, сложенное о нем. Теперь он почему – то, никого и ни чего не боялся. Теперь он сам может справиться с любыми своими проблемами, стоит только подумать и логически рассудить. А рыба, она, конечно, вещь нужная.
Оглядевшись по сторонам, отмечая силуэты близких и далеких людей, пока его взгляд  не остановился на Николае, спокойно собиравшего замерзшую рыбу, возле своих лунок, в целлофановый пакет.
Нужно будет попросить о помощи, как – то безразлично подумал он, как о самом обыденном.
Маленькая победа над собой придала ему столько сил и уверенности, что он почувствовал себя здоровым и энергичным, как и прежде. Может права главврач социальной защиты, и я еще на что – то способен!
Одинокая тучка на миг прикрыла солнышко, и тень холодной полосой прошлась по его лицу, мгновенно уступая место ласковым, зимним лучам и ему, почему – то, вспомнился один детский эпизод, когда он нашел длинную удочку с маленьким крючком и, откопав в огороде червячка, галопом полетел к речке, сгорая от нетерпения.
– Ты куда, Толенька? – спросила соседка, собирая огурцы на своем огороде
– На речку! – гордо прокричал Анатолий, размахивая удочкой. – Целую бочку рыбы наловлю!
Он не врал, он был уверен,  что такой хорошей удочкой он свободно наловит целую бочку рыбы, и как ему было обидно и стыдно за несдержанное слово.
Его долго еще мучила совесть, и он   боялся встречи с тетей Машей, пока ни подумал, что она забыла об его обмане, но в будущем решил, больше никого никогда не обманывать.
Он встал, снял телогрейку и, насколько это можно, выжал рукав, брызгнувший грязной, вонючей водой, пошел к горячему ведру с горячими углями, хоть немного просушить мокрые рукава рубашки и телогрейки.
Подбросив несколько сухих палок в ведро и опустив несколько комочков угля, он пристроил мокрый рукав телогрейки поближе к ведру, а мокрую одежду правой руки стал просушивать прямо над ведром, уютно присев на рыбацкий стульчик.
Вскоре рукав телогрейки и рубашки стал куриться грязным паром, выделяя вонючий, едкий запах.
Рубашка то была чистая, Анатолий за собой следил, а вот телогрейке уже по более четверти века, и побывала она в разных переделках.
Если бы у нее была память, она бы вспомнила, сколько раз ей пришлось купаться в грязном болоте, доставая несчастных подранков, отделываясь самой, после этого, косметической стиркой похожей на эту.
Увлекшись просушкой одежды, он не сразу заметил подошедшего Николая, слаживающего рыбу в общую кучу. Не глядя на Анатолия, он предложил.
– Ты возьми мои экраны, если хочешь, порыбачишь, отдашь. Многие уже экраны поснимали, домой собираются, так, что свежие лунки найти не проблема.
– Да я рукав просушиваю. Какой – то крокодил попался, чуть всего в лунку не утащил. Вон видишь, палка поперек лунки, так он там ждет наши души.
– Во! – показал он  мокрый рукав. – Хорошо голова не пролезла.
Николай пристальней посмотрел на Анатолия и поразился его перемене.
Теперь его взгляд был  не заискивающий, а от жалкого и беспомощного вида  не осталось и следа.  Теперь перед ним стоял хоть и ободранный, но решительный начальник подстанции с его снисходительной улыбкой, каким он привык его видеть.
– Я хотел лунку шире сделать, да леску на половинку перерубил, пришлось второй раз в лунку нырять да связывать.
– Разыгрываешь ты что-то Филиппович!? – спросил Николай удивленный, что язык не повернулся назвать Анатолием, видя перед собой полноценного человека с живыми глазами с задоринкой.
 Теперь его не узнать.
- Изгнанный  обществом,  загнанный своей физической, и нищенской неполноценностью в своей недалекий, узкий мирок, с ежедневной заботой о еде и тепле, -  выглядел как преуспевающий бизнесмен.
– Зацепил за корч, и вытащить не можешь!
– Так вытаскивать по любому надо, - заверил Анатолий, одевая телогрейку. Николай подошел к лунке и подергал за палку.
– Да зацеп конкретный. Хотя я постоянно рыбачу в этих местах и никаких корчей, в этом месте не наблюдалось,  может течением принесло?
 – Тогда по любому нужно прорубь рубить, что бы вытащить.
Они обошли вокруг лунки, определяясь, на сколько нужно прорубить прорубь и что для этого необходимо,  Николай пошел за буром, а Анатолий подошел к лунке, вглядываясь в нее.
– Ну и напакостил я здесь, все края раздолбил по дурости. Теперь  и буром зацепиться негде, соскальзывать будет.
Он встал на колени и топором стал счищать снег и лед вокруг лунки, подготавливая ровную площадку для бура. Повозившись с полчаса, он медленно встал и пошел к огнедышащему ведру.
– Ты, если что, гукнешь, – по украинские, сказал он Николаю, занимая его место.
Николай нашел оптимальные места для двух лунок и играючи начал сверлить, периодически вытаскивая бур с лунки и вытряхивая срезанный лед.
Неизвестность поддавала азарта, и работа продвигалась быстро.
Вскоре три лунки стояли рядом друг с другом, соединенные небольшой коркой общего прозрачного льда. Топором и пешней они аккуратно скололи крайние припои и, выловив плавающие льдины, очистили прорубь до чистейшей, зеркальной воды.
– Ну что, перекурим или сразу потащим? – спросил Николай у Анатолия.
– Давай сразу! – решился Анатолий и его глаза заблестели азартом.
Они с двух сторон подошли к проруби и взялись за палку, с обеих сторон, двумя руками.
– Если пройдется, то будем крутить палку, наматывая на нее леску и тянуть  с одинаковой силой, но с таким расчетом, что бы конец экрана вошел в прорубь, - предупредил Анатолий всматриваясь в чистую гладь воды.
- Ну, с Богом! – сказал он, и они разом стали поднимать снасти, наблюдая за леской.
Вот уже в прорубе показался экран, блеснув срезом алюминия на конце грузового кабеля, поднимающегося к верху, и вдруг мощная сила рванула ее из рук, заставив обоих рыбаков упасть на колени, но выдержать и не дать слабины.
За прорубью что-то кипело, выбрасывая фонтаны брызг, попадая в глаза, лицо и руки.
От бурлящего водоворота в проруби ничего не было видно, но по поддающейся леске можно было определить, что конец экрана все еще в пределах проруби и можно смело выуживать рыбу.
Наконец Николаю удалось подняться на ноги и, глядя больше в прорубь, он боковым зрением, краем глаза увидел, что и Анатолию это удалось сделать.
Что – то крича и нелепо размахивая руками к ним со всех сторон бежали рыбаки предлагая свою помощь, но палка была коротка и покрутившись возле них они ложились на живот старались подтянуть, натянутую, как тетеву, леску, но из этого ничего не получалось.
Даже оттянуть ее в сторону было нерешенной проблемой. Наконец Серега схватил пешню, с длинной ручкой, определив середину, завел ее за руки, держащие палку.
Сразу сообразив, что от них требуется Николай с Анатолием, с большим усилием, сделали два витка, накручивая палку  на пешню, и она стала одним общим целым рыбацким орудием.
Ну-ка становись по трое на каждую сторону, скомандовал Анатолий, и весь моток вышел из проруби без особых усилий и дергаясь, качал державшую его толпу то в одну, то в другую сторону.
Одержимые азартом необычного зрелища несколько человек вцепились в палку и, общими усилиями перенесли сверток подальше от проруби, ближе к берегу, и положили на снег.
Громадная полутораметровая рыбина, находя слабину и извиваясь в обмотавшем ее коконе, из двух двухметровых обрезков кабелей – экранов, опутанных паутиной слабой жилки и крепкой капроновой леской, больно врезающейся в тело, окутывая весь клубок, громко фыркала жабрами, сжимая и резко разжимая их издавала хищный, резкий, отпугивающий звук.
Даже рьяные смельчаки, осмеливающиеся потрогать ее руками, смехом глушили неосознанный страх,  мурашками пробегающий по спине.
А красавец таймень, роняя золотистую чешую и окрашивая белый снег красными, извилистыми полосами, упрямо разворачивался в сторону проруби, вместе с кабельными дугами, стараясь всеми силами и возможностями доползти до живительной влаги, к своей естественной среде обитания, готового до последнего стоять за свою жизнь.
– Ну и здоров чертяка! В жизни такого не видывал, – удивлялся пожилой мужичек, обходя его по кругу.
– Твоя шапка ему как раз в пору будет,- пошутил кто-то.
– А что, возможно, - снял с головы шапку мужичек, рассматривая ее, будто увидел впервые.
– Ты примерь, не жадничай.
– Да оно и так видно, что подойдет, размер одинаковый, если волосы не считать.
Дружный хохот смутил лохматого мужичка, и он смущенно отошел в сторону, надевая шапку задом на перед, чем еще больше рассмешил рыбаков и, окончательно смутившись, ушел на другой берег.
– Килограмм около сорока,  пожалуй, будет – оценил кто – то,  повезло тебе!
Все почему – то подходили к Николаю, а он со смущением направлял их к Анатолию.
– Да не я это - вон Анатолий поймал, я только помогал ему.
Анатолий принимал поздравления, с гордостью рассказывая, сколько страхов он натерпелся и с рукой в лунке, и с полуперебитой леской, переживая за свою неосмотрительность.
– Ты, наверное, в рубашке родился или гавно в детстве жрал, - незлобно предположил  Сашка съедаемый завистью.
– Да нет! В жизни мне второй раз повезло. Первый раз, когда колесо нашел, а второй вот сейчас.
– Ну, ты Анатолий и даешь! Какое колесо может сравниться с таким олигархом? Я не знаю кому как, а мне это интересно услышать.
– А ведь верно, за какое колесо можно поменять эту рыбину?
– Да это еще в детстве было, в пятидесятых. Отцу, на премию, колхоз велосипед подарил. По работе  порой, за двенадцать – пятнадцать километров в летние лагеря, приходилось ездить. Я тогда еще шкетом был и тайком от отца выучился ездить на велосипеде в раму.
Просунешь ногу в раму, ко второй педали, и крутишь, соблюдая равновесие и объезжая булыжники.
И вот однажды напоролся я, передним колесом, на осколки разбитой бутылки и так изнохратил покрышку, что она стала похожа на мокрого ежа и восстановлению не подлежала. Сердце мое оборвалось, и я твердо решил домой не приходить. Продел ногу в раму и поехал на ободе спущенного колеса искать такое место, чтоб меня никто не нашел.
Заехал в какие – то дебри, залез в кусты погуще, вместе с велосипедом, и стал горько плакать, жалея себя и свою неудавшуюся судьбу, не обращая внимания на укусы комаров и мошек. Когда слез стало поменьше, и я открыл глаза, передо мной предстала еще более грустная картина.
Грязное заднее колесо наполовину было затоплено в канаве  с вонючей, гадкой водой,  а по ободу и спицам лазили какие – то отвратительные жуки и блохи.
Я забыл, что это мною выбрано постоянное место жительства и рванул велосипед так, что он  продвинулся на несколько сантиметров, но заднее колесо осталось без движения.
Обезумевший от ужаса, что совсем поломал машину, я рванул велосипед за руль и стал вытаскивать из кустов, зорко наблюдая за спокойным задним колесом.
Еще ничего не поняв, я взглянул на заднее колесо своего велосипеда и на колесо, лежащее в грязи, долго не мог понять, что это момент моего спасения.
– А отец что? – спросил Серега
– А что отец, он давно знал о моем пристрастии к велосипеду, только виду не подавал. А за колесо обрадовался, говорил, что я их спас от голодной смерти. Нас ведь четверо, в то время  было, попробуй без велосипеда, а покрышки отдельно, еще не продавались.
Походив вокруг пойманного тайменя, и послушав различные байки, толпа потихоньку стала расходиться и заниматься своими делами.
Кто шумовкой стучал по льду, обламывая затянувшуюся пленку льда, освобождая вмерзший поплавок. Кто проверял и переставлял экраны на более удачное место, вытряхивая прицепившиеся веточки и ракушки, кто грелся у костра, просушивая влажные портянки и носки. Анатолий подошел к рыбине, не зная с чего начать и с какого конца подойти.
Один экран был его, а другой таймень притащил откуда – то сам, завернувшись как в плед. Конечно, еще один экран лишним не будет, но вот как его распутать, чтобы не повредить.
По идее с этим проблем не должно быть, нужно только конец найти. Он походил вокруг шипящей куклы и вспомнил о других экранах. Хлопнув, по привычке, рукой по голенищу, проверяя на месте ли шумовка, он пошел к своим экранам, по пути наблюдая за чужими  чисто из интереса.
Из каждого экрана он вынимал по две – три рыбешки и это радовало его не только за рыбу, но и за сам процесс.
– Слушай, – обратился к нему Николай. – Рыбка то не простая!
Анатолий вопросительно посмотрел на него.
– Говорить может что ли?
– Да нет. Слышишь, машины отъезжают. В город едут с интересной вестью. Скоро все про тебя и про рыбу знать будут, а это значит жди рыбнадзор.
Рыбину прятать, резону нет.  Да и забрать они не посмеют, а вот снасти, пешни и ледобуры нужно припрятать. Так что давай быстренько экраны сматывать, штуки по три можно оставить, а остальные, вместе с инвентарем, спрячем на берегу. Да и рыбу лишнюю убрать нужно, оставить по несколько штук, возле оставшихся экранов, остальную тоже на берег.
Внезапно почти на самый лед, въехал большой, черный джип и из него вышло трое крепких, молодых парней, в одинаковых малиновых пиджаках без головных уборов, двое бритых под бритву, а у третьего, сзади, болталась туго перетянутая, небольшая косичка.
У того, что с косичкой, на массивной желтой цепочке, висел большой желтый крест, плотно прилегая на груди и не качающийся при ходьбе, элегантно смотрелся на белой сорочке, с вытиснутыми голубями, чудом не улетавшими из под расстегнутого пиджака.
Несколько рук, стоявших на берегу рыбаков, почти одновременно поднялись и показали на их сторону.
Не раздумывая, трое сошли на лед и быстрым шагом стали приближаться к Анатолию.
Анатолий поднял со льда пешню и стал долбить уже пробуренную лунку.
В голове у него за секунду строилось десятки различных планов и все выходило так, что ему с ними не справиться.
Прейдя к такому решению, он успокоился, последний раз посмотрел на красивую рыбу и стал поджидать беспредельщиков, опираясь на пешню.
– Ты что раскис? Принимай делегацию  да не оплошай – с юмором поддержал его Николай, догадавшись, что к чему.
Подошедшие парни остановились возле Анатолия.
– Ты поймал?
– Я!
-  Где рыба?
Анатолий острием пешни ткнул в сторону шевелящейся кучи. Походив возле рыбины, издавая восторженные крики, Бритый подошел к Анатолию, посмотрел на него как на геркулеса и  сунув в руку деньги с дружелюбной улыбкой проговорил.
– Сторгуемся!?
Анатолий посмотрел на три сторублевых бумажки, и у него похолодело внутри. Он даже не сумел ничего сказать в ответ, наблюдая как двое бритых поволокли тайменя к берегу.
Чернявый, с косичкой подошел к Анатолию и похлопав по плечу тяжелой рукой весело произнес.
– Молодец! Это тебе за удачу.
И в руке Анатолия появилось еще двести долларов. Обалдевший от привалившего счастья он долго стоял не шелохнувшись, наблюдая за новыми русскими, в одночасье сделавшими его богачом.
– Сколько? – Спросил Николай.
Анатолий разжал ладони и показал пять сторублевых долларов.
– Ну, ты даешь – сказал Николай, вроде как все это зависело только от Анатолия.
Услышав Николаевы слова, к Анатолию подкрался страх. Вдруг кто – то захочет отнять их у него или попросит поделиться.
Он вспомнил, как Николай помогал вытаскивать рыбину и протянул ему сто долларов.
– Ты что Толик, - впервые назвал он его уменьшительным именем, - мне хоть и нужны деньги, но за подлеца ты меня не держи, не надо.
– Да я ж тебе не за работу даю, и не за просто так, отдашь когда будут.
– Нет – сказал Николай, - столько лишних денег у меня никогда не будет, а считать себя должником, и обходить тебя другой дорогой, я не желаю. Хочешь угостить – это совсем другое дело.
- Ты смотри, они что – то все вокруг джипа крутятся, наверное, погрузить не могут.
От джипа отделилось четыре рыбака и быстрым шагом стали приближаться к ним с каким - то грузом
– Во мужики, вам подарок – поставили они два ящика возле их ног.
Николай зацепил за край упаковки, оторвал его и весело крикнул.
– Ура! Гуляем!
Двадцать фирменных горлышка ласково подмигивали акцизными марками. В другом открытом ящике были кульки и кулечки.
– Так, мужики! Срочно на берег организовывать стол.
Мужики, словно дети, побежали исполнять указание, Николай нашел рюкзак Анатолия, переложил десять бутылок водки и половину продуктов.
Открыв одну бутылку водки, он полил из  нее на рюкзак и спрятал его  под куст, забросав снегом.
– Завтра тоже день будет, а на сегодня и этого достаточно.
Выпив по глотку водки, они стали усиленно есть копчености.
– Слушай, а у тебя кишки не завернуться? – с беспокойством спросил Николай, зная рацион Анатолия.
– Не должны, я четыре рыбины съел.
– Все, пока хватит, - решил Николай, боясь за Анатолия, - положи на хлеб  сливочного масла – вкуснятина!
Он взял за углы оба ящика и поволок к берегу.
Следуя совету Николая, на ходу жуя бутерброд, Анатолий подошел к ведру, перевернул его, обнажая горящие угли,  выбросил закопченные консервные банки с жарившейся картошкой, которая, судя по всему не пригодиться, и поставив ведро на место, подсыпал свежего угля, подтянув мешок с углем поближе к костру.
Засыпанный сверху уголь стал дымить едким черным смрадом, извергающим огненные языки пламени.
Солнце уже шло к закату и так же, как целый день, было слегка затуманено серой прозрачной дымкой.
– Вроде как не греет, а тепло – подумалось Анатолию – хоть телогрейку снимай. И рыба, хоть и берется, но кровяная, как к давлению. Наверное, ночью снег будет.
Он закурил, вынул, поставленную Николаем в снег,  бутылку начатой водки и сделал два глотка.
– Надо же додуматься водкой рюкзак побрызгать от грызунов, молодец, а то они махом все оприходуют.
Не вставая несколько раз плеснул на снег, в район рюкзака, и поставил бутылку  в снеговую ячейку. Оглянувшись вокруг,  увидел на берегу всего три машины и подумал, что он хоть и герой дня, а домой придется идти пешком. Водку он оставит, а еду заберет.
– Вот Васька обрадуется – подумал он о коте.
Он у него то живет, то не живет, приходит, когда ему вздумается, но, в основном, когда у него на душе совсем тяжело.
Он уже думал, что с едой связано, так нет.
А вот драники, приготовленные из мерзлой картошки, не любит.
– Эй, именинник! Филиппович! Ты что там примерз? Иди к нам!
– Значит все готово – подумал Анатолий и, не спеша, направился к берегу.
Внезапно он вспомнил о деньгах, и его пробило потом. Он забыл, куда их положил и судорожно начал выворачивать карманы. Наконец нашел их прижатыми мешочком соли, в пришитом кармане телогрейки. Остановившись, положил деньги в соль, подвернул несколько раз пакет, перевязал запасной леской и положил обратно в карман, наглухо приколов большой булавкой.
– Соль жалко выбрасывать, да и деньги она не разъест, с удовлетворением подумал он и пошел на берег.
На нижней площадке, куда не заезжали машины, прямо на снегу были разложены покрывала, а по краям еще и накидки от сидений. На покрывалах были разложены продукты, а на середине, в ряд, стояло шесть бутылок водки.
– Прикуркулил две бутылки, - с одобрением подумал Анатолий о Николае.
Вокруг сидело человек пятнадцать различных, и по виду и по возрасту, мужиков. Двое стариков, в расстегнутых тулупах, сидели немного в стороне, словно боялись своим присутствием помешать более молодым.
Самый молодой и самый нетерпеливый Серега, перегнувшись через продукты, достал бутылку, затем вторую и полез за третьей.
– Хватит пока, - успокоил его Николай.
– Поскольку посуды мало, будем пить из одного стакана. Первый стакан лучшему рыбаку и герою дня! Сергей передал Анатолию открытую бутылку водки, кто – то подал стакан и Анатолий, не жалея, налил почти до краев.
– Вот это по нашему! Вот это по-русски! – закричали даже те, кто боялся, что им меньше  достанется.
– За удачную рыбалку! – произнес тост Анатолий и, выпил до дна, зажмурившись от удовольствия.
– Чертовски хороша, -  произнес он,  - это вам не самогон хлебать!
Он подцепил, крючковатыми пальцами, кусок колбасы, добрый ломоть хлеба и начал жадно есть, разбрасывая крошки по бороде, не обращая ни на кого внимания. Остальные, беря пример с предводителя, стали так же обслуживать себя не жалея ни водки, ни закуски, нисколько не заботясь о ближнем.
– За удачу!
– За успех! – слышалось со всех сторон и Николаю пришлось доставать придержанные бутылки, показывая, что это не предел.
У Анатолия приятно закружилась голова. Наверняка подействовали те пару глотков очищенной.
Зимний пейзаж природы, с торчащими,  голыми ветками, и белоснежная равнина целинной глади, успокаивающе действовали на нервы и вызывали сказочные эмоции.  Хотелось что-то запеть такое далекое, протяжное, томившее душу ожиданием необычного, чтобы слышно было далеко и возвращалась переливчатым эхом, радуя чуткий слух.
Тихая мелодия стала прокатываться по берегу, ублажая подгулявших рыбаков,  и до Анатолия долго доходило, что это не звуки природы, а играющая, в машине музыка.
Хорошо-то как, радовался он, наблюдая за солнцем, которое коснулось краем горизонта, уходя на отдых, окружая себя большим ярким заревом, покрывающим, почти, пол неба.
– Смотри закат какой! – не удержался он от красно-оранжевых, плавно переходящих цветов.
– К ветру это – забеспокоились старики, нарушив сказочную атмосферу.
Вокруг стола, рыбаки, обсуждая мировые проблемы, метя в местные Наполеоны.
– Зачем Китаю с нами воевать, - донеслось до Анатолия, – Земельку они у нас потихоньку скупают, через подставных лиц, строительство кой - какое ведут, торгуют, недвижимостью интересуются,  и все глубже внедряются в нашу территорию.
Мы ведь сами как сюда попали?- По переселению.
Вон Анатолий украинец, а родился в Приморье и считает себя аборигеном этого края, потеснив Гольдов с их охотничьих угодьев.
- Года через  два китайцы с семьями приедут облагораживать нашу землю, защищая свои национальные интересы,  рожать по аборигенчику, которого не выгонишь ни  какими силами, отстаивая свою новоиспеченную страну Манчжурию, в пределах всего Дальнего Востока.  А мы, русские, будем на подхвате – чернорабочими, грузчиками, пока совсем не вытеснят обратно на Украину,  где мы уже чужие люди.
- Нет государственных людей в нашем государстве. Загубили Рохлина подлецы, а теперь в России предводителя не найдешь.
- Пока наш президент не поймет, что государство это народ, а не кучка олигархов, с которых он намеревается выкачать подоходный налог из Швейцарских банков, порядка не будет.
- Сколько волка не корми, он в лес смотрит. Сколько чиновнику ни дай, запросы подрастут.
- Пенсионеру в баню сходить, вшей вытравить, денег не хватает, не говоря уже о лекарстве. Мало что травят поддельными, так еще цены выше крыши. Медицинская помощь напрямую стала зависеть от заработка медицинского работника.
– Как платят, так и работает. Но больные здесь причем? В большинстве они живут еще хуже вас, и нужда заставляет идти за квалифицированной помощью, которую, большинство специалистов, утратили от бессердечия и без интересности.
Некоторые в свой слуховой аппарат только паровозный гудок услышат и от хрипа не отличат.
Взрыв заразительного смеха оборвал красноречивых рыбаков и минутная идеальная тишина, если не считать соловьиной  трели доносившегося из приемника, повисла над ними, заставляя обратить взоры на остаток богатого стола, на котором, среди закусок, сиротливо стояла недопитая бутылка водки. Анатолий хотел встать, но его опередил Николай, выставляя новую бутылку. При виде ее никто из мужиков с места не сдвинулся, продолжая нескончаемый разговор.
– Неужели наелись – думал Анатолий, рассматривая каждого по отдельности и прислушиваясь к вновь начавшимся разговорам.
Он уже тоже насытился, но взял бы еще кусочек, если бы у него не было своей заначки. Наконец Сережкина рука показалась над столом и стаканчик пошел по кругу. Немного досталось и Анатолию.
– Так вот, я и говорю, - продолжал очередной оратор. - Мало того, что травят поддельными, так еще цены выше головы на них установили. Вроде как дорогое – лучшее. А причем здесь больные люди, если государство не выплачивает заработную плату медикам,  которым приходиться приторговывать из под халата и смотреть на больного как на дойную корову.
- А лекарство как узнаешь, поддельно или нет? Так что нужно лечиться травами. - Результативно, дешево и безопасно.
- Прихватило у меня сердечко, выпил я, какие у меня были таблетки, ничего не помогает. Тогда вызвал скорую помощь. Приехали быстро, накололи уколов и рекомендовали обязательно показаться кардиологу, поскольку у меня обострение стенокардии, повышенное давление.
Пришел я назавтра в восемь, а к врачу уже талонов нет, а что бы получить талончик, нужно занять очередь с шести часов утра. Ну, мне вроде и легче стало и ладно. Дня через три у меня внутри все жгет, голова болит, в сердце ребро уперлось ни вздохнуть, ни повернуться.
Я снова на скорую. И надо же, приехала та же бригада. Покрутили, обсмотрели, обкололи, а в конце спросили – что сказал Врач? Я рассказал им свою историю, что не попал к врачу, талонов не было. А они мне ультиматум - пока врачу не покажешься, скорую не вызывай,
Скорая помощь для экстренных вызовов, а тебе серьезно лечиться надо от стенокардии и гипертонии, а то сосуды в голове могут лопаться.  В общем, напугали они меня, занял я в шесть часов очередь в поликлинику и достал талончик.
- На что жалуемся? – спросила меня врач.
- А на что я мог жаловаться, если у меня, в настоящее время,  ничего не болит. Смутился, конечно. Говорю, сейчас не болит, а вот за неделю дважды вызывал скорую помощь и мне рекомендовали обратиться к Вам.
– А что они делали?
 -  Уколы делали, таблетки давали.
-  А какие уколы?
-  Так я же не медик, не знаю!
-  А как же я вам диагноз поставлю? В общем так!  Приходите тогда, когда болеть будет.
Вышел я из кабинета как оплеванный, с двух сторон зажатый. - Скорую  вызвать нельзя,  потому,  что  врач ничего не сказала,  а к врачу не попадешь, даже тогда, когда болеешь,  потому, что талонов нет.
Вот такая наша стариковская жизнь пошла. По ночам сердечко  стало прижимать   основательно.
Я готов хоть сейчас умереть, как говорили в скорой, но чтобы не испытывать такую боль!
Пришлось  идти на скорую,  взять  справочку  о  вызове и идти на прием к кардиологу.  Хорошо,  заранее узнал,  что она в отпуске, а так бы простоял с шести часов утра.
Потом уж  попросил знакомую медсестру,  она мне что-то   проколола,  вроде легче стало.  Теперь сам лечусь  слухами,  да  рекламой.
- Может  еще  кто знает траву от сердца,  кроме зверобоя?  Зверобой я пью,  может поэтому  меньше болею, да какие-то интересные капли на таблетки капаю, Прокопыч посоветовал.
Анатолий полулежал на покрывале слушая байки бывалых мужиков и делал вывод из услышанного.
Нет нигде порядка и не он один такой горемыка, как казался самому себе. Вон их, сколько сидит, и у каждого своя неурядица.
Если, по правде сказать, то он сам себя опустил. Любил когда его жалеют, любил поплакаться над своей судьбой, гордясь былыми заслугами, которые до настоящего времени держат его на поверхности, а что сильней всего раздражает – это равнодушие родных и наплевательское отношение близких. Что уж там говорить о друзьях и знакомых. Перестали мы любить себя, перестали уважать друг друга и быть милосердными к окружающей природе и земле. Рано или поздно она нас накажет. Ничего на земле не происходит бесследно.
– Ну ладно мужики! Вы ещё здесь долго сидеть будете, а мне ехать пора. Еду выложите на газетку в сторону, я чехлы и накидки позабираю.
Все разом засуетились. Кто занялся продуктами, кто вещами. Николай спрыгнул на лед и побежал к острову собирать снасти и вещи. Анатолий подобрал три хороших доски, оказавшихся под накидкой, и пристроил их под себя, чтоб не сидеть на снегу.
Как-то в раз загудели машины, прогревая двигателя, громким басом разгоняя тишину. К Анатолию подошел Николай.
С рюкзаком за плечами, ледобуром в руках он выглядел геодезистом, определяющим котлован под  фундамент основного здания КАМАЗа.
 – Я тебе немного рыбки оставил, так ты не забудь.
В ведро уголька подложи, да долго не задерживайся. Ночи хоть и светлые, но снег может пойти, а это уже не рыбалка.
От такого внимания у Анатолия запершило в горле и он, сам не зная от чего, вдруг сказал.
– Уеду я отсюда, сегодня же уеду, что бы не передумать. Все ж таки орден Красного Знамени, четыре года по две смены. Комнатку в общежитии должны дать, а там что-нибудь придумаю, не впервой. - Говорил он медленно, глотая слова, боясь расплакаться.
 – Уеду пока деньги есть. А ты держись! – подал и крепко пожал руку Николаю.
Когда Николай отошел на значительное расстояние Анатолий поднял доски и пошел на остров с ослепшими, от слёз, глазами.
Никуда он, конечно, не поедет, но так хочется сделать что-то такое, что бы изменило его никчемную жизнь.
Деньги, конечно, важны и необходимы, но разве только в них дело, когда нет цели в жизни, когда ты обижен на целый мир от пощечины сына, когда в погребе замерзла картошка, когда дом нечем топить, и приходится спать в обнимку с включенной  плиткой и котенком за пазухой.
Когда, при такой большой родне, никто тебе не скажет доброго слова из-за того, что ты растяпа, и у тебя сумели отнять все, что ты заработал за тридцать два года собственными руками. Но это не так. У каждого свое понятие о черном и белом.
Он запросто мог отсудить причитающуюся ему сумму, но с кем судиться. С двумя родными детьми, для которых он жил всю свою сознательную жизнь.
С четырьмя внуками, что бы урезать их дневной рацион для своего пропитания. Ну, обманули меня, обещав комнату в общежитии,  так кто ж знал, что дом завалится. Тогда сын бы себе машину, на эти деньги, не купил, но жена утверждает, что для моих оставшихся дней этой крыши хватит.
– Мне бы только зиму пережить – думал он, а там он потихоньку  развернется. Кое какие варианты у него есть. А иначе зачем жить. Но деньги со своей семьи он требовать не будет. Пусть это останется на совести жены, хотя как раз этого у нее и нет.
Он подошел к уже обжитому месту, погрел руки над ведром, изрыгающим языки пламени и чадя черным угарным газом. От стен ведра отходил колеблющийся, горячий воздух, отогревая снег в радиусе, более метра.
Пристроив принесенные доски сзади раскладного стульчика, оставленного Николаем, он уселся возле ведра,  достал бутылку из под   снега и, сделав пару глотков, поставил её назад, утерся рукавом телогрейки, и вновь  уставился на огонь.
Взошедшая луна тускло светила сверху, украшенная нарядным, туманным кольцом большого диаметра, пропускающим мутные, еле мерцающие звезды.
На берегу реки уже никого не было. Только в заточнике, между двух высоких берегов, маячили две фигуры в тулупах, временами отходящих от костра, отчего, казалось, что пламя вырывается прямо из берега.
Мерзкий, холодный ветерок принес мелкий колючий снег, впивающийся в незащищенный лоб, и Анатолию пришлось поглубже натянуть шапку.
Сделав еще пару глотков, из бутылки, он разложил стульчик, приспособив его под зад, и, устроившись спиной на досках, почувствовал блаженство.
Ведро, находящееся между ног, грело ноги   даже через валенки, а тепло, исходящее от перегретых ватных брюк, передавалось по спине, до самой головы блаженствующим уютом.
Старенькая кроличья шапка, хоть и плоховатенько, но защищала от резкого, колючего ветерка, а когда он отгородился от него доской, вообще все стало прекрасно.
Он лежал всматриваясь в вечернее небо и на душе у него было чисто и легко в первый раз за много, много лет.
Он вспомнил свою мать, умершую несколько лет назад, царство ей небесное. Вот она - то намучилась, проявив необыкновенную терпимость к физической и моральной боли.
Признав болезнь не излечимой, ее отправили домой ждать своего конца.
Шесть лет, не вставая с койки, она ждала смерти от рака, со сломанной ногой, одна в стареньком, ветхом доме.
У каждой, из семи человек, нашлось множество уважительных причин, что бы отказаться от ухаживания за больной матерью.
И хотя мать болела страшной болезнью, умерла от банального аппендицита, ни разу не вскрикнув и не подав признаков боли, тихо скончалась в своей комнатке.
Для него и сейчас это самый родной, самый близкий и любимый человек, которого он будет помнить как символ материнства, мужества, стойкости и самопожертвования
Когда у него совсем нет сил от душевной или физической боли, он вспоминает свою мать, стараясь доказать, что они одной крови, но это у него получается с трудом, а иногда совсем не получается и он дает полную волю своим чувствам, даже не вытирая нахлынувших слез обид.
 Воспоминание о матери перешли на родное село. Когда еще только познаешь большой, загадочный мир, в  ограниченном пространстве детства, считая себя маленькой букашкой. Затем мир расширяется и вот ты уже властелин, имеющий безграничную власть над природой, считающим себя пупом земли, а когда убеждаешься, что всего на всего маленький червячок, со своими большими амбициями, то стараешься скрыться в земле от мирской суеты, лишенный надежд и полный разочарований.
 Жизнь прожита!
Как всегда, в такие минуты, ему вспоминается теплый весенний день с ласковым солнышком, пригревающим каждый кустик не оставляя тени, когда он пришел с удочкой половить пескарей с крутого берега неглубокой протоки.
Там впервые почувствовал силу природы, навсегда покорившей его душу естественной красотой, и он любовался ею, с разыгравшимся воображением, даже забыв про удочку.
Живая гармония природы – мелкой, почти пересохшей протоки с высокими берегами, усыпанными желтыми цветами одуванчиков, с порхающими бабочками и работящими пчелами, с серьезным жужжанием перелетающими из цветка на цветок, шевеля крылышками небольшие листочки шелковисто – изумрудной травы.
В пяти метрах, прямо на поляну, опускалось огромное белое покрывало белоснежных цветов - черемуховых кисточек, опускавшихся до самой земли на нежных, тоненьких стебельках не пропуская ни одного зеленого листочка, но, почему-то, ни одну пчелку не соблазнил ни один черемуховый, распушенный цветок.
Ему очень захотелось попасть в середину этого сказочного шатра и когда, раздвинув гибкие ветки вошел во внутрь, то был поражен увиденным.
Раскидистая, большая, старая черемуха была вся изломана. Из земли выходило только несколько братьев -  стволов, оставшихся целыми из-за их толщины. Остальные ветки и веточки были надломаны и свисали, с торчащими вверх острыми надломами, похожими на пауков.
Тогда он вспомнил, что и сам, с друзьями, заламывал ветки, собирая черную вкусную ягоду, с этого дерева, заботясь лишь о том, что бы достать самую высокую, самую рясную ветку.
С тыльной стороны, из-за зеленых листочков, цветов почти не было видно и испугавшись он быстро выскочил на светлую поляну, где было все хорошо, красиво и прекрасно.
Теперь он догадывается, почему пчелы не садились на цветы.
Это был последний год жизни старой черемухи и она отдала себя всю, без остатка, роскошному наряду, что бы в последний раз полюбоваться солнышком и опасть пустоцветом, открывая простор молодому побегу.
Он тоже купит внукам много вкусных вещей и красивых подарков, что бы они долго помнили и вспоминали его. Теперь это сделать в его силах, и улыбка расплылась на его лице, представляя довольных маленьких внучат, которых он не видел сто лет.
Он стал перебирать в памяти дорогие игрушки, которые можно приобрести за его деньги и выходило немало, но окончательного выбора он так и не сделал.
- Меньшему надо паровозик купить,- подумал он, перед тем как забыться.

Ветер что-то не на шутку стал бросаться колючими снежинками, и даже поднятые воротники тулупов не всегда спасали открытые лица от крутящейся круговерти.
– Слушай Мифодич, может хватит рыбачить? Смотри, луны-то нет, и на небе что-то не то делается. Пойдем, пока видно, по речке, а то дорогой восемнадцать километров нам до утра не дойти.
- Собирай снасти, - уверенно сказал Харитоныч и они стали сматывать экраны.
Это заняло немного времени, остальное было уже собрано.
 – Ну что, по глотку и в дорожку?
- Давай!
Харитоныч глотнул пару раз и передал бутылку первача  Мифодичу, доставая из кармана, завернутую, в тряпицу, колбасу.
– А наш – то герой ушел, ни костра, ни его не видно.
– Конечно, ушел! Что он с такими бабками на речке сидеть будет.
Они помогли друг другу надеть рюкзаки и стали искать Харитонову пешню.
– Ты смотри как закрутило, как бы не замело к утру.
И они потихонечку, вдоль берега залива, стали выходить к реке.
На речке задуло еще круче, сухие колючие льдинки носились вокруг них как мошкара, пытаясь воткнуться в открытый нос, рот они прикрыли шарфом, а на лоб натянули ушанки.
– Здесь вот берег виден, пошли рядом.
Пройдя некоторое время, они зашли в небольшой знакомый залив, а от него, до города, рукой подать.
– А здесь по тише будет, может перекурим? – предложил Мифодич, - да и присесть есть на что.
Рядом виднелись большие и маленькие ветки, вмерзшего в лед, большого дерева.
Удобно пристроившись на середину длинного ствола, Мифодич расстегнул тулуп и полез в боковой карман куртки за сигаретами.
Под весом Мифодича гибкий ствол стал опускаться все ниже и ниже и, чтоб не прижать валенки, он убрал ноги вперед, слегка сметив центр тяжести.
Внезапно, почувствовав слабину, ствол крутанулся восстанавливая исходное положение, зацепив Мифодича за ноги, и он, чисто, без помарок вынужден был сделать сальто и культурно упасть задницей на снег.
Все произошло так быстро и так красиво, словно промелькнувший кадр из потешного кинофильма.
Ничего не понявший Мифодич долго сидел на снегу с сигаретами в руках, и удивленно смотрел в беззубый, смеющийся Харитоновский рот.
– Ты, что Мифодич, – еле выговаривая слова от смеха, пытался пошутить Харитоныч, – на восьмом десятке акробатикой решил заняться?
– Да  я сам не пойму, - говорил изумленный Мифодич – вроде на древе  сидел с табакеркой, а глядь – уже на земле. Да главное сигареты в руках раскрытые, а ни одной не выпало. Вот чудеса! Попробуй ты, может оседлаешь?
Харитоныч, не снимая рюкзака, потихонечку стал садиться на пригнутое дерево, казалось бы, не предвещавшего ничего плохого, как вдруг дерево качнулось вперед, выскользнуло из под него, ударило по вытянутым ногам крутанув тело в воздухе, образовавшее чистое сальто, и, покачиваясь, приняло свое начальное положение.
Удивленный, ничего не понявший Харитоныч сидя на снегу  озабоченно смотрел на Мифодича, лежавшего  и державшегося за живот от безудержанного смеха, а затем упал вместе с ним пытаясь что-то сказать, с трудом пересиливая смех.
- Ну и норовистая попалась, - только смог  проговорить, как новый приступ смеха вновь повалил на снег,  перекатывая с места на место.
Наконец успокоившись, они огляделись вокруг и поняли, что заблудились.
Белая колючая метель разыгралась во всю силу. За пять метров ничего не было видно, только круговая белая стена опоясывала со всех сторон. Как они не старались уловить огни города, которые, до этого, хорошо были видны, только глаза запорошили снегом, а в город попасть можно только с одной стороны.
– Мало того, что ориентир потеряли, так еще и пешню потерял – недовольно проговорил  Мифодич, прикрываясь от колючего ветра,
 Ползая по гладкому снегу, в поисках пешни, увидел странную полоску на снегу, ведущую куда – то вдаль. Неожиданная  догадка мелькнула у него в голове.
– Харитоныч! – позвал он друга – видишь полоска идет в ту сторону почти ровная. Не  Филиппыч ли прошел здесь, впереди нас, со своей пешней?
На себе он не дурак тяжелую пешню нести, вот и волок ее за собой. А снег смотри какой колючий, он не только свежую борозду, а и двухдневную не заметет, а наоборот выдует. Вынимай  фонарь и пошли по следу.
– Правильно – обрадовался Харитоныч – снег жесткий, черту не засыпает.
Он достал  фонарь, и они без остановок вышагивали друг за     другом,     всматриваясь  в едва заметную черту.
      Уже через час они уже в деталях рассказывали дома  о необъезженном, горячем скакуне, заражая близких неудержимым смехом, доводящим до слез, и благодарили Филиппыча за то, что он поймал большую рыбу и вывел их в пургу, спасая от неминуемой гибели.
     Всю ночь бушевала страшная пурга, ломая старые, толстые тополя, бросая их поперек дорог, на крыши домов, а к утру повалил густой, крупный снег, скрывающий следы своего собрата. Два дня шел он, не переставая, на радость детворе и крестьянам.
     Большой снег к большому урожаю!

Ночную пургу Анатолий встретил спокойно, смотря на расшалившееся небо кристалликами остекленевших, замерших глаз, которые покрывались небольшой пленкой снега и тут же выдувались ветерком, словно полируя до зеркального блеска.
К утру пурга прекратилась, и его засыпало толстым  слоем легкого, нежного снега. Потом погода установилась и жизнь пошла своим чередом. Только по городу долго ходили слухи и воспоминания о последней рыбалке на чернопуза.
Про Анатолия говорили, что он уехал куда – то  к татарам.
Тайменя, удивлявшего людей в пределах нашего городка, вскоре забрали в большой город, в элитный  бассейн с сауной, где он питался исключительно свежей рыбой и под наблюдением специалистов вырос еще больше.
Когда один из новых русских решил прокатиться на нем как на дельфине, таймень не выдержал такого хамства, и за один раз откусил ему все его мужское хозяйство, под бурные аплодисменты и восторженные выкрики обрадованных  путан.
После такой славы его срочно продали, за три тысячи долларов бизнесмену, решившему остаться в тени.

Весна, в том году, была дружная и обещала хорошие урожаи.
 Дружно таявший снег уходил под лед, поднимая его к верху, образуя ледяные горы с проталинами, насыщая воду кислородом, спасая, не успевшее задохнуться, водоемное население.
Ледоход обещал начаться раньше обычного и саперы, уже в марте, стали подрывать лед возле шоссейных и железнодорожных мостов, а так же большие площади сплошных льдов, предотвращая заторы и заломы.
Оттаявший труп, несколько испорченный воронами, пропитав влагой ватную одежду, опустился на дно и, увлекаемый сильным подводным течением, быстро поплыл вниз, временами цепляясь за подводные корни и перекатываясь через топляки, покрывая разорванную одежду ватными язвами, торчавшими во все стороны, отпугивая хищников.
Разбухшие валенки стали похожи на аккуратные образцовые колодки и, плывя в впереди, определяли путь.
Рыбачивший, на своем берегу Уссури китаец, с трепетом вытаскивал тяжелую сеть, благодаря Бога за удачу, но подтянув ближе и увидев русского утопленника, быстро перерезал снасти, подвел его веслом к течению, идущему под русский берег, с силой оттолкнул по его направлению.
Погрузившись в воду подхваченный течением, утопленник довольно быстро поплыл на свою сторону. Проплыв несколько десятков метров  зацепился за ивовый куст, и замер  в ожидании дальнейшей судьбы.
Проплывающие на катере русские пограничники заметили подозрительный объект и, обнаружив труп, приплывший с китайской стороны, решили шума не поднимать,  а потихонечку переправить на другой берег.
Взяв на буксир, они оттянули его в то течение, которое прибивало к китайскому берегу и, слегка подтолкнув соотечественника, направили его китайцам.
Набрав в хорошем течении приличную скорость, пользуясь своим весом, по пути собрал пять китайских сеток и вынужден был остановиться на шестой, так – как эта промысловая сеть была поставлена на крупную рыбу и могла выдержать доброе бревно.
Китайские рыбаки достали непонятный, прочно упакованный сверток, с болью в сердце обрезали перекрученную рыболовную снасть и пустили в дальнейшее плаванье направляя к русскому берегу, откуда он был вытолкнут таким же путем, чтоб не засорять акваторию.
 Так, с довольно не слабым сопровождением с двух сторон, при большой воде, собирая мелкие браконьерские и крупные промысловые сети, сверток стал похожий на огромный кокон шелкопряда, путешествующего по большой реке могучего Амура.
Прошедшая, большая весенняя вода размыла одни и намыла другие, большие и маленькие временные островки, меняя вид реки и основной фарватер, на радость и повышенный интерес постоянных туристов.
Наскочив на мель, и накрепко зацепившись за торчавшую, ржавую железяку, он стал привлекать к себе различных водяных жителей не только удачной наружностью, но и многоквартирными перспективами.
Собранный по пути ил, с ценностями плодородной почвы, застрявшей в ее необъятных размерах,  способствовали благоприятному произрастанию водорослей и речной растительности.   
Обласканный раками, мелкими рыбешками, рачками, паучками и другими жителями, справившими новоселье в многомиллионных квартирах, островок стал быстро оживать, расширяться, скрываясь наполовину занесенным песком, мусором, наносными опавшими листьями.
Он не отказывался ни от каких издержек от работы трудолюбивой реки и, вскоре, над его поверхностью заколыхались гибкие, тоненькие прутики лозы красного краснотала, кланяющегося любому малейшему ветерку то в одну, то в другую сторону, радуясь своему рождению.
Теплоход уже не первый раз проходил по этому маршруту, но капитан обратил внимание на новый, недавно образовавшийся островок с гибкими красноталовыми прутиками.
– Посмотри! – обратился он  к помощнику. – Краснотал на ветру как людская кровь полощется! Помощник посмотрел в бинокль.
– Да, красиво. Остров будет на этом месте, если краснотал корни пустил. А ты что это с людской кровью сравнил?
– Странный вопрос! А тебя, после Чечни, в наше время какая ни будь другая, волнует?
Теплоход, набирая скорость, шел вперед, оставляя за собой небольшие буруны амурских вод.
 
                Лесозаводск                17.01.2004