АХ, ЛЕТО!!!

Виталий Овчинников
(Рассказ десятилетней девочки, записанный
с ее слов и опубликованный с ее согласия)

«Ах, лето, ах, лето!»
       Слова из песни!



                Этим летом мы отдыхали с мамой  у бабушки, живущей в небольшом районном городке в центральной  России под названием Лебедянь.  Дом у  бабушки стоит  на окраине города недалеко от реки. А река называлась Дон.  Правда, он здесь не широкий и не глубокий, но мест для купания много. И полежать есть где,  хоть на траве, хоть на песочке.  И даже понырять с обрыва  можно.  Короче,  для нормального отдыха все есть!

                А отдыхать – не  работать;  устать – невозможно.  Так утверждает широко известная народная  мудрость. И она  права. Трудно  устать, ничего не делая. Особенно, если  отдыхать  приходится  на  всем  готовом. Однако  совесть  все-таки  иметь  тоже надо. Не дикари же мы. Нормальные  вроде  люди. А   бабушка  уже – старенькая.  Одна   Ну,  ладно  там – покушать приготовить. Здесь бабушку с места сдвинуть невозможно. Не переубедить никак. Стоит насмерть. И  готовит только она одна.  Даже маму на  помощь  себе не подпускает.

                Но остальное-то  можно  и  даже – нужно. И по  хозяйству  там  помочь,  и в огороде поработать. Все – дело, а не лежание на постели. Ведь лето в  этом  году у нас  выдалось жаркое, прежаркое.  Аж  невмоготу  становиться. И в огороде – дел  невпроворот. Одна  поливка – чего  стоит!  Да еще прополка! Земля  пухлая, жирная – сорняки так и прут, так и прут! Поэтому никуда не  денешься. Надо  помогать  бабушке. Поэтому сначала  приходится  поработать, а потом  уж  все остальное. С чистой уже совестью. Как в поговорке: делу – время, а потехе – час.

***


                Я   сидела  на корточках  перед  грядкой с морковью и вырывала  травинки сорняков, обильно  окружавшие  пучки  моркови. Вырванную  траву  я  складывала в пучки на дорожках между грядками, чтобы потом отнести ее в специально отгороженное для того и специально  забетонированное  место  около сараев во дворе.  Прополка – работа вроде бы  не так уж  и  премудрая, не тяжелая, но слишком  уж  нудная  и скучная, а потому  жутко и  жутко утомительная.

                Земля  уже с утра  нагрета  солнцем  и стала почти  горячая. От нее исходит тяжелый парной и  жаркий  дух, от которого  лицо  сразу же покрывается  крупными  каплями  пота и начинает  гудеть  голова. А вокруг -эти  черно-серые комочки земли на грядках и бесчисленные  пучки  морковок, словно  брызжущие  из  недр земли зеленые фонтанчики, и море сорняков, усыпавшие грядки;  и глаза, слипшиеся от  пота, и затекшие от неудобного положения ноги, и спина, основательно  начинающая  напоминать о  себе ноющей болью, и обжигающие лучи солнца, залившие все вокруг своим  нестерпимым  светом – все это ни коим  образом не свидетельствовало в пользу известной  всем  фразы о том, что именно труд создал и создает человека, и не способствовало появлению у меня  хорошего настроения.

                И мне, как не стыдно было в этом себе признаваться, хотелось только одного, чтобы эта тоскливая «нудяга»  побыстрее  бы закончилась.  Не  спасала  даже   лукавая  мысль о том, что, работая  сейчас в огороде,  мы  с мамой  помогаем  своей  старенькой  бабушке, что этот наш труд –  благородное и богоугодное дело. В голове вертелось только одна единственная мысль, только одно  нестерпимое желание – скорее бы все закончить и  на речку.

                А там разбежаться  на берегу и  с  «обрывчика»  небольшого  ( есть там такой – я его уже присмотрела!) – бу-у-улты-ы-ы-х  в  воду!    Головой  прямо  вниз,  до самого дна, а он – песчаный,  мягкий,  ласковый. А ты  руками  вдоль  дна, по  самому дну, вперед, вперед, вперед с закрытыми  глазами. Потому что если  их открыть, то потом, хотя вода в реке вроде бы чистая и прозрачная, в глазах  начнется сильная резь и придется идти домой, чтобы промыть  глаза  кипяченой  водой из под чайника..

                А ты  плывешь под водой до тех  пор, пока  в  голове  не  застучит  от  долгого  «недышания»  и  сердце  ходуном  не зайдется  в  груди, готовое  вырваться  наружу  за  глоточками,  за  капельками  воздуха. И тогда скорее  - наверх,  к солнцу, к воздуху с широко открытым  ртом. И скорее -  воздух в себя, полной грудью, рывком и сразу же; а затем – скорее назад, из себя, уже использованный и израсходованный выбросить. И снова – вдох, и снова – выдох. И так несколько раз, пока не успокоится ошалелое сердце и не придет в себя взбудораженное дыхание..

                Но это  все в мечтах, в  мечтах. Пока  еще  в  мечтах. Хотя,  нет,  нет. Подожди. Но конец-то вроде уже близок. Осталась  всего  лишь одна грядка и вроде бы – последняя. Да, последняя. Действительно – последняя.  Точно,  последняя. Ура!  Ура!  И  грядка эта с капустой, а не с  морковью. И на ней не так уж и много сорняков. А, значит – не так уж много   работы. Надо только  порешительнее  взяться  и хорошенько  подналечь   И тогда – конец, «кранты» всем этим грядкам   с «ихними» опостылевшими, проклятущими сорняками.

                Действительно,  последние  усилия,  самые  решительные и теперь  уж – окончательные!  И все! Все! Ура-а-а! Работа закончена! Мама удивленно смотрит на нее:
          -- Что, уже – все? Да мы вроде только  – начали…Неужели и вправду все? Ай, да доченька моя! Какая же ты у меня молодец!

                Она  подходит ко мне, наклоняется  и ласково  целует меня  в  мокрый от пота лоб.  Ах,  мама, как же я тебя люблю.  Я поднимаюсь и обнимаю маму. Она тоже вся  мокрая от пота. Даже ее легкий сарафан промок  насквозь.  И от нее пахнет так хорошо, так приятно, что у меня от нахлынувших чувств закружилась голова. Я приподнимаюсь на цыпочки, пригибаю голову мамы к себе и нежно целую ее в губы!
 
                А потом мы  побежали в душ. Душ стоял на улице. Деревянная  кабинка с большим железным баком на крыше. Бак окрашен в черный цвет, чтобы солнечные лучи его нагревали. И вода  была  нагретой – дай боже!  Уже не  теплая, а чуть  ли не  горячая.  Мы  с мамой быстренько ополоснулись, переоделись, выпили по кружке  молока  с горбушкой  еще теплого, только что испеченного бабушкой  круглого,  самого вкусного на свете ржаного хлеба  и  рванули на речку.
   
***
      
               
                После обеда  я  села    на  веранде с книжкой в руках. Читала  «Хижину дяди Тома» . Про жизнь рабов негров в Америке  у их хозяев  плантаторов. . Хорошая  книжка. Очень хорошая.   Читаешь и плакать хочется. Так жалко становится героев книги, что слезы на глазах наворачиваются.

                Папа  книжку из  Москвы  привез. Ездил  туда зачем-то по  работе. И купил  книжку в  подарок.  Я  ее уже читала весной. Сразу прочитала. Залпом. Одним махом. Не могла оторваться.. А  потом  еще захотелось почитать. И я ее взяла с собой в дорогу.

                На коленях у меня – кошка. Свернулась калачиком, волосы распушила и мурлычет на всю веранду. Просит, чтобы  ее  продолжали  ласкать и  гладить. Что я  и делала. Не без некоторой  доли собственного удовольствия. Я  давно уже заметила, что, когда  ласкаешь кошку или собаку, то тебе  самой  тоже  становиться  почему-то  хорошо и приятно. Даже уютно как-то. Не только им, животным, становиться хорошо, но и нам, людям тоже.

                Дверь веранды отворилась. На пороге появилась мама с сумкой в руках:
                -- Доча, милая, пошли в магазин сходим.
                -- Пошли, - сказала  я . Я  сняла  кошку  с  колен, посадила ее на подоконник и встала.  Действительно, почему бы и не сходить с мамой. Делать мне  все равно сейчас нечего.
                Мы  вышли  из  веранды  и спустились во двор. Мама глянула на небо и сказала:
                -- Ого-го!  Придется, видно, повременить…
                Я глянула на небо.

                С юга к нам шла темная, свинцово серая, местами почти черная, даже как-то иссиня черная,  грозовая  туча. Она  приближалась невероятно  быстро, стремительно  захватывая  все  большую и большую  часть  неба, неся с  собой  мрак, оцепенение и тревогу. Разом замолкли и  исчезли  куда-то  птицы, пропали со  двора  куры, а   дворовый пес тещи, по кличке Гесс, всеобщий любимец, отважный и задиристый, нырнул в свою конуру под крыльцо веранды м и носа оттуда не высовывает. А кошка, которую я  только  что посадил  на подоконник, вдруг громко мяукнула и стремглав кинулась в  открытую еще дверь дома.

                -- Давай-ка  и мы в дом, - сказала  мама. 
                И мы  шагнули назад,  к себе на веранду.

                А туча  уже  рядом. Живая, пульсирующая  масса  спрессованных облаков неслась к нам с невероятной  скоростью, громыхая  громом, завывая  ветром, сверкая молниями.   Летела,  похожая на какую-то  фантастическую, гигантски  разросшуюся и все  поглощающую на своем пути  протоплазму.

                И вот уже туча над ними, над самой  крышей  дома, летит стремглав, чуть ли не цепляясь за верхушки  деревьев и  крыши домов, низкая, клокастая, с  рваными, вихрящимися краями. Разом все вокруг  потемнело и  также разом все  затихло, словно вымерло. Лишь слышен был все  нарастающий гул  приближающегося  ливня. Загрохотали по  крышам  первые  капли, пока еще  редкие, но очень  крупные и тяжелые, как  литые дробинки.  Яркий  зигзаг  молнии сухим, чуть ли не металлическим треском распорол  облака тучи. И сразу «ливанул» дождь. Крыша дома застонала под  усиливающими  ударами дождевых струй.
 
                И здесь небо над  нами  вдруг  словно бы раскололось, выплеснув из себя  на землю   целый  сноп  изломанных линий  молнии  ярчайшего белого цвета  и  раздался такой  грохот, такой удар грома, что  задрожали  стекла  окон и сразу же заложило уши.  Я  инстинктивно пригнулась и закрыла голову руками, а мама  рванулась ко мне, обхватила меня  и прижала ее к себе крепко-крепко, словно  закрывая от опасностей  окружающего мира. От мамы пахло  теплом и какими-то  очень приятными духами. Я  тоже обняла маму руками и плотнее к ней  прижалась.
                На  веранду  вышла  бабушка ,  глянула   в окна, вздохнула  и сказала:
                -- Только  бы  града  не было. Посечет все в огороде!

                А на улице хлестал ливень. Но это был не ливень. С неба на землю сплошным неразрывным  потоком  лилась вода. Как водопад, Ниагарский  или еще какой  или  даже сам потоп всемирный. Вода не успевала  никуда уходить и очень скоро, прямо на наших  глазах,  земля   вокруг  крыльца и дальше, покрылась  пузырящейся и бурлящей  водной     поверхностью.

                Снова небо над нами  прорезали  гигантские разветвления  молнии, снова  над нами громыхнуло до дрожи стекол в окнах. Но это уже не было так страшно, как в первый раз.  Ощущение  жути и собственной  беззащитности  перед  слепой  яростью  стихии  начало   потихонечку    уходить.  Можно было уже  и вздохнуть с облегчением.
                А  между тем вода  во дворе   поднималась  все  выше и выше и вот  уже она  подошла к ступенькам крыльца, затопила  нижнюю  ступеньку и начала  подбираться  к  следующей. Такого  мы  в  своей   жизни  еще не видели. Потому что мы буквально на  глазах  тонули,  нас  затапливало.

                В небе еще громыхнуло.  Но уже  послабее.  И не  над нашими головами, а немного   подальше. Потом еще  ударило, еще, но  все  дальше и  все – глуше. Гроза  уходила, а с ней  начал  уходить и этот жуткий  ливень, чуть  было  не  захлестнувший  нас.  Сначала  ливень  перешел  в  обычный дождь,  потом  в дождик, потом  в  дождичек, а  потом  в  не разбери  чего. Небо  заволокло обычными,  серыми  тучами, с неба  то  капало, то  брызгало, то плевало. Но  грома уже не было. И страха – тоже не было.
 
                Мы с мамой   переобулись,  взяли  большие черные зонты и сходили  таки в магазин. Надо же было кое что из продуктов купить по хозяйству. Жизнь ведь идет своим  путем. У нее свои  порядки, свои  законы  Ей не  до баловства погоды. Да и отпуск наш  еще продолжался.


КОНЕЦ