Продолжаю публикацию фронтовых записок моего отца – Брюшинина Владимира Николаевича, участника Великой Отечественной Войны 1941-45 г.г. На фото - отец с фронтовыми товарищами : слева направо - М.Кострицын, В.Брюшинин, Коваленко. г. Миловицы, Чехословакия, 1945 г.
Часть №3
18 сентября 1942 г. Балка у Челюскино
Прибыли сюда прямо с работы, мокрые, хоть выжми, но сушиться, кроме как у костра, негде. Надо строить землянки или шалаши, хотя совсем не знаем, надолго ли сюда прикочевали. Ночи уже холодны и прошлую ночь, когда мы спали под дождём в балке Желтухино, я основательно, по-собачьи, продрог. Да и вся наша жизнь похожа на собачью, даже ещё хуже. Дома у тебя нет и быть не может, потому, что ты сам не знаешь, куда тебя погонят следующий час, и где ты будешь проводить следующую ночь. Пока устроился так: вырыл сапёрной лопаткой нору, как и все, под кручей и натаскал туда соломы, далеко не сухой, но всё же не так холодно. Не раздевался уже полмесяца и разуться нельзя, не говоря уже о бане и прочем.
22 сентября 1942 г. овраг Родниковый
Даже одной ночи не спал в своей норе, которую сделал в балке у Челюскино. Как только смерклось, нас сейчас же построили и мы пошли к передовой добывать столбы. Рассыпались группами, спустились в балку Пичугу. Село Пичуга на другой стороне балки, оно у нас, но улицы села простреливаются пулемётами и автоматным огнём. Надо разбирать хаты и вытаскивать брёвна на столбы. Я долго лежал в лопухах у какого-то огорода, долго ползал на животе... Вот она – смерть, поднимись только на ноги. А выполнять нужно. С трудом миновали опасное место, в темноте работали бесконечно долго, бестолково, каждую минуту боясь себя выдать… Заготовили 28 столбов и вытащили их наверх. А сколько мы мучились, перетаскивая их за зону обстрела, туда, куда уже можно подъехать на лошадях. Ах, я устал даже думать… Да и не нужно, всё это лишнее…
Позавчера взвод выдвинулся к передовой в Родниковую балку. Долго шли в кромешной тьме по балке, раздвигая кусты и боясь наткнуться на засаду…Земля вспахана снарядами и бомбами. Лежат они и не разорвавшиеся вокруг как поросята, прячась в густой траве. Истёкшую ночь я даже спал рядом с огромной неразорвавшейся фугаской, весом около тонны. С вечера не увидел её и так спал, пока не посветлело. И не знал я, что смерть была так близко: ведь стоило кому-нибудь выстрелить по фугаске и всё бы пошло в воздух от страшного взрыва… Утром взвод остался в Родниковой балке, а моё отделение выдвинулось ещё вперёд, вверх по оврагу. Теперь «живём» автономно - я и шесть человек солдат. Телефоны, инструмент, участок линии под нашу охрану по 10 км в разные концы от 06 до контрольной «козинко». Голый овражек с единственным кустом боярышника, чудом уцелевшим от войны. Нашли пещеру в песчаном обрыве – чистый, белый, сухой песок. И кто его здесь рыл ? Распределил обязанности, расставил посты на дежурство. Осмотрел участок окраины, пройдя вперёд до тех пор, пока не удостоверился, что всё в порядке. Мой участок на низких столбах и его то и дело рвут машины, танки, даже конники при проезде. Работы много, то и дело – сигналы аварии. Не успеешь в одном месте наладить - в другом плохо: или бомба или снаряд порвёт линию… Какие зрелища ночных боёв я наблюдаю каждую ночь! Жуткая своеобразная красота !.. Когда спокойно всё – я ночью могу спать. Утром едва поднимаюсь на ноги : поверх плащ-палатки всегда груз песка, осыпавшегося за ночь от бомбёжки.. Так когда-нибудь и похоронит меня – глупая, никому не нужная смерть. Рядом с нами ОП нашей артиллерии. Концерт непрерывный, но ещё хуже, когда немцы начинают отвечать…
24 сентября 1942 г. В районе балки Родниковой
Устроились сносно. Лошадей свежие трупы употребляем в пищу, собираем колосья и расталкиваем зёрна, предварительно поджаренные в цинковых трофейных патронных ящиках, в касках в муку. Получается что-то вроде муки, которая и идёт в дело. Продукты подвезти нельзя, да и поднести тоже, ибо подходы взяты врагом под обстрел. Вчера вечером, во время ремонта линии по аварийному сигналу, я с Ефимовым и Кандыгуловым попал под миномётный обстрел. Только стянем линию блоками – мина. Туго натянутые провода со свистом рвутся и всё приходится начинать сначала. Начнём – снова обстрел… так и лежали, уткнув головы в землю, пока не стемнело и пока ремонт не удался… Сто раз можно было убить любого из нас. Когда вернулись в своё логово – радости не было конца. Сели ужинать у котла (всё уже остыло, но подогреть ночью нельзя) – снова авария. И вот здесь мне разбило сорвавшимся блоком левую чашечку на ноге…Хожу с трудом и немного, а больше сижу у телефона, слушая, что творится вокруг. Вчера в первый раз замёрзла вода в балке. Ночи холодны и, если бы не плащ-палатка - была бы хана…
26 сентября 1942 г. Балка у Челюскино
Сейчас готовы к маршу на новое задание – вся рота. Что это ещё за новая работа? Я даже было пожалел свою контрольную в овраге. Там было спокойнее, и сам себе был начальник. Но воля начальника всегда висит над солдатом, как домоклов меч, непредвиденная, неумолимая, как судьба. Станцию пришлось снять и двигаться на новое задание, захватив с собой кусочки братски поделенной варёной конины и остатки наших круп – всё наследство нашего хозяйства…Снова выдали хлеб на четыре дня вперёд. Куда его положишь, отправляясь в дальний поход? Это всё делается для того, чтобы экономить на подводах. Нет слов!....
27 сентября 1942 г. Горная Пролейка на Волге
Ужасно устал после сорокапятикилометрового марша на работу по маршруту Челюскино – Дубовка – Оленье – Горная Пролейка. Это – «глубокий» тыл. В селе, наполовину опустевшем, расположился госпиталь раненых.
Наша цель – построить 32 км линию – постоянку в четыре провода до Пролейской МТС- видимо к пункту какого-то штаба… Завтра с утра начнём долбить. Переночевал в хате, - побрился, вымылся в Волге. Река - мертва и пустынна. Смолкли удалые русские песни на её берегах, не видно нарядных пароходов, разбивающих плицами волжскую воду. Вот, что сделал враг с нашей матушкой – Волгой. Сторожат её свободу проклятые «костыли» с воздуха, бросая на всё живое бомбы, от которых вскипает вода. А сколько раненых !… Расстроил себе желудок и мучаюсь от боли. А завтра всё равно на работу…
6 октября 1942 г. Балка у Челюскино
Ужасно тяжкое строительство завершено в срок. Это было задание штаба фронта – видимо готовится отпор немцу на новом направлении, от Дона. Как тяжело было долбать недра приволжских высот и устанавливать в них тяжёлые столбы из сосен, вылавливаемых из Волги. Вот где египетский труд! Даже с ломом и киркой в ночь не управлялись самые сильные вырыть шесть ям… Руки у всех в крови. Работали буквально без всякого отдыха… Смерть, кажется, была бы наградой каждому из нас, но мы не могли срывать военных планов, задерживая линию связи. Работали допоздна, питание плохое и совсем не восстанавливаются расходуемые силы. Ночь, вернее её остаток, спасаясь от холода, проводим в стогах соломы, зарываясь в неё как звери. Рано утром, продрогшие за ночь, отогреваемся у костров, пока дадут поесть перед работой. И снова долбим, долбим и долбим… Сейчас вернулись к себе, снова пешком – около 60 – 65 км. И уже втянулись, ведь марш по 50 –65 км в день – частое явление в моей жизни… Зарываемся в землю. Соорудили себе баню и помылись кое-как. Боже, сколько у всех было вшей !..
Получил от Лизы письмо. Дома всё благополучно. Господи, неужели я когда-то , принадлежал к другому, совершенно к другому миру!… Когда и где это было – уже и не помню, но было давно. Разрушенные сёла, поля с неубранным хлебом, осыпающаяся пшеница, брошенные машины – прифронтовой пейзаж.
12 октября 1942 г. с. Челюскино, санчасть.
Дезинтерия свалила меня совсем и, чтобы не погибнуть раньше времени, я должен был лечь на стационарное лечение в санчасть батальона, штаб которого в Челюскино. Здесь - невиданный уют, от которого я уже давно отвык. Крыша над головой, койка, даже одеяло и подушка… Три раза мне санинструктор носит есть из 8-й роты – но преимущественно чай и сухари. Есть не хочется, да больше и нечего – всё запрещено. Способы лечения простые и по-военному суровые. С нами тут не церемонятся, даже и с больными. С куревом плохо, как только выступили на фронт. Объясняют тем, что баржи, которые везли снабжение по Волге, разбомбили и сожгли немцы в пути. Но как уцелел табак для офицеров, который дают регулярно? Странно. Идут дожди, ребята, наверное, мокнут в землянках и на заданиях, а я тут блаженствую. Тихо, сухо, тепло. Писал письма домой, Лизе. Да разве напишешь обо всём виденном и пережитом. Одна тревога будет.
20 октября 1942 г. балка у Челюскино.
Снова в роте, сегодня выписали меня из санчасти, всё, как будто, благополучно. Надо работать, сюда мы не болеть собрались. Уже холодно, даже днём, не то, что ночью. Живём в землянках, устроенных нами в земле. Спим, не раздеваясь, и то холодно. Проснёшься ночью, ноги окоченели, побегаешь, покуришь и снова пробуешь уснуть, долго путаясь в древних, запутанных мыслях, как в лесных зарослях. Тяжёлые осенние времена! С питанием плохо, промышляем пшеницей, которую воруем с фуражного склада. Снова сырая вода, зерно – какие широкие возможности для болезней. Осень уже позолотила склоны балки и сбивает яркий, душистый лист на землю. Бои у Сталинграда не прекращаются ни на час, и к центру города немец подвигается всё ближе и ближе. Там, на клочке узкой советской земли, почти у волжской воды, героически дерутся гвардейцы Родимцева. Им нужна помощь и она готовится, скрытно для врагов, но и нам, солдатам, ничего это неведомо. Да и не думаем мы об этих широких планах, ибо не дано нам это. Так поглощены и захвачены чёрной, калготной и тяжёлой повседневной работой, так надломлены лишениями – не до этого.
25 октября 1942 г. Балка Мокрая Яранцева
Сейчас только закончили четырёхдневную, спешную работу по подаче постоянных шлейфов на ВПУ, близ переднего края. Всё время не спали. Ночи – страшные и беспросветные от огней и грохота войны, от близости смерти, от её душераздирающих проявлений, от которых действительно, это я неоднократно сам испытывал, волосы встают дыбом и холодеет в жилах кровь. Вода в окопах, где сидят солдаты на позициях целую вечность без сна – одичавшие и уже простившиеся с жизнью. Хлюпающий противно мозг в развалившемся черепе раненного, выпадающие внутренности, судорожно поддерживаемые рукой бегущего в горячке пулемётчика. Вой мин, режущих наши провода, темь, дождь, холод, ужас неизвестности, который ещё страшнее видимой опасности – всё это навеки отпечаталось в моей памяти, как жуткий, кошмарный сон. Я и сейчас ещё вижу, как тянется за зацепившимся кабелем, который я тяну в зарослях балки сквозь неизвестные минные поля, труп посиневшего человека - даже не разобрал, кто он…Погиб Водолазов от мины в Сухой Личетке, ранены многие, но я ещё цел…Работало моё отделение хорошо. Вот в такие ужасные ночи я впервые видел «работу» наших «катюш»-совсем близко. Адское оружие! А какие трусы эти казахи и узбеки! Это у них , наверное, ещё от дикости. Панический, звериный страх. А мне от этого право легче. Я должен подавать им пример и это придаёт мне силы и мужество.
1 ноября. Там же.
Скапливаются большие силы против врага, это даже я начинаю узнавать. Работы поэтому страшно много и нас лихорадочно бросают на все участки. Походы – всё пешком, работа, работа, работа, как угар, как подвиг. Но уже страшно холодно, особенно по ночам, которые мы проводим на заданиях. Там же и голод и грязь и все другие испытания. Скоро дадут тёплое обмундирование. Вот будет счастье! Помоемся, переоденемся в новое, чистое. Что может быть на земле выше этого блаженства ?…
Когда мы в своей балке, «дома» значит, то идём в наряд, в караул. Это легче. Как начальник караула я не сплю и долго читаю газеты (за целый месяц). Греясь в караульной землянке у печки. Это и есть древний человеческий уют. Печи устроили сами в каждой землянке – примитивные, но удобные. Они не спасают от стужи и, когда не предстоит подъём «по тревоге» на ночные работы, мы даже разуваемся на ночь…Страшное дело – война!
Я и не заметил, как лето ушло и осень открыла широкую дверь для зимы. Жалкая, пустынная балка, изрытая войной, сотни нор, в которых живут люди, воронки, солома, тряпки, трупы – отбросы войны.
Мне присвоено сегодня военное звание «сержант». Построение было всей роты, читали приказ, поздравили. Поручили оформление ленинской землянки, а нет абсолютно ничего. Тружусь, как умею, а начальство ещё и благодарит. Оказывается я на хорошем счету, как чтец, художник, командир. С последним я не согласен. Не хватает мне жестокости к подчинённым, а это необходимо, без такой твёрдости (ум не обязательно) я командиром хорошим не стану. А мне жаль людей. Я скорее сам сделаю самое трудное и опасное, чем пошлю своего солдата. Это не годится. Плохо. Ведь положение военного ко-мандира (даже младшего, как я) в военное время, на фронте даёт ему в руки неограниченные права над подчинёнными людьми, если только эти права используются в интересах общего дела. Надо иметь твёрдость, мысля по-человечески, проводить все планы и задания в жизнь, основываясь на этих правах. Тут ни с чем не надо считаться.
4 ноября 1942 г. Дикова Балка.
Вчера перед обедом меня вызвали в Штаб батальона и приказали идти на КП армии в Дикову Балку для выполнения там каких-то работ. Что, зачем, насколько – не знаю. Пошёл в «полном боевом». Оказалось, что я перевожусь начальником связи армии, комбригом Ивановым на работу чертёжником в Отдел связи Штарма. Почётный пост! И как только они разглядели меня в гуще солдат? Не знаю, как справлюсь, но приложу силы. Тут спокойнее, безопаснее, уютнее. И когда меня посылали назад в роту, за аттестатами я шёл впервые вольно, не в строю, целых 7 км по осенней степи и было в душе так радостно и легко. Ясный, погожий день «бабьего лета». Яркое осеннее солнце, сухая ровная дорога, свежий бодрящий ветерок, паутинки, поля тыловой зоны, менее тронутые беспощадной рукой войны. Вот бы оправдать это доверие и укрепиться в Штарме. Тут уж больше шансов уцелеть в войне, да и работать интереснее, шире ориентировка, всё виднее, люди культурнее - ведь всё же это – старший нач. ком. состав… Поделюсь этой победой с Лизочкой – сегодня же.
Живу в блиндаже с офицерами, работаю в блиндаже рядом, в отделе. Питаюсь в 133 опс. Устроился сносно, терпимо. Мой ближайший начальник – капитан Рябцев П.Ф.- кажется добрый, простой человек.
Вся балка изрыта искусно замаскированными блиндажами отдела Штарма, склады, узел связи – всё опутано пучками кабелей, столовая офицеров, там же кино… Подъезды к балке строго замаскированы, линии связи – тоже, всюду посты караула, пикеты, пропуска, охрана…
14 ноября 1942 г. Дикова Балка
Великое испытание в работе. Схемы, схемы и схемы. Ночи не сплю, инструментов мало, работы много, а подполковник Пытков (зам. нач. связи) каждый раз работой недоволен и спрашивает, строго блестя очками: когда же мы, тов. сержант, начнём как следует чертить. Господи, лезу из кожи, всё забыл ради работы, но аппаратуры не знаю, система ещё не ясна, объём работы не освоен, никто толком не объясняет ничего - просто беда. Комбриг принял меня ласково, подал руку, расспрашивал о гражданской моей работе, об образовании, о родителях даже…о семье, жене, детях… Это придаёт мне силы и уверенности. Если не выгонит обратно в испытательный период – освою всё как требуется, лишь бы справиться, да раздобыть недостающие инструменты, сколотить своё хозяйство. Тяжеленько, правда, козырять на каждом шагу, но ведь начальство, а ты солдат, надо «так положено».
Писем от Лизы нет, наверное лежат в батальоне. Написал писарю роты Сорокину, чтобы передавал. Капитан Рябцев рассказал мне, как они обо мне узнали. Оказывается, мои стенгазеты в батальоне рассказали всё за меня. Батальон никак не хотел меня отдавать, но приказ старшего – закон.