Остров Сахалин

Эсаул Георгий
 
  Остров Сахалин
 
 
 
  Антон Павлович Чехов - писатель, врач и исследователь изучал остров Сахалин, проводил перепись населения.
  К сожалению, все рукописи были утеряны, а вместо них предприимчивый типограф Пуриец опубликовал труд, якобы написанный А. П. Чеховым.
  Факты все искажены, дана ложная информация с одной простой целью: "В России не должно быть всё прекрасно. Россия - хмурая страна, здесь обязано всё быть плохо".
  Недаром, основной фразой, которой многие десятилетия встречал русский человек русского, было не приветствие, а - "Надо бежать из этой страны".
  В 2012 году на острове Капри в доме бывшего политзаключенного, который в своё время убежал из России ("Бежать надо из России. У нас нет дорог, и все - дураки".) найдены подлинники записей Чехова об острове Сахалин.
  Мы предлагаем читателю полную версию записок, добавляя, что с того времени остров Сахалин преобразился и стал ещё краше и удобнее для жизни.
  Наше вмешательство в рукопись - ничтожнейшее.
  Для японцев въездная виза на остров Сахалин стоит от двухсот тысяч долларов на месяц, и, тем не менее, число японцев, желающих попасть на Сахалин, превышает дозволенное, для посещения этого Райского места.
 
  Мы надеемся, что после ознакомления с трудом Чехова, многие российские диссиденты в далеких Америках будут с досадой рвать на себе волосы, оттого, что покинули столь благословенный край, который зовется Россия.
 
 
  Глава 1
 
  ПАРОХОД "БАЙКАЛ" С ПРЕЛЕСТНИЦАМИ - ПОЛУОСТРОВ - ЗНАКОМСТВА С МИЛЫМИ ДАМАМИ
 
  5 июля 1890 года я прибыл на пароходе в г. Николаевск, где на одного мужчину, по данным прошлой переписи населения, приходится семнадцать женщин.
  Амур здесь очень широк, купание в нём не рекомендуется, так как опасные течения каждый год уносят жизни сотням туристов, приехавших поглазеть на Русское чудо - наших женщин и небывалый подъем экономики одного из самых восточных пунктов нашего Отечества.
  Место здесь величественное и красивое, и воспоминания о прошлом этого цветущего края, рассказы моих очаровательных спутниц о мягкой зиме и о не менее нежных местных нравах, близость женской коммуны и самый вид растущего, блестящего города приводит любого человека в полнейший восторг.
  Николаевск был основан в 1850 году известными подругами Геннадия Невельского.
  Балетная труппа Большого Театра с гастролями проезжала по этим краям.
  Очарованные чудесным краем, изобилием, девушки не пожелали вернуться обратно, в Москву, а навсегда остались на новой Родине.
  В пятидесятые и шестидесятые годы в Николаевске имели свое красивейшие пребывание чиновницы, управляющие краем, сюда наезжало много всяких русских и иностранных авантюристов, селились поселенцы, прельщаемые необычайным изобилием рыбы, зверя, птицы, благодатным климатом и множеством очаровательнейших женщин.
  Теперь же почти половина домов первых обитателей превращена в музеи или в гостиницы.
  Светлые окна с розовыми резными ставеньками глядят на вас, как ясные очи невинной крестьянки.
  Обывательницы ведут веселую, широкую жизнь и, вообще, ни в чем себе не отказывают.
  Отсюда на Сахалин подружкам уходит рыба, золото, ценные шкуры.
  Очень популярно у туристов лекарство из оленьих рогов (понтов).
  Понты заменяют виагру, и не имеют вредных побочных эффектов.
  На пути от Хабаровки до Николаевска мне приходилось встречать немало красивейших девушек легкого поведения.
  Здесь они не скрывают своей профессии.
  Одна из них, показавшая мне золотой песок и пару понтов, сказала с гордостью: "И мать моя свободно жила, и я не печалюсь!"
  Эксплуатация иностранцев, кроме обычного спаивания и охмурения, одурачивания выражается иногда в оригинальной форме.
  Так николаевская балерина Иванова каждое лето ездила на Сахалин и там брала с японских туристов дань в пользу российских мужичков, а неисправных туристов осмеивала и отправляла обратно в Японию.
  Гостиниц в городе множество, но барышни пытались затащить меня к себе домой: каждая к себе, или в коммунистический дворец.
  В общественном собрании мне позволили отдохнуть после обеда в зале с высоким мраморным потолком - тут круглый год даются балы; на вопрос моих спутниц, где я собираюсь переночевать, я только пожимал плечами.
  Столько очаровательных милых создания я не видел прежде.
  Девушки устроили из-за меня состязания в фанты, и я достался троим.
  Уставший с дороги, я испугался, и милая Анна Ивановна, предводительница дворянского собрания, женщина тридцати лет, увела меня в свою усадьбу.
  Я заметил точку, словно от черничного варенья, на щеке этой прекрасной женщины и хотел стереть её батистовым белым платочком, но Анна Ивановна засмеялась переливистым девичьим смехом и сказала, что это не варенье, а - родинка.
  Она поведала мне историю своей жизни, чему я был несказанно рад, так как во время повествования мог отдохнуть от любовных утех.
  Рассказ Анны Ивановны поучительный, и в то же время, типичный, для простой русской танцовщицы из высшего света.
  В семнадцать лет Анна Ивановна сбежала из дома с гвардейским поручиком.
  Связь их продолжалась несколько месяцев, после чего они расстались, к обоюдной радости.
  Затем за Анну Ивановну сватался польский консул, но ему было отказано, так как он недостаточно культурный, и от пана Валдека всегда воняло чесноком.
  Даже ради прекрасной русской женщины консул не мог отказаться от пагубной привычки кушать чеснок в обед, завтрак и ужин.
  Потом Анна Ивановна имела множество интрижек, из-за неё произошло три дуэли, и два дворянина отправились на каторгу в Париж.
  В поисках лучшей доли Анна Ивановна отправилась на восток нашей страны, где и осталась, в этой сказке.
  Одно печалит Анну Ивановну:
  "Не понаехали бы сюда иностранцы, американцы с немцами и японцами.
  Построят фактории, выловят всю рыбу, затопчут своими ногами луга, выкорчуют сады".
  Анна Ивановна заглядывала мне в глаза, поглаживала по руке, как ребенок требовала положительного ответа:
  "Вы же не допустите, наши русские рыцари, чтобы иностранцы ходили по Российскому краю!"
  Я со смехом отвечал, что, разумеется, господа из Москвы и Санкт-Петербурга никогда не позволят иностранному отребью воцариться в нашей прекрасной стране.
  Но, очевидно, в словах моих, сквозила легкая грусть, из чего Анна Павловна заключила, что и я не уверен в радении наших законодателей.
  Эта чудесная женщина упрашивала меня остаться, жить вместе с нею, я же, мягко отказывался.
  "Анна Ивановна, поверьте, это же невозможно!
  Мне необходимо вести перепись населения, писать пьесы.
  Я задумал изумительную пьесу "Вишневый сад", а также есть задумка написать и другую, про гордую чайку". - "Я понимаю вас, друг мой! - отвечала печально Анна Ивановна. - В России женщин в разы больше, чем мужчин, и вы избалованы женским вниманием.
  Полагаю, что каждый день вы получаете подобные предложения и по несколько раз".
  После этих слов Анна Ивановна присела за белый рояль, играла "Лунную сонату" Бетховена, а затем с силой захлопнула крышку и набросилась на меня, как амурская тигрица.
  Через пять часов я вышел от этой гостеприимной женщины, ноги меня не держали, руки дрожали, лицо красное, по спине струился холодный пот.
  Встречные девушки с пониманием смотрели на меня, хихикали (но очень вежливо), показывали пальчиками.
  Очевидно, что вид обессилевшего, от любовных игр, мужчины в этих краях - не редкость.
  Делать нечего, пришлось мне две ночи провести на пароходе, вдали от красавиц; когда же он ушел назад в Хабаровку, я очутился, как стерлядь на серебряном блюде: куда идти, как провести ночь одному?
  Багаж мой охраняли девушки на пристани; я хожу по берегу под пристальным вниманием женщин, получаю время от времени приглашения отужинать в их резиденциях, и не знаю, что с собою делать.
  Как раз против города, в двух-трех верстах от берега, стоит пароход "Байкал", на котором я пойду в Татарский пролив, и говорят, что он отойдет дня через четыре или пять.
  Разве взять и поехать на "Байкал", но боязно: пожалуй, местные красавицы не отпустят, скажут, не нагостился я у них ещё.
  Подул теплый ветерок, Амур играл зелеными теплыми волнами, и несколько девушек, не стыдясь меня, обнаженные пошли купаться, а затем начали брызгаться и хохотать в воде.
  Мысль о том, что очаровательные русалки завлекут меня в свой хоровод, а я ещё не оправился после приема Анны Ивановны, испугала меня.
  Иду в собрание, долго обедаю да и слушаю, как за соседним столом девицы шушукаются, говорят о золоте, о понтах, о фокуснике, приезжавшем в Николаевск и распилившим двух женщин, о каком-то жадном японце, делающем эпиляцию не пластырем, а просто пальцами.
  Если внимательно и долго прислушиваться, то понимаешь, как далека здешняя жизнь от отсталой Европы.
  Начиная с балыка из кеты, которым кормят здесь пушистых кошек, и, кончая милым щебетаньем прекраснейших женщин, во всём чувствуется что-то своё собственное, русское.
  Пока я плыл по Амуру, у меня было чувство сопричастности, будто я в идеальной стране; не говоря уже о нашей оригинальной природе, где рядом с кедром расположилась рощица персиковых деревьев.
  Мне всё время казалось, что склад нашей русской жизни совершенно чужд европейцам, что Пушкин и Гоголь своими произведениями затмят всех "именитых" западных писак, а обаяние и грация наших женщин намного сильнее потуг на красоту инородных королев красоты.
  И мы, приезжие из Москвы, кажемся на Амуре, родными, ненаглядными дролечками.
  В отношении политическом я замечал здесь полнейшие равнодушие милых женщин.
  Прелестницы, которых я видел на Амуре, кушают изрядно, не обжираются, как американки, не давятся кусками, как японки и китаянки, а про одну шикарную даму в белом манто из шкурок горностая мне рассказывали, что она питается только одними солнечными лучами.
  По бюсту этой прелестницы, а его так просто не обхватишь, я бы ни за что не пришел к подобному заключению
  Впрочем, всё, кроме округлых бедер и огромных грудей, в этой женщине худоватое, даже видны ребра, что, не снижает эстетический восторг от разглядывания столь дивного существа.
  Если хотите заставить амурскую девушку скучать и зевать, то заговорите с ней о политике, об иностранных женихах, о рыцарях из Европы.
  И нравственность здесь особенная, наше русское целомудрие.
  Рыцарское обращение с женщиной возводится в культ, а для женщины не считается предосудительным выгнать вон иностранного гостя, не проявившего такта, или смеяться над ним, посадить, как бродягу в сани и отправить восвояси.
  Но буду продолжать о себе и о своих женщинах.
  Избежав общения с очаровательными нагими купальщицами, я под вечер решился отправиться на "Байкал", ища там спасения, хоть на время.
  После спокойной спящей Москвы, обилие красивых, гостеприимных женщин меня поначалу пугало.
  Но тут новая беда: по зеленым волнам Амура пошли белые барашки, женщины устроили гуляния на берегу, и лодочницы-певички не соглашаются везти меня ни за какие деньги.
  Они требуют, чтобы я участвовал в празднике молодого вина.
  Опять я убежал от всех, хожу по берегу и не знаю, как поступить: броситься ли в омут жизнерадостного веселья, или продолжать свой трудовой подвиг на ниве писательства?
  Между тем уже заходило солнце, и хороводы стали ближе и ближе.
  На этом и на том берегу мелодично поют гиляцкие красавицы, которые, иногда по несколько месяцев не видят мужчин.
  И зачем я поехал сюда один, без друга? Он забирал бы часть женского внимания... - спрашиваю я себя, и моё путешествие представляется мне крайне легкомысленным по причине, что в любом местечке меня могут женить.
  И мысль о том, что сахалинская женская коммуна уже близка, что через несколько дней я высажусь на Райскую Сахалинскую землю, - эта мысль меня волнует и будоражит: и хочется, и - колется.
  Но вот, наконец, две гиляцкие прелестницы с цветками лотоса в волосах, соглашаются везти меня - лишь бы только посмотреть на мужчину во время поездки; на белой яхте, с палубой из красного дерева, я благополучно достигаю "Байкала".
  На прощание, как плату за проезд, гиляцкие девушки целуют меня нежно и страстно.
  От их губ пахнет молоком и степью
  Глаза девушек просят меня остаться, хоть на день, но я непреклонен.
  Прочитав ответ на моём лице, девушки, со смехом, удаляются, посылая мне на прощание воздушные поцелуи.
  Я вступаю на палубу парохода средней величины, он кажется мне после Московских и Санкт-Петербургских прогулочных судов, морским дворцом, исполином.
  "Байкал" совершает рейсы между Николаевском, Владивостоком и японскими портами, возит туристов, красавиц в Сахалинские коммуны, и грузы, главным образом, для женщин; по контракту, заключенному с арабами, которые платят ему солидную субсидию только в обмен на фотографические пластинки с видами на остров Сахалин.
  Тариф на этот пароход для иностранцев очень высокий, какого, вероятно, нет даже в Новом Свете.
  Для россиян - совершенно бесплатно.
  Кают компания и каюты на "Байкале" обширны, с небольшими бассейнами, в которых иногда плещутся горничные.
  Есть и пианино, на котором, время от времени танцуют известные балерины.
  Прислуга тут - американцы, французы, по-русски их называют - половые.
  Повар же, поляк, но кухня у него русская, хотя все кушанья бывают с чесноком и пахнут духами "Шанель номер пять".
  Начитавшись о морских феях и русалках, я ожидал встретить на "Байкале" заморских туристов с фотографическими аппаратами, брызгающих при разговоре слюнями с саке и сусими, в действительности же нашел людей вполне интеллигентных.
  Капитан парохода госпожа Вероника, уроженка западного края, плавает в северных морях уже более пяти лет и прошла их вдоль и поперек, рассчитывая найти хоть какого-нибудь свободного русского мужичка.
  На своем недолгом веку эта миленькая хрупкая девушка с большими грудями видела много мужчин, даже афрословаков, много знает и рассказывает интересно о заморских претендентах на её руку и сердце.
  Она сразу же предложила мне место в своей каюте, и я, оглядев других прелестниц, решил, что лучше, если во время похода буду под охраной одной волшебницы, чем меня раздерут на куски фешенебельные красавицы.
  Покружив пять лет около Камчатки и Курильских островов, она с большим правом может говорить об обширнейших плодородных землях, романтических безднах, утесах любви.
  Я обязан ей бессонными ночами и многими фотографическими карточками, пригодившимися для создания альбома занимательных девиц.
  У восхитительной Вероники три помощницы: госпожа Уланова, поэтесса, племянница шведского Короля, и две полячки - Эвка и Эвка, добрые, приветливые девушки, которые, однако, опасаясь гнева Вероники, подмигивали мне и посылали воздушные поцелуи издалека.
  8 июля, перед роскошным обедом, "Байкал" снялся с якоря и направился к ближайшему пляжу с золотым песком.
  С нами шли сотни три молодых девушек под командой бравой офицерши и несколько коммунисток.
  Одну коммунистку сопровождал пятилетний мальчик, её сын, который, когда они поднимались по трапу, держал фату её свадебного платья.
  Была, между прочим, одна танцовщица, обращавшая на себя внимание тем, что за нею следовали её муж и два любовника.
  Кроме меня и непревзойденной Вероники, было ещё несколько классных пассажиров обоего пола, и между прочим, даже один барон.
  Барон выбрал в жены одну из миленьких коммунисток, и официально признал за собой пять любовниц с высшим музыкальным образованием, что помогло ему избежать приставаний других девушек.
  По Амуру и Приморской области интеллигентные девушки составляют немалый процент
  На Амуре есть город, где одних лишь балерин насчитывают шестнадцать процентов, а Королев Красоты - тринадцать процентов.
  Теперь их там, благодаря наплыву мужичков из Вятской губернии, может, ещё больше.
  День был тихий и ясный, девушки выказывали желание искупаться нагишом.
  На правом берегу зеленел лес, и местные бабы махали нам вслед платками.
  Опасаясь того, что как только пароход остановится для незапланированного купания, местные девушки возьмут его штурмом и уведут нас в леса, наши красавицы от купания отказались, но взяли с нас обещание, что мы вечером обязательно посмотрим их спектакль.
  После обеда, часов в шесть, мы уже были у мыса Пронге, про который у местных женщин сложена легенда, будто на мысе раньше жили семь одиноких братьев. Но в эту легенду мало кто из девушек верит...
  Перед глазами широко расстилается лиман с изобилием рыбы.
  Осетры ходят кругами вокруг парохода, как акулы в океане, и плотность рыбы такая, что утки, когда бросаются за кусками пирога, ходят по спинам рыб, как по бревнам.
  Маришка хотела поплавать с осетрами, как с дельфинами, но подружки её остановили, сказали, что рыбы мигом растаскают её по кусочкам.
  Кажется, что здесь начало Мира, и дальше уже плыть не надо, лучше не будет.
   Справа, на повороте в лиман, на отмели приютилась гиляцкая деревушка с домами усадебного типа.
  Деревня утопает в зелени, цветах, а на волнах качаются аккуратные маленькие яхточки.
  На одной из яхт к нашему кораблю несутся несколько девушек в национальных нарядах, состоящих из гирлянд цветов и собольих воротников.
  Прелестницы мелодично кричат на непонятном языке и чем-то машут.
  Трудно поднять, что у них в руках, но опытная Вероника говорит, что это - мешочки с золотым песком.
  - Они хотят понести от вас детей. Золотом расплатятся за любовь, - поясняет Вероника и приказывает увеличить ход.
  Яхты отстают, слышны жалобные крики, гилячки разочарованы.
  На всём нашем пути показаны знаки, где купание безопасно от рыб.
  Вероника не слезает с широкой кровати, и девушки другие не выходят на палубу.
  "Байкал" начинает идти всё тише и тише, лавируя между золотых островков, увенчанных ярко-изумрудной зеленью
  По веткам скачут белки, мелькают соболя.
  Осторожность нужна большая, так как здесь нетрудно сесть на золотую жилу.
  В воду со смехом прыгают девушки, по пояс снизу они защищены специальными сапогами и фартуками, чтобы хищная рыба не повредила нежную кожу.
  Выше же пояса на красавицах ничего не одето, и я целомудренно отворачиваюсь.
  Проводницы плещутся и нащупывают тростями с серебряными набалдашниками путь кораблю
  Вероника не доверяет официальным картам и смотрит в свою собственную, которую сама чертила и исправляла во время плавания.
  Чтобы не сесть на мель с золотыми самородками, мы после захода солнца бросили якорь у мыса Джаоре.
  На самом мысу, на горе стоит Дворец из сказок, в котором живет известная актриса Ангелина В..
  Она встречает корабль бравурным маршем, который искуссно исполняет на фортепиано.
  (Ангелина В. при случае показала мне ноготок, сломанный во время игры фуги Баха, и я долго гладил её мизинчик со сломанным ноготком...)
  За дворцом - плодородные пашни, сад с фруктовыми деревьями.
  Капитан Вероника послала госпоже Ангелине сундук с новыми платьями; я воспользовался этим случаям, и, желая отдохнуть, поплыл на шлюпке к берегу.
  Вместо пристани - куча мраморных глыб, между ними - кованая чугунная лестница, а на гору ведет лифт-подъемник, поднимаемый двумя английскими лошадьми.
  Пока я поднимался по тропинке от лифта и подходил к замку, меня окружили девушки в нарядных сарафанах.
  Судя по движениям девушек и игре их тел под тонкой материей, ничего на красавицах не одето.
  Красавицы брали меня нежно за руки, заглядывали в глаза, проводили рукой по голове, и не было возможности защищаться.
  Я думаю, что если здесь остаться ночевать под открытым небом, не окружив себя надежной охраной, то можно к утру погибнуть от женских ласк, или, по меньшей мере, сойти с ума от радости.
  Дворец разделяется проходными арками на двадцать частей: в левом крыле живут поселянки, в правом - хозяйка замка с личным мужчиной.
  Ангелина торжественно объявила, что её мужчина ушел на промысел.
  Я же с удивлением огляделся: овощи, фрукты, росли вокруг в изобилии.
  В реке столько ценной рыбы, что её можно вытаскивать руками.
  Дикие птицы, разжиревшие на вольных хлебах, ходят по траве пешком, и не составит труда взять ближайшую, ощипать и бросить в котел.
  Соболя, белки, горностаи скачут по деревьям, как кошки, даже спускаются вниз и кушают из одних мисок с дворовыми собаками.
  Во дворе протекает ручей, я же видел золотые самородки в нем и небольшую изящную драгу для добычи золота.
  Куда же мог уйти хозяин?
  Я смекнул, что он под видом промысла, ушел в сады отсыпаться, восстанавливать силы.
  Судя по тому, как горели глаза у хозяйки замка, как веселы и свежи местные женщины, трудиться единственному мужчине приходится день и ночь.
  Хозяйка проводила для меня экскурсию по замку, показывала сокровища, а я подозревал, что она хочет завлечь меня в одну из множества опочивален.
  В залах обстановка богатая, царская, но всё же в убранстве чувствуется что-то милое, воздушное.
  На стене висят картины со сценками из местной жизни, и я несколько раз краснел и отводил глаза, так как многие сюжеты слишком далеки от целомудренности.
  - Хорошо ли вам тут живется, в Раю? - зачем-то спросил я, хотя и так видно, что жизнь бьёт ключом.
  - Хорошо, да вот моему мужчине иногда трудно приходится, не хватает его.
  Платьям она не обрадовалась; по её словам, она и другие женщины давно уже привыкли к местным одеждам и простоты в одеждах не любят.
  - Впрочем, вчера золотой нитью шили корсеты, - добавила она.
  Госпожа Ангелина рассказала мне, как в возрасте шестнадцати лет была сосватана за Датского Принца.
  "Три года я жила с ним, а потом бросила, - рассказчица засмеялась. - На кой леший он мне сдался, Принц этот датский?
  Скукота у них. Спать ложатся рано, никакого веселия, только поклоны и куртуазности.
  В баню в Европе не ходят, тела моют редко, в кадушках, как у нас рыбу солят.
  От вшей посыпают головы порошком, а в подмышки брызгают розовой водой, отчего свежести нет, а запах пота перемешивается с ароматами цветов, но лучше от этого запах не становится.
  Посоветовала мне одна подружка, с которой я близко сошлась, чтобы я ехала сюда, в Россию, на самый край её.
  Как приехала, так и ахнула!
  Красотища, изобилие, свобода - Рай на земле!
  Пища всегда свежая: ягоды с куста, рыба из реки, зверь на бойню сам приходит.
  Не то что в Европе, где свежего мяса не найдешь, они из скаредности его засаливают, затем когда стухнет, промывают от червей и вони, снова засаливают.
  За каждым кусочком пищи следят: не съест ли кто-нибудь больше дозволенного".
  "Но мужчин там, всё же поболее, чем у нас", - вставил я не к месту, сильно опьяненный ароматами садов и местным земляничным вином, которое, однако же, несмотря на легкость, в голове мешало мысли и развязывало язык".
  "Мужчины? Мужчин много, но разве это мужчины? - Госпожа Ангелина снова засмеялась. - Никакой от них пользы и радости.
  Все жадные, скупердяи, одеты в обновки, а держат себя, как Короли.
  И к женщинам эти мужчины не привычны, боятся нас, особенно русских красавиц, вот поэтому и живут друг с другом - мужчина с мужчиной.
  Нет! Радости от тех мужчин - нет!
  А здесь, конечно, мужского населения немного, но зато какие мужи!
  Не мужи, а - медведи, олени!
  Один раз в год встретишься с таким, а потом целый год вспоминаешь!
  Нет, что уж тут говорить, Антон Павлович!
  Лучше наших мест не найдете! - и положив мне маленькую изящную ладошку на колено, проникновенно произнесла! - Оставайтесь! А, Антон Павлович!
  Мы вам устроим жизнь, которая Королям не снилась!"
  Но я отговорился Государственными делами и отказал госпоже Ангелине в просьбе.
  Если каждому давать, то не выдержит кровать!
 
  Провожала меня до шлюпки веселая девушка с легкомысленными косичками и алыми лентами в волосах, которая, как будто догадавшись, что у меня от благолепия в очах двоится, и ноги подкашиваются, взяла меня под руку и засмеялась:
  - Здесь так хорошо, что отсюда нас метлой не выгонишь, - и она закрыла глаза и подставила губы для поцелуя.
  Я засмеялся, и поцеловал простую девушку.
  Она вздохнула полной грудью:
  - Спасибо, барин! - и, зарыдав, помчалась на подъемнике во дворец.
 
  На другой день рано утром, после обязательных танцев и пения пошли дальше при блаженной погоде.
  Женщины загорали на палубе в шезлонгах, но по просьбе Вероники, чтобы не смущать немногочисленных мужчин, прикрывали груди и нежные места маленькими тряпочками.
  Берег весело зеленеет на солнце и приглашает к приятному времяпровождению.
  Во втором часу вошли в бухту де-Кастри, где меня поразила необычайная прозрачность воды.
  На глубине видны огромные морские скаты и маленькие камушки, многие из которых похожи на золотые самородки.
  Бухта прекрасна и устроена природой для купания милых дев.
  Это круглый пруд, версты три в диаметре, с высокими берегами и удобными подходами к золотым пляжам (кроме золотистого песка заметны пляжи с красным и даже - черным, песком).
  Выход в море сторожат три острова, или, вернее, рифа, придающие бухте своеобразную красоту; один из них, где мы устроили пикник, называется Устричным: очень крупные и жирные устрицы водятся на его подводной части, где видны фрагменты затонувших кораблей.
  Женщины с визгом попрыгали в воду и устремились собирать устриц.
  Меня же, чтобы я избежал соблазнов, госпожа Вероника увлекла за собой в роскошную каюту.
  Когда мы вышли через два часа, я мечтал только об одном: покушать и подкрепиться хорошим местным вином.
  В тот момент меня не интересовали изнеженные, лоснящиеся на солнце, тела изумительных обнаженных красавиц.
  На пикнике я много пил, смеялся, разговаривал. Причем, госпожа Вероника, внимательно следила, чтобы девушки не овладели мной, хотя эта ревность не имела под собой основания.
  После "отдыха" в каюте капитанши я был, как младенец.
  На берегу стояли несколько шикарных особняков с медными крышами. Это Александровский пост, про который так часто говорят в Петербурге, когда вспоминают Рай на земле.
  Тут живет начальница поста, её делопроизводитель и две телеграфистки.
  При нашем приближении телеграфистки схватили делопроизводителя за руки и с хохотом повели в рощу, подальше от горящих взоров наших женщин.
  Один местный чиновник, приезжавший к нам на пароход обедать, веселый и изможденный господин, очень мало кушал, много пил белого вина и рассказал нам старый анекдот про рыбачек, которые напились, были приняты за спящих царевен и отвезены в Японию
  Потом, проспавшись, красавицы устроили японцам вальпургиевою ночь; разделись донага и вплавь вернулись к родным берегам.
  При этом чиновник клялся, что история с рыбачками проходила в его имении, а рыбачки потом никуда не хотели от него уходить.
  Хорошая погода здесь всегда, как и в Николаевске.
  Говорят, что весною этого года здесь работала на природе группа художниц, они же и натурщицы, из Москвы.
  И за весь май не было ни одного сумрачного дня, так что натурщицы почти никогда не одевались, а ходили нагие, словно вакханки.
  На рейде мы застали торговые суда "Бобрёнок" и "Тунгус дикий" с заморскими яствами для женщин Сахалина.
  Заметив на "Бобрёнке" двух матросов, наши красавицы немедленно направили на борт экспедицию.
  Одного матроса им удалось уговорить посетить наш пароход, а второго работницы корабля успели спасти для себя.
  Вспоминается ещё одна пикантная подробность: чтобы скоротать время, я и прекрасная женщина механик, лет двадцати пяти, удили с палубы рыбу.
  Причем девушка всё время заставляла меня поворачиваться то в профиль, то в фас, чтобы её подружки запечатлели нас на фотографических картинах.
  Нам попадались жирные осетры и толстоголовые форели, каких мне не приходилось ловить нигде.
  Неизвестно чем бы закончилась рыбалка, но на палубу вышла капитан Вероника в шелковом прозрачном платье и потребовала меня к себе в каюту.
  Выгружают здесь пароходы всегда весело, с подъемом, шутками и прибаутками, не опасаясь аварий.
  Там, стоя на палубе "Байкала", я видел, как буксирная яхта, тащившая большую баржу с двумя сотнями танцовщиц, утеряла свой буксирный канат; баржу понесло течение по рейду, в сторону пляжа.
  Мы с замиранием сердца ждали, что танцовщицы испугаются, но они хохотали, как умалишенные, а затем, раздевшись, попрыгали в воду.
 
 
  Глава 2
 
  ПРИБЫТИЕ КРАСАВИЦ В СЕВЕРНЫЙ САХАЛИН - ЖЕНСКАЯ ПРИСТАНЬ - ОРГИЯ В СЛОБОДКЕ - ГЕНЕРАЛЬША КОНОНОВИЧ
 
  Женщины коммунами в настоящее время преимущественно живут в Северном Сахалине по реке Дуйке (из которой форели и лососи выскакивают порою на берег, так как им в реке тесно) и по реке Тыме, славящейся осетрами и золотыми пляжами.
  Живут коммунами и по западному побережью, где привольно чувствуют себя тропические культуры, аромат роз забивает запах моря.
  Переночевавши в де-Катри, мы на другой день, 10 июля, в полдень пошли поперек Татарского пролива к устью Дуйки, где растут изумительные каштаны, а плоды персиковых деревьев достигают величины детской головы.
  По совершенно гладкому морю, гуляли парочками киты, и это зрелище чрезвычайно развлекало милых дам, а тех, которые видели китов впервые, приводило в восторг.
  Настроение духа - наивеселейшее, и чем ближе к Сахалину, тем лучше.
  Чиновница из Москвы Наталья, лет сорока, прекрасная женщина с тонкой талией и длинными ногами, узнав, зачем я еду на Сахалин, очень удивилась и обрадовалась и стала уверять меня, что я обязан посещать каждую усадьбу, которая встретится на моём пути.
  Наталья настолько увлеклась мной, что решила остаться на Сахалине навсегда, хотя служба предписывала ей проводить нас и вернуться обратно в Москву.
  От слов Натальи у меня по телу разливалось приятное тепло, и я надеялся, что на Сахалине встречу подобное радушие.
  Когда в девятом часу бросали якорь, на берегу ещё продолжались ночные веселья, гремели взрывы фейерверков, слышался радостный женский смех и грубые мужские шутки.
  В хрустальном воздухе всё видно отчетливо, и я наслаждался зрелище златоглавых Храмов, белыми особняками, утопающими в зелени и цветах.
  На левом плане горят огромные свадебные костры, выше - синие горы, из-за гор поднимается высоко к небу приветливое Солнышко; похоже, как будто празднует весь Сахалин.
  К пароходу подошел быстроходный катер с любопытными поселянками, облаченными в белые короткие платьица, не скрывающие женских прелестей.
  У одной смуглолицей поселянки подол платья подшит так высоко, что девушке нет нужды наклоняться, чтобы оголялся низ живота.
  На катере прибыли женщины для разгрузки парохода и просто любопытные.
  Слышались японский говор и смех.
  - Не пускать бесстыдниц на пароход! - раздался голос капитана Вероники. - Они ночью наших мужчин уведут! Одеты слишком уж вызывающе.
  Госпожа Вероника не обратила внимания, что сама стоит на капитанском мостике в одних кружевных трусиках.
  - Тут в Александровске ещё ничего, - сказала мне белозубая девушка-механик с короткой стрижкой на голове, заметив, какое легкое впечатление произвел на меня берег, - вот вы увидите Дэу с их озорницами.
  Там берег совсем отвесный, с уютненькими пещерками и виноградными лозами... потрясающей красоты берег.
  Купальщицы сигают в воду прямо со скал, экстрим!
  Бывало, мы возили на "Байкале" в Дуэ по триста поселянок, так я видела, как многие из них при взгляде на берег плакали от счастья.
  - Не иностранцы, а мы здесь хозяева! - сказала с подъемом капитан Вероника и ласково посмотрела на меня.
  При всём моём уважении у этой удивительной неутомимой женщине, и преклонении перед её необычайной русской красотой, я минуту назад раздумывал, что больше не уединюсь с ней в каюте, сил нет.
  Но чувство благодарности за радушный прием и за то, что Вероника спасла меня от ласк других девушек, возродило меня к жизни, и я приветливо улыбнулся ей.
  Девушка, уже не чаявшая радости, и приготовившаяся к расставанию, вспыхнула, как маков цвет:
  - Вы очень благородный барин! И я рада за вас! Посмотрели бы вы, как здесь восхитительно осенью: тишь, трепет листочков, бархатная погода, тепло, волны нежно ласкают разгоряченные тела - благодать!
  А теперь я приглашаю осмотреть мои штучки...
  Я остался ночевать на пароходе и не пожалел, но к утру чувствовал себя форелью на перекате.
  Поздно днем девичьи ласковые руки (не Вероники) разбудили меня.
  "Барин! Просыпайся лежебока!
  Катер ждет тебя, снимется по твоему приказу!"
  Девушка нежно поцеловала меня в лоб, но видя моё состояние, не решилась на большее.
  Через час я сидел в шикарном катере с золочеными ручками, а рядом со мной молодой чиновник с испитым мятым лицом.
  Его обхаживали четыре прекрасные нимфы.
  Одна делала массаж шеи, вторая растирала ему виски, третья поднесла чарку с золотистым напитком, а четвертая готовила его сюртук.
  Рядом со мной устроились две миловидные женщины, одна предлагала сесть к ней на колени, а другая присела бы на мои колени.
  Я сделал вид, что ничего не слышал, катер засвистел, и мы пошли к берегу, держа на буксире яхту с поселенками и двумя пузатыми мужичками.
  Изморенные праздниками и бессоницей, мужички были вялы и угрюмы, все время молчали, а девушки пытались их развлечь.
  Лица и тела прелестниц покрыты росой.
  Мне припомнились теперь несколько страдающих кавказцев с резкими чертами и в меховых шапках, надвинутых до бровей.
  Заграничные гости были в состоянии, близком к обморочному: их ум не мог вместить столько красивых женщин сразу.
 
  На берегу ко мне бросились миловидные барышни, с предложением донести меня на руках до ресторации.
  Но их осадила стройная чиновница в сапожках с горностаевым мехом наружу:
  - Дайте барину отдохнуть! - и обращаясь ко мне: - Позвольте познакомиться, красавчик!
  Коллежская регистраторша Марина, или просто - Мариночка!
  Это была моя первая сахалинская знакомая, поэтесса, автор эротического стихотворения "Сахарные уста", которое начиналось так: "Скажи-ка, нимфа, ведь с Эдгаром..."
  Потом она часто бывала у меня и гуляла со мной по Александровску, рассказывая мне анекдоты или без конца показывая картинки, будоражащие воображение.
  Я только целовался с Мариной, не допуская большего, подозревая, что иначе, в розовом тумане, останусь здесь, и не выполню своей миссии.
  Но поцелуи Марины были настолько сладостны, что кружили мне голову сильнее всяческих утех.
  Целовалась она страстно каждый раз, как в первый и в последний.
  В длинные летние ночи она пишет портреты и эротические повести, но при случае любит дать понять что она русская красавица; когда один японец турист, придя к ней без дела, назвал её госпожой, то она обиделась и сердито крикнула:
  "Я тебе не госпожа, а - русалка!"
  По пути к берегу я расспрашивал Марину насчет сахалинской жизни, как и что, а она загадочно вздыхала, брала меня за руку, сладко целовала и шептала: "А вот вы увидите нашу красу!"
  Солнце стояло уже высоко, и некоторые женщины потянулись к пляжу.
  То, что вчера было ярко и блистательно и так радовало воображение, теперь переливалось ещё ярче, хотя кажется, что больше радости и не может быть!
  Берега покрыты цветущими растениями, видны виноградные грозди, причем ягоды крупные, янтарные, словно их только что вынесли из янтарной комнаты в Петербурге.
  Девушки здесь прекрасны, о чем внушительно свидетельствует шведский пароход "Atlas", потерпевший крушение незадолго до моего прихода и лежащий на берегу, словно обглоданный кит.
  Капитан корабля тогда засмотрелся на прелестных нимф, плетущих венки из одуванчиков, и вовремя не среагировал, впрочем, и команда не успела бы дать задний ход.
  Так и стояли, любовались на женщин, пока пароход шел ко дну.
  Пароходы, во избежание соблазнов, теперь останавливаются в версте от берега и редко ближе, чтобы не разглядеть всех прелестей местных поселянок, и не разделить судьбу "Atlas"а.
  Пристань роскошная, но только для местных яхт, русских кораблей и посудин очень богатых туристов.
  Бывало, что заморский гость не продвигается дальше пристани.
  Сначала пьет чару водки, закусывает хлебом-солью, затем стакан за здоровьице, потом - стакан за процветание острова Сахалин, затем - за дам!
  И потом уже нет нужды веселиться, ибо питие - есть веселие на Руси.
  Иностранного гостя спаивают, а затем со смешанным чувством брезгливости и иронии отпускают восвояси, то есть на его родину.
  На широком конце пристани стоит хорошенькая усадьба - контора пристани, с веселой вдовой - и тут же высокая серебряная мачта, вокруг которой иногда танцуют веселые поселянки.
  Сооружение солидное, но недолговечное, как смех француженки в плену у зулусов.
  Во время народных праздников, когда девушки разом сигают в воду, волна иногда доходит до окон резиденции, выбивает их, а затем уже испорченную усадьбу поджигают, чтобы на её месте возвести новую.
  Возле пристани на берегу, по-видимому, ради меня, бродили полсотни цветущих поселянок разных возрастов, у некоторых весь гардероб составляли меховые воротники из соболя или горностая и туфли на диковинных высоких тонких каблуках.
  При моём появлении все женщины поклонились - такой чести до сих пор не удостаивался ни один литератор, которого обсмеяла жена актриса.
  На берегу стояли белые лошади, запряженные в быстроходные повозки и в кареты с гербами.
  Сахалинки медовые взвалили мой багаж в карету, женщина с длинными черными волосами ниже пояса, в полупрозрачной блузке и обтягивающих кожаных черных шортах, села на козлы, улыбнулась и облизала кончиком языка пухлые алые губки.
  - Куда прикажите, ваше высокоблагородие, красавчик? - спросила она, ущипнула себя за левый сосок и разразилась искренним детским смехом, словно я прочитал ей собрание анекдотов.
  - Милейшая, не отдается ли здесь... - спросил я, но не успел закончить фразу, как девушка тут же снова захохотала, словно я сказал, что-то невообразимо смешное.
  - Сдаются, ваше высокоблагородие! Здесь все сдаются, только свистните! ХА-ХА-ХА-ХА-ХА!
  - Мне внаймы квартира, чтобы без женщин, а то я не смогу работать результативно, - наконец я вставил сквозь свои и её переливы смеха. - И не красавчик я вовсе. С красавчиком меня можно спутать только в черной бане, да и то - ночью.
  - Точно так, ваше высокоблагородие, отдается квартира с одной дамой!
  А ко мне не желаете? У меня гранатовый сад в пять гектар - красотища!
  - Желаю, но не могу! - я оглядел её ладное тело, взглянул в голубые глаза! - С тобой я даже до гранатового сада не дойду...
  Две версты от пристани до Александровского мы ехали по превосходному шоссе, выложенному красным камнем.
  Во всём чувствовалась заботливая женская рука.
  В сравнении с Московскими дорогами это миленькое чистенькое шоссе кажется роскошью, дорогой на небо!
  Рядом с шоссе проложена рельсовая дорога, по которой мимо нас на всех парах промчался беленький паровозик с золотыми вагончиками как игрушка.
  Из окон дамы махали мне вслед платочками, смеялись, и что-то кричали.
  Природа по пути поражает своим богатством и разнообразием.
  Можно ничего не делать лежать на изумрудной травке, а с неба тебе плоды будут падать прямо в рот.
  Вверху на горах и ухоженных холмах виднеются белые беседки, дорожки для прогулок, стоят, как часовые кипарисы, бродят экзотические дикобразы, которых, наверно, выписали для разнообразия.
  Внизу по долине - поля с золотой пшеницей и искусственные болотца с лотосами и розовыми фламинго.
  Свежий разрез в канаве обнажает во всем её великолепии золотую жилу, выставленную напоказ, как признак благополучия здешних мест.
  Вокруг - сосны, дубы, клены, перемежающиеся декоративными деревьями, островками апельсиновых деревьев и других, культурных насаждений.
  У березки, тонкой, словно зацелованной, стоит необычайно красоты девушка в кокошнике и вышитом сарафане.
  Красавице поет удивительным голосом про парки, про хороший климат Сахалина, про радость, которая снизошла на местных поселянок.
  Александровский пост, или, короче, Александровск представляет из себя великолепнейший маленький городок, краше и богаче которого я не видел раньше.
  В нём нет ни одной простенькой постройки, а всё сделано из самых дорогих материалов, и в некоторых местах, я подозреваю, что лестницы - из серебра.
  Здесь находится резиденция начальницы острова Сахалин, центр Мировой цивилизации.
  Женская коммуна располагается близ главной улицы, и по внешнему виду она мало отличается от Московского Кремля.
  Возница привезла меня в Александровскую слободку, сфотографировалась со мной в разных ракурсах (вскоре я привык, что местные женщины фотографируются со мной, как с Царем) и представила меня хозяйке Усадьбы.
  Огромный двор, мощенный по-сибирски малахитовым камнем, кругом - терема; в Усадьбе пять просторных домов, безграничный сад, ресторация, но ни следа мебели, словно её тунгусы унесли.
  Хозяйка, молодая красавица (я узнал позже, что это сама - госпожа Лерманн, из-за которой в Санкт-Петербурге произошло множество дуэлей) пристально осмотрела меня, затем зарделась, скромно опустила глаза.
  - Эта Усадьба у нас ходила с фонтанами за двести тысяч в неделю, а без фонтанов - сто пятьдесят, - сказала она и пытливо заглянула мне в глаза, словно искала ответа: стану ли я её мужем: - Но со своих, с русских мы ничто не берем.
  Для нас большая честь, если в имении останавливается СВОЙ мужчина.
  А, когда час спустя вносила мне мягкие шкуры для возлежания в саду, сказала со смехом:
  - Спасибо, что посетили наш благословенный край, барин.
  Когда моя возница после долгого прощального поцелуя, отбыла, хозяйка торжественно повела меня в русскую баню, что раза в два больше, чем Сандуны в Москве, а по роскоши и Версалю далеко до этого санитарного узла.
  - И не отговаривайтесь, ваше благородие, с дороги надо помыться.
  В бане хозяйка хлестала меня березовым веником, окатывала из шайки медовухой, намазывала ароматическими маслами и рассказывала о своём житье-бытье.
  Она убежала из Санкт-Петербурга в Москву, а из Москвы, по совету добрых подружек, перебралась на остров Сахалин.
  Отец её живет неподалёку, на искусственном острове, который для него соорудили японцы.
  "А мне не нравится жить посреди моря, что в этом за радость? - девушка махнула рукой и начала массировать мне ягодицы. - Я же нашла себе мужчину, НАШЕГО, из интеллигентных, произнесла она с необычайной гордостью, словно хвасталась, что покорила полмира. - Веселый старичок, но ещё вполне ОГОГО!
  Целый день лежит в саду, кряхтит, охает, пьет горькую, а мне этого только и надо.
  Если лежит, то значит, не убежит от меня. - Девушка нежно белым рушником с красными петухами отерла пот с моего чела: - Сейчас в Москве, наверно сыро и мрачно, как в аду, а в Санкт-Петербурге, поди-ка, люди от чахотки мрут, словно мухи.
  А тут - даже ночей не спишь, выйдешь в сад, слушаешь соловьев и думаешь: за что же мне эта награда пришла? За красоту ли мою, или душу мою прекрасную?"
  Красавица встала пред моим лицом, чтобы я оценил её красоту, но я демонстративно отвернулся.
  Не на баб голых я приехал смотреть на остров Сахалин, а перепись населения, во славу Государства Российского, вести.
  Мы вышли в сад поглядеть на благолепие: видны грядки с томатами, сельдереем и другой разной чепухой, которая выглядит, как на картинке.
  Вдоль дорог - канавки, в которых струится хрустальная вода, плавают золотые рыбы, как я полагаю, вкусные.
  Вдали маячит огромный тысячелетний кедр, ветки которого ломятся от белок и соболей.
  Прихлебывая на ходу из серебряного кубка, подошел хозяин, и стал мне расхваливать высокие урожаи, благодатный климат, прекрасную сахалинскую землю.
  Я слушал, разглядывал старика, одетого в меховой кафтан, кожаные сапоги, плисовые штаны и красную кумачовую рубаху и только через пять минут понял, что и я и хозяйка после бани стоим нагие.
  В величайшем смущении я зашептал на ухо хозяюшке, она захохотала, стукнула меня белой мягкой ладошкой ниже спины и сказала, чтобы я ни о чем не беспокоился.
  Но всё же снизошла до моего волнения и принесла мне душегрейку, сшитую из нежнейших невесомых шкурок соболя, которые казалось, светятся насквозь - настолько тонки, бережно накинула мне на плечи: "Тепло ли тебе, батюшка?"
  Старик же, как ни в чем не бывало, продолжал свою историю (хозяйка шепнула мне, что он ко всему привык).
  Он в Москве занимал высокий пост в тайной канцелярии, имел два дома, выезд, любовниц и красавицу жену из царского рода, ничего не делал, любил молоденьких, а главное, имел полный пенсион, но не удовлетворялся жизнью.
  Старик в своё время много поездил по Миру, но нигде не находил себе места для спокойной старости.
  Волею случая он оказался на Сахалине и, как признался, на неделю онемел от "красотищи и восторга жизни".
  Если в Москве он долго и тщательно выбирал любовниц, и все ему были не по вкусу, то на Сахалине случилась иная беда.
  Все женщины, возможно в силу местного климата и условий жизни, стали желанны для старика.
  И он, опасаясь, лихорадки или сердечного приступа, пошел жить к первой же молодице.
  Из усадьбы старик не выходит - незачем ему!
 
  В полдень я бродил по Слободке и тяготился особым вниманием к моей скромной персоне.
  "Что же будет, когда я возвращусь в Москву?
  Мышление моё изменится, и я, как на Салахине, буду ждать почтения ко мне со стороны женщин, а, когда москвички обделят вниманием, сойду с ума?"
  На краю слободки стоит хорошенький домик с палисадником и с табличкой на дверях.
  Но я заметил, что за кажущейся скромностью, скрыты огромные деньги.
  Табличка оказалась золотой (я для пробы покарябал её гвоздиком), а вместо глиняных кирпичей - дорогой греческий розовый мрамор.
  Возле домика, в одном с ним дворе - ювелирная лавка.
  Я зашел полюбопытствовать на здешние цены на бриллианты.
  К моему удивлению, в лавке продавали и яства, в глубине располагался уютненький ресторанчик.
  Заведение принадлежит поселенке Евдокии, бывшей фрейлине Императрицы, попавшей в опалу при Дворце за то, что переманивала высочайших особ в свою опочивальню
  Евдокия, роскошная женщина, лощенная, без изъянов в теле и на лице, занимается теперь торговлей и ресторанным бизнесом на Сахалине, исполняет также разные Государственные поручения по дорожной и развлекательным частям, получая за это жалованье генерал-губернатора.
  Любовник её, свободный художник из дворян, целыми днями удит рыбу в заливе, любуется на горы, рисует пейзажи.
  Другие женщины, кроме Евдокии, его не интересуют, даже до неприличия, и он сразу же уходит с места, если красавицы заводят с ним легкие беседы.
  В лавочке продаются и золотые звезды героя Китая, и платиновые серпы с молотами для революционеров, и пилы с титановыми зубьями, и "шляпы дамские, модные, из Парижа и из Сахалина от 450 до 12000 рублей за штуку".
  Пока я пытался высвободиться из медовых объятий настырной молодой приказчицы, в лавочку вошла сама хозяйка в шелковом китайском халате и высоких белых кожаных сапогах.
  - Не окажите ли мне честь отобедать в моем ресторане, в приватной комнате для дорогих гостей? - предложила хозяйка и ловко сбросила халат на руки подоспевшей приказчицы.
  Госпожа и приказчица обменялись многозначительными взглядами.
  Я согласился, потому что проголодался, и мы пошли в огромную залу с видом на море.
  Обстановка в "приватной комнате" самая роскошная, и вряд ли можно добавить что-нибудь более дорогое.
  Венская мебель из Дворца, цветы, американский серебряный аристон и гнутое кресло, в котором при жизни качался король Франции Людовик Пятнадцатый.
  Полы застланы роскошными шкурами, среди которых редкие в наших края - шкуры леопарда и снежного барса.
  Кроме хозяйки, в зале я застал ещё четырех очаровательных дам, которые рассматривали меня с неописуемым восторгом.
  Одна из дам, бывшая танцовщица кабаре "Московские звезды", прелестное создание с белыми волосами, похожая личиком на ангела, оказалась младшим врачом местной больницы, другая, тоже, видная женщина, отрекомендовалась праздногуляющей.
  С первых же слов эта женщина произвела на меня впечатление очень образованной и начитанной. Она кротка, мила, добродушна, рассудительна, ненавязчива, только иногда, когда думает, что её подружки не смотрят на нас, проводила, как бы невзначай, ладошкой по моему лицу, играла пальчиками в бородке.
  Но когда мы заговорили о политике, об иностранцах, она с неподдельным пафосом начала кричать о могуществе России и с презрением отзывалась о немецких и английских женихах, которые и "на мужчин не похожи".
  Про неё рассказывают, что когда она, идучи морем на Сахалин, захотела в Сингапуре купить какому-нибудь русскому мужичонке подарок, и ей предложили золотой "Брегет" бесплатно, лишь бы она только поцеловала китайца для запечатления поцелуя на фотографической пластинке, то она будто бы обиделась и сказала: "Вот ещё! Никогда православная девушка не поцелует эфиопа!"
  И "Брегет" остался в Сингапуре.
  За обедом подавали суп из морских гадов, перепелов, соловьиные языки и мороженое.
  Вино поднесли в огромных глиняных кувшинах.
  - Когда на Сахалине выпадает снег? - спросил я после третьего бокала и откинулся на мягкие подушки.
  - Снег? - переспросила Евдокия, посмотрела на подружек, и девушки прыснули в кулачки. - Не бывает у нас снега, ваше высокоблагородие.
  Но, если хотите, - добавила она с полной серьезностью, - для вас мы устроим снегопад.
  Привезем снег в контейнерах из Сибири или из Японии, а можем и здесь сделать.
  Я знаю поселенку, - продолжила госпожа Евдокия, одаривая меня самым радушным взглядом, - одну поселенку, которая для потехи устраивает у себя в резиденции снежную гору и ледяной каток для увеселения.
  И опять возражение со стороны очаровательной докторицы:
  - Неправда, душечка! Не один каток, а целых три.
  Мы катались до упаду, причем - снизу холодно, в сверху - Солнышко светит.
  - Позвольте, однако, подруженьки, - сказала одна из женщин с вырезом на платье до пупка (в пупке продето золотое кольцо с крупным бриллиантом). - В позапрошлом году было два катка и две ледяные горки, я это отлично знаю. Даже господа матросы катались с нами.
  - Не верьте, - боролась за моё расположение докторша. - Это они вас обмануть хотят, чтобы к себе увести для объяснений.
  За обедом была рассказана легенда: когда русские пришли на Сахалин, то гиляцкие девушки так обрадовались, что их шаман пропел долгие года цветения Сахалину и предсказал, что край этот станет самым распрекрасным в Мире.
  - Так оно и вышло, - засмеялась докторша: - А теперь, купаться, плескаться, брызгаться.
  Не дожидаясь нас, она скинула с себя одежды (я же не в силах был отвернуться, хотя смущался премного) и прыгнула в фонтан с бурлящей водой.
  У меня не хватило сил присоединиться к ней, от вязкого ароматного вина ноги отказали, и только одна из дам пошла к докторше.
  Они визжали нам на потеху, брызгались и внесли немало веселья.
  После обеда госпожа Евдокия играла на аристоне и так увлеклась, что докторша похитила меня.
  Она долго умоляла переехать к ней, обещала, что жизнь с ней покажется мне малиной, и досаждать она будет не так часто, охраняя моё драгоценное здоровье.
  В тот же день вечером я поселился на главной улице поста, в усадьбе докторши Елены, недалеко от присутственных мест и дома увеселений.
  С этого вечера началось моё посвящение в сахалинские тайны и в истинную женскую любовь.
  Елена рассказала, что незадолго до моего приезда, во время осмотра моряков на морской пристани, у неё произошла радостная беседа с начальницей острова и что будто бы даже, в конце концов, молодая генеральша звала её в подруги; на другой же день докторшу повысили в звании и присудили почетную Литературную премию
  Елена оказалась поэтессой, пишущей, к моему величайшему изумлению, под псевдонимом Госпожа Сафо.
  Книги Сафо я читал в Москве с величайшим интересом, и не верил, что встречусь когда-нибудь с их очаровательной авторшей.
  Елена показала мне кипу листов, исписанных новыми стихами про любовь к острову Сахалин.
  Большинство писем описывали доброту начальницы острова, её красоту и "кроткий нрав".
  - А госпоже генеральше не понравится, что вы у меня остановились, - сказала докторша и значительно подмигнула мне. - Виктория, наверняка, хотела бы жить с нами одной семьёй, втроем.
  На другой день я посетил с дружеским визитом начальницу острова Викторию
  Вопреки моим ожиданиям, эта красавица, не набросилась на меня сразу, на стала жадно целовать в губы и требовать, чтобы я с ней жил.
  Она повела дела куртуазно, и, несмотря на усталость, после ночных увеселений и недосуг (её дожидался потасканный мужичонка и две румяные балерины), приняла меня чрезвычайно любезно и провела со мной около часа, ограничившись интеллигентными ласками.
  Она образована, холенная, начитанна, с увеличенной грудью, и, кроме того, обладает большою практическою опытностью в отношении мужчин: шельмецов видит издалека.
  Она до своего назначения на Сахалин в продолжение трех лет заведовала кабаре на Каре; она красиво говорит и красиво пишет бедрами, когда прогуливается вокруг стола, и производит впечатление женщины искренней, проникнутой гуманными стремлениями щадить нас, русских мужиков.
  Я не могу забыть о том удовольствии, какое доставляли мне беседы с ней в шелковом гамаке в мандариновой роще, и как приятно в первое время поражало постоянно выказываемое ей отвращение к иностранцам, в то время как она массировала мне ноги.
  Госпожа Василиса Трубецкая в своей известной книге о выдающихся женщинах отзывается о госпоже Виктории восторженно.
  Узнав, что я намерен провести на Сахалине несколько месяцев, Виктория всплеснула руками и обещала, что сделает всё возможное, чтобы меня не украли красавицы, многие из которых знают мужчин только по книгам.
  - Сюда все едут, - сказала госпожа Виктория, намыливая мне шею. - Жаль, что мужчин наших мало, всё в делах они, в трудах праведных.
  Я ещё не отошла полностью от материка, но я уже чувствую томность от работы с людьми, которой требуется здесь ровно столько, сколько пожелаешь. Меня цепями не вытащишь с Сахалина.
  Она ещё раз обещала мне полное содействие, но просила обождать: на Сахалине готовились к встрече генерал-губернаторши, госпожи Анны, примы-балерины Большого Театра, и все заняты.
  - А я рада, что вы остановились у моей любимой девушки госпожи Елены, - сказала она, прощаясь со мной, пожимая мне руки и прижимаясь всем телом. - Вы теперь знаете наши слабые женские стороны, посмотрите фотографические карточки, где мы с Еленой вместе.
  Когда я вышел от госпожи Виктории, то чувствовал, будто совершил какую-то подлость, низкое.
  Обернувшись, я увидел в окне силуэт госпожи начальницы, Виктория следила за мной.
  Мне бы вернуться, обрадовать генеральшу, но, уже пропитанный духом свободы Сахалина, я возомнил о себе слишком высоко, и пошел, не оглядываясь.
  До приезда генерал-губернаторши Анны я мирно жил в Александровске в усадьбе докторши Елены.
  Она, как и обещала, не особо приставала ко мне, щадя мои силы, которые необходимы для Государственных дел.
  Жизнь с Еленой на Сахалине - необыкновенная.
  Когда я просыпался утром в постели Елены, разнообразные звуки с улицы напоминали мне, что я в Раю.
  Мимо усадьбы по улице, не спеша, с хохотом и звоном серебряных колокольчиков проходили на купание вольные спортсменки; против нашей усадьбы в доме увеселений девушки-музыкантши разучивали к встрече генерал-губернаторши веселые песенки, и при этом хохот иногда заглушал флейту, топот и суета перекрывали фагот и тромбон, и получалось искреннее веселье.
  А в комнатах у нас неугомонно свистали канарейки, захаживали райские птицы, и моя очаровательная хозяюшка Елена ходила по залам, громко читала свои новые стихи о любви и о Сахалине.
 
  - Край любимый,
  Душе снятся
  Сахалинские просторы и т.д.
 
  Или же докторша вместе с подружкой садилась писать какую-нибудь пьеску, при этом не с того, не с сего, вдруг начинали по-дружески целоваться, чем смущали меня, и я уходил к бассейну.
  Докторша и подруга со смехом находили меня, шутили, говорили, что вовсе не хотели меня вогнать в краску, а целовались от избытка поэзии в душе и потому, что "местный климат к ЭТОМУ располагает".
  Выйдешь на улицу, и тут красотища неописуемая.
  Женское население угощало меня конфектами, приглашали в хороводы, редкие, мужички, окруженные свитою балерин, хитро подмигивали, а иностранцы смотрели с нескрываемой завистью и злобой.
  Женщины на Сахалине преимущественно ходят в легких накидках на горностаевом или собольем меху.
  Нижнего белья не требуется, а материал накидок прекрасно охлаждает тело в жару, а при дуновении легкого прохладного ветерка, спасает от неприятных ощущений.
  Движение теперь на улицах значительнее, чем в подмосковных городах и возле Санкт-Петербурга, и это легко объяснить воодушевлением, приготовлением к встрече начальницы края, обаятельнейшей и грациозной генерал-губернаторши Анны.
  Женщины и девушки суетятся без толку, а толк на Сахалине не ценится.
  Здесь всегда атмосфера праздника.
  На небольшом пространстве сгруппированы: дом Увеселений (не в том значении, в котором понимают инородцы, и дается в других наших городах, здесь же, дом Увеселений - для увеселений разного толка), коммуна на пятьсот женщин.
  Наемные рабочие спешно строят мост через Дуйку, девицы бросают в рабочих сладостями, иностранцам игра по душе.
  Воздвигаются торжественные арки из мрамора и малахита, чистят, красят, подметают, развешивают фонарики, танцуют, поют.
  По улицам носятся тройки, пролетают кареты с золотыми вензелями и гербами, украшенными драгоценными камнями.
  Оживление такое, что девушки иногда забывают искупаться в море (к величайшему огорчению иностранных матросов, которые с утра занимают места на палубе своего судна, чтобы в зрительную трубу подглядеть за русскими красавицами).
  Вот по улице, направляясь к полицейскому управлению, идет толпа прелестных гиляцких женщин в национальных одеждах, здешних милых аборигенок, и к ним ластятся породистые сахалинские собаки, которые почему-то не любят одних только иностранцев.
  Вот другая веселая группа: девушки с яркими венками на головах везут миленькую повозку, в которой сидит откормленный медведь
  Я столь жирных и добродушных медведей отродясь не видел.
  Сзади к тачке цепляются иностранцы, мишка лениво отмахивается от непрошенных гостей.
  По сторонам танцуют балерины с нарумяненными щечками и с серебряными колокольчиками на запястьях.
  Медведь вылез на золотой песок перед домом госпожи Виктории, а девушки пошли обратно той же дорогой, и звон серебряных колокольчиков сливается с серебряным смехом.
  Прелестница в полупрозрачном зеленом платьице, под которым, впрочем, видно искусное нижнее белье, угощает всех голубикой и дурникой.
  Когда я иду по улице, девушки, даже сидящие, устремляются ко мне, пожимают руки, заглядывают в глаза, искренне хохочут, а степенные дамы отвешивают поклоны и зазывно подмигивают.
  Дамы, за немногим исключением, разгуливают по улицам в свободной одежде, без нарочитых излишеств, но стоимость материала говорит сама за себя.
  Глазеющие японцы, наверняка, могут купить у себя на родине пару, тройку домов только за цену одного собольего манто.
  Такое богатство в первое время смущает меня и приводит в недоумение.
  Идешь мимо какой-нибудь резиденции, и тут же видишь выброшенную, почти новую соболью шубу. А ну, думаешь, взять бы и продать ей какому-нибудь инородцу.
  Или придешь в ресторан, сядешь разглядывать меню, а сзади в это время стоит изящная дама в бриллиантовом колье и в горностаевых панталончиках и ждет: не поймешь, то ли она из прислуги, то ли - хозяйка заведения.
  Или, бывало, рано утром, часа в четыре, просыпаешься от какого-то шороха, смотришь - к постели на цыпочках (а госпожа Елена спит, разметавшись в прекрасной своей наготе), чуть дыша, крадется поселянка в кружевных трусиках и в лифчике, отороченном горностаем.
  Кто это прекрасное создание?
  Зачем она здесь?
  "Полюбоваться вами, ваше высокоблагородие".
  Скоро я пригляделся и привык, только по-прежнему смущаюсь, когда при мне оголяется дама.
  Привыкают все, даже инородцы со звериными лицами.
  Здешние дамы бывают совершенно спокойны, когда обнаженные загорают на пляжах или ночью в одиночку прогуливаются по городу.
  Один корреспондент пишет, что вначале он шарахался чуть ли не от каждой красавицы, которая ночью неожиданно выскакивала из кустов и просила прикурить, а при встречах на дороге и тропинках с группой смеющихся счастливых поселянок, прятал лицо в шарф, потом успокоился, придя к заключению, что "Сахалин в общем - Рай на земле, но и к Раю надобно привыкнуть".
  Чтобы думать, что прекрасные дамы не стремятся заманить встречного только из вежливости, надо быть очень плохого, Московского мнения о дамах вообще, или не знать никогда свободной жизни на Сахалине.
 
  Приморская генерал-губернаторша Анна прибыла на Сахалин 19 июля, на океанском лайнере "Титаник".
  На площади, между Дворцом начальницы острова Виктории и домом Увеселений она была встречена балетной труппой и простыми поселянками.
  Играла веселая музыка, слышался женский смех.
  Скромная шикарная женщина, бывшая гимнастка в цирке, разбогатевшая на Сахалине, по фамилии Шереметьева, поднесла госпоже Анне виноград и легкий сыр на золотом блюде местного изделия.
  На площади же стояла моя красавица хозяйка докторша в черном коротком платьице и в золотом цилиндре и держала в руках лист со своим стихотворением.
  Заметив мой интерес, Елена шутливо погрозила мне пальчиком (который едва не ломался под тяжестью перстня с огромным бриллиантом).
  Я в первый раз видел сахалинскую толпу, и от меня не укралась её жизнерадостность и дух свободы: она состояла из женщин рабочего возраста, были и мужички и дети, но совершенно отсутствовали русские юноши.
  Казалось, будто юношей от 13-ти до 20 лет на Сахалине вовсе не существует, что они эмигрировали в Америку за худшей жизнью.
  Я невольно задал себе вопрос: не значит ли, что наша молодежь мужская, настолько становится в себе уверенная, что покидает славный Сахалин, думая, будто везде им будет почет и уважение, как здесь.
  Ничего, хлебнут горя в Москве, посидят в тюрьмах, поломают жизни в Университетах, а затем вернуться на родину, на Сахалин, и припадут к ногам милых поселянок.
  На другой же день по приезде генерал-губернаторша станцевала партию умирающего лебедя из "Лебединого озера", затем направилась осматривать Дворцы коммуны.
  Насчет коммун скажу немногое: женщины и девушки, которые обожают общество, жить не могут друг без дружки, без тесного коллектива, образуют коммуны.
  Но в коммунах у каждой свой отдельный особняк, поэтому площади некоторых коммун занимают сотни гектаров.
  В городках, за неимением больших пространств, коммуна выстраивает представительский особняк, куда, время от времени, приезжают поселянки, чтобы пожить в относительной тесноте.
  Всюду красавицы, ожидавшие генерал-губернаторшу с большим нетерпением, пытались коснуться её тела, шептали милые беспечности в розовое маленькое ушко, спрашивали, как госпоже Анне удается поддерживать себя в изумительной форме.
  Говорили каждая или одна за коммуну, и так, как милая женская болтовня процветает на Сахалине, не обошлось без щебетанья, оханьев и восторженных аханий; в Дербинском поселенка Котик Маслова в своей речи несколько раз назвала госпожу Анну "милой душкой".
  К счастью, все, кто обращался к бывшей балерине, просили всякую ерунду.
  Тут, как и в России, в подобных случаях, сказалась суета и восторг от приезда значительного лица.
  Просили не школ и лечебниц - всего этого на Сахалине - в изобилии, не заработков (денег сахалинцам некуда девать), а разных шалостей: кто автограф госпожи Анны, кто ленточку из её волос, кто - просил почесать за ушком, кто расспрашивал - хорош ли писатель Тургенев на природе, а писатель Толстой - в бане, - одним словом, обращались с просьбами и вопросами, которые могли быть удовлетворены и местными начальницами.
  Госпожа Анна отнеслась к вопросам и просьбам с полным пониманием и доброжелательством; глубоко тронутая радушным приемом, шокированная Райским местом, она приплясывала, обещала быть со всеми милою одинаково, и видно, что ей не терпелось поскорее покончить с торжественной частью встречи и погрузиться в вечный праздник на острове Сахалин.
  Когда в Аркове прекрасная грудастая девушка из коммуны стала рассказывать, как весело живется в коммуне, Анна указала ей на виноградине лозы и сказала милейшим голосочком: "Всё на Сахалине благополучно, и этим благополучием я бы хотела наполниться, как драгоценный кувшин".
  В Александровской коммуне по случаю приезда генерал-губернаторши, поселянки не пошли купаться на океан, а заставили госпожу Анну прыгать с ними через веревочку и пить молодое вино.
  Анна обошла комнаты, поцеловала всех коммунисток и посоветовала некоторым одеться, а то "вроде бы ветерок задувает".
 
  22 июля после молебна и парада красавиц прибежала прекрасная девушка, склонилась передо мной, встала на колени, обхватила мои ноги руками и уверяла, что не уйдет из усадьбы, пока я её не поцелую
  Моя госпожа Елена отсутствовала, так что я без стеснения выполнил просьбу очаровательной девушки, причем поцелуй задержался дольше положенного.
  Помада на губах девушки смазалась, и я, с её позволения, подвел губки.
  После поцелуя красавица поправила волосы и смявшуюся блузку, смотрела на меня туманным взором, а затем хлопнула себя очаровательной горячей ладошкой (чью прелесть я ощутил минуту назад) по лбу:
  - Ах! Я забыла, барин! Генерал-губернаторша Анна послала меня к вам, чтобы вы, если не заняты, удостоили её чести лицезреть вас.
  Я принял ванну и отправился к госпоже Анне, она приняла меня очень ласково и беседовала со мной около часа при закрытых дверях.
  Наш разговор происходил в присутствии госпожи Виктории, и она, кажется, немного ревновала меня к Анне.
  Между поцелуями и взаимными обжиманиями мне был предложен вопрос, не имею ли я какого-либо поручения от моих друзей, мужчин русских.
  Я, кривя душой, не желая радости моим товарищам, ответил: нет.
  - По крайней мере, нет ли у вас поручения от какого-либо ученого человека или корреспондента, обделенного на материке женским вниманием? - спросила госпожа Анна с надеждой.
  У меня в кармане находилось рекомендательное письмо моего товарища литератора, которому никогда не везло с женщинами.
  Они попадались ему страшные, вздорные, алчные, постоянно его обворовывали и сбегали от него с каторжанами.
  Товарищ просил найти ему подругу жизни и порекомендовать его, как солидного надежного партнера.
  Я же не хотел, чтобы он просто так получил земные блага, используя меня, как сводника, поэтому, я, к величайшему огорчению госпожи Виктории и госпожи Анны ответил: нет.
  Впрочем, огорчались девушки не так долго, Анна стала демонстрировать госпоже Виктории высокий балетный шаг.
  - Я приглашаю вас бывать везде, особенно у меня, - попросила госпожа Анна. - Мне незачем скрывать свои женские прелести и душевные достоинства.
  Вы осмотрите здесь всех, вам дадут розовый пропуск во все коммуны и поселения, вы будете пользоваться услугами женщин, необходимых вам, как вдохновение.
  Одним словом, вам девушки будут открыты повсюду, и моя дверь...
  Не могу я разрешить вам только одной гадости: какого бы то ни было общения близкого с мужчинами, так как русских мужичков на всех не хватает, и вы заняты по двадцать пять часов в сутки для нас.
  Отпуская меня, госпожа Анна поцеловала на прощание:
  - Завтра мы ещё побеседуем также лежа.
  Приходите со своей периной.
  Я вышел от госпожи генерал-губернаторши в подъеме душевных и в опустошении - физических сил.
  После разговора у меня ноги подкашивались.
 
  В тот же день я присутствовал на торжественном обеде в Усадьбе начальницы острова.
  Тут я в опочивальне познакомился почти со всеми сахалинскими администраторшами.
  За обедом играла музыка, дамы танцевали, причем, согласно своего высокого положения, госпожа генерал-губернаторша плясала на столе среди бутылочек.
  В глазах моих мелькали пятна, утомленный, я много пил, чтобы забыться и потерять сознание: с пьяного какой спрос...
  Произносили речи и бросали в генерал-губернаторшу нежные нарциссы и фиалки.
  Анна в ответ на тост за её красоту и стройные ножки, сказал короткую речь, из которой мне припомнились только слова:
  "Я убедилась, что Сахалин - Рай земной.
  И женщинам, даже несмотря на дефицит НАСТОЯЩИХ мужчин, живется легче, чем где-либо в России, не говоря уже о прогнившей Европе.
  Вам не о чем беспокоиться, не надо ничего делать, так как путь женской красоты - правильный, и за вас все решат Природа и мужчины".
  Она пять лет посещала Сахалин с французской балетной труппой.
  Танцы мужчин не пришлись по душе местному населению, и французских танцоров отправили в Японии, предварительно вываляв в рыбьем жире и перьях страуса эму.
  Похвальное слово госпожи Анны мирилось в сознании с прекрасными явлениями, как сытость, достаток, благополучие, целомудренность местных женщин, которые, впрочем, не считали предосудительным показываться в общественных местах голыми.
  Госпожа генерал-губернаторша посоветовала применять тяжёлые телесные наказания в отношении иностранцев, нарушающих закон, нормы морали.
  Девушки хлопали прекрасной Анне, а французы, которых обваляли в рыбьем жире, казались чуть ли не монстрами.
  Вечером, подобно французским развлечениям, устроили иллюминационное шоу, когда девушек одевали в лучи света.
  По улицам, освещенным бенгальскими огнями, электричеством, до утра гуляли толпами веселые женщины, иногда их сопровождал кавалер.
  Коммуна была открыта и для увеселения, туда приглашались все желающие.
  Я любопытствовал, но не находил в себе силы совершить осмотр коммуны, потому что догадывался, что простым посещением дело не ограничится, а на полный праздник у меня уже нет сил.
 
  Река Дуйка, всегда приветливая, чистая, с роскошными берегами и золотыми пляжами, теперь блистала, отражала яркие огни и стала похожа на радугу, на которую пытается забраться Королева Красоты.
  Многие пошли купаться, слышался плеск, фырканье и одобрительные крики, когда какая-нибудь пловчиха показывал что-то совсем отличительное.
  Меня поддерживали за руки несколько поселянок, и по тем завистливым взглядам, которые на нас бросали, я понял, что наша группа - из лучших.
   В саду начальницы острова играли на своих дударах приглашенные японцы, и пел народный хор Малороссии.
  Столь неудержимое веселье охватило меня (Я в Раю! Наконец нашел землю обетованную!), что я пустился в пляс, требовал веселья.
  Никто не останавливал меня, не призывал к порядку, а, напротив, всячески поощряли и принимали живейшее участие в моих проказах.
  На набережной я выстрелил из пушки, чем переполошил пьяных голландских матросов, которые опасались спускаться на берег.
  И, несмотря, на безудержное веселье, я почему-то полагал, что на улицах скучно, как во время праздников в Санкт-Петербурге.
  Мы грянули песню, к нам присоединились девушки, женщины, подвезли повозку, в которой мирно храпели два мужичка.
  На повозке я заметил герб генерал-губернаторши.
  Один из мужичков крепко держал в руках гармонику и заливисто храпел.
  Я вырвал у спящего его инструмент, а мужичок даже не проснулся.
  И пошла по улицам заливистая трель.
  Красавицы выходили из теней, поздравляли друг друга с праздником и танцевали под гармонь.
  Пара барышень танцевали балет, а другие скакали в безудержных танцах непонятного мне, потому что я недавно на Сахалине, содержания.
  Но главное, что всем весело, а кто, как и в чем танцует - не важно.
  На каждом углу стояли бочки с вином, в фонтанах било шампанское, вдоль улиц расположились столы с угощениями.
  Сахалин и ночью остается Сахалином, местом, где отдыхает душа.
  Мы много пели, ещё больше пили, а ещё слаще - разговаривали.
  Женщины признавались мне, что никуда их с Сахалина силком не вытащишь, имбирным тульским пряником не выманишь.
  "Будем держаться за эту землю, потому что она - наша Родная!"
  Мы несколько раз ходили купаться, причем я чуть не утонул на мелководье, но девушки, как русалки спасли меня.
 
  Утром я проснулся в ужасном состоянии, словно меня обваляли в муке и долго томили в печке.
  Признаюсь, что нехорошее злобное чувство пробилось сквозь головную боль:
  "Ага! Не всё так прекрасно на Сахалине, как кажется!
  Утром-то, голова трещит и кружится, организм истощен".
  Но меня быстро разубедили. Женщины в какие-то десять минут доказали, что Сахалин - славное место, несмотря на похмельный синдром и разлад в организме после обычных праздников.
  Как только я открыл глаза, увидел светлые очи моей докторши Елены.
  Женщина смотрела без осуждения, а - с участием и любовью.
  Она с помощницами бережно перенесла меня в ванную комнату, величиной с Георгиевский зал в Кремле.
  Меня омыли, как покойника, сделали очищающую клизму, а потом торжественно отвезли в сад и опустили в бассейн с подслащенной водой.
  Две красавицы постоянно массировали меня: голову, шею, спину, ягодицы и всё остальное.
  Затем я выпил целебный отвар из трав, закусил бульоном с телятиной, потом мне снова сделали клизму, причем все происходило без насмешек, а с величайшей любовью.
  После бассейна со сладкой водой меня поместили под искусственный водопад, а далее - в бассейн с лепестками роз.
  Докторша постоянно следила за моим пульсом, заглядывала в глаза, поднимала веки.
  Если первое время после вчерашнего праздника я ничего не стыдился, а был поглощен только своим состоянием, дурнутою, то по мере того, как меня отмачивали и прочищали, чувство стыда возвращалось ко мне.
  Наконец, почувствовав себя более чем выздоровевшим, я застыдился, прикрыл наготу.
  В тайне я решил, что больше не буду пользоваться гостеприимством радушной докторши Елены. Разве может джентльмен рассчитывать на романтику с женщиной, которая видела его беспомощного и ставила клизму?
  Позор! Позор, да и только!
  Похоже, что моя добрая фея Елена была другого мнения: после вида моей слабости, я стал для неё ближе и роднее.
  Но всё же я оставался мужчиной, и решение расстаться, крепло во мне.
  Когда я сидел в ванне с лепестками роз, пришла генерал-губернаторша Анна.
  Следов вчерашнего веселья почти не видно на её цветущем личике, разве, что - темные круги под глазами.
  Под ручку госпожа Анна держала начальницу озера Викторию, которая подмигнула мне, как старому знакомому.
  Женщины, увидев меня растерзанного, заохали, зацокали языка, словно белки, но я набрался сил и сказал, что полностью здоров.
  Тогда же генерал-губернаторша, присев на край бассейна и свесив ко мне очаровательные ножки, стала излагать мне взгляд на Сахалинские коммуны и предложила записать всё сказанное ей, что я, конечно, исполнил очень охотно, когда мне принесли перо и бумагу.
  Наконец началась моя работа!
  Всё сказанное госпожа генерал-губернаторша предложила мне озаглавить как "Описание жизни счастливейших сахалинцев", при этом, госпожа Анна, как была в балетном платьице и пуантах, соскользнула ко мне в бассейн.
  Из нашей беседы я вынес убеждение, что она - великодушная и благородная женщина, а тело её крепкое и белое, как долька чеснока.
  Но жизнь сахалинцев была знакома ей не так близко, как она думала, сахалинцы жили так прекрасно, что невозможно описать словами, будь ты даже генерал-губернаторша в намокшей пачке.
  Вот несколько строк из описания, что я сделал в бассейне:
  "Никто не лишен надежды прибыть на остров Сахалин и жить в Раю.
  Работы на Сахалине не тягостные (где госпожа Анна видела работы? Здесь не работы, а - развлечения).
  Праздник дает сахалинцам личную пользу - в этом его радость, а не в напряжении физическом по поводу ожидания праздника (праздник на Сахалине везде и всегда, как же его можно ожидать?).
  Иностранцев почти нет, пакостников нет, вшивых голов нет".
 
  Дни стояли изумительные, с ясным небом и с прозрачным, как родниковая вода, воздухом.
  Вечера превосходные, наполненные смехом, вином и играми на фоне пылающего запада.
  Купания в темно-синем море - оздоравливающе (если бы не постоянное внимание женщин) стихи при белой Луне.
  В тихие вечера я старался убежать от моих женщин и в карете, любезно предоставленной мне начальницей острова Викторией, катался между постом и деревней Ново-Михайловкой, где праздник смягчался сельским колоритом на фоне ветряных и декоративных водяных мельниц.
  Дорога здесь гладкая, почти полированная, так что можно кататься на коньках.
  Чем дальше от Александровска, тем долина расширяется, показывая благолепие, воздух становится, как молодею вино, гигантские лопухи переплетаются с виноградными лозами, лощины утопают в цветах.
  Вон вдали огни - ищут меня, вон огонь от костра, через который прыгают поселянки и гадают на женихов.
  Вдруг, идиллическая картина: мне навстречу по рельсам, подпираясь серебряным шестом, катит на небольшой карете девушка с распущенными белыми волосами, и сама в белом балахоне.
  Становится радостно на душе, но на общение с девушкой нет сил, и я спрашиваю мою прелестную возницу Наталью:
  - Душечка, не отвезешь ли ты меня домой?
  Наталья, радостная, что я не общался с девушкой в карете, поворачивает лошадей, улыбается мне и говорит:
  - Благолепие здесь, ваше высокоблагородие.
  В Петербурге и Парижах подобной радости не сыщешь.
 
 
  Глава 3
 
  О ЧЕМ Я СПРАШИВАЛ МЕСТНЫХ КРАСАВИЦ, И КАК МЕНЯ ПРИВЕЧАЛИ - РАБОТА - МНЕНИЕ ПОСЕЛЯНОК О МУЖЧИНАХ
 
  Чтобы побывать по возможности во всех населенных местах и убедиться, что жизнь на Сахалине везде ровная и Райская, нет нигде бедности, ущемления и тоски, я прибегнул к переписи населения, как положено у нас в России.
  В селениях, где я был с дружеским визитом, или меня почти затаскивали на пир красавицы, я обошел все дворцы, усадьбы, резиденции, терема и записал потешные случаи из жизни сахалинок.
  Чтобы меня не увели от трудов праведных и не поймали в силки сладостного ничегонеделания (мне предлагали очаровательных помощниц, но так как, делая перепись я думал о науке, в той её части: всем ли на острове Сахалин живется одинаково праздно и беззаботно), помощниц я старался отвадить, хотя не всегда получалось.
  Эту работу, произведенную в три месяца одним мужчиной, нельзя назвать переписью: три месяца пролетели, как один день в постоянном угаре, плясках, песнях и увеселениях.
  Наибольшие затруднения меня ждали на званых обедах (почти в каждой резиденции).
  Если женщины на Сахалине кушают изысканно и не много (десерты, рыбка, фрукты), то мужчинам, в силу их избалованности объедаются, женщины ежедневно закатывают пиры (даже, если мужчина пытается уйти от обжорства).
  Считается дурным тоном, когда мужчина в доме, а столы, буквально, не ломятся от еды.
  Мужчина не съедает и сотую часть того, что для него приготовили, но это никого не огорчает на Сахалине: остатки трапезы выкидываются на помойку (около которой околачиваются годные иностранцы) или скармливаются животным.
  На обед подают рыбу - не менее пяти сортов, говядину, телятину, птицу домашнюю, дичь, десерты фрукты, овощи, грибы, морских гадов, хлеба, пироги с разнообразною начинкой, супы, борщи, щи, - во всевозможных комбинациях и приготовлениях.
  Из напитков - какие душе угодно, от заморских сладких до горькой Сахалинской водки, которую на Сахалине пьют для здоровья и с большой охотой.
  Часто для куража какое-нибудь дикое животное или морское чудище запекают целиком в гигантской печи или на вертеле.
  Часто я едал медведей (приготовленных искусно целою тушей), лосей, диких кабанов, морских скатов, гигантских осьминогов, отведал однажды волка, откормленного на убой молодыми поросятами.
  И в каждой усадьбе вам обязательно подадут фирменных пирогов, не отведать которых считается неприличным.
  Для переписи, общения с сахалинками я пользовался цветными карточками, которые привез из Парижа.
  Самый процесс переписи заключался в неудержимом веселье и происходил везде примерно одинаково.
  Прежде всего, на каждой карточке я отмечал крестиком: если сахалинец доволен жизнью на острове, и - ноликом, когда выказывает недовольство.
  Но, признаюсь, ни одного нолика за три месяца я не получил.
  Во второй строке: отношение хозяев к инородцам. До второй строки часто дело не доходило, потому что сразу после первой - начиналось веселье.
  Задумывал я описывать одежды поселянок, цвет глаз, размер груди, вес, рост каждой, тягу к пению или танцам, её звание, но выходило на запись очень мало времени, и если я находил час, то только - ночью.
  Сахалинок, несомненно, радует их положение; на вопрос, какого она звания, женщина радостно отвечает: "сахалинская душа".
  Если же до Сахалина женщина жила в Москве или в Санкт-Петербурге, то непременно добавляет к этому: "Какая радость, что я переселилась на Сахалин, подальше от срамных мест".
  На вопрос, как она себя чувствует на Сахалине, всем ли довольна, женщина сначала долго рассматривает меня - не сошел ли барин с ума, а затем горячо отвечает: "Помилуйте, мужчина! Вы разве сами не видите жизнь нашу? Может ли в свете быть что лучше?"
  Сами красавицы не особо распространяются насчет своей прежней жизни вне Сахалина, как будто её уже не было, и называют своё прежне состояние коротко - Рай.
  Если кто заводит разговор о прошлом, то обычно начинает повествование так:
  "Когда я жила в аду..." и т.д.
  Насчет имен могу только вспомнить, что многие отказываются от своих прежних фамилий и отчеств, придумывают благозвучные имена или прозвища, более подходящие для цветущего края.
  Встречал я поселянок с цветочными именами: Ландыш, Незабудка, Роза, Лотос, а также с фруктовыми - Персик, Мандаринка, Земляничка, Клубничка, Вишенка. Очень много имен от животных: Птичка, Воробушек, Зайка, Киска, Рыбка, Лошадка, Белочка.
  Все имена - официальные, по ним женщины записываются в официальных бумагах.
  На вопрос о возрасте, многие женщины задумываются:
  "Не знаю возраста своего, да и зачем он мне?
  Живем - не тужим!
  Главное - как выглядишь, и что на душе у тебя!
  Зачем в Раю возраст?"
  И, действительно, женщины все без исключения следят за собой, хотя жизнь на природе, благодатный климат, здоровая пища - тоже отличные помощницы.
  Все сахалинки - красавицы, стройные, добродушные, озорные и веселые.
  Девушки - исключительные проказницы!
  Вопрос: "Когда пришли на Сахалин?" - ставит многих в тупик.
  Мужчины, почти все, растворившись в Раю, не помнят года, когда попали в этот чудесный уголок.
  Женщины красавицы закатывают глазки, вспоминая, хихикают, загибают очаровательные пальчики, но часто, так и не ответив, заливаются счастливым смехом и добавляют, как отвечали на вопрос о возрасте:
  "Не припомню! Да и зачем думать о плохом, что столько лет загубила вне Сахалина".
  Общение с поселянками трудно, но приятно: никогда не знаешь, что ожидать от опрашиваемой - или бросится на шею, начнет обниматься, или вопьется в губы страстным поцелуем вместо ответа на вопрос.
  Были у меня вопросы о главном занятии и о ремесле, но они также приводили поселянок в недоумение, словно я превратился в морского котика.
  "Занятие? Ремесло? Танцуем, поем, музицируем, сочиняем стихи, пишем новеллы, гуляем среди цветов, купаемся, любим жизнь!
  А разве женщина должна работать?"
  Мужчины же в ответ на этот вопрос, обычно разводили руками, посмеивались:
  "Сам посуди, мил человек! Какая уж тут работа!
  Рад бы кайлом помахать, да разве они дадут?" - кивок в сторону иностранных рабочих, ожидающих малейшего приказания мужчины.
  Удивительное дело, но сорняки здесь не растут, словно заколдованные, вредных букашек на плодовых деревьях я не видел, травка подрастает нежная, изумрудная, без колких стебельков и колючек.
  Дикие звери и птицы тучные, здоровые, без глистов.
  Невольно начинаешь задумываться: а, может быть, это и есть Рай на земле?
  Не просто к слову пришлось - Рай в России, а - истинный, настоящий, сотворенный высшим разумом Творца.
  Женщин часто спрашивал я:
  "Ваше отношение к мужчинам?"
  Они скромничали, краснели, говорили, что инородцев не любят за их никчемность, приземленность, скупердяйство, предсказуемость, а русских мужичков привечают, обожают.
  "... ну, а если не попадаются мужички наши, то и так нам весело друг с дружками!"
  Свободное сожительство не встречает себе противников ни в начальницах, ни в моральном кодексе, а, наоборот, приветствуется, поощряется.
  Впрочем, поселянки мало думают обо всем!
  Главное - непринужденность, спокойствие, радость бытия, в которой растворяются все.
  В одном высоком тереме я видел белокурого румянощекого русского парня, похоже, что ум его далеко улетел от тела, но сила играла в могучем теле.
  Богатырь! Звал он себя Иваном, двадцати лет от роду, сидел целый день у окна и наслаждался природой.
  В тереме его всегда много женщин, которые любуются этим сокровищем, настоящим парнем.
  В дальнейшем, я много думал о нём, о его поведении, и пришел к выводу, что парень не так уж и глуп, как показался мне.
  Почему ум мы измеряем количеством прочитанных книг, просмотренных пьес, законченных гимназий и академий?
  Иван на Сахалине догадался и узнал, что быть умным - значит любоваться из окна своего терема восхитительной природой, которая постоянно изменяется, но каждый раз, кажется всё краше.
  Не в этом ли предназначение мужчины: сидеть в высоком терему, любоваться в оконце природой и ожидать, когда тебя позовут к обеду красивейшие женщины?!!
  Я ходил из резиденции в резиденцию, из терема во дворцы, из поместий в усадьбы; иногда всё же набивалась в попутчицы какая-нибудь красавица, бравшая на себя роль моей феи.
  Иногда за мной следовала, как тень, полицейская прелестница с ружьем. Ремень ружья натирал обнаженную грудь, но женщина страдала ради моего спокойствия.
  Все боялись, что меня побеспокоит какой-нибудь турист попрошайка, станет набиваться мне в друзья.
  Когда я обращался к полицейской девушке с каким-нибудь милым вопросом, то глазки её начинали сверкать, она снимала ружьё, ставила его между ног, весело смеялась, показывая идеальные зубки:
  "Для вас, барин, всё что угодно!
  Рада стараться!"
  Обыкновенно спутница моя, в кожаных сапожках на высоких каблучках (повседневная обувь поселянок), без шапки, простоволосая, забегала вперед, шумно отворяла передо мною двери и успевала что-то шепнуть хозяйке - вероятно, своё мнение о моей внешности и поведении.
  Я торжественно входил в усадьбу и попадал в Рай в Раю.
  На Сахалине попадаются усадьбы всякого рода, смотря по тому, как нравится хозяйке, но чаще всего, в центре усадьбы - Терем расписной царский, в тенистых рощах стоят дворцы из белого мрамора и малахита, встречаются дома и из нефрита.
  Двор, обыкновенно, огромный, как поле, и вымощен цветной плиткой.
  Бани, бассейны, купальни, искусственные водопады, озера с золотыми рыбками встречаются повсеместно.
  Если есть собаки, то бодрые, обычно - русские псовые борзые и русские гончие, но много левреток итальянских.
  И почему-то все собаки не любят иностранцев, а нашу, русскую душу, чуют за версту.
  Наверно потому собаки не любят чужих, что носят они шапки из собачьих шкур и из кошек.
  - Почему у вас собаки на цепи не сидят?" - спрашиваю хозяйку.
  - У нас, на Сахалине нет цепей и оков даже для собак, - говорит хозяюшка в ответ. - Земля чудесная.
  Пусть и животные радуются.
  Во дворцах комнат мало, но всё огромные, насколько позволяет архитектура, обычно комната величиной со спортивный зал.
  Полы мраморные или из другого дорогого камня.
  В теремах полы деревянные, чтобы терем дышал.
  Столы - бесконечные, готовые принять цыганскую свадьбу или полк солдат.
  Табуреты, кресла, диваны, качалки, гамаки - изящнейшие, исполнены со вкусом или антикварные.
  Или так, что нет никакой мебели, и только шкуры драгоценные лежат на полу, и видно, что шкуры диковинных зверей.
  По обстановке это не комната, а зал торжественных приемов или опочивальня богатейшего султана.
  И, если во дворце нет предметов обихода, обычных в других дворцах, то это никак не означает, что хозяюшка находится в стесненном финансовом положении, а просто - так ей хочется, так она видит свой дом.
  Всё в поместьях говорит о домовитости, уютности и о прочности хозяйства.
  Чаще всего в Усадьбе я встречал одинокую красавицу, хозяйку, веселую, которая, казалось, покрылась белым шоколадом от веселья и праздников; на ней вольное платье или нет такового (тогда я отводил свой смущенный взгляд), но по привычке платьице накинуто изящно, и если хозяюшка недавно вернулась с гуляний, то на столе у неё лежит венок из свежих цветов.
  Посуда обычно серебряная или из тонкого фарфора.
  На золоте тоже едят, но оно тяжелое и поэтому используется не так часто.
  Сами хозяйки о своей жизни и о своём хозяйстве отзываются серьёзно, кокетливо, с любовью.
  Говорят, что разные страны объездили, и никакого толку у других нет, а у нас всё прекрасно; остается одно: махнуть на всё зарубежье рукой и не тратить на него время.
  Пока говоришь с хозяюшкой, пока накрывают столы, в усадьбу собираются соседки и начинается разговор на разные темы: обо мне, чудесном климате, мужчинах, которых, если хорошего ищешь - не найдешь.
  От счастья все готовы говорить и слушать без конца.
  Разговор перерастает в пир с танцами, хохотом и безудержным весельем.
  Бывает и так, что кроме хозяйки, застаешь в тереме ещё целую толпу женщин и иностранных рабочих; на троне сидит хозяйка с золотой короной на голове и бросает голубям зернышки; пахнет розами, свежестью и чистыми женскими телами; под декоративными деревьями на дорогих шкурах или на лежанках возлежат девицы, и тут же, в ручьях и бассейнах купаются другие.
  Одни красавицы музицируют, другие озорничают, третьи заняты серьёзным трудом - сочиняют стихи.
  Хозяйка обычно срывается с места, оставляет трон, бежит ко мне, протягивает ручки, а затем удаляется на кухню, где самолично печет для меня торжественный пирог с грибами.
  Дальше в усадьбе, красивых женщин штук пять, которые называют себя, кто - певичкой, а кто - сожительницей хозяйки (хотя сама хозяйка другой усадьбы, и усадьба у неё не меньше); одна прелестница стоит около вишневого деревца и, надув миленькие щечки, моргая длинными ресничками, лакомится крупными спелыми наливными вишнями; другая, очевидно шутница, потому что, обычно обнаженная, с умненьким личиком рассказывает потешки, остальные женщины хохочут в кулачки.
  В гамаке качается развеселая красавица, со строгой прической, с веснушками; она старается посмешнее отвечать на мои вопросы и при этом болтает стройнейшими ножками.
  Очи у неё красивые, большие, омутные, светлые, и по свежему, жизнерадостному личику я могу судить, сколько на своём коротком веку она веселилась на Сахалине.
  "Поправьте мне юбку", - как-то попросила озорница, когда мы гуляли по вишневому саду.
  Я исполнил её просьбу, а девушка, вдруг, залилась колокольчиковым смехом:
  "Полноте, барин! Шутка! Шутка!"
  Эта Птичка задает в Усадьбе общий тон жизни, и благодаря ей на всей обстановке сказывается близость Рая.
  Тут о печали не может быть и речи.
  Приходилось в поместье заставать целую коммуну, которая до моего прихода предавалась нежностям; на личиках легкое смущение, любопытство и ожидание: когда я к ним присоединюсь, чтобы можно было опять приняться за ласки?
  Или входишь в роскошный расписной терем, и намека нет на мебель, печь изразцовая, а на полу на шкурах рядышком возлежат томные красавицы, одни в собольих накидках, другие нагие, с телами без единого волоска, и смотрят на меня, подмигивая.
  Если я заставал в Усадьбе одну только хозяйку, то обыкновенно она возлежала на высоких перинах, отдыхала после праздника, отвечала на мои вопросы ласково, игриво потягивалась, улыбалась, и предлагала мне сделать расслабляющий массаж.
  Сахалинки смотрели на меня, как на лицо официальное, и щадили моё здоровье, не перетруждали праздниками, хотя я почти каждый раз срывался в загул...
  Иногда красавицы меня спрашивали:
  - А много ли в другой части России осталось мужичков? Не хотят ли они переселиться к нам, на Сахалин?
  И тут начинались разные предположения, крики, смех, игры.
  Одни говорили, что, вероятно, высшее начальство хочет распределить оставшихся русских мужичков равномерно по стране, другие - что, должно быть, уже решили, наконец, переселять их на Сахалин.
  Третьи прикидывались дикими кошечками, старались при всяком удобном случае ущипнуть меня, или промурлыкать любезность на ухо.
  А из других залов, из-под деревьев, из укромных уголков сада, как бы в подтверждение райской жизни на Сахалине, доносился милый голосочек, в котором слышалась бодрость, радость и вера в Сахалин:
  - И всё они пишут, и всё они пишут, труженики наши, мужички, надежда наша!
 
  Голодать и терпеть лишения во время моих разъездов по Сахалину, к сожалению, не приходилось.
  А как хотелось бы попоститься пару дней, побыть без женщин, без ласки и нежных слов.
  Я читал будто, агроном Мицуль, исследуя остров, терпел сильную нужду и даже был вынужден съесть свою борзую собаку.
  Но на деле оказалось так, что Мицуль скрывался от красавиц, а собаку съел из озорства, от пресыщения черной икрой, осетрами, телятиной и другими яствами.
  Как же можно голодать в благодатном краю, если сунул руку в реку - вытащил осетра или форель, поднял голову, а над тобой зрелый огромный плод висит, присел на кочку, а в руки прыгнул заяц.
   Но со времен Мицуля обстоятельства значительно изменились, и женщины не так осаждают мужчин.
  Теперешний агроном ездит по дорогам безбоязненно, иногда позволяет себе лечебное голодание, что при его весе в триста двадцать килограммов весьма необходимо.
  Даже в самых отдаленных поселениях есть надзирательские или так называемые станки, где всегда можно отдохнуть в одиночестве без дам, выпить пустой воды и отказаться от ужина.
  Исследователи, когда отправляются вглубь острова Сахалин, в тайгу, берут с собой минимум провизии.
  Случается, что если повезет, то можно забрести в места, где не на каждом шагу попадаются деревья с персиками и грушами, обычно это - цветочные долины.
  Но случается там другая напасть - множество медовых сот диких пчел.
  Пчелы эти совершенно миролюбивые, и, словно приглашают путника, отведать сладкого меда в сотах.
  Так что мужчине, слабому духом, очень трудно уберечься от ожирения.
  Спасают только праздники с танцами, купанием и кувырканием.
  Случается, что иностранцы, с досады поедают друг друга и живут друг с другом, но это не относится к русскому населению острова Сахалин, а является личным делом каждого иностранного туриста.
  На Сахалине праздники разнообразны в высшей степени; они не специализируются на купаниях и танцах, а занимают весь обиход сахалинской жизни, разбросаны по всем усадьбам острова.
  Гулянья в лесу, натуризм, пляски в теремах, собирание лотосов на болотах, купание с дельфинами, ловля осетров руками или веревками, катание по лугу на лошадях, вечеринки на пароходах - это только несколько видов праздников, которые до такой степени слились с жизнью колонии, что выделять и говорить о них, как о чем-то самостоятельно существующем на острове можно разве только, если иностранный матрос на ухо наступил, и этот матрос ищет всегда плохое в хорошем.
  Я начну с Александровской долины, с усадьб, уютно расположившихся по живописным берегам реки Дуйки.
  На Северном Сахалине эта долина была первая избрана для увеселений не потому, что она лучше всех (все долины на Сахалине равнозначны и прекрасны), а оттого, что лучше всех исследована и отвечает целям колонизации, а также необычайно удобна для беганья по ней босиком.
 
 
  Глава 4
 
  РЕКА ДУЙКА - СЛОБОДКА АЛЕКСАНДРОВКА - ПРЕКРАСНЫЕ НИМФЫ
 
  Река Дуйка, на золотых пляжах которой любят нежиться местные красавицы, в нижнем течении имеет до десяти сажен в длину и богатые залежи золотого песка.
  Низина во многих местах покрыта виноградными лозами, инжирными деревьями, финиковыми пальмами.
  Шириной, совершенными берегами, спокойным течением она напоминает русскую душу.
  Моему взору открывается великолепный город, видны изумительной красоты дороги, зеленеют луга, золотится рожь, на ветвях культурных деревьев почти не видно листьев из-за обилия плодов.
  К этой массе благодати, когда девушки плещутся на мелководье, прибавить изумительный климат, теплые дожди, радость оттого, что нет иностранцев, восторги, нежности и - в воображении встанут райские кущи.
  И недаром, одна сахалинская чиновница с огромной крепкой грудью, на которую не действуют силы гравитации, когда мы ехали куда-нибудь вдвоём, читала мне стихи о Солнце.
  Около самого устья в Дуйку с правой стороны впадает хрустальная речка с осетрами и форелями, которая называется Малою Александровкой.
  В реке этой женщины не купаются, потому что из-за изобилия рыбы трудно войти в воду, да и опасно - авось пудовая форель да схватит своими зубами.
  По обе стороны её расположены шикарные усадьбы.
  Терема сливаются с зеленью, а белый мрамор вызывающе блистает.
  Выбрать это место для поселения побудили роскошные луга с изумрудной травой и изумительным разнообразием цветов, которые радуют глаз круглый год.
  Не плохи здесь сосновые леса, где девушки танцуют средь стволов-свечек, и березовые рощи - к коре березы обычно красавицы прислоняются нагими телами и просят духа леса об одолжении.
  В 1869 году была здесь основана коммуна Петербургских женщин.
  Тут красавицам предполагалось решить очень важный вопрос: возможно ли рассчитывать на сохранение поэтических способностей, если все дни проводить в праздности и увеселениях на лоне природы?
  Женщины, как каторжные, в течение трех лет бегали по лугам и полям, без устали купались, пили молодое вино, варили сладкое пиво, наслаждались жизнью, музицировали, танцевали, сочиняли стихи и любовные романы, и к концу испытательного срока с удивлением отметили, что атмосфера постоянного праздника не приедается, хочется веселиться, жить дальше.
  Депрессии, дурное настроение, беды, лишения отступили в прошлое, а в праздности стихи ложатся ещё лучше, чем в темном Санкт-Петербурге.
  Коммунистки попросили генерал-губернаторшу не упоминать при них больше об иностранцах, о других городах, а также о дорогах России.
  Просьба очаровательных поселянок была уважена, и генерал-губернаторша тоже вступила в коммуну.
  Напомню, что в коммуне всё общее, что не мешает каждой поселянке жить в отдельной усадьбе со своими теремами, дворцами, садами и т.д.
  Общее - как бы для оправдания, потому что все девушки по природе своей и так любят собираться кучками, спать вместе, намыливать друг дружке спинку или мазать кремом.
  В 1879 году балерина Августинка застала здесь двадцать восемь поместий.
  В настоящее время я насчитал только пятнадцать резиденций, и дальше сбился со счета, настолько меня местные прелестницы отвлекли от трудов.
  Дворцы здесь крыты медью или железом с позолотой.
  В теремах комнат не счесть.
  В галереях, садовых строениях, лабиринтах можно заблудиться (к великой радости девицы, которая наткнется на вас в отдаленном уголке поместья).
  Всего показано тридцать девять садов, двадцать четыре огромных поля.
  Лошадей чистокровных пород - триста десять штук, домашнего скота - не так много, потому что надобности в нём нет.
  Лоси, дичь, кабаны, зайцы, косули, бараны приходят из леса, забредают в усадьбы.
  По составу своих поселенцев Александровский городок считается "мужским"; один надворный советник, один толстый мужичок, прибывший на остров со своей женой балериной, семь праздношатающихся мужчин и два поэта.
  Так что Александровский городок может похвастаться десятью мужчинами (или больше!).
  Чем же, спрашивается, обусловлено изобилие мужчин?
  В ответ можно указать несколько причин, которые при обычных условиях располагают к оседлой жизни, но самая главная - ожирение.
  Здешние женщины сразу смекнули, что до города далеко, и, если мужчина ленив, то и не пойдет никуда из усадьбы.
  Мужчин откармливают, даже не иссушают на ложе любви, берегут их леность.
  Действительно, издали мужчины похожи на снопы сена, но при приближении от них разит таким благодушием и добротой, что избыточный вес и не замечается.
  Рай, он и для тучного, Рай.
  Очень важно, что на Сахалин за красивыми женщинами прибывают и их любовники, содержанцы.
  На Сахалине мужчины быстро обрастают жирком и становятся ручными, хотя многие имеют в милых подружках большое число женщин.
  В Слободке высокий процент неграмотных, потому что ученость никому не нужна, отягощает ум и приводит дух в состояние уныния.
  Никаких подсчетов не ведут, книги читать необязательно, достаточно поэтесс, которые читают свои стихи, причем у неграмотных красавиц стихи выходят иногда лучше, чем у именитых Петербургских хозяек салонов.
  Красавицы купаются здесь в основном в реках, в озерах, в бассейнах, до моря далековато, что, впрочем, придает особенный колорит.
  Кроме меня, никто из мужчин не купался, им лень выходить из усадеб, да и для чего?
  Под деревьями в тени на шкурах или в гамаке, всяко лучше, чем идти, пусть по прекрасной, дороге.
  Созерцание, пиршества - вот основной удел местных мужичков, которых красавицы не променяют на всё золото мира.
  Купался я с дамами охотно, но предупредил, что буду плавать в панталонах, потому что от природы - стеснительный.
  Женщины при купании разоблачаются донага, но многие купаются в одеждах, так - веселее и романтичнее.
  На мой отказ снять плавательные панталоны женщины отреагировали удивительно: поджали губки и зашушукались.
  Сначала я подумал, что они рассчитывали использовать меня, как куртизана, но потом услышал, что они опасаются, что под панталонами я скрываю страшную болезнь.
  Чтобы убедить женщин в обратном, я снял купальные штаны и плескался нагишом, но, право, мне было неудобно и стеснительно.
  Посторонние заработки никого здесь не интересуют, ремеслами не занимаются, кроме малевания красками на холсте для своего удовольствия, и одна лишь госпожа Ласточка, бывшая Московская танцовщица, имеет лавочку, где можно купить или взять даром (деньги Ласточку не интересуют) всё, необходимое для праздника.
  Женщины в Александровском Городке прекрасны, как и везде на Сахалине и безумно богатые.
  Официальных данных, которые объяснили бы, почему местные красавицы очень богаты, нет. Но, возможно, отгадка кроется в золотых жилах, россыпях золотых самородков, кимберлитовых трубках, рубинах, которых здесь в изобилии, как грибов.
  В березовой роще, если чуть копнуть землю, или она вывернута следом дикого кабана или лося, обязательно блестит какой-нибудь драгоценный камешек.
  На богатства прелестницы смотрят равнодушно, относятся, как к необходимому и обязательному приложению к Раю.
  "А что нам золото и каменья? Да! Красиво! Да, практично крыть дома железом с позолотой. Да и только!
  Праздник не в деньгах, а - в душе!"
  В Александровском Городке очень развита торговля винами.
  Фруктов и виноградов - с избытком, и многие прелестницы, для увеселения, занимаются изобретением новых сортов вина.
  Женского у красавиц не отнимешь!
  Винами торгуют с иностранцами, которые жадно раскупают чудесные напитки.
  Мерилом качества вина считается цена. Чем больше дают за бутылку, тем вино лучшего качества.
  Но деньги, как говорилось, красавиц не интересуют.
  Процесс торга они воспринимают, как часть праздника, и часто, после завершения сделки, сжигают деньги на глазах изумленных купцов.
  Еще в большую печаль пришили бы заморские гости, увидев, как на праздниках прелестницы купают коней в вине, заливают вино в бассейны, плещутся в вине, или попросту сливают на луг, чтобы трава носила легкий винный запах.
  Признаюсь, когда для меня приготовили бассейн с игристым вином (заморским купцам продают за три унции серебра за бутылку) я немного спасовал, но проказницы столкнули меня, как я был в сюртуке и с записной книжкой, в бассейн и сами с хохотом и визгом прыгнули следом.
  Вывозить Сахалинское чудесное вино за пределы России запрещено, поэтому иностранные купцы вывозили контрабандой: в жестянках, имеющих форму статуи свободы, и в русских самоварах, и в поясах, и в пластиковых пакетиках в желудке, а чаще всего в сортирах кораблей и в мелкой посуде.
  В Париже бутылка Сахалинского вина продавалась за шесть или даже десять унций серебра.
  Я слышал про одного Европейского Принца, который во время запоя за бутылку Сахалинского вина отдавал последнее из казны и от себя, продавал фамильное серебро и свою одежду.
  В настоящее время насчет вина в Александровском Городке стало гораздо тише, потому что прелестницы охладели к этой забаве.
  Теперь поговаривают о другом развлечении - о торговле ношенными вещами сахалинок.
  Иностранные шпионы ночью, тайком роются в помойках, выискивая предметы женского туалета, а затем тайно вывозят на кораблях в другие страны, где продают эти вещички за бешеные деньги.
  На рядовом аукционе в Нью-Йорке трусики сахалинской девушки Александры (с её монограммой) ушли за пятьдесят золотых долларов.
  Если учесть, что сахалинские красавицы редко когда одевают нижнее белье второй раз, то можно представить, как обогащаются иностранцы.
  Женщины знают об этой их причуде, презрительно кривят губки, и отношение сахалинских прелестниц к иностранцам становится ещё хуже, хотя, казалось, что дальше уже и некуда.
  Затем ещё тайные ссудные кассы, как развлечение сахалинских красавиц.
  Они дают иностранцам деньги в долг, и загадывают - отдадут ли те деньги, или нет, а, если вернут, то сколько.
  Барон А.Н. Корф звал Александровский Городок полной противоположностью Парижа.
  Всё, что есть плохого в шумном и голодном развращенном Париже, пьяном, азартным, с дурными болезнями, слабом, центром мирового воровства, остается в Париже, а на Сахалине и тени подобных безобразий не найдете.
  На пространстве между золотыми пляжами морского берега и Городком, кроме рельсовой ультрасовременной дороги и восхитительной Слободкой с удивительными нравами и потрясающе красивыми женщинами, есть ещё одна достопримечательность.
  Это развлекательно-увеселительный перевоз через реку Дуйку.
  На воде, вместо яхты или парома, качается огромный трехэтажный дом с мезонином.
  Хозяйкой этого восьмого чуда света состоит очаровательная девушка Красивая.
  Прозвище ли её - Красивая, или фамилия, я не узнал, потому что попал в водоворот событий на увеселительном перевозе.
  Отличительная черта Красивой - её огромные голубые глаза, словно омуты во Вселенной.
  Я чуть было не утонул в них, но вовремя вспомнил о Долге и вышел из ступора.
  Мне, как только моя нога ступила на платформу, было предложено скоротать время рыбной ловлей.
  Немного удивленный, я согласился, не зная, какую хитрость женщины задумали, чтобы оставить меня на перевозе подольше.
  Сам перевоз занимает минут тридцать, не больше, а я находился на нем трое суток, и пролетели они, скажу вам, быстрее, чем тридцать минут.
  Загадка острова Сахалин.
  Для рыбной ловли специально отведено место на перевозе: удобное кресло, подставка под удилище, ковер, чтобы ноги отдыхали во время рыбалки, рядом с креслом - столик, сервированный лучше, чем в ресторане "Метрополь".
  Но это ещё не всё удивление. Как только я удобно расположился в кресле, снял обувь, ко мне подбежали женщины и назвались помощницами при рыбалке.
  Одеты они строго по-рыбацки: в кокетливые купальные костюмы (на Сахалине женщины уже знали про мою скромность, и в особых случаях старались не смущать меня наготой), кожаные сапожки на высоких каблучках-шпильках (как мне объяснили - для убивания каблучками особо крупной рыбы).
  Впрочем, две очаровательные женщины с обтекаемыми формами тел, облачены в рыбацкие сети. Эти сахалинки выполняли на рыбалке роль подсака, или русалок.
  Заинтригованный новыми методами рыбной ловли, я решил ничему не удивляться, и отдал инициативу очаровательным помощницам.
  Одна из них насадила на крючок наживку, другая поплевала на неё (на удачу), затем сделали заброс, положили удилище на серебряную рогульку: мне же оставалось только наблюдать за поплавком, но и это оказалось не просто.
  Девушки следили за поплавком и время от времени сообщали мне о результате.
  - Не клюёт, пока, барин! - улыбнулась мне одна из рыбачек и поднесла хрустальную рюмку с водкой. - Выпейте за рыбалку!
  Я выпил, поблагодарил, закусил рыжиками и копченой стерлядкой в соусе из тигровых креветок.
  Одна из помощниц мне растирала ступни ног, а другая массировала шею.
  - На рыбалке многие мышцы тела устают, ваше высокоблагородие, - пояснили мне милые помощницы. - Мы расслабляем вас, чтобы рыбалка не стала тягостной.
  И я расслабился, да так, что пропустил бы поклёвку, но мне вовремя сообщили.
  - Клюёт, барин! Будьте особо внимательны. В этих местах водятся особо хитрые форели. - Ах! Дергайте, же, тяните, ваше высокоблагородие.
  Поплавок уже утоплен!
  Я потянул удочку, причем две помощницы помогали мне.
  От напряжения их очаровательные личики покраснели, на носиках появились капельки пота.
  Рыба, не менее пуда, сильно ходила в воде, и вытащить просто так, не представлялось возможным.
  Я забеспокоился, во мне проснулся азарт рыбака.
  Рыбачки, которые выполняли роль подсаков, поняли, что пришло их время, и прыгнули в воду, к тёмной рыбе.
  Мелькают тела, слышны подбадривающие крики, бурлит вода.
  Наконец, "русалки" окутали рыбу сетями, нагие выскочили из воды, но я не отвернулся, потому что слишком увлекся процессом рыбной ловли.
  Девушки подвели к краю платформы лебедку и сноровисто вытащили рыбу.
  Когда монстр оказался на суше, окутанный сетями, то я удивился его размеру и злобному виду...
  Взвесили, оказалось, что форель тянет на двенадцать килограммов.
  Девушки бросились ко мне, поздравляли с удачным уловом, нахваливали мою ловкость и удачу.
  Я, хотя и понимал, что женщины сделали часть работы за меня, не отказывался, чтобы не огорчить их.
  Они же старались!
  Мы ещё раз выпили за удачу, затем за Сахалин.
  Подошла очаровательная хозяйка перевоза Красивая и предложила отведать ухи из форели.
  - Ваше высокоблагородие! Не обижайте нас!
  Традиция требует откушать ухи из свежей выловленной рыбки.
  Я же не стал обижать добрую хозяюшку, засмеялся, осторожно разглядывал её, чтобы описать истинную красоту Московским художникам.
  Мы сфотографировались с форелью, причем я, сидя в кресле, держал её на коленях.
  За испорченный костюм я не беспокоился. На Сахалине меня каждое утро ждала новая одежда. Здесь так принято.
  Красивая призналась, что ей уже тридцать один год, хотя она чувствует себя юной.
  Я польстил женщине, сказал, что выглядит она на двадцать лет, хотя, на самом деле выглядела ещё моложе, но упоминание об этом - неприлично.
  У Красивой стройная спина балерины, красиво очерченные лопатки, ребра светятся, но на них падает тень от больших, круглых, как поплавки грудей, пальцы тонкие, аристократически и на всём теле лежит печать неги и волшебства.
  Волосы её рыжие с легким отливом в белизну.
  Одета она в полосатый матросский лиф (что не удерживает её огромные груди) и кокетливые морские шортики с якорьком, вышитом спереди.
  Красивая очень подвижна, говорлива и любит посмеяться над подружками и над собой.
  В 1875 она сбежала из Большого Театра в Москве "по глупости его руководителей" и стала гулять по стране, давать концерты, называя себя Красивой Птичкой.
  Ей посчастливилось: одна из подруг, рассказала про Рай на Земле - остров Сахалин, и Красивая немедленно переехала на остров.
  - Я тогда думала, - рассказывала она мне в ванной, когда оттирала мочалкой с моих коленей запах рыбы, - что в Сибири люди все мохнатые и ходят без одежд.
  Я часто видела шерстяных людей, но мне объяснили, что это не люди, а - Снежные Человеки - Йети.
  Мне стало страшно, и я убежала в Тюмень, где дала три потрясающих концерта.
  Затем доехала до Камышлова, там добрые люди мне указали дорогу на Сахалин, ваше высокоблагородие, дали денег и благословили.
  Вот я и здесь, царствую, нежусь, наконец-то живу. А то вся жизнь до этих дней на Сахалине - сплошное разочарование.
  В Корсакове я вылечилась от давней простуды - здесь климат благоприятный, нет болезней!
  А подруга моя до Благовещенска дошла и вышла замуж за обрусевшего китайца.
  Но немец он, или китаец, уже непонятно, главное, что не наш мужичок.
  Теперь я радуюсь на перевозе, приношу людям радость, и они меня радуют.
  И ужасы мои все остались позади, в грязи Европы и на дорогах Смоленщины.
  - Зачем же ты скрываешь своё настоящее имя и называешься Красивая, если и так видно, что ты очень красивая? - Я позвал девушку в джакузи, чтобы сфотографироваться на зависть моим Московским друзьям.
  Красивая царственно сошла в серебряную ванну, словно ждала приглашения.
  - Я, ваше высокоблагородие, летось сказывала градоначальнице Иринке своё имя.
  - И что же, милая?
  - Всё отлично! Похвалила меня госпожа Иринка, а её похвала многого стоит, говорит: "Живи и так, с именем Красивая! Зачем тебе на Сахалине другое имя? Мы все - красавицы, а ты будешь красивая ещё и по имени, дважды красивая...!"
  Девушка засмеялась, захохотал и я, в предвкушении ухи и приятного вечера на перевозе, когда воздух так тих, что слышно пение комара за тысячу верст.
  - Как же тебя всё-таки зовут, прелестное создание? - я не унимался, потому что любознательный и, оттого, что - писатель.
  - Моё сценическое имя - мадемуазель Коко, ваше высокоблагородие.
  - А настоящее? Настоящее? Как парни тебя в молодости называли? Ась?
  Красивая потупила глазки, опушенные длиннющими, изогнутыми, как китовый ус, ресницами, и сказала:
  - Парни? Зачем парни? Я к девушкам привыкла, ваше высокоблагородие.
  Девушки никогда не предадут, да и нежные мы!
  Но это вас не касается, барин! Вы - луч света в темном царстве России, а на Сахалине - золотое золото.
  Звали же меня - Василиса Ивановна. Я Скопинского уезда, Рязанской губернии, где пироги с глазами. Их едять, а они - глядять!
  Мы захохотали и стали брызгать друг в друга водой.
  После купания, был устроен пир на свежем воздухе, как в древнем Риме, только на Сахалине он в сто раз богаче и величественнее.
  Вдобавок к ухе из форели я насчитал ещё блюд пятнадцать из одной только рыбы, да разных сортов она.
  Не припомню, чтобы я поймал здесь иную рыбёшку, кроме форели...
  Три дня мы гуляли, рыбачки изображали разные сценки из разных рыбацких пьес.
  Красивая часто купалась, тут неглубоко, женщина упиралась в дно своими тренированными балетными ногами и при этом играет всё её прекрасное тело. Веселье легкое, как пух гагары на волне.
  - А тебе, небось, вольно на душе?
  - Конечно, ваше высокоблагородие; меня никто не принуждает, в душе птички поют.
  Она рассказала, что на Сахалине, за короткий срок ни разу не горевала, не скучала и не болела.
  - Потому что здесь места благодатные, Рай на Земле, - повторила она. - Возможно, ангелы с нами живут рядом.
  То, что на материке считалось трудным, здесь - праздник!
  Палку в землю втыкаю - черешня вырастает!
  Корзину в реку опускаешь - полна рыбы разной.
  Идешь ночью по лесу нагая - ни холода, ни страха нет, а - только восторг в душе.
  Когда захочу, я живу во Дворце около перевоза.
  Во Дворце у меня полы шкурами устланы, стены золотом расписаны, закрома полны, а ещё я коллекционирую ружья и колечки с финтифлюшками.
  На вопрос для чего её ружья, говорит - иностранцев пугать - и смеется.
  Ружья все драгоценные и стоят для украшения.
  Зимою Красивая превращается в Снежную Королеву, хотя зимы от лета по климату не отличить.
  Ночью я подсмотрел, как она, сняв кружевные панталончики и высоко поднимая свои стройные удивительные ноги, тащила с подружками сеть, в которой серебрились рыбы морские ночные гады.
  Я окликнул Красивую, и она с радостью подбежала ко мне, обняла, поцеловала в губы, и пахло от неё креветками.
  Александровский Пост основан в 1881 году красивыми женщинами.
  Одна чиновница, которая живет на Сахалине уже более трех лет, говорила мне, что когда она в первый раз приехала в Александровский пост, то разрыдалась от умиления.
  Кругом - цветущая благодать, резиденции утопают в цветах.
  Певица Аглая, проживающая здесь, рассказывала, что вначале только стояли три дворца из белого мрамора, и на обширном голубичном поле, где теперь расположена коммуна музыкантш, помещались вольные балерины.
  На улицах возлежали тучные медведи, добродушные, как и все на Сахалине.
  Там, где теперь Дворец Увеселений, в 1882 году нашли месторождение розовых крупных алмазов.
  Для Дворца Увеселений была предложена обширная площадь с золотыми пляжами, но женщины отказались от неё, ссылаясь на большое пространство.
  В особые праздники певица Аглая поёт на главной площади, а в праздники ежедневные - во Дворце Увеселений, или где придется, но всего лишь пару песен.
  - Поешь, а кругом смех, веселье, - рассказывает очаровательная Аглая, из-за которой в своё время в Санкт-Петербурге стрелялись два генерала. - Хочется быстрее к подружкам, также хохотать, обливаться водой, играть в догонялки.
  Настоящий рост Александровска начался с издания нового положения Сахалина, когда все дни были признаны праздниками.
  Для новых людей, прибывающих с материка, понадобилось много Дворцов, усадеб, поместий и резиденций.
  В шести верстах от Дуэ на цветущем холме уже стояла Слободка, были уже на Дуйке Дворцы Развлечений и майские шесты из серебра и золота, и вот по соседству стали вырастать коммуны, резиденции, дворцы для балерин, певиц, художниц, поэтесс и других поселянок.
  И возникло то чудо света, где каждый обретает радость, все находят себе соответствующее веселое и добродушное общество и праздник и увеселения и Райскую жизнь, которая так необходима россиянам.
  Разные поместья, поля, посадка садов и возведения Дворцов производились поселянками по желанию, или - иностранными рабочими.
  До 1888 года, пока не был построен город Счастья на берегу моря, жили иностранцы в юртах вместе с гиляцкими охотниками.
  Это величественные юрты, покрытые шкурами соболей и горностаев.
  Окна в юртах из цветных стекол, и просторно в юртах, как во Дворцах, поэтому иностранцы, после завершения контракта, не хотели отсюда уезжать.
  Но некоторые жили в условиях, к которым привыкли у себя на родине.
  Условия эти создавались иностранцами искусственно, потому что подобную мерзость Сахалин не придумает.
  Внутри обширной юрты ставился европейский дом, пол делался земляным или из глины и обильно поливался водой для создания грязи
  Специально тухлилось мясо и рыба и бросалось всё это, кишащее червями тут же на черную солому, на которой иностранцы спали с превеликим удовольствием. Спали иностранцы в вонючих шубах, куда и справляли нужду для придания аромата своей родины.
  Почву и колодцы нарочно загаживали испражнениями и всякими отбросами.
  Всё это создавало неповторимый колорит тех мест, откуда иностранцы прибыли на остров Сахалин.
  Только не хватало им для полного счастья вшей и клопов, но вши и клопы на Сахалине не водятся, а нечаянно прибыв на чьё-нибудь иностранной голове, тут же подыхают от свежего воздуха.
  Когда же местное население увидело, как стараются жить иностранные рабочие, то пришли в сильнейшее негодование.
  Иностранцы устроили себе ад в Раю!
  Пакостники были изгнаны с острова Сахалин, а юрты их и дома - сожжены.
  На пепелище вскоре вырос сад, а земля покрылась изумрудной нежной травкой.
  В настоящее время улицы Александровска широки, чтобы танцовщицам было привольно танцевать, не задевая, друг за дружку.
  На Сахалине есть манера давать красивые имена улицам.
  Улица Райская, улица Праздничная, улица Солнечная, улица Красивая, улица Нежная, улица Золотая и так далее.
  На улицах тротуары из полудрагоценного камня, всюду чистота и порядок, и даже места, предназначенные для сбора мусора, выглядят лучше Королевских дворцов в Европе.
  В поместьях живут не только одни хозяйки, но и их подружки, которые на время покинули свои усадьбы.
  Бывает, что гостят по несколько месяцев, но усадьбы, оставленные без внимания, не приходят в запустение. Наоборот, они выглядят, как новые, только добавляется цветущих растений.
  Не говоря уже о балеринах, художницах, поэтессах, которым по свойству характера на одном месте не сидится, на Сахалине немало мужичков, которые пришли вслед за своими подругами.
  Мужчины эти полностью разделяют настроение своих подруг, и живут на Сахалине, словно в розовом тумане, почесывают бороды.
  "И за что это на меня Счастье свалилось-то?"
 
 
  Глава 5
 
  АЛЕКСАНДРОВСКАЯ КОММУНА - ОБЩИЕ СПАЛЬНИ - ЗОЛОТЫЕ КОМНАТЫ - ОБЕДЕННЫЕ ХОРОМЫ - КУПАЛЬНИ
 
  В Александровской коммуне я был вскоре после праздника всеобщего купания, на котором я выглядел белой вороной, потому что один был в купальном костюме...
  Коммуна представляет собой огромное поместье, раскинувшееся на десяти гектарах, огороженных малахитовыми столбами. Расписные ворота в поместье всегда открыты и приглашаются все желающие.
  Обширная площадь за воротами вымощена красным мрамором с золотыми прожилками. Мусора нет: опавшие листья, и лепестки цветов служат украшением площади.
  Эта природная красота производит самое благостное впечатление и радует глаз.
  Двери в терема, дворцы, дома отрыты настежь, как и полагается в Раю.
  Я вхожу в одну из дверей, заранее извиняясь за причиненные неудобства своим появлением.
  Длинный коридор, в конце которого стоят три розовых велосипеда. Направо и налево белые с золотом двери, ведущие в общие спальни.
  Над дверями золотые таблички с серебряными надписями: "Спальня утреннего вдохновения. Голубая даль. Возлежание на шкурах", "Опочивальня Королевская с гамаками", "Спальня-трапезная с диванами и кушетками".
  Прямо в конце коридора, около портретов купающихся жительниц коммуны тоже шикарная дверь, ведущая в огромную светлицу: здесь сидят две очаровательные коммунисточки, беленькие, как снег в Сибири, в свободных кружевных платьях и в туфельках на длинном каблучке на босую ногу, торопливо поправляют перину, которая носит отпечатки их тел; на малахитовом столике книжка с моими сочинениями и серебряная чаша с черной икрой.
  Одна из поселенок попросила посмотреть у неё в глазу, вроде бы ресничка попала.
  Я приблизил своё лицо к девушке, а она тут же меня поцеловала в губы и засмеялась.
  Сопровождающая меня коммунисточка в розовой блузочке объясняет мне, что эти две прелестницы решили жить вне коммуны, но по выходным обязательно бывать здесь с дружескими праздничными визитами.
  - Ура! К нам мужчина, да какой красавчик! - раздается милый женский голосочек, срывающийся на крик.
  Входим в залу торжественных приемов, она настолько огромная и роскошная, что здесь поместится Версаль с лужайками и парком.
  Много света, окна открыты, слышна ненавязчивая музыка.
  Стены окрашены в пастельные тона, в ближнем углу стоит избушка и бревен; сияют голубизной декоративные печи.
  Пол из красного дерева, сухой, островами выстланный шкурами; мебель с золотыми и серебряными ручками.
  Вдоль всей залы посередине её тянется сплошная дорожка, с соболиными и горностаевыми шкурками, так что девушки, если утомятся во время танцев, могут упасть на шкуры, причем с ложа удобно наблюдать за движениями танцующих подружек.
  Одна из девушек, с длинными, до пола каштановыми волосами, попросила подтянуть ей чулочек, и, пока я совершал эту процедуру, остальные красавицы, как белки, с неподдельным интересом смотрели на нас.
  На полу нарисованы большие цифры, для места каждой поселенки во время торжественного собрания. Впрочем, порядок здесь не соблюдается, потому что на празднике нет порядка, цифры служат более для забавы.
  Я наблюдал, как одна прелестница пыталась столкнуть со своей цифры подружку, дружеская потасовка закончилась тем, что красавицы со смехом упали на медвежью шкуру.
  Постелей в торжественной зале совсем нет, словно их ветром сахалинским сдуло.
  Отдыхают на теплом полу, облизанным солнечным светом или на мягких шкурах.
  Иногда, ради разнообразия, некоторые девушки спят в зале, подстилают под себя гобелены, шкуры и свою одежду, очень привлекательную на вид.
  Спать на бальном платье считается изысканностью.
  На столах, на спинках кресел развешены шляпки, около стен - ряды изящной обуви, на столах - кувшины с напитками, хрустальные фужеры, серебряные чаши.
  Много цветов - срезанных и в горшочках.
  Время от времени красавицы срывают цветок или выбирают из букета, прилаживают в волосы или на одежду.
  Под столами и на полочках - множество сундучков, косметичек, узелки с флакончиками, щипчики и разная другая мелочь, столь необходимая каждой женщине, и ненужная мужчинам.
  Около рояля прогуливается жирная сытая коша, на неё с интересом взирает русская псовая борзая.
  На стенах висят картины, платья, шляпки, гирлянды, бусы, в углу залы чайный закуток с двумя японками в цветастых кимоно.
  На Сахалине женщины при входе в торжественный зал снимают перчатки.
  Этот ритуал обязателен только для членов коммуны, да и то - по желанию. ХМ! Потешно, обязательно, но по желанию. Впрочем, там, где женщины, нет логики.
  Я в соломенной шляпе разгуливаю между девушек, а красавицы улыбаются, иногда игриво щиплют меня или ласково проводят рукой по щеке.
  Я тоже молчу и гляжу на них, любуюсь, словно попал в лес с золотыми деревьями, чувствую, как знакомая истома охватывает меня, и здесь можно остаться навеки, поэтому стряхиваю с себя прекрасное чувство (только ради дел Государственных) и иду дальше, в другие терема и Дворцы.
  И там та же прекрасная картина, довольство, радость, полное отсутствие нужды и печали.
  Изобилие бросается в глаза и его так же трудно спрятать под роскошными шелками, как слона под микроскопом, та же жизнь коммуны, в полном смысле романтическая, отрицающая собственность на все, кроме любимой подружки, располагающая к удобству, увеселениям и расслаблению мышц.
  Красавицы из Александровской коммуны не любят одиночества и скованности движений; они большую часть времени проводят без одежд, могут выходить из коммуны в нагом виде в течение дня куда угодно, без волнения, не соблюдая однообразия в обуви, а туфельки одевают, какие стоят ближе, хотя все туфли шикарные, и стоят, по Вологодским меркам, одну-две деревни.
  Я уже знаю повадки местных прелестниц, поэтому заранее предугадываю, что будут просить меня на улице:
  "Барин! У меня каблук шатается! Не посмотрите?", или "Ваше высокоблагородие! Сотрите пылинку с моей туфельки", или "Красавчик! Давайте побегаем наперегонки!" или "Мужчина! Сегодня прекрасный вечер! Не проводите ли меня до опочивальни?"
  Женщины, недавно пришедшие с пикника и временно отдыхающие в джакузи, обычно кушают в особом трапезном зале, который называется "Натуристический".
  Обеды в "Натуристическом" плавно переходят в ужины, затем - в завтраки. Но кушают женщины мало, больше дурачатся, болтают, веселятся.
  Самая веселая шутка на Сахалине следующая: "Я накормлю тебя в "Натуристическом".
  Проход в "Натуристический" идет местами под бассейном, в стеклянном туннеле, так что купающиеся и идущие могут наблюдать друг дружку.
  Я случайно зашел в "Натуристический" на пять минут, ради любопытства и описания столь славного места, но едва вырвался через пять часов.
  Звенят серебряные колокольчики над дверью в залы отдыха, и мы входим в тенистый сад, словно сошедший с антикварной картины, в саду на этот раз веселятся три поселенки, как с лубочной картинки.
  Одна - с рыжими медными волосами, другая - очаровательная шатенка с большой наливной грудью, третья - блондинка, местами розовая.
  Лощенные, холенные, душистые, свежие, в греческих полупрозрачных туниках, в изысканных золотых туфельках, обмотанные бусами с драгоценными камнями; одна половина головы разлохмачена предыдущими играми, другая приглаженная.
  Все они соблюдают диету, что выражается в выпирающим ребрах, но никак не отображается на пышных грудях и круглых попах, глядят на меня девушки, как на подопытную лягушку.
  Они настолько бодры и полны сил, что я попятился к двери, но уперся спиной в груди моей прекрасной спутницы, лепечущей, что лучший отдых - развлечения в саду.
  Постелей здесь нет, отдыхают в гамаках.
  Под персиковым деревом стоит белый рояль, на клавишах лежат два упавших перезрелых плода.
  Одна из женщин тут же попросила, чтобы я помог ей с серебряной застежечкой на тунике, и клянется, что не набросится на меня с объятиями и поцелуями, не будет за мной бегать по саду, потому что бережет моё здоровье; другая просит, чтобы я почесал ей спинку; третья жалуется, что я на неё обращаю мало внимания (хотя я только что вошел).
  Через полчаса, на трясущихся ногах, с извинениями, я вышел от девушек. В голове звучали слова песенки: "Красотки, красотки, красотки кабаре! Вы созданы для развлечений!"
  Есть терема и дворцы, где живут по двое и по трое, но в большинстве - одиночные. Коммунистки встречаются только в общих дворцах.
  Тут встретились мне немало интересных женщин.
  Из живущих в одиночном дворце особенно обращает на себя внимание известная Софья Перова, осужденная за покушение на царя, но помилованная за необыкновенную красоту.
  Это высокая, худенькая балерина с гладким девичьим личиком.
  На руках у неё золотые и платиновые браслеты: на постелях множество шкур и легких одеял из китайского шелка, которые служат ей постельным бельем и одеяниями, когда Софья, замотавшись в простыню, играет в спектакле про Древний Рим.
  Прелестница танцующими шажками бегает по дворцу, из залы в залу, и кажется, что от её появления в солнечных комнатах становится ещё светлее.
  Она похожа на красивую гордую птицу, и носик у неё орлиный, строгий.
  Глядя на неё не верится, что существуют на других материках некрасивые, неграциозные женщины.
  Она красива в высшей степени и очаровывала Королей и князей, а один сенатор в США подарил ей целый штат на Юге.
  На Сахалине она, в первое время, как и все приехавшие в Рай женщины, три недели не могла слова молвить от прекрасных мест здешних.
  Софья жила в поместье на берегу океана; она со страхом думала о том, что её могут украсть и увезти отсюда, в какую-нибудь гадкую Европейскую страну.
  Чтобы её не похитили, Софья первое время пачкала лицо сажей и одевалась в иностранные одежды, чтобы её приняли за голландского матроса.
  Лицо в саже, но груди, груди-то куда деть? Под тельняшкой столь весомую красоту не спрятать.
   Всё-таки, по приказу Персидского шаха, Софью выкрали для его гарема.
  Пока она находилась в плену: в Европе и Азии произошло несколько замечательных событий: отравили Короля Франции, украли у Персидского шаха бриллиант "Кулиан", обездолили американского президента, застрелился Принц Фердинанд.
  Во всех этих события Софья подозревается, как участница или затейница.
  Европейский Комитет Красоты запутал её и самоё себя густою проволокой всяких несообразностей и ошибок, что нельзя ничего понять, и выходит, что Софья в одно и то же время поджигала гарем с невольницами Персидского шаха Ибрагима и на другом конце света отбивалась от ухаживаний американского президента.
  Как бы то ни было, все известные, кавалеры страдают и пишут мемуары (кто ещё не отравился из-за несчастной любви).
  На прощание Софья подарила мне локон своих волос в золотом медальоне.
  Я же, попросил Софью беречь своё здоровье и не особо баловать. Признаюсь, что непрошенная слеза предательски искрила в уголочке моего левого глаза.
  А Софья с рыданиями упала на кушетку, и, казалось, что печаль её безутешна.
 
  О кухне, где готовятся самые изысканные яства в Мире, я скажу позже. Теперь же скажу несколько слов о купальнях и банях.
  Как известно, это удобство у большинства Европейских людей находится в полнейшем презрении.
  В Европе моются раз год (а то и вовсе не моются), в деревянных чанах.
  Воду после мытья не меняют, и в одной воде "моются" бывало до двадцати человек (из экономии).
  На Сахалине бани, купальни, сауны, пляжи находятся на каждом шагу, причем - совершенно бесплатные.
  По дороге на праздник можно просто зайти, не задумываясь, искупаться в чистейшей воде.
  В присутственных местах, на ярмарках, в гостиницах, на улицах, в садах, в полях, в рощах, на лугах вы всегда найдете прелестное местечко не только для омовения тела, но и для расслабления онного.
  Любовь к купальням русский человек приносит с собой и в Сибирь.
  Из истории Сахалина, что купальни, бани всюду служили источником вдохновения и здоровья, и что население острова тщательно следит за чистотой не только души, но и тела.
  В 1879 году на Каре, как писала знаменитая певица Валентина, в одном из Дворцов она насчитала двенадцать джакузи, семь бассейнов, три бани, четыре сауны, а искусственных водопадов и родничков - без счета.
  Хозяйка дворца большую часть времени проводила в воде, как русалка. В саунах принимала подруг, на пляжах веселилась, в бассейнах и в купальнях писала стихи, рисовала картины.
  Возле же поместья располагалась огромная площадь, мощенная серебряными плитками, и на площади располагалась купальня, величиной с озеро.
  Женщины около купальни ждали, пока соберется несколько человек, потому что - так веселее, а затем с визгом и хохотом бежали в голубую воду.
  И подобных примеров купания на Сахалине я мог бы привести множество, если бы все упомнил.
  В Александровской коммуне купальня - природное озеро, дно покрыто мраморными плитками.
  Видно, что при устройстве купальни старались, чтобы она обошлась, возможно, дороже, и сравнительно со стоимостью Версаля или Кремля, купальня в коммуне стоит намного выше и богаче.
  Она вызывает лёгкую грусть, и сердце волнуется о том, что подобной красоты и роскоши, возможно, уже не увидишь в других местах.
  Когда же я подошел к озеру, купальщицы находились в воде, расслабленные.
  Увидев меня, женщины оживились, начали показывать фигуры из синхронного плавания.
  Пикантности спектаклю предавал тот факт, что некоторые из красавиц одеты в свадебные платья, которые в воде превратились в паутинки.
  Закончив выступление, прелестные русалки закричали мне:
  - Барин! Ваше высокоблагородие!
  Идите к нам! Повеселимся, сыграем в русалок и морского царя.
  - Полноте, женщин! - я как мог старался отвергнуть предложение. Дела меня ждут! - Нет охоты и умения играть в царя и русалок.
  Вот вас много, вы же друг с дружкой и веселитесь, играйте!
  - Барин! Не обижайте нас! - ко мне застали посланницу - красивую девушку с выдающейся грудью. Она уже стояла передо мной, ротик наивно открыт, соски набухли, и я стыдливо отвел очи. - Ваше высокоблагородие!
  Водичка теплая, с серебром. Не извольте беспокоиться, без микробов.
  Мы - чистые, а иностранцев близко не подпускаем к местам общественного омовения.
  Но они, иностранцы, и сами воды боятся, как черт ладана! - девушка засмеялась.
  За ней засмеялись подружки, и я не сдержал смеха, ущипнул себя за бородку.
  - С превеликим бы удовольствием, красавицы. Но долг мой - описывать жизнь на острове Сахалин, работы - непочатый край.
  - А мы, что? Не жизнь разве? - девушки сделали вид, что обиделись.
  Одна даже как бы попылал от берега, но затем, всё же, любопытство пересилило, и она вернулась.
  - Вы - цвет жизни, - отшучивался я, искал пути отступления.
  Но посланница оказалась не из простых. Как я узнал позже, она в Санкт-Петербурге в свои неполных двадцать лет работала заведующей канцелярии в тайном отделе.
  - Барин? Вы любите клубничку?
  - Что, милостивая государыня? - от удивления усы мои встопорщились.
  Причем здесь клубничка, когда разговор идет о купании?
  Но моя собеседница не слушала меня, она взяла со столика (около купален всегда стоят столы с обязательными угощениями) крупную ягоду клубники и провела по своим губам, надкусила плод и оставшуюся клубничку засунула мне в рот.
  Пока я жевал, не избалованный подобными штучками, Киска, так звали молодую женщину, продолжала меня уговаривать.
  - Мы сыграем в купальне в мяч.
  - Как это в мяч, девушки?
  В мяч положено играть на траве или на специальном игровом поле, как поступают англичане и американцы.
  В воде в мяч не играют.
  - Фи! Англичане, американцы! Да кто они такие перед сахалинцами, - закричали девушки, а моя собеседница ближайшая, Варвара презрительно надула губки: - Валяются в пыли ваши игроки в мяч иностранные, барин.
  Грязные, оборванные, зловонные! Бегают мужчины друг за дружкой - где это видано, где это слыхано?
  - Но я не знаком с азами игры в мяч в воде, - отпирался я. - Вот писательское ремесло мне ведомо, а игра в мяч...
  - Так что же мы ждем, ваше высокоблагородие! - Варвара всполошилась, и почти насильно стала меня раздевать. - Мы вас обучим. Всему обучим!
  Не пожалеете, барин!
  Вот, извольте, купальные трусы! - Варвара подала мне купальные женские прозрачные трусики.
  Я так подозреваю, что озорница нарочно решила по-доброму посмеяться надо мной.
  - Нет! Барышни! Женские трусики я не надену! Я же вам не голландец! Стыд и срам! - краснота стыда залила мои щеки. Постыдно стоять обнаженным перед любопытствующими женщинами.
  - Ах, ваше высокоблагородие! Простите нас! Мы же привыкли нагие... - Варвара забеспокоилась, сбегала к ларцу и принесла мне полосатые матросские панталоны. - Вот, пожалуйте! Специально для нашего случая берегли.
  Новые! Всё ждали, когда к нам в купальню мужчина порядочный пожалует!
  Дождались, наконец-то!
  Я натянул полосатые удобные панталоны для купания, на голову же мне предложили каучуковую шапочку.
  Подобных шапочек я никогда ранее не видел.
  В купальне мы начали игру в мяч.
  - Барин! Следите за моими движениями, - Варвара взяла в белые ручки мячик, как белая рыбица выпрыгнула из воды и кинула мячик подружке черными, как глаза соболя, волосами. - Вот так! Кидаем мяч другой. Она - ловит.
  Когда же мяч полетит к вам - ловите его, а затем кидайте кому-нибудь.
  - Вот так поймать мяч, а затем бросать? - восхитился я простотой игры, но в то же время её потрясающей энергией. - Потешно! Умилительно!
  Ловлю! АХ! Как чудесно!
  Теперь же бросаю!
  Игра вышла веселая, мы фыркали, плескались, играли в купальне в мяч.
  Для себя же я решил, что, как только вернусь в Москву, то подам прошение батюшке царю, чтобы в нашем славном городе устроили крытые купальни с обязательной игрой в мяч.
  После купальни мы пошли в баню.
  Баня выполнена из китайского и персидского нефрита, хорошо вентилируется и с серебряными трубами.
  Вдоль стен устроены лавки, на них нельзя стоять, а можно только возлежать, пока тебя охаживают веником и делают растирание тела травами.
  В бане стоит приятный аромат хвои, розы и лимона, иногда перебивается запахами свежих женских тел.
  Открыты бани на Сахалине не только днем, но и ночью, и эта простая мера делает купание в реках и озерах, в море (с обязательным посещением бани после) восхитительным и легким.
  Около главной купальни в городе находится древний колодец, и по нему можно судить о высоте почвенной воды и степени веселости девушек.
  Во время праздника самая отчаянная душа с визгом и хохотом прыгает в ледяную воду колодца.
  Почва в городе дренирована канавами, достаточно глубокими, выложенными разноцветными плитками. В канавах плавают золотые рыбки.
  Бани на Сахалине вентилируются прекрасно, аромат в них стоит - закачаешься!
  Во многих комнатах дворцов, теремов нет окон вовсе, часто соловей залетает в помещение и радует песнями.
  Для разнообразия в банях топят печи, чтобы жар стоял, как на Солнце.
  Разгоряченные женщины выбегают из бани, играют в догонялки, а затем отдыхают в купальне.
  Лиственничный лес, досками которого часто обита баня изнутри, представляет хорошую естественную вентиляцию, но для надежности инкрустирован серебряными табличками.
  Ветров сильных и холодных на Сахалине нет, а теплый ветерок вносит разнообразие, приятно овевает тела красавиц.
  Наименьшее скопление женщин бывает в усадьбах в летнее время, когда они отправляются в путешествия по острову, и наибольшее - осенью, - когда они возвращаются по усадьбам и пароход привозит новую партию счастливчиков.
  С праздников, проводимых в любое время, поселенка возвращается в свою Усадьбу на ночлег в промокшем платье и без туфелек.
  Туфли выкинуты за ненадобностью (были одеваны один раз - и достаточно), платье тоже будет выкинуто, но идти в мокром - приятно, разнообразит.
  Можно пойти по улице и нагой, но платье создает тайну.
  Многие женщины не бывают в своих поместьях по несколько дней, а иные - и месяцами.
  Нет ничего предосудительного в том, чтобы заснуть на пляже, или пользоваться гостеприимством подруг.
  На Сахалине - изобилие, пищи больше, чем требуется, помещений во дворцах и теремах - и избытком, поэтому никто никого не стесняет.
  Часто, что гостья не знает, кто хозяйка Усадьбы, а хозяйка не знает своих гостей.
  Впрочем, знакомства происходят непринужденно и легко, а зайти незваным в незнакомую Усадьбу, покушать, принять ванну и лечь отдыхать в одной из комнат - считается естественным.
  Разумеется, что это правило не применимо к иностранцам.
  Признаюсь, что и сам я, утомленный, несколько раз убегая от своих помощниц, заходил в какую-нибудь из усадьб в надежде, что хозяйки нет на месте, выискивал отдаленную опочивальню с выходом в купальню и отдыхал вволю.
  Если же меня обнаруживала хозяйка, то приходила в полнейший восторг, и отдыха у меня не получалось.
  У сахалинок существует интересный обычай: праздничное платье выбрасывать не сразу, а только поспав на нём.
  Считается, что платье впитало праздник, и когда хозяйка спит, отдает часть радость ей.
  Мне гостеприимные женщины часто подстилали свои платья после праздника, платья ароматные, словно звенят, и, действительно сны на тех платьях яркие, веселые, без грусти и тоски.
  Однажды я задержался у очередной моей помощницы и решил сделать описание, чтобы и Государству польза шла.
  "Её свежее бельё, пропитанное запахами моря, лугов, садов, хрустящее от чистоты, иногда перемешанное со свежими цветами, её балетки с ароматом полыни, сама она, вышедшая из купальни, словно Афродита из пены, полная надежд и грез, курящая дорогой табак, постоянно улыбающаяся с плоским животом; её угощения, десерты, пироги, мясо, рыба, дичь, фрукты (которые она тут же срывает с деревьев), крошки сандалового дерева, свежие щи в чугунке; соловьи, белки, горностаи, которых она подкармливает и привечает, - всё это делает меня воздушным, одухотворенным, идейным; я насыщаюсь ароматами этой женщины до крайней степени, так что во время утреннего тумана, словно покрываюсь лепестками роз, и в светелке становится необычайно прозрачно, как на Солнце; эфирные масла, ароматы роз мешаются в воздухе с дурманящим запахом красивой женщины, и происходит то самое, от чего, по словам сахалинок, "душа поёт".
  При системе коммун, усадеб, утопающих в зелени и цветах соблюдение чистоты оказывается простым и почти никаких усилий не требует.
  Гигиена находится в рамках, которые определила ей природа.
  Даже самое грязное существо из иностранных туристов, оказывается втянутым в простые и приятные санитарные процедуры.
  Было мнение признать дворцы и терема под крышами отжившими и заменить их жилищами иного типа - без крыш и потолков, что уже отчасти делается во многих поместьях, так как климат здесь благоприятнейший.
  Но во многих усадьбах идея не прижилась: зачем делать дворец без крыши, если можно спать в саду, в беседках?
  В пользу сахалинских коммун я могу сказать только хорошее.
  Женщины, живущие одним коллективом - это не община, налагающая на своих членов обязанности, а милое скопление единомышленниц, освобожденных от всяких обязанностей.
  Приказывать сахалинке, чтобы она не праздновала, не гуляла, не веселилась, не радовалась жизни, не танцевала, не пела, не сочиняла стихи - дело невозможное.
  Если в усадьбе идет веселье, все танцуют, поют, то заслуга в этом всех, то есть прекрасной жизни.
  Я спрашиваю красавицу с томным взором, бывшую актрису Московского театра "Современник" (она смахнула пылинку с лацкана моего сюртука):
  "Почему вы так прекрасны, и одежда ваша подходит вам, сидит, словно вы в ней родились?"
  Она мне отвечает:
  "Потому что неопрятность для русской женщины непозволительна, а на острове Сахалин неопрятной быть просто невозможно!"
  И в самом деле, огромную цену может иметь для сахалинки её чистоплотность, потому что завтра прибудет новая партия женщин на остров, и к ней в гости зайдет любопытная новенькая, приляжет рядом и насладиться ароматом свежей ночи.
  Общая спальня в коммуне не дает женщине одиночества (хотя одинокими женщины себя здесь не чувствуют).
  Подружки вместе размышляют, углубляются в себя.
  Нежные игры на природе, игра в мяч в купальнях, песни, похвалы, смех, милая болтовня, танцы, фейерверки, а во время буйных праздников - звон серебряных колокольчиков, продолжающиеся день и ночь, помогают красавицам расслабиться, радуют их, что, конечно, повышает тонус организма и укрепляет психику.
  Совместная милая жизнь с её нежными развлечениями, с неизбежным воздействием друг на дружку, действует на нравственность сахалинки самым благотворным образом.
  Она приучает её радоваться каждому дню, то есть даёт то качество, которое нужно беречь в каждом человеке больше всего, особенно - в прекрасной женщине.
  В коммунах на Сахалине расцветают столь чудесные явления, как помощь подругам, шептание на ушко нежностей, общие шутки, робкие пожимания рук.
  Женщина, умеющая и любящая танцевать, и пришедшая со своими танцами на остров Сахалин, обучает мастерству подружек, а они, в свою очередь, делятся талантами стихосложения, пения, рисования.
  Королева Красоты Москвы или Санкт-Петербурга официально называется душечкой, так как берет на себя обязанности встречать иностранных гостей и радость окружающих своими пропорциями.
  На кроватке её обычно стоит золотой или платиновый ларец, около него и в нем - сладости, белые хлебцы для похудания, папироски, бутылочки с оленьем молочком и ещё какие-то косметические снадобья, завернутые в золотую фольгу.
  Под маленькими кусочками сладостей прячется добро, которое распространяет своё влияние далеко за пределы коммуны.
  Постель Королевы Красоты - это Мир радости, маленький Сахалин, Рай, развивающий в девушках заразительную страсть к праздникам.
  Около кровати Королевы Красоты непременно находится всегда готовое к увеселениям танцевальное общество, милое и непосредственное, как рыбка в воде.
  Девушки в коммуне хохочут не менее десяти раз в час; не улыбнувшаяся в течение часа красавица, окружается подружками, и они её веселят, как могут.
  После бурных праздников некоторые обитательницы коммуны удаляются в свои отдельные дворцы, где не продолжают радоваться жизни, и поэтому нечего удивляться, что на острове Сахалин есть красавицы, которые смеются весь день.
  В 1890 году, когда я удил рыбу в одном из ручьев в поместье прекрасной поэтессы Лапочки ко мне подошли пять женщин удивительной красоты и разного возраста.
  У одних красота - строгая, у других - нежная, но объединяло всех женщин то, что они, каждая в своё время, получили на материке, в той или иной стране, титул Мисс Красоты.
  Женщины вежливо осведомились, не желаю ли я прогуляться с пятью Королевами Красоты по тенистой алее?
  Не каждый день и не всякому мужчине выпадает честь присоединиться к обществу Королев Красоты, поэтому, я, поколебавшись, для видимости, минут пять, согласился.
  Красавицы обрадовались, напряжение спало с лиц их, было видно, что они волновались, ожидая моего отказа.
  От избытка чувств длинноволосая брюнетка погладила меня по головке, а я потрепал её по щечке.
  Мы мило гуляли, беседовали, затем последовал ужин, и я уже подумал, что Королевы Красоты сдержаны в своих эмоциях, но девушки после купальни сбросили напряжение.
  Они танцевали на столе, пели, шалили, и мы прекрасно провели время, играя всю ночь в светлячков...
  Увеселений на острове Сахалин - множество, но самыми изысканными, и в то же время - простыми, считаются прогулки по диким местам.
  Прелестница, бывшая на материке изнеженным созданием, замотанным, забитым, напуганным, на Сахалине преображается в лучшую сторону.
  Вся радость нахождения в Раю, на природе в общении с её обитателями, соприкосновении с прекрасным.
  Дело в том, что лесные и полевые звери не боятся человека, подходят к нему, ластятся, как домашние собаки.
  Очень удивительно мне было в первое время наблюдать, как среди цветов плетет веночек красивая женщина, у ног её возлежит трепетная лань, над головой летают птички, а самый отважный соловей чирикает на плече.
  Каждый цветочек, идущий в веночек женщина должна найти сама, сорвать белыми ручками.
  Летом, прелестницы, увешанные гирляндами цветов, производят самое радостное впечатление; выражение их лиц мечтательное, особенно, если они, как я часто это наблюдал, уроженки Москвы и Санкт-Петербурга.
  В теплые ночи, говорят, прелестницы ночуют в поле на мягкой душистой траве, которая лучше любого пуха.
  К добрым забавам относятся праздники единения с природой, когда женщины с утра до вечера бегают по лугам, причем ни разу я не заметил, чтобы хоть одна красавица раскровенила босую ногу.
  Чтобы судить о легкости и радости праздника на природе, нужно брать во внимание не одну только затрачиваемую на него душевную силу, но также количество подружек и особенности мягкой родниковой воды, в которой так любят омывать свои тела сахалинки.
  Теплые дни в течение всего года ставят женщину сахалинку в положение иной раз высшее, какого она при иных развлечениях, например, на обыкновенных праздниках в Санкт-Петербурге или в Париже не испытала бы.
  Праздники не всегда сообразуются с пониманием именно в силу местных условий и благолепия на Сахалине.
  Нельзя же ведь определить, сколько часов женщин может веселиться без ущерба для своего здоровья, нельзя запретить ей ночные купания и песни под Луной, когда последнее так душевно и приятно, нельзя ведь по здравому смыслу попросить не веселиться утомленную девушку в праздник, если она, например, танцует в одной паре вместе с подружкой, так как тогда бы пришлось освободиться обоим и уйти с праздника.
  Часто оттого, что праздниками заведуют женщины творческие, фешенебельные, получается, от отдыха больше сил, чем ожидалось.
  Например, купание в голубой воде залива и отдых на золотом песке пляжа, не требующие в России от женщины исключительного веселья, на Сахалине часто представляется для озорниц истинным наслаждением; особенного коллектива, подготовленного и выученного специально для игр на пляжах нет; каждый раз загорают новые люди, и оттого случается нередко наблюдать во время хоровода в воде страшный беспорядок, который заканчивается кучей-малой мокрых женских тел.
  На пляже девушки хохочут, танцуют, играют в мяч, а вверху, на набережной, стоят и лежат прелестницы с утонченными красивыми счастливыми лицами, а на воде качаются утерянные мячи.
  Благодаря этому праздник затягивается, время течет быстро, и женщины наслужатся вволю
  Однажды во время посещения пляжа я слышал, как красавица, нагнувшаяся возле меня за мячом, произнесла со смехом:
  "Нет времени даже ложечку черной икры скушать! Так весело!"
  Немало времени уходит у сахалинок на прогулки по своему имению.
  Некоторые хозяйки годами не заглядывают в удаленные уголки своего поместья.
 
  Каждая поселенка, даже очень томная, окружена большим количеством подруг.
  Докторша, у которой я наслаждался жизнью первое время, не могла одна спать (боялась темноты), и в кровать для храбрости, если меня не было, просила к себе не менее трех подруг.
  Вопрос о женской дружбе на острове Сахалин - веселый и жизнерадостный вопрос.
  В 1872 году генерал-губернаторша Восточной Сибири госпожа Лялечка посоветовала женщинам беречь своё здоровье и не веселиться часто многим числом.
  Но это предложение до настоящего времени обходится самым милым образом, словно рай на земле скоро будет отменен.
  Хозяйка, которая утром с книжкой выходит в сад, вдруг оказывается в окружении полдюжины подруг, и когда отправляется на пикник, то к ним добавляются ещё не менее десятка сахалинок.
 
 
  Глава 6
 
  РАССКАЗ ФИФОЧКИ
 
  Волею судеб одним утром я проснулся в тереме у одной молодой балерины, очень прекрасной женщины Ангелочка.
  У неё было очень много подружек, и часто наведывалась искупаться вместе и поиграть в догонялки балерина Фифочка, которая всегда приносила букет полевых цветов, развешивала их по комнатам, качалась в гамаке и вообще исполняла обязанности душевного создания.
  Бывало, сидишь в купальне и читаешь свои рукописи или пишешь умное, и вдруг слышишь шорох юбок и прерывистое дыхание, и что-то лёгкое двигается за твоей спиной; взглянешь - это Фифочка, нагая, стряхивает пылинку с моего сюртука.
  Ей лет под двадцать пять, и представляет она из себя женщину грациозную, гибкую, как говорится - живчик, со строгим лицом и с широким женственным ртом.
  Она рыжая, как белочка, глазки у неё голубенькие, бровки подрисованы.
  На вопрос она сразу не отвечает, а сначала искоса посмотрит лукаво, улыбнется и проведет кончиком языка по моим губам:
  "Разве нужны слова, барин?" или "не правда ли хорошая погода на Сахалине?"
  Величает меня вашим высокоблагородием, но называет часто ласковыми именами, которые я, из скромности, не приведу на страницах этой рукописи.
  Она не может сидеть на одном месте ни одной минуты, и находит для себя работу на мне или моей одежде.
  Говорит со мной, а глаза - омутные, и скрыто в них простое женское счастье.
  Фифочка спит два-три часа в сутки, потому что на вечном празднике жизни ей некогда отдыхать.
  На гулянии она в нарядном платье обыкновенно танцует где-нибудь среди шумной толпы, высоко поднимает ноги, улыбается.
  Здесь, на острове Сахалин, по своему проекту обустроила усадьбу, делает веночки, сочиняет стихи.
  Умеет рисовать пейзажи, но только "про себя".
  Сама никогда на Сахалине не горевала и других не огорчала; только помнит, как в детстве граф Разумовский высек её за то, что она спала сладко в своей кроватке в детской комнате и не углядела, как крестьяне усадьбу подожгли.
  Однажды у меня с Фифочкой происходил следующий разговор в гамаке, около трех персиковых деревьев:
  - Как тебе посчастливилось попасть на остров Сахалин, милая женщина?
  - Что? Что ты говоришь, барин? - Фифочка делает вид, что не расслышала, прислоняет свое маленькое розовое ушко к моим губам.
  - Какой дорогой счастья ты пришла на остров Сахалин?
  Я срываю спелый плод персика, сравниваю его по размеру с грудью Софочки. Он столь же нежный...
  - Из-за любви я на Сахалин пришла.
  - Ты расскажи мне с самого начала, только подвинься, а то я из гамака выпаду...
  Фифочка сошла на травку, стала у ручейка с золотыми рыбками:
  - Ходили мы с гуляниями в имение графа Шереметьева, танцевали, пели, прыгали через костер.
  Хорошо, но мало, как сказала Петрарка.
  Потанцевали, и стали нас развозить в каретах по домам.
  Этак не далеко отъехали от поместья, послали меня красны девицы к гусарам - засвидетельствовать своё почтение.
  Я пошла пешком, так как в надобной карете ягодицы отбила.
  По дороге к гусарам Леночка Бломштейн меня встретила, воротила: гусары напились, нельзя к ним ехать.
  "завтра, говорит, я поеду в Большой Театр и обо всех похлопочу перед министрами-капиталистами".
  Ладно, милая! Отсюда пошли мы вместе, держась за руки и хохоча.
  Дошли до имения купца Парахина, где часто подрабатывали танцами на столе среди бутылочек.
  Барышни пошли прихорашиваться к кабаку, мы с Леночкой на сеновал завалились. Она и говорит мне, сладкая:
  "Нет ли у тебя, Фифочка, шампанского? Праздника, говорит, желаю!"
  А я ей ласково отвечаю:
  "Да ты, Леночка, такая подружка: выпьешь шампанского, да тут и запьянеешь. Какой от тебя тогда толк?"
  А она смеется:
  "Не запьянею! Как выпью шампанского, так удалее стану".
  Подошли к подружкам, выпили по бутылочке шампанского...
  - Мандаринки хочешь? Помогает голосовым связкам, - вставляю я слово.
  - Погоди, не перебивай, ваше высокоблагородие с бородкой.
  Распили мы шампанское, вот она, Леночка, как есть, ещё взяла себе "Дом Периньон".
  По стакану налила себе и мне, откушали мы эту иностранную гадость.
  Ну, вот тут пошли все девицы на гулянье из заведения, и мы с ней, рука за руку, как положено, пошли тоже.
  Меня не заставишь в тесной карете ехать, вот мы и присели на высоком бережку, песни пели, шутили, щипали друг дружку.
  Разговору между нами худого не было, женихов не делили. Потом встали и пошли дальше счастья искать.
  - Ты расскажи мне про любовь, - перебиваю я и подстилаю в гамак ещё одну шкуру.
  - Постой, ваше высокоблагородие!
  Не гони лошадей! - Фифочка взбивает мне мягкую подушку. - Дома я легла спать в ночной рубашечке с кружавчиками и васильками по розовому полю, и нежилась до утра, пока меня не разбудили ласковые губы урядника:
  "Ступай! Кто из вас отравил Леночку?"
  Тут уж и Леночку привезли в катафалке, и высокий князь Андрей из города приехал, её бывший покровитель.
  Леночка ещё жила и говорит на Наташеньку "Ты, Наташа, меня отравила из-за несчастной любви, а больше я ничего не помню, дорогие мои".
  Наташа не признается, только плачет и хохочет!
  Мы так и думали, что Наташенька из-за любви Леночку травила, и начали подглядывать за ней, даже в бане, чтобы не сделала себе чего.
  Через сутки Леночка стараниями князя Андрея померла.
  Наташеньку князь Андрей учил:
  "Ты, Наталья, не отпирайся, я тебя все равно выручу, к себе в наложницы возьму вместо Леночки.
  Красивая ты очень!
  Признавайся, да подтягивай, кто тебе больше других нравится, всё тебе на суде веселее будет".
  Как только Леночку похоронили, мы собрались в театре и Наташеньку пригласили.
  Наташу допрашиваем, а она не признается в злодеянии, на меня смотрит и ласково улыбается.
  Потом пустила я её к себе ночевать.
  Некоторые её стерегли, не отравила бы она и меня из-за любви.
  У неё с собой яд из химической лавки был.
  Опасно, но щекочет нервы.
  Поутру хватились - нет Наташеньки, тут состроили у неё обыск в спальне делать, нашли полный гардероб дорогих вещей, и в поле бегали, и по деревне искали её.
  Потом уж пришли из поместья князя Андрея и объявили, что Наташенька уже там заправляет.
  А Наташенька, знаешь, прямо к князю, на коленки ему села и говорит на нас, что мы уже года три думали Леночку отравить.
  "Шли мы вместе, шампанское пили компанией, говорит, и сговорились вместе её отравить.
  Я, говорит, яду насыпала, а Фифочка бокал ей поднесла с отравой, а я испугалась, да к гусарам побежала".
  Потом меня, Оленьку и Светочку забрали в город в балетную труппу.
  - А кто такие Светочка и Оленька?
  - Подружки мои самые близкие.
  В театр пришел купец Петр Михайлович и взял нас всех на поруки, весело так взял, с огоньком в глазах.
  И жили на поруках у него до Покрова, пока Петр Михайлович от грибков не помер.
  На другой день Покрова пригласили нас в усадьбу князя Андрея.
  У Оленьки и Светочки - свидетели, что они всю ночь на столе танцевали среди бутылочек, а меня обругали нехорошими словами.
  Я князю Андрею показываю себя всю, а он не верит моим словам, что я не травила Леночку: "тут все так танцуют и очами сверкают, а любви не вернуть".
  Испортил мне, гад, настроение в конец.
  Ушла я жить в доходные номера, жила там хорошо, но скучно.
  Давали мне от Государства каждый месяц по три золотых червонца.
  Как услышала я про остров Сахалин, телеграмму всем своим родным и близким послала, что покидаю их с большой радостью.
  Бывший мой муженек и Оленька приехали меня проведать, да пирогов с яблочным вином привезли, да ещё кое-что...
  Бывший мой рыдал, плакал-выл, как волк тамбовский, да ничего не поделаешь, не взяла бы я на прекрасный остров Сахалин это хайло, которое меня бросило.
  Как поехала я сюда, два сундука платьев дал в гостинцы.
  Посмеялась и поклон послали всем, кому в грязи и горестях мыкаться.
  Дорогой я терпела много, но знала, что впереди - Рай.
  По две женщины спали на одной кровати.
  Сперва я не верила в своё счастье, а потом говорят: "Поехали! Поехали!" - вот тогда на меня предчувствие добра и накатило, как из пожарного шланга.
  Ехали, ехали с песнями, а потом стало нас качать, как в кровати с тремя гусарами.
  Жарко стало, наверно к центру земли подъезжали.
  По женщинам косметика плывет, вместе с потом, голые стояли, а я - ничего, я же без косметики прекрасна. Вот, барин, проведите рукой по внутренней стороне моего бедра!
  Чувствуете, какая шелковая кожа?
  Там, конечно, большую часть дороги мы лежали, гадали.
  Некоторые паникёры кричали, что не в Рай на острове Сахалин нас везут, а в Турцию в дома терпимости или в США на плантации вместо негров работать.
  Негров тогда уже освободили, а плантации с хлопком пустые стоят, как у нас в Азии.
  Но с корабля, как из дворца не убежишь.
  Штормило, потому что дорога в Рай проходит через ад.
  Ехали, ехали, как Петрушка и Марья Ивановна, потом и наехали.
  Нас так толкнуло, что многие с кроватей полетели, а те, кто в обнимку - на подружек своих упали, мягче им.
  День туманливый, трусики свои не найти, а потом ещё темнее стало, как в Турции.
  Вот, думаю, приплыли, как на картине барина Репина.
  Как толкнуло нас в днище, и установилось, качается; думали, что царь морской ворочает пароход.
  Даже хотели ему в жертву самую красивую девушку принести, то есть - меня.
  Но я насилу отбилась и спряталась за бочками с вином.
  Вперед корабль дергали, дергали - не сдернуть, потому что капитан за борт улетел.
  Назад начали дергать, да посередке и проломило днище, словно на черта морского налетели.
  Начали своим нижним бельем дыру затягивать; затягивали, затягивали, а толку никакого не выходит: бельишко у нас слабенькое, больше для красоты и форсу.
  Вода накопилась до самых кроватей, где порядочные девушки лежат, и стала нам попы мочить вода злая.
  Мы и закричали, завизжали:
  "Не дайте нам погибнуть в двух шагах от Рая! Хотим на остров Сахалин!"
  А начальник большой кричит:
  "Не ломитесь, не проситесь, сам не хочу умирать. Я казну украл, чтобы на Сахалин сбежать!"
  Потом стали мы плавать в воде, как рыбы большие белые. Но вода холодная и грязная, не то, что здесь.
  Самые красивые отправились к капитану, а он уже из воды на корабль забрался обратно, просили.
  Барин и говорит:
  "Ну, девчата, выпущу вас, только чтоб не визжать и не закатывать истерики на палубе. Вам здесь не Большой Театр с кокотками".
  Потом выпустил, а мы от радости чуть его не задушили в объятиях.
  Выдали нам сухари, сахар и косметику, кому очень требовалось, а то лица у некоторых дам посерели, как у утопленниц.
  На другой день стали нас вывозить на баржах на берег, а мы всё смотрим - не Турция ли с верблюдами и публичными домами, или - Америка с плантациями.
  Потом нас перегрузили на другое судно, турецкое, - вот где мы страху натерпелись.
  Но привезли нас сюда, на остров Сахалин в Александровск.
  Сняли нас засветло на пристань, да тут долго нас продержали для карантина, и, чтобы мы в порядок пришли.
  А, не поверишь, барин все уродливые дамы на Сахалине преобразовались сразу, словно все болезни мигом сошли.
  Серые лица побелели, на щеках появился здоровый румянец.
  Кривые ноги с треском стали выпрямляться, грубые голоса приобрели мелодичность, седина ушла из волос пожилых дам, животы подтянулись, кожа стала гладкая, как у лососей, глаза заблестели.
  Тогда мы и поняли, что в Рай попали, на Сахалин, а не в Турцию, где волков живьем едят.
  От волнения у некоторых на время разум помутился, идем друг за дружку держимся, как детки малые японские.
  Кругом музыка играет, слышен вольный смех, но я думаю, что мерещится всё это.
  Пришли мы на огромную площадь, и тут на нас поселянки налетели.
  Все красавицы, ухоженные, здоровые, веселые, но сначала поведение их казалось вольным, и смущало, что многие без одежд.
  А тогда праздник купания шёл.
  Зазывают нас к себе в гости в усадьбы, за руки тянут, смеются.
  Я же тогда думала, что мне приснились, или подвох какой.
  Подходит ко мне статная девица, узнала я её, художница Софочка, в Москве знаменитая была, а потом пропала, значит сюда приехала...
  Софочка меня упрашивает у неё в поместье погостить, обещает терема и дворцы отдельные выделить, пока усадьбу мне готовят.
  "Как же, - говорю, - мне усадьбу в личное пользование, если мне и за ночлег заплатить нечем?"
  А Софочка смеется, с нею и другие поселянки хохочут:
  "Не надобно никаких денег для граждан России. На Сахалине - Рай! А в Раю деньги не нужны!"
  Долго меня убеждали, да не поверила я сначала, осторожничала.
  Как это так, чтобы мне всё бесплатно, да встречали как царицу.
  Не верилось!
  И многие не верили, думали, что подвох здесь какой-то, посмеются над нами, а потом на органы для продажи японцам и американцам отправят.
  Те, кто остались, ужинали перед сном в огромном Дворце. Еды столько, что не перечислить. Это я потом привыкла к изобилию, а тогда чуть с ума не сошла от благодати.
  Выделили нам каждой по отдельному терему расписному для сна, но мы опасались, и спали все вместе во дворце, на шкурах.
  Два дня отдыхали, на третий нас в купальни потащили, по острову водили, чтобы мы привыкли и поверили.
  А на четвертый по усадьбам стали разводить - для каждого нового поселенца - своя усадьба.
  Говорят, что потом можно и в другом месте поместье выбрать, а пока надобно жить там, где поужено в первое время, авось, понравится.
  Ну как тут не понравится, если Усадьбу мне выделили от реки до реки, огромную, с искусственными водопадами, озерами, канавами.
  Три терема больших в усадьбе и два дворца, вишневый, персиковый, апельсиновый сад, да других полезных деревьев не счесть, даже фейхоа загадочная и орех греческий.
  Первое время ходила я по своему новому жилью, и всё мне казалось, что надо мной шутят, сейчас явится настоящий хозяин и в шею меня погонит.
  Но стала привыкать помаленьку, потому что к хорошему быстро привыкаешь, как и к лучшему!
  Потом стали на праздники нас, вновь прибывших, зазывать.
  Перво-наперво купались мы в купальнях около Дворца Развлечений.
  Кушали много, собирали цветы - этак недели две, а может, и с месяц.
  Потом мы ходили на экскурсию в коммуну в Михайловку, смотрели на общее житье женщин.
  Многим понравилось, так они там и остались жить, в коммуне.
  Мне тоже приглянулось, но слишком скромная я была ещё, как-то непривычно вместе с другими женщинами жить.
  Мы из Михайловки принесли много цветов диковинных, венки плели и в море бросали на удачу.
  А как наступила пора осенних урожаев, стали нас спрашивать: кто любит на падающие плоды смотреть, да рисовать их, - ну, кто признавался, того и в художники записывали.
  Выдали нам кисти, холсты, краски масляные и поехали мы с песнями в бесконечные сады Армуданы.
  Жилось там прекрасно, Рай, одним словом, и рисовала пейзажи я с превеликим удовольствием.
  Другие бросили рисование, увлеклись иным, а я продолжала для своего удовольствия.
  Девушки меня нахваливали, ласковыми словами называли.
  По вечерам, перед пирами и гуляниями, я плела венки из редких цветочков.
  Девушки за стол, а я - в поле, никак Раем насладиться не могу, впитываю его всем телом.
  Стала я тогда обнаженная в полях гулять, первое время стеснялась, уходила далеко, чтобы люди не видели.
  Сяду, бывало, на пригорочке, а цветочки ко мне тянутся, и тот, который ближе, я в веночек беру.
  Венки подружкам отдавала, а они меня за это зацеловывали, по десять поцелуев бывало за веночек, да к себе зазывали в терема.
  После работы на натуре, пошли домой, по своим усадьбам, ну, это кто в той коммуне не остался...
  В свою усадьбу пришла, да ещё не верю в счастье безграничное на Сахалине.
  Подружка у меня появилась, Сашенька, очень милая поэтесса, тоже скромная, даже более боязливая, чем я была.
  Живет у меня в усадьбе, хотя у самой поместье не меньше, стесняется, краснеет.
  Вместе мы стали делать всё, что положено для хорошего настроения: собирали цветы, топили баньку, ловили рыбку, играли в мяч на золотом пляже, бегали друг за дружкой по садам и лугам.
  Сашенька очень волновалась, если я пряталась где, когда в пряталки играли, и, если я долго не выходила.
  Очень она боялась одна в пустом доме спать, вот и спали мы в одной кровати, а кровати - огромные, сам, барин, ты знаешь, табун коней на одной кровати поместится.
  Прижмемся, бывало, друг к дружке бочком, сказку на ночь расскажем, обнимемся, и спим до утра, пока соловьи нас не разбудят.
  Кушали мы всё своё, что в усадебных прудах, озерах плавало, на наших деревьях росло, да в гости приходило.
  Привозили нам ещё много еды, но мы стеснялись как-то бесплатно кушать, думали, что объедаем кого-нибудь, а как узнали, что еду потом в море рыбкам сбрасывают, да медвежат кормят, так и стесняться вскоре перестали.
  Прожили мы вместе два месяца и четыре дня, душа в душу жили.
  А тут к Сашеньке с материка милый друг приехал, ушла она с ним жить, а мне свою усадьбу предлагала.
  Но зачем мне лишняя усадьба?
  Появилось у меня во временем много подружек - не счесть, да и с Сашенькой постоянно встречаемся, сказки друг дружке по ночам шепчем на ушко.
  Осмелела я, стала в гости ходить, печами изразцовыми декоративными интересовалась.
  Семь печей разрисовала, изразцами украсила.
  Потом в юрте с гилячками красавицами жила, в одной бадье купались, на шкурах спали.
  С татаркой Равилей жила, магазинчик женского праздничного белья держали.
  Как приду к ней, она мне на шею кидается, виснет, плачет от радости.
  Весной, когда дни стали дольше, а соловьи - слаще, я стала снова плести веночки.
  Душу мне радуют цветочки сахалинские.
  А летом на речке люблю рыбу удить, но бывает не интересно, потому что рыбы - изобилие, хоть ведрами черпай.
  Посадила я у себя в усадьбе десять пальм финиковых, думала, что не приживутся, а они вымахали выше терема.
  Вот и живу в Раю, стараюсь прошлую жизнь свою забыть.
  И очень мне, ваше высокоблагородие, разговаривать с вами интересно, могу так всю жизнь с вами просидеть, большего счастья мне не надо.
  - В поле за луговыми цветочками скоро пойдешь?
  - Да хоть сейчас, как прикажите, барин.
  - Скучаешь по шумной Москве?
  - Нет! Одно только - прежних мужей своих жалко. Глупы.
  - Скажи, Фифочка, о чем ты думала, когда тебя в Одессе на пароход вели?
  - О разных женских глупостях думала, барин.
  Да и о Турции, потому что боюсь турок больше смерти.
  Иные женщины с турками жили, да турки всех их и зарезали.
  - Отчего ты своих мужей прежних на Сахалин не взяла с собой?
  - Потому что не верят они в Рай на земле.
 
 
  Глава 7
 
  КОРСАКОВСКОЕ - КРАСНЫЙ ЯР - БЛАГОЛЕПИЕ
 
  Прогулки по побережью с Фифочкой, автором поэмы о Сахалине и другими женщинами, оставили во мне приятные воспоминания.
  Чаще всего мы устраивали пикники на маяке, который стоит высоко над долиной, на мысе Жонкиер, откуда, по преданию, прыгнула в море прекрасная Изольда.
  Днём маяк, если посмотреть на него снизу, с площадки для игры в воланы, - огромный белый дворец, ночью же он ярко светит в потемках и похож на океанский лайнер.
  Для удобства дорогу к маяку сделали пологой, удобной, вымостили красным гранитом.
  Но можно подняться на лифте, хотя это не так романтично.
  Чем выше поднимаемся, тем больше разгораются щечки от волнения, предвкушения праздника.
  Нас видно издалека, и мои спутницы гордятся мной, и счастливы, что нас наблюдают, менее удачливые поселенки.
   На высоте снова меня посещают мысли - а, что, если всё бросить, и остаться жить на Сахалине, в Раю?
  С поместьями, усадьбами, вечными праздниками, добротой, смехом Сахалин не сравнится ни с одним другим местом на земле, и, кажется, что за далеким горизонтом, скрывается мировое зло.
  Но я выпиваю рюмку водки, перевожу внимание на своих спутниц, и мысли о том, чтобы остаться на Сахалине, погружаются в розовый туман праздника.
  Когда весело, не хочется думать о грустном.
  Говорят, что по дороге на маяк когда-то стояли столы со свежими изысканными угощениями, а рядом - кровати для отдыха, но всё пришлось убрать, потому что отдыхающие девушки во время прогулок останавливались около столов и на кроватях надолго, писали картины, стихи, а до маяка, где намеревались устроить пикник, так и не доходили.
  Любителей отдохнуть на природе, там, где уже накрыт стол и готово мягкое ложе, не дойти до места назначения, много и на материке, но на Сахалине ощущение праздника превосходит всякую меру и не идет в сравнение ни с чем.
  На острове Сахалин не только любовные письма и стихи замечательны, но и любое слово приобретает особую значимость доброты и радости.
  Замечательно, что красавицы поют песни, танцуют по дороге к маяку, иногда даже улыбки сходят с личика, когда красавица задумывается о чем-то, хотя в это время чувствует себя царицей Мира.
  Ко мне подбегает Машенька, белокурая девушка лет двадцати, берет за руку:
  - Барин! А барин!
  А, хотите, я, как птица, полечу отсюда?
  Не разобьюсь! У меня вырастут крылья!
  - Полноте, Машенька! Птиц и так предостаточно, - я смеюсь в усы и в бородку.
  Машенька в белом кружевном невесомом платье, белой шляпке кажется большой чайкой.
  Я даже задумываю свою пьесу "Чайка" посвятить ей.
  - Барин! А, барин! А давайте вместе полетим белыми птицами! - озорница не унимается, прижимается ко мне всем телом, дыхание её горячо. - Возьмемся за руки - и полетим вместе! - Машенька откидывает прелестную головку с белыми локонами, закрывает глаза, губы её полураскрыты: - Барин, поцелуйте меня!
  Мне неловко перед другими моими спутницами, я поправляю её шаловливый локон, выбившийся из-под шляпки, отстраняюсь от Машеньки, перевожу игру в шутку.
  Да, я обидел её немножко, но милое создание зла не держит, она понимает, что я принадлежу всем сахалинкам сразу, сахалинское достояние.
  Машенька быстро забывает про то, что хотела стать птицей, хохочет подружками, и мы весело продолжаем наш путь на маяк.
  На острове Сахалин иной раж уже немолодая женщина толкует, что праздники потеряли для неё былую привлекательность, что она привыкла к Раю, и что у неё морщинки вокруг глаз снова требуют подтяжки, но с каким аппетитом произносит она без передышки похвалу острову, растянутую в длинную вязь из отборных изысканных слов и нежную, как родники Сахалина.
  Если же она поэтесса, то в уединенном месте ей трудно подавить в себе задор и удержаться от искушения написать в душистый блокнотик хотя бы несколько поэтических строк о жизни на острове.
  Около дворца-маяка разгуливают борзые собаки.
  Завидев нас и звериным чутьём обозначив, что мы - не иностранцы, собаки подбегают, начинают ластиться и кажутся добродушными милыми плюшевыми зверушками, хотя каждая может задрать матерого волка.
  Пушечка из бронзы и огромный колокол; говорят, что скоро привезут и поставят здесь огромный граммофон, который будет играть в праздники и увеселять прекрасных амазонок Александровска.
  Если, стоя в обнимку с красавицами в фонаре маяка, поглядеть вниз на лазурное море и на "Трех Сестер" (надо написать пьесу "Три Сестры"), то от волнения сладко щемит сердце и на душе становится легко и свободно, словно я летаю с Машенькой.
  Ясно виден Татарский берег с белоснежными яхтами и золотыми пляжами, и даже вход в бухту де-Кастри, откуда сейчас доносится веселая музыка.
  Смотрительница маяка, очаровательная Кошечка, говорит, что ей бывает видно, как входят и выходят из де-Кастри яхты.
  При этом Кошечка поправляет мне шляпку, а мои спутницы нисколечко не ревнуют, мы садимся в беседку, выпиваем и закусываем.
 
  За Александровскими садами, вверх по течению Дуйки, где множество осетров, следует селение Корсаковское с изысканейшими белоснежными дворцами.
  Я посещаю Корсаковское в гордом одиночестве, уговорив моих спутниц оставить меня хоть на время во благо Государства - надо же, когда-то и работать.
  Конь мой мягко ступает по дорожке, выложенной красным песком.
  Дышится легко, душа поёт, и я улыбаюсь.
  Неожиданно из-за поворота появляются девушки, пять нежным созданий лет восемнадцати, но уже оформившиеся.
  Все красавицы нагие, если не считать длинных кожаных сапог на высоких каблучках.
   Амазонки, завидев меня, робеют, жмутся в кучку, наверно, давно не видели мужчину, или, вообще, не видели.
  Наконец, они устремляются в заросли, срывают лопухи и кое-как прикрывают листьями свою прекрасную наготу.
  Девушки потому разгуливают обнаженными, что чужие появляются здесь редко, а своих стыдится не нужно.
  Я смеюсь, отворачиваюсь:
  - Не бойтесь, девицы! Я только сделаю перепись населения.
  Постепенно красавицы смелеют, осторожно подходят ко мне, но коня не пугаются, трогают меня, как дикарки.
  Когда их любопытство переходит рамки приличия, я пришпориваю коня, и мы уносимся.
  Оглядываюсь: девушки машут мне вслед листьями лопуха.
  Переписывая в Корсаковском жительниц, я встретил восемь прекрасных милых дам, которые прибыли на Сахалин до 1870 года, а одна из балерин даже - в 1866 году.
  Внешностью своею Корсаковка до обмана похожа на райские кущи, и притом девственные, которых не коснулась цивилизация.
  Я приехал в первый раз в воскресенье до обеда, когда местные красавицы мило беседовали в гамаках или загорали на пляже.
  Мужики спали в тени или пили вино; у ворот в усадьбы женщины ласкали друг дружку, что, впрочем, очень похоже на массаж.
  Много цветов, а, когда пастушка, миленькое худенькое создание с огромной грудью приехала верхом совершенно обнаженная, и воздух наполнился весельем, музыкой, мелодичным пением - и когда запахло медом и негой, то иллюзия Рая небесного получилась полная.
  И даже река Дуйка здесь привлекательная, сделан загон для купания, чтобы многочисленные рыбы не кусали нежную плоть купальщиц.
  Берега реки выложены мраморными и малахитовыми плитками, много нефрита, позолоты.
  Местами Дуйка течет из имения в имения, и дамы на изящных лодочках заезжают друг дружке в гости.
 
  Я поостерегся оставаться долго в столь милом месте: можно и окунуться в нежную дрему, выехал в Красный Яр.
  Красный Яр назван потому, что здесь много жил с красным золотом.
  Подъезжал я к Красному Яру уже в сумерках, ярко горели фонари на пляжах и около купален.
  Повсюду слышусь смех и сладостные вздохи.
  Без волнения, так как привык к местным порядком, я направил своего коня в ближайшую усадьбу.
  В одном из роскошных теремов, сложенном из дорогого африканского дерева я застал прекрасную ухоженную даму, лет сорока, но выглядела она на двадцать пять.
  Ни единого седого волоска, крепкая грудь начала увеличиваться в размерах, как только женщин увидела меня.
  Одета она в розовый пиджак и в прозрачные колготки телесного цвета; кожа без единой морщинки, белоснежный платочек вокруг шеи - по всей видимости, женщина на материйке жила в Зимнем Дворце.
  Она сидела на низкой серебряной скамеечке и тонкими изящными пальчиками срывала ягодки с низко нависающей грозди винограда, то есть ужинала деликатно.
  Она назвала свою фамилию, и я убедился в правоте своей догадки - графиня Варвара Павловна.
  - Вы, Варвара Павловна, прибыли на Сахалин по своей воле или здесь замешана несчастная любовь? - я присел на шкуру и взял со столика для гостей блюдо с морскими жареными гадами.
  - Ах! Я убежала из Дворца! Там грязь, сплетни, суета, разврат, непонимание и плохая погода.
  А здесь - здесь я Раю! - Варвара Павловна, которая впрочем, на Сахалине звалась Милашкой, грациозно опустилась рядом со мной.
  Я почувствовал волны жара, исходящие от её упругого тела.
  Не стал спрашивать я о том, как светская красавица, которую раньше звали Варвара Павловна, фаворитка Царя и любимица лучших мужей России, сидит вот так вольно рядом со мной.
  В волнении я потрогал ткань её пиджачка, а Милашка восприняла это, как просьбу снять одежду, она мило улыбнулась, и я не поверил своему очередному счастью
 
  В другом поместье я наблюдал следующую сцену, достойную увековечения в поэмах Пушкина.
  Молодая поселянка, брюнетка с необыкновенно красивым лицом, одетая в щегольское длинное платье, сидит у яшмового стола, подперев голову руками, её подружка блондинка с тонкой талией, в греческой тунике, подпоясанной золотым ободком, рядом раскачивается в гамаке и читает, наверно свои, стихи.
  На мой вопрос, счастлива ли брюнетка, она поднимает милую головку, долго и пристально смотрит на меня, затем в её очах появляется смысл.
  Она ещё не верит, что в усадьбе появился мужчина, поэтому спрашивает подружку обо мне.
  Подружка блондинка, пользуясь случаем, подходит ко мне, растягивает на моей груди рубаху, проводит рукой от шеи ниже:
  - Да, Ласточка моя, самый настоящий мужчина, да ещё и красавчик!
  Наконец брюнетка Ласточка убедилась, что я - не сон, вскакивает, выражает бурную радость, пританцовывает, рассказывает, что за ней на Сахалин добровольно прибыл ей мужчина, но вот уже два месяца, как уехал в Николаевск и не возвращается, хотя она посылала за ним свои кареты.
  "И не вернется, - говорит блондинка с тихой грустью, но тут же начинает смеяться. - Опоили его зеленым вином, или осетры съели, когда купался неосторожно!".
  Брюнетка улыбается ко мне, присаживается на колени, а я вытаскиваю ей ресничку из глаза.
  Блондинка ревнует, пытается скинуть сандалики со шнуровкой, но запуталась в веревках:
  "И не вернется твой Ираклий! Мужик он старый, вольный, слабый.
  Улетел, как горный орел в ущелье и поминай, как звали.
  Говорила я тебе - не доверяй иностранцам.
  Вот не то, что милая я или наш барин красавчик (она уже называла меня "наш").
  Если бы не приехали мы с тобой на остров Сахалин, то до сих пор счастья бы не знали.
  Стояли бы где-нибудь около дороги и Москвы в Петербург, ловили бы Радищевых скуки ради".
   Блондинка и брюнетка засмеялись, повели показывать конюшни и птичий двор, где разводили канареек и соловьев.
  Экскурсия наша затянулаьс, и утомленные, заснули мы в бане на полатях, покрытых шкурами белых медведей.
 
  В Красном Яре со мной ходила по поместьям прекрасная женщина Киска, очень нежная и любвеобильная красавица.
  Московские репортеры, вероятно ещё не забыли её.
  Это та самая Киска, которая в Петербурге на Николаевской во время банкета отказалась танцевать перед Царем, соблазнила Царицу, а затем явилась к градоначальнику и потребовала карету до Сахалина.
  По её рассказу, Царь был красавец, и жена у него красавица, и она очень любила жену Царя, но как-то раз, повздорив с Императором, она поклялась, что не будет больше перед ним исполнять сольные партии танца, а будет привечать только Императрицу.
  И с этого времени какая-то неведомая сила не переставала шептать Киске на ухо:
  "Уезжай на Сахалин! Уезжай в Рай! Уезжай на остров Сахалин".
  Киска привязалась ко мне, всюду следовала в Красном Яре, и пошла бы за мной на край света, но мне дела Государственные не позволяют распускаться...
  Одевалась она изысканно, и каждый раз спрашивала меня, что ей надеть, чтобы я радовался.
  Обычно я требовал, чтобы облачилась она в пиджачный мужской костюм из парусинки, а то внешность её очень привлекательная, и требует от меня огромных душевных затрат.
  Даже в парусиновом костюме Киска выглядела ослепительно, и нередко, я бросал начатую перепись в Красном Яре и пускался в праздник с этой удивительной красавицей.
  Говорила она сладким бархатным голосом, словно меда откушала.
  При малейшей возможности, когда мы оставались в уединении, Киска страстно целовала меня.
  Она могла целоваться и при людях, но этого я бы уже не допустил. Не надо мне стыда и срама!
  Когда спрашивали при ней, зачем я делаю перепись, она отвечала:
  "Чтобы отдохнуть между праздниками!
  Мы для барина - праздники!"
  А когда мы поздно вечером возвращались в её поместье, она несколько раз сжимала мою руку и клялась, что никому меня не отдаст.
 
  Оставив Киску в Красном Яру и пообещав вернуться, я поехал в Ново-Михайловку, нахваливая себя, что смог, наконец, погрузиться в работу.
  Но каждому проезжающему через Ново-Михайловку не миновать познакомиться с живущей здесь очаровательной и удивительнейшей женщиной из рода Потёмкиных.
  Загадка госпожи Елены в том, что всякий, пусть даже он - пень замшелый, зачаровывается её красотой и не волен покинуть Елену, пока она сама не отпустит.
  Когда на Сахалин приезжает какой-нибудь Фома неверующий, то госпожа Елена подносит ему хлеб-соль на серебряном блюде; когда хотят доказать Европе, что Сахалин - Рай Земной, то указывают обыкновенно на госпожу Елену.
  Я решил, что не попадусь в сети очарования госпожи Елены, всё-таки, с женщинами на Сахалине я имел уже большой опыт.
  Впечатление она производит веселой, простой беззаботной хохотушки.
  Во дворцах и теремах её чисто, уютно, много золота и драгоценных камней, так что ночами очень светло, и есть даже огромная - двадцать на десять метров картина "Сахалин, морские купания на золотых пляжах".
  Когда я пил у неё в тереме молодое вино, госпожа Елена говорила, что на Сахалине житьё лучшее во Вселенной, и весь праздник в том, что нынче сахалинки стали очень охочи до забав, нежные, избалованные, томные и умницы, потому что красавицы.
  Я спросил её: правду ли говорят, что в её усадьбе проживал известный женоненавистник граф К., и был влюблен, как гимназист.
  Она быстро-быстро заморгала, затем засмеялась и ответила, положив руку мне на сердце:
  "Это точно! Насилу его выпроводила, а то он стреляться хотел из-за меня!"
  Я общался с госпожой Еленой, вел беседы и гордился собой, что не такой, как иные мужи, а могу в любой момент покинуть её гостеприимное поместье.
  Но когда узнал, что в её тереме нахожусь уже три недели, а я думал, что - три дня, то пришел в смятение.
  Она очаровала, заколдовала меня, и уходить от госпожи Елены я не желал.
  Однажды госпожа Елена в купальне прильнула ко мне и сообщила, что мне пора ехать по государственным делам, производить перепись населения.
  Она не выпустила бы меня от себя, но увидела мои записки и поняла, что Россия много потеряет, если я не продолжу начатые труды.
  Со слезами я покидал поместье госпожи Елены, впервые чувствовал себя на висельнице.
  Но вскоре, благодаря окружающему благолепию, тоска отпустила меня, а на душе осталось чувство прекрасной грусти.
 
  .в Ново-Михайловке проживает ещё одна знаменитость - балерина Сокольская.
  Она даже за столом или со мной в купальне находится в постоянном танце.
  Балерина Сокольская на острове Сахалин называет себя Вероникой.
  В Петербурге прославилась тем, что тридцать шесть часов танцевала балет без отдыха.
  Иностранная балетная группа, которая с ней состязалась, причем ихние балерины и балероны уходили на часовые отдыхи, вся слегла, а два балерона даже умерли от разрыва печени.
  Протанцевав и выйдя победительницей, госпожа Сокольская не поехала отдыхать, а направилась на бал, где танцевала, словно её, как заводную куклу завели на ключик.
  Вероника очень худая, но танцует меньше, чем на материке, говорит, что от танцев и грудь становится маленькая.
  Балерина постоянно массирует свою грудь, натирает её душистыми природными маслами, и, скажу я вам, грудь у неё очень даже не маленькая.
  Вижу картину своего отъезда из имения Вероники: она с подружками машет мне вслед кружевными платочками, все девушки нагие, так они шалят, зная, что я стесняюсь смотреть прилюдно на обнаженных женщин.
  Вероника и подружки смеются весело и добро:
  - Барин! Возвращайтесь скорее! Мы ещё с вами потанцуем.
 
 
  Глава 8
 
  ДЕРБИНСКОЕ - ВОДНЫЙ ПАРК РАЗВЛЕЧЕНИЙ - ЖИЗНЬ С ГИЛЯЧКАМИ
 
  В Дербинское я попал в разгар праздника, поэтому мало что помню, подносили мне чарку на каждом углу, и красавицы обижались, если я не выпивал за процветание острова Сахалин.
  Помню яркие пятна, возню, смех, купания, прикосновения, громкую музыку.
  Ко мне приехала знакомая генерал-губернатор Виктория, соскучилась по мне, а с нею подружки: начальница праздников Тымовского округа Снежинка и ещё одна молодая балеринка с веснушками по всему телу - все трое милые девушки и интересные собеседницы.
  Около Дербинского мы сели на белоснежную роскошную яхту с серебряными поручнями и поплыли вниз по Тыми, где места совсем уже заповедные.
  По пути мы останавливались, чтобы осмотреть потешную ловлю рыбы голыми руками.
  Победительница конкурса за пять минут вытащила сорок пять средних форелей (мелких она отпускала, а большие - не под силу).
  Развлекся я со своими помощницами и в водном парке развлечений.
  Мы каталась с горок, проплывали лабиринтами, опускались на дно озера в колоколе с воздухом.
  Водяные развлечения мы единогласно признали превосходными.
  Далее наша яхта понесла нас к новым чудесам. Течение реки быстрое, моторы на угле работали дружно, и мы имели возможность отдыхать на воде.
 
  Мы плыли по горной, тайговой реке, и всю её прелесть, зеленые берега, крутизны, голубые заводи, зеленые лагуны, золотые отмели я бы не променял на всю красоту земную.
  Впереди на носу сидела Снежинка в розовом сарафанчике и звонким, как серебряные колокольчики, смехом, распугивала диких жирных уток.
  Когда мы плыли мимо Воскресенского на пляже стояли милые девушки - кто в купальниках, а кто и в костюме Евы и призывно махали нам руками.
  Снежинка крикнула, что на обратном пути из Ускова мы будем ночевать у них, и чтобы они приготовили для нас мягкие перины.
  Вскоре после этого запахло сильно розами.
  Мы подходили к гиляцкой деревушке Усково, примечательной тем, что здесь нет ни одного мужчины, а местные красавицы гилянки похожи на бронзовых Египетских богинь.
  На пляже нас встретили женщины и девушки гилячки в одеждах из цветочных гирлянд и в собольих шапках.
  Волосы гилячки никогда не стригут, и они ровными черными водопадами струятся по бронзовым телам.
  Местные женщины с любопытством разглядывали нас и робко, наконец, попросили, чтобы мы разделись и показали свои белые тела.
  Мои спутницы исполнили просьбу охотно, я же робел, но, не желая огорчать милых дикарок, всё же разоблачился до нижних панталон.
  Гиляйки пришли в неописуемый восторг, трогали нас, звали остаться с ними хотя бы на ночь, и были бы счастливы, если хотя бы одна из них родила от меня ребенка.
  Даже собаки глядели на нас заискивающе и с любовью.
  Когда гилячки собрались в главном дворце Развлечений Усково, похожем на юрту ил и ярангу, но величиной с небольшое Европейское Государство, и когда местные сказительницы вышли вперед и начали зажигательные танцы, то толпа стала походить на цыганский табор в лучшем смысле.
  Усковские красавицы живут очень богато.
  Все живут за счет казны, получая всё необходимое и предметы роскоши, кушают только из золотой посуды.
  Когда я отлучился по надобности, меня мягко похитили пять стройных очаровательных гилячек.
  Они предложили мне осмотреть "тайную" юрту.
  Заинтригованный, потому что - писатель, я последовал за моими милыми спутницами.
  В Огромной юрте, сшитой из шкур соболей и горностаев, нарочно темно, звуки приглушены, а в воздухе стоит сладкий дурманящий аромат, как я потом понял - специальной наркотической травы.
  Голова у мен я закружилась, и я погрузился в мир грез.
  Я летал, парил, смеялся, находился между небом и землей.
  Очнулся же я за столом, куда вернули меня прелестные гилячки после посещения "тайной" юрты.
  Судя по ощущениям, гилячки трудились надо мной, чтобы я оставил им потомство...
  Вскоре мы пошли пешком в Воскресенское, причем госпожа Виктория на меня немножко дулась, ревновала к гилячкам.
  Расстояние до Воскресенского небольшое, всего шесть вёрст, но от душевного подъема я останавливался около каждого живописного куста и делал наброски акварелью на картоне.
  Виктория, уже веселая, держала картонку, Снежинка и третья мои прелестные спутницы - кисти и краски.
  По-прежнему стояла восхитительная сахалинская Райская погода.
  Мелкое зверье шныряло под ногами, из чащи с любовью выглядывали откормленные волки и медведи.
  Виктория предложила проделать остаток пути в карете, но я отказался, так прекрасен лес на Сахалине, что хочется его пить.
  Тотчас же по выходе из Ускова пришлось иметь дело с хрустальным ручьем в сажень ширины, через который перекинут горбатый чугунный мостик.
  Девушки прошли по мосту, а я же не сдержался и бросился в воду купаться.
  Золотые форели плавали вокруг меня, но не кусали, из глубины поднимался мудрый сом или осетр.
  Девушки с визгом присоединились к моему купанию, Виктория даже оседлала добродушного осетра, как дельфина.
  Далее мы пошли по длинной лесной просеке, пронизанной солнцем и теплом.
  Мы собирали лесные ягоды, а земляника на Сахалине величиной с греческий орех.
  Места для отдыха, островки свежей зелени, поляны с белыми грибами, озерца, полные кристальной воды и рыбы, мягкие, словно шелковые ленточки кустики или корневища, а самое приятное - это мягкие подстилки из лесных духмяных листьев.
  Полежишь на одной, помечтаешь и продолжаешь идти вдоль зарослей роз и бананов, как опять новый отдых, мягкое ложе, которое не минуешь, опять отдыхаешь, девушки массируют мне шею, спину, ягодицы, рассказывают сказки.
  Мы выпиваем для бодрости лесного бальзама.
  Снежинка изображает из себя горностая, который пытается укусить меня за ухо.
  Одежда девушки пачкается, и Снежинка без сожаления расстается с ней:
  "Долой одежду! Хочу всем телом впитывать чудо сахалинского леса".
  Я отворачиваюсь, и только боязнь за моё состояние, мешает двум другим спутницам присоединиться к Снежинке и разоблачиться.
  Я думал только об одном - дойти бы до Воскресенского, а то могу сорваться и устроить пир в лесу, но скоро махнул на всё рукой и предоставил себя течению обстоятельств.
  Сахалин батюшка не подведет!
  Слышится сзади сдержанное дыхание моих спутниц, у меня спина покрывается мурашками, но я мужаюсь.
  Томит прекрасный воздух, хочется много пить и закусывать, раздеться, и, как Снежинка, носиться между деревьев.
  .Идем без шляп, так красивее.
  Виктория в волнении садится на толстое бревно, присаживаемся и мы, молчим, закуриваем по тонкой ароматной сахалинской папироске с сушенными полезными цветами.
  - Ах! Как восхитительно!
  - Лучше не бывает!
  - Бывает, но...
  - Что - "но"?
  Очаровательнее всех выглядит Снежинка, она набегалась нагая, впитала силу сахалинского леса, и теперь жаждет новых потрясений организма.
  Она присаживается мне на колени, изымает хвойную иголку из моей бороды, рассказывает своё чудесное путешествие вдоль реки Пороная, где много лотосов, к заливу Терпения с золотыми жилами и хрустальным пляжем: в первый день празднуется легко, не выбиваешься из сил во время танцев, на другой день необходимо возлежать в гамаке или на мягком золотом песке, а в третий и затем последующие дни чувствуешь себя на крыльях любви, точно ты не идешь, а несет тебя сахалинская невидимая волшебная птица Счастья, хотя ноги по-прежнему вальсируют.
  На полдороге стало темнеть, и скоро нас окутала настоящая тьма, чему мои спутницы возрадовались несказанно.
  Они прижимались ко мне под предлогом, что "иначе потеряем друг друга", упрашивали заночевать в лесу.
  Я же понимал, что помощницы опасаются того, что в Воскресенском меня похитят, как в Ускове, их НАСТОЯЩЕГО МУЖЧИНУ уведут.
  А в лесу до утра мои прелестные феи успеют насладиться моим обществом.
  Я уже согласился остаться и провести незабываемую ночь в лесу, но вдали заблестел огонь.
  Чудесный звонкий голосок окликнул нас; показалась шикарная девушка с фонарем в руке; грациозно переступая, она повела нас к своей карете, в которой мы вскоре прибыли в шикарное поместье.
  Для спутниц моих нашлось множество платья для вечернего бала, и они, войдя в терем, поспешили принарядиться.
  У меня же с собою ничего не было, и в поместье не нашлось мужского платья, потому что никак не ожидала хозяйка Мария, что в её владениях появится мужчина.
  Красавица Мария чувствовала себя неловко, порывалась послать за одеждой для меня в соседнюю усадьбу, хоте и не верила, что там найдется для меня что-нибудь.
  Множество шуток я отпустил насчет изобилия на острове Сахалин, но отсутствия элементарного костюма для мужчины, чтобы я на балу не выглядел белой вороной.
  Вероника приложила мне нарядиться медведем, а госпожа Мария со смехом махнула рукой.
  - Полноте, барин! Платья нужны только до третьей смены блюд, а дальше - кто во что горазд.
  Мы живем просто, веселимся от души!
  Но мои спутницы шепнули госпоже Марии, что я - порядочный мужчина, стесняюсь всеобщего оголения... ну разве только, в исключительных случаях.
  Мы подкрепились, кто, чем хотел, побеседовали, спели хором, затем дамы станцевали для меня, и мы легли отдохнуть перед балом.
  Любопытно, что на острове Сахалин принято кушать то, что хочется, и имеется эта возможность.
  Если в других домах (Москва, Санкт-Петербург, Лондон, Париж) вкушают т о, что подают, то на Сахалине, из-за избытка еды, можно баловать себя.
  Кровать в тереме, где мы остановились, была только одна, но величиной двадцать пять метров на двадцать пять, её заняла госпожа Виктория, приглашая нас разделить с ней ложе, но мы по-походному, расположились на кожаных шикарных диванах, застланных соболями и горностаями.
  Госпожа Мария приглашала нас во Дворцы, где множество опочивален с роскошными кроватями, но мы решили отдохнуть по-походному.
  Про бал в Воскресенском я мало что помню, потому что угостился я с дороги изрядно, перебрал, да и как удержаться, если местные красавицы, не избалованные мужским вниманием, непременно каждая хотела со мной сфотографироваться и выпить на брудершафт.
 
 
  Глава 9
 
  ПАЛЕВО
 
  Позабавился я, когда мы въезжали в Палево, на все лады обыгрывал название селения: и водка здесь паленная, и запалят нас, и запалили и так далее.
  Спутницы мои хохотали до упаду, и часом я боялся, что у них от смеха надорвется становая жила.
  Обстановка жизни в Палево говорит только о чрезвычайном довольстве, богатстве и благоденствии и ни о чем другом.
  Крыши на дворцах покрыты медными листами с позолотой, а на теремах - дорогая кедровая дранка.
  Когда я в Палеве ходил по поместьям, за мной недоступно следовала (помимо моих спутницы) очаровательная девушка двадцати двух лет, бывшая певица и танцовщица из Московского театра Оперетты Рыбка.
  Помнится, я спросил у красавицы: среда сегодня или четверг?
  Рыбонька округлила глазки, зачмокала надутыми ярко-красными губками, начала моргать, словно соринка в глаз попала:
  - Не могу знать, барин! Знаю только, что сегодня праздник!
  Рыбонька жила в обширном поместье, по которому протекала спокойная речка с осетрами и форелями.
  Рыбка любила загорать на золотом песке около воды и бросать жадным рыбам жареных перепелов.
  Прибыла Рыбка на Сахалин два года назад, но уже вжилась в праздники и считает себя исконной сахалинкой.
  Она словоохотлива, на вопросы отвечает с видимым удовольствием, длинно и постоянно смеется, груди её наливные трясутся в такт смеха и кажется, что они тоже хохочут.
  В поместье Рыбоньки всюду лежит печать необычайно роскоши, на материке сказали бы "неприлично богато".
  В её дворцах культуры висят подлинники картин известных художников, много портретов Королей и Царей с дарственной надписью художников и самих нарисованных.
  На многих портретах изображена Рыбонька в окружении царственных особ, Рыбка обычно нагая или в прозрачных одеяниях.
  Рыбка радуется, что ещё молодая, на пальцах подсчитывает, сколько можно лет танцевать и веселиться на праздниках, пока старость не подломит, но затем бросает бесполезное занятие и снова заливается серебряным смехом.
  - Пустое дело на Сахалине думать о старости.
  У нас - вечная весна и вечная молодость!
  Вон, госпоже Ирине уже сто десять лет стукнуло, а за ней иностранцы бегают, думают, что - тридцатилетняя.
  Оно, конечно, госпожа Ирина следит за собой, балерина.
  Моя беседа с Рыбкой затянулась далеко за полночь, мы сидим при свечах в купальне с шампанским, любуемся рекой, в которой бурлит жизнь.
  Рыбка рассказывает мне истории, поведала о легендарной гимнастке Шершневой, которая для тренировки ногами сбивает апельсины с деревьев.
  Когда Рыбка отправилась за персиками, я улизнул из поместья и вышел на улицу, чтобы насладиться одиночеством, столь редким для меня на Сахалине.
  Шел очередной нескончаемый праздник, я держался в тени, наблюдал за звездами.
  Гремела на площади музыка, вблизи слышался смех женщин, которые купались в журчащем ручье.
  Я долго стоял под абрикосовым деревом, не переставал удивляться феномену природы на Сахалине, когда фрукты и ягоды созревают сплошным потоком круглый год; любовался фейерверками и золотыми крышами, и мне казалось каким-то чудом, что я нахожусь за десять тысяч верст от чахоточной Москвы, в чудесном Палеве, в этом Раю, где не помнят дней недели, да и не нужно красавицам сахалинкам ничего здесь помнить, так как на вечном празднике жизни всё равно - среда сегодня или четверг...
 
  В полнейшем восторге я убежал от Рыбки и от своих спутниц, и, совершенно счастливый, один отправился дальше путешествовать.
  В Мало-Тымове мне посчастливилось встретить госпожу Ростову (на Сахалине она звала себя Пташка).
  Пташка в молодость свою наделала много шума и переполоха своими романтическими приключениями в Москве и Петербурге.
  Мы были знакомы, не раз встречались на званых ужинах, но госпожа Ростова не обращала на меня внимание за моей тогдашней малостью.
  Сейчас же, она, узнав меня, пришла в необычайное волнение, обрадовалась чрезвычайно.
  Не слушая моих объяснений, что мне необходимо продолжать путь и проводить перепись населения на Сахалине, Пташечка увлекла меня в свою усадьбу, и сказала, что не отпустит раньше, чем через неделю.
  Я уже было подумал, что она тоскует по светской жизни, по романтике больших городов, и, следовательно, на Сахалине на Рай, если хочется отсюда уехать.
  Но госпожа Пташечка разубедила меня, она только и восхищалась, что Сахалином, а о Москве и Санкт-Петербурге отзывалась, как о Содоме и Гоморре.
  Радость её обусловлено чисто женскими причинами: меня, как видного мужчину, на Сахалине встречали всегда охотно и с глубочайшим почтением.
  Пташечке даже казалось, что она когда-то была в меня влюблена, пусть верит...
  Ей всего лишь тридцать пять лет и выглядит на восемнадцать, хотя мудрая не по годам.
  Пташечка постоянно смеялась, бегала по садам, тормошила меня, не оставляла в покое ни днем ни ночью.
  Она - добрейшая и интеллигентнейшая женщина, обожающая Сахалин.
  Громадные дворцы в её поместье внешне напоминают Версаль, Эрмитаж, Кремль, но более просторны внутри: нет маленьких залов.
  Пташечка называет себя затворницей, любит бродить по поместью в одиночестве, но это затворничество и одиночество на острове Сахалин понимается по-своему, особо.
  Любой поселенец в любое время суток может зайти без приглашения в имении другого сахалинца и будет принят радушно, а, если хозяйки нет в имении (как я писал раньше), то может и без неё веселиться, как пожелает.
  К Пташечке постоянно забегали подружки, она хихикала с ними, танцевала, затем уходила со мной в парк, каталась на лодке, это называется у Пташечки "остаться наедине", даже, если рядом плещутся и играют в мяч бойкие красавицы.
  Пташечка просыпается рано, в четвертом или пятом часу, потому что любит смотреть утро, восход Солнца.
  Да и почему бы не проснуться утром, если отоспаться можно в любое время суток (но не ночью, ночью - праздники, гулянья).
  Пташечка из озорства обливает меня сонного шампанским, я вскрикиваю, вскакиваю с ложа, и уже стоя, просыпаюсь.
  Затем Пташечка ведет меня в купальню, по дороге рассказывает о необычайно крупных орхидеях, которые неожиданно выросли под финиковыми пальмами, иногда подбегает к стене, погладит белой мягкой ладошкой рамку портрета, танцует, танцует, потом мы шампанского напьемся, и она займется ботаникой, то есть будет осыпать меня лепестками роз.
  Затем завтрак на траве, Пташечка танцует, и шагов её не слышно, только - шелест листвы и пение соловьев.
  Когда я делаю заметки на полях тетради, Пташечка стоит позади меня и обмахивает персидским опахалом из перьев страуса.
  Пташечка обнажена, но просит на неё не отвлекаться; струи теплого воздуха с запахом упругого тела балерины обтекают меня, и, поэтому пишется с трудом, словно я делаю заметки кайлом на граните.
 
  В Мало-Тымове много знаменитостей, между ними я встретил балерину Зою, которая когда-то гостила у меня в Москве; она с удовольствием пожимает мне руки, одаривает продолжительным поцелуем и вспоминает, как я опозорился в ресторане "Яр", когда не смог расплатиться за ужин.
 
  Из певичек в Мало-Тымове самой интересной мне показалась госпожа Богданова, поклоняющаяся Солнцу.
  Госпожа Богданова (Светик) говорила, что черпает силу для пения у Солнца.
  И, действительно, голос её звучал в солнечных лучах значительно ярче, чем ночью.
  Она долго не могла затащить меня в свой дворец, а когда всё-таки заполучила меня, то подарила миленькие носочки, сшитые из малюсеньких полевых цветочков.
  Светик, склонив белокурую головку мне на плечо, любила распространяться на тему, что теперь сплошное счастье льется с небес, и луч Солнца золотого послал меня ей.
 
 
  Глава 10
 
  ГИЛЯЧКИ ОБОЛЬСТИТЕЛЬНЫЕ - ИХ ЧИСЛЕННЫЙ СОСТАВ, КРАСОТА, СЛОЖЕНИЕ, ОДЕЖДА, ХАРАКТЕР
 
  На Сахалине я застал разговор о новом проектированном округе; говорили о нем, как о земле Хаанской, потому что на плане выведены современнейшие города в трех уровнях, но местное население сомневалось, что в Раю можно построить ещё один Рай.
  Для полноты остается упомянуть ещё о местных коренных красавицах, которые казались мне слаще меда и ярче золота.
  Живут местные прелестницы в Северном Сахалине, по западному и восточному побережью, где особо много золотых жил, а от горностаев нет отбоя, как в Воронеже от тараканов.
  Селения старые, но жизнь прекрасна, и назвать её вполне оседлой нельзя, так как гилячки, со своим озорным неугомонным характером, искрящимся весельем любят путешествовать по острову, часто оставляют свои дворцы, юрты и усадьбы и уходят в гости, порой на несколько месяцев.
  Гилячки принадлежат не к монгольскому и не к тунгусскому, а к какому-то небесному племени, которое когда-то владело всей Азией.
  Благодаря своей необыкновенной общительности и подвижности гилячки успели подружиться с русскими на Сахалине, и поэтому встретить теперь гилячку без русской подруги почти невозможно.
  Лицо у гилячки правильной формы с маленьким носиком, золотого цвета, скуластое (американки выдергивают себе зубы, чтобы добиться формы лица гилячки), свежее, умытое росами, с косым лукавым разрезом глаз; волосы гладкие, черные жесткие, собранные на затылке в роскошную косу, ниспадающую, обычно, до пят.
  Выражение лица гилячек интеллектуальное, отражает высокую культуру и богатый внутренний мир, кроткое, наивно-внимательное.
  Гилячка или широко, блаженно улыбается, или же приятно задумчивое, как у сахалинской природы вечером.
  Когда красавица гилячка с прелестными глазками, водопадом волос вороного цвета, с мягким интеллектуальным выражением стоит нагая в профиль, то с неё можно писать купающуюся Сусанну Хорватову, и отчасти становится понятным, почему многие туристы из-за любви к гилячке кончают жизнь самоубийством.
  На праздник Солнца гилячки затеяли уху ну природе, по-простому, и умоляли меня стать главным шеф-поваром.
  Я же отнекивался, говорил, что в бабьей стряпне ничего не понимаю, но гилячки уверяли, что моё дело - только снять пробу с ухи.
  Через имение очаровательной гилячки Оленёнка протекает быстрая хрустальная речка с изобилием рыбы (как в любой воде на Сахалине).
  Помню, первое время меня забавляло и удивляло одновременно то, что можно зайти в речку по колено и вытащить ту рыбу, которая понравится.
  Избалованные достатком, гилячки не хотели для ухи осетров или форелей, они искали под камнями маленьких жирных крупноголовых бычков.
  Обнаженные, с венками на головах, с цветами в косах, гилячки представляли прекрасную натуру для описания, и я, как жизнеописатель Сахалина, обязан был рассматривать девушек в упор, что, впрочем, меня смущало, но долг перед Государством превыше всего.
  Гилячки смеялись, изредка брызгали друг в дружку водой, бродили по мелководью и отыскивали бычков; иногда приходилось шлепаньем по воде отпугивать стерлядок и форелек, которые путались между ног.
  Все красавицы гилячки, как на подбор: они крепкого, высокого сложения, обычно рост выше среднего.
  Высокий рост не стесняет в просторной тайге и помогает аборигенкам срывать самые сочные персики с высоких веток.
  Кости у гилячек тонки, изящны, аристократические и отличаются нежными округлостями, мышцы крепкие, сильные, но не рельефные, а - женственные, их строение обусловлено нежной жизнью на острове Сахалин.
  Тело у прекрасных гилячек худощаво, хилисто, без больших жировых подкладок; пышные и полные гилячки не встречаются.
  Очевидно, что весь жир расходуется на жар души, на тепло, которое выделяется во время танцев в воде.
  Кушают гилячки обильно и, возможно поэтому, излишек веса оседает в грудях, как в горбах верблюдов.
  Груди у гилячек крепкие, наливные, стоят вперед и противоречат законам гравитации: удивляюсь каждый раз, почему грудь под тяжестью веса не опускается вниз...
  Гилячки традиционно любят кушать тюленину, лососей, осетров и китовое мясо с кровью, всё это в большом количество, в жареном, сухом и часто мерзлом виде, и оттого, что они кушают простую пищу, всегда в позитиве и в задоре.
  Праздник для гилячки никогда не кончается, она может целый день и всю ночь напролет танцевать, бегать, петь, веселиться, водить хороводы, играть в мяч, и непонятно, когда же гилячка отдыхает.
  Обедать гилячки предпочитают на свежем воздухе, и редко, когда на празднике - в хоромах или во дворце.
  По свидетельству графини Невельской, гилячки считают большим грехом уныние и считают, что, если кто на Сахалине впадет в депрессию, тот обязательно умрет.
  Хлеб гилячки кушают с удовольствием, воспринимают хлебоедение, как игру; хлебушком кормят рыбку, медведей, рысей, волков, оленей, пташек.
  Одежда гилячки приспособлена к вечному празднику на острове Сахалин.
  Днем она бывает одета в шелковый сарафан из синей китайки и в такие же трусики, а на плечо про запас, на всякий случай, накинут полушубок или воротник из меха горностая; ножки обуты в кожаные сапожки или туфельки, но обязательно, на высоком каблуке-шпильке (впрочем, я на Сахалине не видел ни одной поселянки в обуви на малом каблуке).
  По вечерам, когда Солнце садится за горизонт, гилячки разоблачаются и разгуливают нагие, справедливо полагая сумерки за одежду.
  Даже самая красивая и изысканная одежда гилячек скроена и сшита так, чтобы не скрывать ловких и быстрых движений на охоте, во время танца или игры в мяч.
  Иногда из франтовства гилячка надевает платье, которое ВСЁ закрывает спереди, а сзади ВСЁ - обнаженное.
  Крузенштерн 85 лет назад видел гилячку в таком пышном, шёлковом платье "со многими истканными на нём цветами", и был поражен видом, который открылся ему со спины гилячки.
  По словам Крузенштерна, он даже онемел минут на пятнадцать от красоты и игры тела гилячки, впал в ступор; теперь же на острове Сахалин эти платья не в диковинку, но так же заставляют сердце мужчины биться чаще.
  Что касается жилья гилячек, то в имении каждой из них вы найдете и юрты и дворцы и терема.
  Я же остановлюсь на описании юрт, как национального дома гилячки.
  Существуют ночные и дневные юрты.
  Первые построены на столбах, обычно - мраморных, украшенных золотой вязью, вторые представляют собой жилища, уходящие на много метров под землю, со стенами из нефрита и серебряных пластинок, имеющие форму Египетских пирамид; снаружи юрта покрыта золотым песком, крепленным рыбьим клеем.
  Я ночевал в юрте, которая состояла из подземной огромной залы, отделанной золотом и яшмой, и покрытой тонкими бамбуковыми дощечками, наподобие кровли, и всё это было обвалено золотым песком.
  Эти юрты сделаны из очень дорогих материалов, которые всегда под рукой, на празднике их не жалко сжечь; в них тепло и сухо, и, во всяком случае, они оставляют далеко за собой те роскошные дворцы европейских и азиатских правителей, в которых вынуждены жить ихние падишахи и Короли.
  Ночные юрты положительно следовало бы рекомендовать сахалинкам, любящим свежий воздух и большие залы, в которых можно скакать на коне.
  Очаровательные гилячки очень любят водные процедуры, так, что даже этнографы затрудняются назвать настоящий цвет их лица, потому что лица обычно распарены в бане или скулы свело от прохладной водички родника, в котором плещется с утра до вечера неповторимая красавица гилячка.
  За одеждой гилячки следят тщательно - чуть малейшее пятнышко на горностаевой душегрейке, и одежда летит в печку.
  Шубки, воротники, безрукавки из соболя имеют вид царских одежд, а гилячки в них - словно сошли с подиума; да куда уж с подиума - с компьютерной картины!
  Никто не сравнится с красавицами гилячками и другими сахалинками.
  Сами гилячки издают легкий, свежий аромат хрустальных вод и лесных трав, а близость их жилищ узнается по звонкому серебряному смеху, и иногда различимому запаху роз и жасмина.
  Около каждой усадьбы обыкновенно, согласно традициям, стоит сушильня с разнообразными видами рыб, которая издали, особенно, когда она освещена солнцем, похожа на алтарь.
  Около этих сушилен Крузенштерн видел множество лепестков роз, которые на дюйм покрывали землю, отчего запах благородной рыбы не разносится дальше десяти метров, а около сушильни стоит неповторимый аромат роз и нежной стерляди.
  Ночами золотые юрты гилячек бывают переполнены, и в них жарко, поэтому гилячки веселятся нагие, если не считать венков из полевых и лесных цветов.
  Гилячки охотно курят табак, но только выращенный на острове Сахалин.
  По исследованиям японских медиков, ежедневное курение сахалинского табаку издырявливает организм, делает кожу сахалинок более упругой.
  О здоровье сахалинок известно много, и надо думать, что здоровая гигиеническая обстановка на острове Сахалин оказывает самое благотворное влияние на настроение красавиц.
  Быть может, ей прелестницы сахалинки обязаны своим высоким ростом, нежными лицами, некоторой аристократичностью и изяществом своих движений; быть может, ей отчасти следует приписать и то обстоятельство, что гилячки всегда жизнедеятельности, веселы, задорны, озорны и шаловливы.
  У меня не хваталось сил, а гилячки водили и водили хороводы с утра до ночи, и с ночи до утра.
  Изумительна Аэлита (гилячка), которая взяла меня под свою опеку, ни разу не сомкнула очей всё время, пока я гостил у неё в усадьбе.
  Просыпаюсь, а она - танцует и весело смеется, засыпаю, а она - тормошит меня, требует скачек.
  О характере милых гилячек авторы толкуют различно, но все сходятся в одном, что эти красавицы не воинственные, не любят ссор и терпеливо относятся даже к иностранцам, когда те подгадывают за их играми.
  К приезду новых людей из России гилячки всегда относились с необычайным радушием, принимают с распростертыми объятиями, предоставляют на первое время, пока для нового поселенца готовят поместье, приют.
  Гилячки лукавят, иронизируют только тогда, когда беседуют с подозрительным, по их мнению, опасным туристом, но, прежде чем сказать неправду, переглядываются друг с дружкой, хихикают, закрывают ротики ладошками.
  Всякая чужая беда трогает сердца этих очаровательных созданий.
  Помнится, как-то в Рыковском две шикарные стройные гилячки с огромными грудями, которым показалось, что я лукавлю, обманываю их, убедили меня в радости жизни в Раю.
  Дело было под вечер, и я качался в кресле-качалке с бутылкой местного сахалинского малинового вина.
  У ног моих уютно расположились две арфистки, а балерины выделывали замысловатые пируэты на фоне заходящего Солнца.
  Одна красавица гилячка с осиной талией, другая - со строгими чертами лица делали мне массаж головы и воротниковой зоны.
  Я давал им ценные указания, куда и как лучше надавить, чтобы мне было приятнее.
  Красавицы прелестницы попросили меня, чтобы я принял их предложение и стал жить с ними два месяца; сами они желали этого больше жизни.
  Я сказал, что не имею права подолгу жить на Сахалине в одном поместье, потому что меня ждут другие сахалинки, на меня выстроилась внушительная очередь. Помолчали, как в бане.
  - Ты, ваше высокоблагородие, увлекаешься политикой? - спросила меня гилячка с идеальными чертами лица, надеялась подольститься.
  - Нет!
  - Значит, ты творческая личность, - спросила она, увидев в моих руках изящный блокнотик из кожи кита (подарок госпожи Виктории).
  - Да, я пишу немного, провожу перепись населения жителей острова Сахалин.
  - А сколько же ты, барин, получаешь за труды свои праведные?
  Я зарабатывал около трехсот серебряных рублей в месяц, эту огромную (по Московским и Петербургским меркам) цифру я и назвал с необычайной гордостью за свой талант, который так высоко оплачивается.
  Надо было видеть, какое жалостливое, даже плаксивое впечатление вызвал мой ответ на прелестниц.
  Одна быстро-быстро заморгала, сдерживая слезы, другая - не выдержала и рыдала в три ручья.
  Прелестницы вдруг взяли в руки свои груди и стали мне кланяться, как каменному идолу. Лица их выражали полнейшее отчаяние, ягодицы напряглись.
  - Ах, зачем, барин, ты можешь так надрывать наши сердца? - услышал я тонкий голосок. - Зачем так неправильно говорил, словно мы японцы, а не сахалинки!
  Ах, горе-горюшко, нехорошо, неприлично так разговаривать с обнаженными девушками!
  Не обманывай фешенебельных гилячек.
  - Что же дурного я сказал, барышни? - я в удивлении наблюдал, как одна из массажисток присела мне на колени и положила ладошки на мою голову.
  - Иностранец Хирасима, самый низший из рабочих, получает две тысячи серебряных рублей, а ты, великий писатель, интеллигент, культурная личность, гордость России - тебе триста!
  Обманываешь нас зачем-то, барин! Ах, несчастные мы, доверчивые!
  Я стал объяснять им, что иностранец Хирасима, хотя и ничтожное существо, но работает на острове Сахалин, где денег не считают, и потому получает две тысячи серебряных рублей, а я хоть и писатель, но зато приехал из Москвы, сделал больше десяти тысяч верст и не в карете, а там, далеко от Рая Сахалина, другие расценки на труд мужчины.
  Это успокоило очаровательных гилячек, они обрадовались, что я не солгал, не насмехался над ними, стали делать массаж с удвоенной энергией.
  Прелестницы переглянулись, поцеловались и перестали мучиться сомнениями.
  По их лицам видно, что они верили мне и жалели, как мышку полевую, на которую медведь наступил.
  - Правда, правда, барин! - живо сказала очаровательница с круглой попой. - Хорошо, теперь мы тебя никуда не отпустим, а то сгинешь в нищете!
  Она протянула мне заколку для волос, которую украшал бриллиант, величиной с перепелиное яйцо.
  - Правда, - потрепала меня по щечке другая шикарная гилячка, лучисто улыбнулась и выписала чек на сто тысяч рублей золотом.
 
  Принятые на себя поручения по устройству праздников прекрасные гилячки исполняют аккуратно, и не было случая, чтобы гилячка ушла с праздника из-за усталости.
  Драгун Поляков, которому посчастливилось иметь дело с гилячками, писал, что они очень почтительны, ловят любое желание налету.
  Гилячки бойки, смышлены, красивы, веселы, культурны и не чувствуют никакого стеснения в обществе чужих мужчин.
  Ничьей власти прелестницы над собой не признают, и нет у них понятий "старая" и "молодая" - все гилячки выглядят изумительно молодо.
  Гилячки одного городка считают себя родней; если вы остановились в имении одной гилячки, то должны посетить и поместья её подружек.
  Иностранцев гилячки недолюбливают, но относятся к ним намного терпимее, чем другие сахалинки.
  Над туристами смеются, третируют их, будь то известный красавец или миллионер.
  Иностранец - как платье с пятнышком, которое нужно выбросить вон, продать японцам, разорвать, как Тузик грелку.
  Собак гилячки всегда ласкают, дичь лесную целуют, но иностранцу никогда не улыбнутся.
  Разговор с иностранцем считается пустым делом, менее важным, чем, например, хлопанье в ладоши.
  Иностранца гилячка продаст в рабство и забудет о нём - вот и всё.
  Презрение к иностранцу, как низкому существу или ненужной грязной вещи, доходит у очаровательных гилячек до такой степени, они не считают предосудительным даже рабство в прямом и грубом смысле этого слова, хотя, впрочем, охотнее продают иностранцев в Японию, с глаз долой.
  По свидетельству мадемуазель Шико, гилячки часто покупают японских мужчин в качестве рабов.
  Что примечательно: рабы почти никогда не видны в усадьбах, быстро прячутся при приближении людей, выполняют свои обязанности быстро и бесшумно.
  Для рабов, огромная радость - подглядывать за очаровательнейшими сахалинками, так как в других странах нет столь ослепительно красивых девушек.
  Да и рабами иностранных рабочих назвать трудно, скорее - наёмные работники и за месяц труда получают от щедрых сахалинок столько денег, что могут выкупить у себя на Родине порядочную деревушку.
 
  Генерал-губернаторша Виктория всегда приглашает гилячек устраивать праздники, в качестве ведущих.
  Я видел этих озорниц; у них на головах замысловатый убор из перьев разных птиц.
  Из устроительниц праздников особенно популярна и чаще всего попадается на глаза милейшая балерина гилячка Василиса, ловкая, всегда хохочущая и очаровательнейшая женщина.
  Однажды, оказавшись на празднике в купальне, я встретил в прозрачных струях целую толпу визжащих балерин; кто-то, указывая на меня, сказал, что если поцеловать этого барина, то можно стать счастливым навеки, и Василиса солнечно улыбнулась, засияла радостью.
  Незадолго до моего приезда Василиса выгнала с праздника японца, который тайно фотографировал купающихся сахалинок, местные красавицы решали вопрос о том, достаточно ли мягко поступила Василиса с иноверцем.
  Я нечаянно стал успокаивать Василису, и она, посчитав мои слова, за интерес к своей особе, бросилась ко мне на шею со слезами и лобызала страстно и долго; надо сказать, что Василиса выше меня на голову, а груди её ничто не сдерживало.
  Пробыл я у неё в гостях три дня, а пролетели они, как один час!
 
 
  Глава 11
 
  КУЛЬТУРА - МАЙОРИХА - БЛАГОСТИ - РАЗВЛЕЧЕНИЯ
 
  Если судить по официальным отчетам и корреспонденциям, то в шестидесятых и семидесятых годах интеллигентные дамы на острове Сахалин отличались полнейшей нравственной возвышенностью.
  При тогдашних чиновницах балеринах коммуны превращались в обители добра, в веселые дома с вечными праздниками, доходящими до потери пульса, девушек наставляли на путь истинный, делали более возвышенными, обогащали духовно, учили танцам с утра до вечера.
  Самой яркой администраторшей в этом смысле является госпожа Зайка, бывшая в продолжение семи лет примой балериной на острове Сахалин.
  Имя её часто упоминается в Московских ведомостях.
  Она была из крепостных балерин графа Шереметьева.
  О том, какие способности проложили этой нежной, обаятельнейшей, интеллигентнейшей женщине дорогу к посту примы балерины, сведений множество и все они отмечают поразительную пластику госпожи Зайки.
  Помню, что я даже зарыдал, когда впервые увидал, как зайка танцует "Лебединое озеро".
  Когда одна из Московских светских львиц спросила госпожу Зайку, бывала ли она когда-нибудь в средней части острова Сахалин, где растут необычайно душистые огромные фиалки и что она там приметила, то госпожа Зайка (в чине майора) ответила:
  "Ах! Великолепнейше! На Сахалине всюду Рай, и когда оказываешься в одном месте, то думаешь, что уже не может быть ничего более прекрасного, но переехав на другое - снова погружаешься в очарование местной жизни.
  Невозможно сравнить красотищу с красотищей!.
  Горы да долины - долины да снова потрясающие долины; известно, почва у нас изумительнейшая, благороднейшая!"
  На вопрос, помогает ли черемша в балетной деятельности и на праздниках, ответила с милой неподражаемой улыбкой:
  "Во-первых, на праздниках нам всё помогает, не только черемша, и, во-вторых, растение преполезное и вкусное, живот от неё подтягивается и нам это очень важно, потому что мы - очаровательницы и всегда держим себя в форме.
  Без черемши жизнь на острове Сахалин была бы менее яркая!"
  Тяжелые кареты для поездок на праздники госпожа Зайка заменила легкими изящными повозками, украшенными золотом и драгоценными камнями, чтобы было удобнее гонять наперегонки; ездили в этих миленьких повозках красивейшие барышни, катались по всему берегу.
  "С час покатается милейшая с ветерком, глядишь, утонченной станет, как Ангелочек"!
  Желая выучить певиц основам балета, госпожа Зайка часто прибегала к игре в веревочку.
  "За перекличку, песни во время танца, обучаемой полагался приз. Если же певица не может освоить легчайшие пируэты, то должна веселиться в два раза больше подружек.
  Глядишь, туго возьмется за балет, да в неделю с величайшим удовольствием выучится!"
  Подобные прогрессивные методы действовали на поселенок успокоительным образом: случалось, что они дарили иностранным туристам свои книги со стихами и показывали перед ними различные сценки в балетном исполнении.
  Приступая к обучению одной певицы или художницы, госпожа Зайка заранее объявляла ей, что ей станет намного лучше после обучения, и действительно, обучаемая после танца чувствовала себя великолепно, и могла плясать дни и ночи без всякого напряжения.
  Госпожа Зайка после одного случая, когда обучила, казалось бы, бесперспективных, художниц сложнейшим балетным па, стала широко известна за пределами острова Сахалин, и её портреты украшают стены лучших дворцов Лондона и Парижа.
  Когда спросишь какую-нибудь обольстительную нагую красавицу на Сахалине, встречала ли она на острове дурных людей (иностранцы не в счет), то девушка сначала улыбнется, проведет язычком по губкам, нахмурит лобик, помолчит, припоминая, и потом уже ответит:
  "Откуда же в Раю дурные люди?"
  Нигде плохое старое так скоро не забывается, как на великолепном Сахалине, именно благодаря чрезвычайно артистичности местного населения, которое здесь расцветает не по дням, а по часам.
  То, что было лет двадцать, двадцать пять назад, считается таким же прогрессивным, как и современные праздники.
  Старые Дворцы и терема приобретают новую жизнь, от времени они только хорошеют, а женщины на острове Сахалин никогда не старятся, и, кажется, что сахалинкам известен секрет вечной молодости.
  Спокойные праздники продолжались на Сахалине до 1878 года, когда заведующей ночными увеселениями стала гилячка Зорька, красивейшая из женщин, умная, артистичная поэтическая натура.
  Она была по преимуществу усадебной работницей, придумывала праздники в своём огромнейшем поместье, на территории которого находятся морские пляжи с золотыми песками, чудесные купальни, глубокие озера, протекают две хрустальные реки, цветут и плодоносят персиковые, апельсиновые, абрикосовые, яблочные, черешневые, вишневые, банановые, айвовые и другие сады.
  В 1879 году начал функционировать Добровольный праздничный потешный флот.
  В Александровске уже несколько океанских яхт для прогулок и игры в мяч в бассейне на палубе.
  На одной из яхт произошла удивительная очаровательная сценка, характерная для шикарных мест Сахалина: госпожа Зиночка выиграла меня у подружек в карты.
  Конечно, я - птица вольная, но очаровательные поселянки устраивают разные игры, состязания за право провести со мной день, беседовать или просто прикоснуться ко мне.
  Очаровательные милейшие создания наивны в своей красоте и обаянии.
  Игра за право прогуляться со мной туманит девушкам головы, и поселянки, танцуют, поют, кидают шары, бросают мячи в лото или бегают наперегонки, не чувствуют неудобства, когда нагие бегают по лугам, и, когда проигрывают, не чувствуют большого огорчения, потому что уныния на острове Сахалин нет, и, как это ни странно, даже во время долгих праздников, как, например, катание на яхтах вокруг острова Сахалин, когда танцы на палубе и игра в мяч не прекращаются ни на минуту и на очаровательных личиках балерин выступают бисеринки пота, в роскошных каютах продолжаются викторины, и серебряный смех балерин мешается с тонкими голосочками певичек:
  "Душечка! Я выиграла право побеседовать с барином! Ах, какая я умничка!"
  А сытое царское состояние мужчин на Сахалине, их огромные животы, постоянное внимание женщин, излишества служат развитию ожирения у мужчин.
  Когда я спросил в Александровске, есть ли здесь тучные мужчины, которых возят на колясках, а сами они уже не могут передвигаться самостоятельно, то мне ответили:
  "Сколько угодно!"
  Ввиду громадной радости, веселья, обжорству и ожирению ленивых мужчин не препятствуют ни диетические птицы и рыбы, ни участие в праздниках, ни даже предложения жительниц коммун пойти на пикничок с сотней балерин.
  Но все довольны и никто не высказывает беспокойства.
  Поселенки лелеют своих мужчин, ублажают, и откармливают, словно на убой.
  Считается, что хороший мужчина - толстый мужчина.
  Причем роль мужчины, как самца, не обязательна.
  Мужчину любят только за то, что он есть, что столь возвышенное и могучее существо, как мужчина, позволяет сахалинкам находиться рядом с собой, ухаживать и прислуживать.
  Внешний вид мужчины на Сахалине может быть любой, но, повторяю, что чем толще мужчина - тем лучше.
  Ленивый жирный мужчина символизирует благолепие на Сахалине, служит живым подтверждением Рая.
  Удивительно, но иностранцев сахалинки, либо не замечают, либо относятся к ним с презрением.
  Примечателен случай, который я наблюдал на золотом пляже.
  Турист, видно очень богатый в своём мирке, откуда прибыл, удивленный и обрадованный Раем на земле с множеством обаятельнейших женщин, сразу же по прибытии на Сахалин, решил понравиться очаровательной рыжей поселяночке, с белыми грудями, покрытыми золотыми веснушками.
  Очевидно, что избалованный вниманием женщин у себя дома, повеса рассчитывал на легкую победу и на Сахалине.
  Он использовал весь набор трюком, к которому прибегают альфонсы в Москве, Петербурге, Париже, Лондоне, Токио и Нью-Йорке.
  Дамский угодник приплясывал, улыбался, отвешивал поселяночке комплименты, много и разнообразно шутил.
  Девушка смотрела на иностранца, как на говорящую собачку, хохотала, хлопала в ладошки, округляла бездонные глазки (причем не стеснялась своей наготы).
  Иностранцу же показалось, что он полностью очаровал сахалинку, и каково же было его полнейшее разочарование, досада, даже злость, когда к поселенке прибежала красавица подружка (гимнастка из Санкт-Петербурга) с мячом, а красавица, которую обольщал иностранец, со смехом обратилась к подружке (указывая на заморского князька):
  "Посмотри, какая забавная обезьянка..."
 
  Мне приходилось встречать на улице в Александровске мужчину шестидесяти пяти лет, который, по рассказам, растолстел шестнадцать лет назад.
  Он не мог самостоятельно передвигаться, и его в повозке катали поклонницы.
  Обычно мужчина возлежал на празднике на отдельном ложе, усыпанном лепестками роз, а в пределах досягаемости руки, стояли серебряные и золотые блюда с изысканейшими кушаньями.
  У мужчины много покровительниц, но их очарование не всегда спасает мужчину от новых девушек, которые счастливы, что находятся с ним рядом.
  Рассказывают про очаровательную гилячку Форельку, которая позволяет другим женщинам кормить и обхаживать её мужчину, причем сама долго наставляет желающих, чтобы они поступали правильно, разумно с её мужчиной, и не причинили ему беспокойство, не вызвали бы его недовольства.
  Один мужчина трехсот двадцати килограммов в Александровской слободке держит коммуну, в которой живут только его поклонницы.
  В Александровске вообще поклонение мужчинам достигло апогея и носит балетный характер.
  Есть даже места отдыха "только для мужчин", и уже называют красавиц, которые посвящают всю свою жизнь поклонению толстому кумиру.
  Но прелестницы никоим образом не находятся в душевном рабстве.
  Они, конечно, обожают мужчину, стараются ему угодить, но это не мешают личному веселью девушки, и часто само присутствие мужчины означает - праздник.
  Ко мне на Сахалине красавицы относятся с глубочайшим уважением, граничащим с преклонением, как перед идолом, впрочем, не мешает девушкам мечтать откормить меня до степени "когда душка барин уже не сможет ходить из-за прекрасной тучности".
 
  Прелюбопытнейший случай произошел с чиновником М., прибывшим на Сахалин по велению сердца.
  Господин М., уроженец Москвы, раньше не мог похвастаться вниманием дам к своей особе.
  Но на острове он сразу попал в водоворот праздника.
  Воспользовавшись утренней зорькой и розовым туманом, несколько милейших барышень похитили господина М., как только его нога ступила на благословенную землю Сахалина.
  Чиновника увезли в далекое имение, окружили заботой и оказывали ему царские почести.
  Через несколько дней господин М., ещё не понявший, что же с ним происходит, потолстел на пять килограммов, но дальше вес не шел.
  Девушки изматывали своего пленника веселыми любовными играми, просили, чтобы он участвовал во всех их затеях.
  М. ничто не понимал, а потом рассказывал мне, что подумал, что умер, и его по ошибке отправили в Рай.
  Девушки, обнаружив, что объект их любви перестал набирать в весе (трудно ему справиться с множеством балерин и утонченных красавиц), оставили господина М. в покое по ночам, но пищу ему подавали разнообразнейшую и вкуснейшую постоянно.
  Каждый день его осыпали лепестками тысяч роз, и так держали в поместье, сытого и довольного, пока он не выказал желание прогуляться по острову.
  Желание мужчины на Сахалине - закон для женщин.
  Когда же он появился перед другими поселенками, то те укорили похитительниц мужчины в эгоизме.
  Мужчина - всеобщее достояние на Сахалине и принадлежит всем женщинам.
  Здесь нет понятия "мужчина должен соответствовать, стараться понравиться".
  Возраст и умственное состояние мужчины также - неважно; видел я и умалишенных разжиревших стариков в каретах, и этих дедушек сопровождали восхищенными взглядами красивейшие дамы.
 
  Если поселенка прибыла со "своим" мужем или называет сожителя "своим", то это не означает, что другие красавицы сахалинки не имеют на него прав.
  Когда господину М. сахалинки объяснили, какими правами и свободами он пользуется на острове, он пришел в замешательство, чуть умом не тронулся от счастья.
  В это время во Дворце увеселений в коммуне проживал господин Ч., откушавшийся до трехсот килограммов; он тоже купался в роскоши и внимании красивейших женщин (других женщин на Сахалине нет!) и получал горячую пищу каждые две минуты.
  Когда одна балерина завязывала ему шнурки на ботинках, то она заявила, что давно уже больна любовью к этому господину Ч.
  Когда господин М. спросил у красавиц, окружающих господина Ч., почему они до сих пор не позаботились о том, чтобы подушки на ложе их кумира были набиты пухом колибри и соловьев, то прелестницы ответили буквально так:
  - Ах! Как виноваты мы! Всё в танцах и заботах, поэтому просмотрели, что наш любимый Ч. почивает на подушках, набитых пухом гагары.
  Эта восторженная рассеяность сахалинок во время праздников, неумение сосредоточиться на главном, удивило меня тем более, что меня окружали исключительно внимательные прелестницы, которые ничего не упускали из виду, и стоило мне в любое время дня и ночи поднять палец, призывая ко вниманию, то тотчас меня окружали восторженные поселенки с полуоткрытыми, от волнения, ротиками.
  В другой раз я посещал коммуну рано утром, после ночного увеселения, когда девушки играли со мной в ночную игру "снимание светлячков с тела барина".
  Когда выкатили на свежий воздух кровати с двумя толстенными мужчинами, то они стонали от переедания.
  Господину М. тотчас, не стесняясь, сделали очистительную клизму, после которой он с урчанием снова набросился на еду.
  Ч., в свою очередь, махнул рукой, и девушки с плясками и гиканьем покатили повозку на пляж, где Ч. наблюдал за ловлей рыбы руками.
  Между прочим, на этот раз я заметил княжну Мэри, которая бродила за мной, как тень; она уже пять дней ходит за мной, стесняется заговорить и ждет, когда же я обращусь к ней.
  Человек я широкой души, поэтому пригласил княжну Мэри прогуляться со мной до пляжа, где забавлялись красавицы на "празднике плотов".
  Княжна Мэри в знак благодарности прильнула ко мне, прошептала жарко, пряча глаза:
  "Барин, за доброту вашу, я полностью в вашей власти и никогда вас не забуду".
  Я поправил смазанную помаду на губах княжны Мэри и засмеялся, отшутился, что моей доброты не хвати на всех желающих сахалинок.
  Мы в веселой шумной компании отправились на пляж, причем многие из поселенок, забыв про то, что я очень стеснительный, начали раздеваться уже по пути, швыряя одежды в заросли роз и барбариса.
  На потешном белом плоту уже качались на волнах три прелестницы, причем груди одной мешали устойчивости плота.
  Девушки хохотали, пытались станцевать, но неустойчивость импровизированной сцены не позволяла затейницам устоять на ногах
  Наконец, плот, к общему удовольствию и веселию, перевернулся, и озорницы начали брызгаться в хрустальной воде голубой лагуны.
  На берегу поднялся переполох, все желали сейчас и немедленно принять участие в общем купании.
  Княжна Мэри крепко держала меня за руку, словно опасался, будто я улечу, как воздушный шар братьев Монгольфьеров.
  Я чувствовал состояние красавицы (княжна Мэри в Москве выбирала сразу подряд три конкурса: балетный, певческий и поэтический), видел, что прелестнице хочется быть со мной и в то же время тянет веселиться с подружками в воде.
  Поцеловав милейшую в лобик, я засмеялся:
  "Полноте, душенька! Пойдем и мы тела свои порадуем".
  Мои слова были приняты спутницей с огромной радостью, меня затащили в панталонах в воду, кинули мяч, и началось веселье, причем княжна Мэри находилась всё время рядом со мной; платье её намокло и совершенно не скрывало прелестей этой удивительной женщины.
  После игры в мяч мы устроили возню на плотиках, играли в "царя воды", девушки же мне поддавались, и, когда имелась у них возможность спихнуть меня с плота, то нарочно жалели меня.
  Вечером мы наслаждались прекрасным шоу.
  Оказывается, что господин Назарьев, находящийся на попечении в коммуне, по недосмотру девушек (убежавших на праздник), упал с кровати на мягкие шкуры белых медведей и так лежал, не в силах, из-за своего избыточного веса, забраться обратно на ложе.
  Вскоре прибежали красавицы, начали охать и ахать вокруг своего мужчины и сделали открытие: этот Назарьев, в прошлый четверг кушал мало и даже не отведал специального салата с тремястами видами рыб и других морских чудес.
  Если бы Назарьев не упал с огромной кровати, то, быть может, так бы и не заметили беды, и дело обошлось бы без причитаний прелестниц, теперь же самобичевание было неизбежно.
  В назначенный час, 13 августа, вечером, на празднике, балерина Птичка час танцевала перед Назарьевым, затем упала перед ним на колени и сказала, что так и останется, если душка Назарьев её не простит.
  Примеру Птички последовали и многие другие девушки, умоляли со слезами на глазах, чтобы Назарьев, в знак примирения откушал в три раза больше обычного.
  Назарьев, добрая душа, уже плохо соображающий из-за ожирения мозга, качал головой и улыбался, как китайский фарфоровый болван.
  - Праздновать! - приказал Назарьев.
  Конец слова потонул в радостных визгах и смехе поселенок.
  Назарьева в серебряной повозке покатили в сады увеселений.
  Балерины, молодые красавицы из Москвы, везли повозку, а господин Назарьев иногда со смехом нахлестывал прелестниц, как лошадок.
  Назарьев приказал девушкам раздеться, что последние исполнили с величайшей охотой, словно ожидали этого случая.
  Я отвернулся и покраснел от смущения.
  Княжна Мэри сочувствовала моей тонкой натуре, постоянно гладила меня по руке и преданно заглядывала в глаза, она измеряла мой пульс и хитро, по-женски предлагала:
  "Ваше высокоблагородие!
  Может быть, вам отдохнуть? А я бы вам спинку почесала, а то переволнуетесь на празднике-то".
  - Ах, мой бедный барин! - говорит она жалобным тоном с сильным Московским придыханием в груди (груди у княжны Мэри совсем не балеринские), макает белый хлебушко в вино и кладет яство мне в рот. - Тебе, небось, тяжело в панталонах!
  А ты попроси вот балерин, они снимут с тебя одежды, и причину придумают, чтобы ты не стыдился.
  Я молчу, надуваю губы, раздумываю, гляжу на Назарьева, которого девушки кормят с золотых ложечек.
  - Тебя ведь в радость полюбила я, - не унимается княжна Мэри, и, словно случайно виснет на моей руке. - Тебя, барин, все сахалинки любят в радость.
  В России мы все были подозрительные, а на острове Сахалин - раскрепостились!
  Ах, какие мы счастливые!
  В этот момент подвозят огромный торт для господина Назарьева, ну и для меня, разумеется.
  Торт величиной с крестьянскую избу в Поволжье.
  Торт ставят рядом с корзинами с различными изысканными кушаньями.
  Затем наступает момент веселого серебряного смеха.
  Балерины танцуют, певицы поют, поэтессы читают стихи.
  Назарьев уже порядочно осоловел, он знает, что праздник устроен специально для него, чревоугодие томит его, и он налегает на сахалинское земляничное вино.
  - Что вам снилось, барин, в эту ночь? - наивно спрашивает меня княжна Мэри, и, не сдержавшись, страстно целует в губы.
  - Снилось? Да ты в своем уме, красавица? - я смеюсь! - Мы же всю ночь очей не смыкали, веселились, бегали, ерзали, воздыхали.
  - Запамятовала, ваше благородие, - княжна Мэри делает вид, что расстроена, но на Сахалине нет места печали, и губки девушки снова тянутся к моим губам (я отстраняюсь - довольно!). - Так вот слушай, барин! - говорит Княжна Мэри, глядя мне в рот. - Этой ночью тебе снилось, хотя мы и не спали, что мы с тобой летаем на облаках.
  Так вот сегодня сон должен повториться и ты его примешь вместе со мной в купальне с шампанским розовым вином.
  И, похлопав меня маленькой теплой ладошкой по лбу, княжна Мэри шепчет уверительно:
  - Я тебя, барин, откормлю, как господина Назарьева.
  Будешь, как сахалинский колобок!
  Ты же иногда в печали. А всё отчего, родимый мой красавчик?
  Оттого, что хочешь быть полезным для Государства, а на острове Сахалин мало времени для деловых отвлечений: праздник, веселье, смех и радость!
  Всё бегаете, записываете, наблюдаете, думаете, что для Москвы и Санкт-Петербурга лучше будет, а выходит, что ваше драгоценейшее здоровье подрываете.
  Мы следуем на клубничную поляну, где праздник продолжается, входим в мраморный Дворец песни и пляски.
  Две балерины, стоящие у входа, просят меня умоляющими голосочками, словно милости просят:
  - Ваше высокоблагородие, мужчина!
  Позвольте с вами сфотографироваться на память, мы будем хвастаться фотографиями перед подружками.
  Я охотно соглашаюсь, делаю милость для поселенок.
  Одна из них с длинными волосами ниже пят, тотчас встает на четвереньки, а вторая мягко усаживает меня на спину подружки, как на скамейку.
  Девушки хохочут, княжна Мэри ревниво надувает губки.
 
  Входим во Дворец, потолок теряется где-то в небе, светло от свечей и факелов.
  Посреди залы помост из золота, и на этот помост просят пройти меня и господина Назарьева.
  Просьба к Назарьеву - условная, так как он из-за избыточного веса самостоятельно не передвигается, поэтому его девушки поднимают на лифте.
  Я усаживаюсь на трон, а Назарьев, с видимым облегчением, ложится на кожаный белый диван, устланный шкурками горностая.
  Балерина Ланская, знаменитая в своё время в Москве и в Петербурге, известная любовными приключениями с особами царской крови, высокая красивая, имеющая хрупкое сложение, без одежды, но в туфлях на высоких каблуках склоняется перед нами в подобострастном уважении.
  Назарьев на миг закрывает глаза, всхрапывает, словно конь, но затем оживляется, когда видит перед собой блюдо с лангустами.
  Ланская молча, спускает с меня штаны до колен и начинает натирать мои ляжки розовым маслом.
  Девушки в зале веселятся, играют в свои игры, но основное внимание приковано к нам.
  Княжна Мэри прохаживается около помоста, в её тонких ручках бокал с розовым вином.
  - Может быть, желаете выпить со мной на брудершафт, господин? - шепчет мне балерина Ланская. - Я была бы вам очень признательна.
  Я соглашаюсь, мы пьем, девушки в зале визжат от счастья, а у княжны Мэри выпадает из рук бокал.
  Наконец балерина намазала меня различными маслами и облачила меня в царские одежды.
  Она берет в руки скипетр и державу, протягивает мне:
  - Ваше высокоблагородие! Всем миром поселянок славного Рая острова Сахалин просим вас остаться здесь, с нами.
  Мы будем лелеять и любить вас так, как никогда с вами не обойдутся на материке.
  Мы обожаем наших русских мужчин.
  Господин Назарьев дружески подмигивает мне, кряхтит и наконец, произносит:
  - Соглашайся! Так сахалинки коронуют всех мужчин!
  Мы здесь - цари! Нет, не цари - намного больше, чем цари.
  - Гоооорько! - кричат девушки в зале, и я понимаю, что должен поцеловать балерину Ланскую.
  Ей выпала честь короновать меня, и мой поцелуй будет означать желание остаться на Сахалине.
  В первое мгновение я потерял дар речи и даже выражение лица у меня застыло, не меняется, как у железного крестьянина, но вот по телу пошла сладкая истома от счастья и я слышу своё довольное урчание.
  - Гооорько! - продолжают кричать милые сахалинки.
  Балерина Ланская стоит передо мной на коленях, и мне не очень понятно, как я должен её поцеловать.
  Балерина ложится у моих ног, и теперь совсем неизвестно, что я должен делать.
  Остаться на острове Сахалин, значит - предать свою работу.
  Государство оказало мне высокое доверие провести перепись населения на Сахалине, а я подведу родную Москву с серыми улицами и хмурыми чиновниками.
  Можно, конечно, вернуться с записками в столицу, составить отчет, а затем, когда долг Отечеству уже будет отдан, вернуться на Сахалин.
  Но что-то подсказывает мне, что так не получится, произойдет непредвиденное, и это непредвиденное озадачивает, как грелка собаку Полкана.
  Балерина Ланская поднимается и начинает танцевать передо мной.
  После каждых пяти пируэтов, она склоняется над Назарьевым и подает ему очередное блюдо с яствами, а меня - целует в грудь.
  У Ланской волосы разметались по прекрасному телу, шея утонченная напряжена; уже после десяти пируэтов дыхание становится прерывистым, но не от усталости, а, как я понял, от моего присутствия, нежная кожа балерины дышит нежностью.
  - Ваше высокоблагородие, оставайтесь! - слышится сквозь смех и веселье просьба. - Ваше высокоблагородие, красавчик!
  Пощадите нас, не покидайте, вы же - мужчина!
  И потом, после часа танцев с упрашиваниями, балерина Ланская поет, как на сцене Большого Академического театра России:
  - Мы - женщины роскошные, счастливые, жизнерадостные... Почему бы вам, барин, не остаться со мной... со всеми нами?
  Вот уже какое-то странное вытягивание шеи, туман в очах прелестницы, шлепанье длинными ресницами...
  Назарьев не произносит ни одного слова, а только мычит и хрипит; уничтожает еду, как вепрь.
  Кажется, что с начала моего восшествия на престол прошла вечность, но прелестницы в зале кричат только,
  "Сорок раз Горько, барин!"
  До осмысления действительности мне ещё далеко и я прошу у Ланской отсрочки, чтобы принять решение, спускаюсь с помоста и попадаю в объятия княжны Мэри.
  Она целует меня, рыдает от счастья, что может прикоснуться ко мне.
  Кругом шум и радость веселья, праздника, и чавканье господина Назарьева, кажется, перекрывает шум.
  Вот подбежали ко мне изящные женщины в вольных роскошных платьях, жадно смотрят на меня, в лицах их, в легких движениях выражается полнейший восторг.
  Поднимаюсь снова на помост, снова спускаюсь, а балерина Ланская молча протягивает в мою сторону руки, молча умоляет.
  Наконец досчитали до ста "Горько" и я решаюсь обрадовать сахалинских женщин, возвращаюсь на помост и торжественно целую балерину Ланскую
  В зале поднимается невообразимое, дамы рукоплещут, поздравляют друг дружку с вновь приобретенным мужчиной на острове Сахалин.
  Балерина Ланская (на Сахалине - Ласочка) целует мне руки и ноги в знак благодарности, помогает мне усесться на трон.
  Губы её, которые только что отлипли от моих, ярко-красные, зовущие.
  Белые зубки стучат, лицо одухотворенное, влажное, очи блуждают.
  Когда она пьет со мной на брудершафт, судорожно кусает меня за мочку уха...
  Поцеловала меня и упала без чувств от радости.
  - Это начало коронации, - объясняет мне княжна Мэри и счастливо улыбается. - Мы устроим вам, барин, такое житье, что ни в сказке сказать, ни пером описать!
  - Люблю смотреть, как веселятся счастливые женщины, как радуются! - говорит радостно господин Назарьев, очень довольный ужином и зрелищем. - Обожаю!
  Это столь воздушные создания, восторженные, умнейшие, благороднейшие и прелестнейшие... любить их!
 
  На следующий день я следую в своё личное поместье, откуда отправляю в Москву бумаги, записки о переписи населения на острове Сахалин.
  Из светелки одного из моих теремов, озираю окрестности: далекие синие горы, поля, заросшие добрыми цветами, солнечную голубую лагуну, прислушиваюсь с жизнерадостным крикам поселянок, визгу, далекой приятной музыке, вдыхаю целебный ароматный воздух, и на очи мои набегает непрошенная слеза счастья.
  Разве до приезда на остров Сахалин я мог подумать, что существует Рай на Земле.
  - Барин! Вам что-нибудь нужно? - слышен за моей спиной робкий серебряный голосочек?
  - Ступай, радость моя! Позову тебя, когда будет нужно! - Я не оборачиваюсь, мне не обязательно видеть лица этой милой сахалинки, потому что я знаю, что за мной стоит воплощение всего, о чем может мечтать человек.
  Я в Раю!
  И этот Рай называется - остров Сахалин!