17 октября – день св. Ерофея. В народном календаре в этот день Леший спать ложится, и чтоб ему не мешать, людям строго-настрого запрещено в лес ходить. На Ерофея Лешие дурят в лесу: поднимают ураганы, ломают деревья, гонят зверье, и если им попадется человек – забирают его с собой.
Вот и наступил долгожданный день. С рассветом Леший вышел из своей избушки завершить последние дела. Надо обойти весь свой лес, проверить, на последок, что да как, все ли до ладу, чай до весны-то далеко. Холодный туман стелился по земле, скатываясь крупными каплями с хвоинок сосен. «Бррр...»-поежился Леший, вспоминая устланную мягким сухим мхом свою постель. «Ничего, еще сегодня подсуетиться – и баиньки.» Настроение сегодня, не в пример прошлым годам в этот день, было каким-то ровным, даже можно сказать, каким-то умиротворенным… «Надо же, - подумал он, - чудно, однако. Хоть бы не испортил кто… А то ведь всегда так – выйдешь, солнышко светит, роса самоцветами переливается – благодать! А тут на тебе! Зайчик плачет – с пенька упал, коготок сломал, попискивает под кустом, бедолашный. Пожалеешь, пошепчешь, чтоб быстрее зажило. Тут вороны: «Чего на пень полез, чего на пень полез, под кустом ему не сиделось!» Дунешь, ветром гадин с веток снесло, разлетелись и ну каркать пуще прежнего: « Леший совсем старый стал, из ума выжил, обижает почем зря!» « Ни тебе благодарности, ни тебе уважения… А ведь хозяин-то, как-никак! Ах, вы, шельмы такие!» - начал серчать Леший. «Ну вот, опять началось, - подумал он – а что делать, день сегодня такой, против природы-матушки не попрешь. Все ж-таки 17 октября, Ерофеев день, на зимовку мне сегодня снаряжаться. Спать-то как хочется… Скоро, уже скоро, уже сегодня…»
Сквозь ветви деревьев заблестели первые лучи тусклого осеннего солнышка. «Устало Ярило…» - сочувственно прошептал Леший. Зайти надо в ближайший перелесок к старому медведю. Где он в этот раз спать ляжет, нашел ли место? А то в это лето лесорубы его излюбленную корягу на берлоге распилили да увезли, не знали, видать. Ох, и злился медведь, аж кору на молодой сосенке со злости драть стал. Еле его успокоил, чуть напрочь деревцо не искалечил. Деревцо тут не причем, оно ж не виновато, а вот злость надо на чем-то выместить, вот и досталось сосенке. А вредный какой стал на старости лет, сердитый, чуть что – и ну серчать! Как ни встретишь его – все не довольный. Видишь ли, не так я за лесом смотрю: и деревья не так растут, и звери совсем распоясались, а люди, так те совсем в лесу как у себя дома. Придешь к нему как к старому другу, повидаться, покалякать про то, се, а он тебе враз пороху напустит, настроение испоганит, а потом еще и обижается, чего, мол, не помнишь дружбы старой. «Чего так все серчаешь с самого утра? Малина-то этим летом как уродила?» А он: «Кости ломило всю ночь, на дождь может, а? И комары, бесовские дети, все над ухом крутят, так и норовят то в нос, то в ухо залезть. Не выспался я, понимаешь?» Вот приди к нему – опять осерчаем оба, не хотелось бы, и так день сегодня тяжелый, а делать нечего, дружба есть дружба, дело святое… Да и повидать напоследок охота ворчуна старого. С такими мыслями шел Леший в ближний лесок, стараясь сохранять благостное расположение духа.
Солнечные лучи все настойчивее разгоняли остатки промозглого тумана. Денек, не смотря на глубокую осень, обещал быть погожим, а может быть, даже и теплым. Под ногами тихо шептала пожухлая трава, где нигде каркнет озябшая ворона, сев на сухую ветку и обломившись вместе с нею. Бесшумно пробежит по веткам белка, неся в лапках последние грибы. Тихо, зябко, не то, что летом. Бывало, еще небо зарей не заалеет, а уж тебе везде шорох, просыпаются все по-маленьку. А уж как заря-красавица покажет свое личико – то тут и начнется такое…! Все в делах-заботах, шум-гам, хоть из лесу беги. Зато радостно-то как! И все бегут к Лешему, кто за советом, кто с прошением каким, а кто с обидой – мол, разберись, батюшка, наведи порядок! А сейчас, где все? – опять начал ворчать Леший. «Спят, окаянные дети, попрятались до теплой весны, а ты ходи тут, хозяйничай сам, больше всех мне, что ли, надо? Обойди их всех, хорошо ли все устроились, хватит ли припасов? А про меня кто подумал? Как ты, хозяин-батюшка почивать-зимовать будешь? Мягко ли тебе будет, тепло ли? Все сам, все сам!» Так шел по лесу старый Леший, с каждым шагом все больше и больше серчая. И так он разбушевался в своих думах, что и не заметил, как ураган поднял, да такой, что с треском рухнуло старое дерево. Звери попрятались, птицы затихли, забились не весть куда. Из дупла упавшего дерева выскочила перепуганная белка, в отчаянии заметалась вокруг него. Заметила Лешего, и, как всегда кинулась было к нему за подмогой, но тут вспомнила, что сегодня за день и кто это сейчас набедокурил, решила все-таки поостеречься. « Ладно, сама уж как-нибудь.»- подумала белка. «Ишь, спряталась, рыжая бестия, ишь, боится она меня! Развелось этих белок не меряно, дупел на них по всему лесу не напасешься!» Но злился Леший не на белок, а на самого себя. Теперь вот еще и белку устраивай, делов мне сегодня больше нету! Хотел хоть сегодня пораньше управиться, так нет же, еще и белка эта!» А ветер уже стонал в верхушках сосен. То тут, то там с грохотом падали сухие сучья. Пыль и сухая хвоя летели в лицо Лешему, но он этого даже не замечал, упрямо шагая и ругаясь, на чем свет стоит.
«Ну, началось опять, давненько этого не видели!» - услышал позади себя Леший голос старого медведя. «И это я, по-твоему, старый дурак? Ну ладно, все, молчу, угомонись уже. Я это..., по делу к тебе…» «Что, до сих пор берлогу себе не обустроил, все я за вас думать должен? Леший подсоби, Леший то, Леший се, что, Лешему разорваться что ли?» - вновь взъерошился хозяин леса.
«Да нет, что ты, я так, мелочь… Я это… одолженьеца хотел попросить, не серчай только.» Взавсегда ругался медведь, будто это он тут хозяин леса, а Леший только журил его да усмехался в спутанную седую бороду. А тут медведя будто мамка подменила. Во-первых, знал, какой сегодня день и не стоит лезть на рожон. Лучше б где залечь да переждать, пока Леший не угомонится. Кабы не дельце одно.
«Ну, сказывай, чего хотел?» - немного успокоившись, угрюмо спросил Леший. «Ты только это… не серчай, как скажу, лады? Я что-то на старости лет сердцем мягок стал, вот и просить пришел». «Ну-ка, ну-ка, что-то повадки такой я ранее за тобой не подмечал…- Леший всерьез удивился – Сказывай, пока я добрый.»
«Там, знаешь ли, близ деревеньки, на опушке, детеныш человечий забрел…» «Чего? Опять? Чего же это опять человечишкам в лесу моем понадобилось? Спасу от них никакого ни зимой, ни летом нету!» - опять разошелся Леший и вновь ветер угрожающе зашумел в кронах сосен.
«Ну-ну, угомонись. Там девчушка, махонька совсем, годочка-то три от роду будет. Сама-одинешенька в лес забрела. Все бы ничего, да ты так разбушевался, что перепугал ее до смерти. Забилась под корягу, бедолашная, что и плакать ей боязно. Пришел я просить тебя, чтоб перестал ты буянить хоть на время, пока дома ее не хватятся да не найдут»
Послушал Леший сердобольного старика-медведя, и как-то вдруг соромно стало за себя, и девчушку чего-то жаль стало. Не любил Леший людей. Да и за что их любить-то? Приходят, шумят, вред лесу завсегда делают. Ты приди, тихонечко походи, возьми аккуратненько то, за чем пришел, грибы там, ягоды, бурелом какой, да иди себе, Лешему поклонившись. Хоть бы гостинца какого хозяину принести, чего-то вкусненького, чего в лесу нету, ублажить его. Так нет, придут, навредят, живность лесную распугают, то за что любить их? Опять же, хозяина леса не уважают, а то и просто лесной нечистью кличут, наговаривают Бог весть что. Подумаешь, поводил Леший кругами всю ночь по лесу, криками да смехом попугал - то это маленькое наказание, не в сравнение с тем, что люди творят.А с другого боку девчушка-то махонька, несмышленыш еще, не виноватая еще ни в чем.
Угомонил потихоньку хозяин лесной норов свой и, успокоившись, чего-то стало интересно ему посмотреть на это чудо малое. «А пойду-ка, гляну я на нее.» - решил Леший. Сказано – сделано. Идет себе по лесу, по дороге осматривая владения свои, все ли к зиме ладно, ничего не запамятовал. Идет – любуется красою осеннею. Как утихла буря, Лешим поднятая, то так стало хорошо да приветно в затихшем лесу. Воздух смоляной так и льется со всех сторон. Тишь такая, что каждый шорох услышать можно.
Идет Леший, а из под кустов зайцы на него выглядывают, птицы с веток глядят – удивляются все. Не бывало такого, чтоб Леший на Ерофея так быстро успокаивался. Бывало, весь день хозяин бушует, всем-то он не доволен. Как уж крепко ни любила Лешего лесная братия, а на Ерофея опасалась не глаза ему попадаться. Уж очень свиреп да несговорчив бывал он. А тут на тебе! С чего бы это? Переглядывались по меж собою, а все ж таки показываться не решались – мало ли что…
Так шел Леший по своему лесу, любуясь вокруг себя красотами лесными. И, подогреваясь любопытством, ускорял свой шаг. И так, долго ли, скоро ли, дошел до опушки, что близ деревеньки. « Ну и где ж то чудо чудное, диво дивное, что человечьим детенышем зовется?» - стал оглядываться вкруг себя. И тут видит, под корягой, забившись как можно дале, сидит девчушечка, малая, ну прямо с ноготок росточком. Лапоточки старенькие, платочком беленьким повязанная. Сбился платочек, а из-под него выбились волосенки цвета спелой ржи, спутались. В ручках кузовок держит, к груди его с испугу прижимает, как драгоценность какую. А в нем мухомор лежит, красный, яркий. «Глупенькая…» - вдруг с неожиданной нежностью подумал Леший. Тихохонько подошел к ней, чтоб еще больше не напугать. Увидала девчушка Лешего, вскинула на него глазенки. А какие глазенки-то! Большие да глубокие, как весеннее небо. Как глянул Леший в эти оченята, так и обомлел. А малышка, увидав чудного старичка, не знает, что и делать. То ли радоваться, что не одна она уже в лесу, а то ли пугаться? Не видала она такого старичка, не обычный он какой-то: кожух изнанкой наружу, запахнутый левой полой на правую, не подпоясан, лапти – левый на правой ноге, правый – на левой. В зеленоватой бороде запутались сухие травинки, а глаза – как изумрудные огоньки горят из под косматых бровей. Но взглянув в эти глаза, чутьем своим детским уразумела, что не след бояться его: по-доброму смотрел он на нее, с интересом. Девчушка робко улыбнулась Лешему и тут он совсем растаял. И такая нежность вдруг хлынула в его сердце, что захотелось ему подхватить девчушку на руки, к сердцу прижать да закружить. Но сдержался, чтоб не спугнуть робкой улыбки на личике ее. Только осторожно протянул свою костлявую, заскорузлую руку, чтоб помочь выбраться ей из-под коряги, куда забилась она, прячась от бури, что поднял сам Леший. И уразумев это, опять устыдился себя Леший. Но девчушка так доверчиво смотрела на него, что он тут же и думать про все забыл. Легонечко вытащил ее из-под коряги и не спеша повел к окраине леса. Шел, не то, что не торопился, а наоборот, как можно медленнее. Уж очень не хотелось так быстро расставаться с этим маленьким чудом, которое так грело его старое сердце. Любил он и зайчат, и медвежат, с нежностью и умилением смотрел, как растут они, как резвятся. Но все это было не то. Думалось в это время Лешему, глядя на девчушку, что будто что-то упустил он, что-то главное так и не случилось в его жизни. «Что же это такое? - недоумевал седой старик – Чем так всполошило мою душу это дитя? Что ж такое важное напоминают ее небесно - голубые оченята?» Что-то важное, главное, волнующее, пыталось пробиться из памяти Лешего, вот-вот оно вспомнится. Сквозь раздумья почувствовал он, как чуть шевельнулась девченочья ручонка в его руке. Вновь с умилением посмотрел он на дитя, и она, будто почувствовав его взгляд, подняла головку и с улыбкой глянула на него своими голубыми глазками. И вдруг, как гром среди ясного неба, окатили его воспоминания…
Глава 2
Молод тогда был Леший, только унаследовал свой бор на единоличное свое хозяйствование. Только чуть обзнакомился со своей вотчиною, только мало-помалу навел порядок в своем лесу. Прежний лесовик уж совсем стар стал, управлялся кое-как. А работы то в лесу завсегда полны руки, только успевай, поворачивайся. А у старого уж и здоровье не то, и уставал быстро, а все никак не хотел уступать своего места. Прирос к нему душою, к лесу своему. А оно и не мудрено: как делаешь все по совести, то так прикепаешь, что и не оторвать. Но уж была - не была, а отправили-таки старого работягу на покой. Хватит, потрудился на славу, уже и отдохнуть от трудов праведных надобно. Вот и определили нашего Лешего на его место. Богатехонько пришлось попотеть ему, но молодь на мысли быстра, на руку скора. При старом лешем уж и лес постарел, бурелома стало не мерянно. Столько, что и молодому деревцу пробиться было невмоготу в этом глухом сумраке. Почнет, бывало, расти, тянется изо всех сил, а солнышка ему мало, свежего ветерка не достает. И так по тужится, по тужится, да и зачахнет. А если и вырастет все ж какое – то такое хилое да кривое, что просто срам один. Да и зверье в таком лесу жить не очень-то хотело. Уж очень сыро, мрачно. Детенышам на солнышке бы порезвиться, а мало его, да к тому-же только и смотри, чтоб лапку не вывихнуло да хвостик не подломило. Волки, и те неохотно тут селились. Одним медведям хорошо – дебри непролазные, никто сна не потревожит. Да и боялись сюда люди заходить, недобрая слава водилась за этим лесом среди людей. А все от того, что старый Леший людей не любил и во владения свои не пущал. Уж чего только не выдумывал, старый. Зайдут, бывало, бабы да девки по грибы-ягоды, а он, старая вредина, то медведем зарычит из малинника, то крикнет голосом не человечьим. А уж как потешается, когда они, побросав кузова, с визгом разбегаются в разные стороны. Так мало ему, он еще и догонит какую, улюлюканьем подстегивает, ветками по лицо хлещет. Уж она из сил выбьется, плачет-рыдает, а он все не унимается. А то приедут мужики подводой за дровами, так он лошадь вспугнет, та понесет что есть мочи, по пням да корягам телегу разобьет. Из упряжи вырвется, и ищи-свищи, поминай, как звали лошадушку. А уж вернется она сама в деревню, найдут ли мужики, а то и волки задерут – ему до того дела нету. Волкам же надо чем поджевиться, они жители лесные, а лошадка – скотинка людская, что Лешему до нее. Но все это шалости, тешился Леший, лес охраняючи.
А вот если заходили в лес охотники, то тут и вправду беда случалась. Серчал Леший не шутку. Невмоготу было видеть ему, как охотники живность лесную истребляли. Ну что за наед им, с зайца или утки? А то и просто забавы ради почнут соперничать, кто белке в глаз попадет. Ох, и свирепел тогда Леший, удержу ему тогда не было. Поднимет бурю такую, что ни зги не видать, разведет охотников в разные стороны и ну учить каждого в отдельности уму-разуму. Одного в болото заведет, кикиморам на потеху. Другого в овраг кинет, третьего весь день из лесу не выпустит, кругами водит вокруг какого пятачка и так вымотает, что тот с ног валится. А передохнуть не даст. То из-за спины пугнет рыком звериным или криком не человечьим, то сбоку чудищем каким мерзенным покажется. Тот уж со страху и про ружьишко забудет. Обронит где-нибудь – и даже не заметит. Озирается только по сторонам да крестится. И так вот мало-помалу, отвадил Леший людей от лесу своего. Перестали ходить они сюда по своим надобностям. Зарос тогда лес непроходимо, бурелома набралось так много. Сумрачно, глухо стало в некогда веселом, светлом лесу, да так, что и самому хозяину в нем неуютно стало. А все упрямится старый, не угомонится никак, мол, так лучше.
Вот на такое хозяйство и пришел наш молодой Леший раннею весною. Как глянул – аж руками всплеснул: вот те, на! Но молодым унынье не пристало. Засучил он рукава и ну хозяйничать! А с чего начинать? Ясное дело – с наведения порядка в лесу. Стал он людей заманивать, чтоб те бурелом забрали. А как же это сделать? Порассеял по опушке цветы, какие только цвели в лесу в это раннее весеннее время. Девки да ребятишки с краю собирают, венки плетут, хороводы на поляне у леса водят. Резвятся – резвятся, да и зайдут, играючи, немного в лес, а потом и по дале. Опомнятся, оглянутся по сторонам, а ничего страшного и не происходит. Глядь, а тут коряг да дерев сухих сколько валяется без дела-пользы. А назавтра, с опаскою, приедут мужики, по выбирают на опушке бурелом, выпилят сухостой. Боязно, однако ж, ничего не пугает, беды не случается. На другой день, глядишь, и дальше в лес пройти осмелеют, там приберут. А летом ягоды пошли, опять же это Леший ягодами людей в свою вотчину заманивает, чтоб видели, сколько дров еще в лесу припасено. И так же эти ягоды рассыплет по лесу, будто дорожку выстелит к нужному месту. Так, мало-помалу, и вычистил Леший весь свой лес. Людям уже не так боязно стало ходить сюда, а со временем и вовсе осмелели они. Однако ж озорничать да бесчинствовать Леший людям не позволял, взыскивал по всей строгости лесных законов, если вдруг чего набедокурят.
И вот, в эту самую первую его весну, Леший заприметил одну девицу. Она, разом с другими девками, захаживала в лес. Сначала привлекла она Лешего тем, что меньше всех боялась она леса. С интересом оглядывалась вокруг себя, все примечала, любовалась красотами лесными. Девки вздрагивали поначалу от шороха всякого, испуганно вокруг озираясь. Она же смотрела на все с пытливым интересом, подтрунивая над пугливыми подругами да посмеиваясь. За эту смелость и смешливость и полюбилась она Лешему. А еще за то приглянулась она ему по-особенному, что казалось, будто любит она лес так - же, как и он. И чувствовалось ему что-то родное в ней, близкое. Придут, бывало, девки в лес, а Леший уж знает про их приход. Притаится за деревом каким и любуется зазнобою своею. А она будто чует взгляд его, оглядывается по сторонам, вглядывается в чащу лесную. А девки посмеиваются над нею, чего, мол, Дарья, оглядываешься? Чай, суженого выглядываешь? Так тут, окромя Лешего, жениха не сыскать. Вот выкрадет тебя и в глухомань лесную утащит. Возьмет в жены тебя и будут у вас дети - лешенята, будете все вместе народ честной пугать. Обидно было Лешему слушать такие речи, уж и проучил бы, бестыжих девок, да боялся он Дарью свою испугать. А она в ответ на девичьи смешки смешками и отвечает, мол, если Леший молод, красив да добр к ней будет, так и пойдет к нему Дарья в жены.
Благодарен был Леший ей за такие речи, а все ж - таки горько было ему. Он хоть молод и душою добр, однако ж не был красавцем. Хоть и похож всем на человека, да не человек он, а творенье лесное. Бывали случаи, когда Лешие воровали девиц себе в жены, детки бывали у них, а, все ж, ничего путного с того не было. Тосковали их жены, к людям рвались. Бывало и сбегали назад или же мужья их, видя, как маются они, сердешные, отпускали их назад, к родне, к людям. Да лучше б было, если б не отпускали. Не принимали их люди, считая их проклятыми, боялись, а потому гнали их назад в лес.
Такие истории знал он не понаслышке. Отец Лешего вот так же сманил к себе девицу, Ядвигою звали. Полюбила она его всем сердцем за душу добрую и сама, без принуждения, в лес к нему жить пошла. Да только в скорости тосковать начала, к людям проситься стала. А люди не приняли, боялись, как нечистую силу и назад в лес прогнали. Поселилась Ядвига в глухом лесу, от людей по дале. Бывало, смельчаки иные хаживали к ней за снадобьем каким, потому как знала она травы разные. Помогала им, чем могла. А вместо благодарности рассказывали они дома небылицы разные. Мол, злая она, одичала совсем, и что будто бы у нее даже избушка на курьих ногах. Ягою окрестили и детей ею пугать стали, мол, как не будешь послушным, прилетит Баба Яга в ступе с помелом, украдет, и в ночи изваривши, съест. Вот и пойми, людей этих.
Беда да и только… Не хотел Леший такой судьбы этой девице и крепко-накрепко решил для себя, что не бывать ей его женою. А вот отказаться видеть ее он не смог. Средь всех голосов сразу узнавал он голос ее. Средь толпы девчат видел только ее волосы, цвета спелой ржи. А какое милое личико было у нее, приветливое, веселое. Вздумается Лешему поближе разглядеть девицу, послушать голосок ее веселый, так обернется он зверушкою какою и подбирается к ней поближе. Притаится и любуется. А она будто чует его, завсегда приметит. Смотрит на него и чудится ей, будто не зверушка это вовсе. И чудно ей вдруг станет, что чудится ей такое. Никому про то не сказывает, а только смотрит на него пристально, понять силится, что ж это с ней такое творится. Скрыться б ему от нее, а только глаз отвесть не может, глядит на девицу зачарованно. Стал Леший помечать за собою, что ждет ее каждого дня, опасается, что не придет она сегодня. А как печалится он, когда занепогодится, тогда уж точно не придет его Дарьюшка. Бывало затянется ненастье на дней несколько, тогда изведется весь Леший.
Дождику завсегда лес радуется. А то ли это мелкий да затяжной, что краплет не один денечек, а то ли это шумный ливень с грозою, что соберется не весть откуда, грохочет, страшает всех, развезши хляби небесные. И как внезапно начнется, так же быстро и заканчивается. И вот, тогда, как только проглянет солнышко сквозь обрывки рваных туч, умытые деревья и травы, сверкая в лучах солнечных сочной зеленью, качают капли дождевые на листьях своих. Капельки, сливаясь одна с другой, тяжелеют и ожидают малейшего колыхания, чтоб сорваться вниз, а ударившись оземь, разлетаются мелкими брызгами. Вот из под кустика, пугливо озираясь по сторонам, выглядывает маленький зайчонок. И боязно ему, и любопытно. Смотрит, как солнышко радугою играет в каплях дождевых, как чисто и зелено вдруг все стало. Вылезает тихохонько из-под кустика, отряхивая мокрые лапки. Вдруг шаловливый бельчонок, как рыжая молния, выскакивает из своего дупла и прыгает на тонкую ветку. И тут все капли, что не успели стечь наземь, что есть силы летят вниз, обрушиваясь на зайчонка! Бедолашный, сорвавшись с места, стрелой летит куда глаза глядят, а бельчонок закатывается от смеха. Травы, вдоволь напившись, тянут стебельки свои вверх, словно вознося хвалу Присветлому Яриле. Все дышит полной грудью. А воздух так свеж и хрустально чист! Промокшие птицы чистят на ветках свои перышки, а внизу по траве, бегает, пыхтя, семейство ежиков.
Леший, как домовитый хозяин, обходит после дождя владения свои. И так ему радостно становится на душе, так отрадно. Все хорошо в лесу его, все ладно, и веселы все, довольны. А еще радеет он, что скоро, должно быть, придет сюда желанная девица.
Хоть и любил Леший дождь, а все ж казалось ему, что не будет этому ненастью конца-краю. В прежние времена, когда не знал, не ведал он, что есть на свете отрада, что Дарьюшкою зовется, любил он ненастье. Особенно такое, что длится не один денек, когда становится прохладно, даже зябко как-то и мелкий занудный дождик краплет и краплет не прекращаясь. То будто бы затихнет, почти вовсе перестав, а то вдруг опять как польет, будто баба воды в решето набрала. Любил Леший в такие дни в постельке своей понежиться, что сухим, мягким мхом устлана. То дремлет, то глядит в маленькое окошко, как шелестят по листьям мелкие капли.
А вот теперь ждет не дождется, когда ж ненастье закончится. Еще и тропки лесные не просохли, а он уж на опушке, ждет-выглядывает, а вдруг всеж-таки придет Дарьюшка. И стал помечать за собой Леший, что все тоскливей становится ему без девушки, что мало ему глядеть на нее, зверушкой малой обернувшись. Хочет он слышать голос ее переливчатый, к нему обращенный. И, смотрела чтоб она не звериный облик его, а на него самого, на Лешего. Да боялся он спугнуть девушку видом своим. Хоть и не был он страшен да уродлив для глаза людского, а все ж необычен вид его. Да и страшно признаться, что не человеческого роду он вовсе.
И вздумалось схитрить ему. Ведь может же он обернуться какой тварью божьей, может и человеком обычным показаться ей. Сказано – сделано. Извлек из запасников своих старое ружьишко, что еще при старом Лешем охотником с испугу оброненное. Нашел его Леший случайно, да и прибрал с глаз долой от греха подальше. Вот теперь-то оно и пригодилось. А для того сгодилось, чтоб как покажется он на люди в виде человечьем, то спросят его, мол, кто ты, мил человек, куда путь держишь, за какой надобностью? «А я поохотиться вышел, да заплутал малость, я из деревни, что на другом конце леса». Вот такова была задумка нашего Лешего.
И вот как пришли опять девки в лес по грибы-ягоды, решил он Дарьюшке своей на глаза объявиться. Как быть-то, она в кругу подруг, не отходит от них далеко. Да и боязно ему показываться. Сердце так и бьется птицей пойманною, вот-вот наружу вырвется. С волнения, что подойти к ней нужно, аж колени подгибаются, руки-ноги мелкой дрожью бьет. А мысли в голове, как пчелы в улье роятся: что сказать ей, как понравиться, чтоб на смех не подняла да не прогнала с глаз долой. Норов то у нее не из тихоньких, норовлива да на язык остра. Хоть и не обидит она человека, почем зря, а вот уж коль что не по ней – то держи, мил дружок, полны руки. Как-то раз увязались за девками в лес и ребята. И уж очень один паренек на Дарью глаз положил. И нет, чтобы как-то хорошо приязнь свою ей выказать, так он-то шишкою в нее кинет, то поддразнивает. Ну, право, как дитя мало. Дарья сначала вид делала, что не помечает, уж терпела, сколько могла, а смогла она не долго. Таких пряников ему отсыпала, так на смех перед подружками подняла, что того парнишку и до сей поры подле Дарьи не видать. Леший, видавший все это, не напрасно боялся показываться. Все тянул, все не решался выйти к ней. Уж и кузовки у девчат почти набраны, и уж скоро домой снаряжаться станут, а он все с духом не соберется.
«Ну да ладно, - порешил Леший, - как ни будь в следующий раз». Решив так, облегченно вздохнул. По легче стало от того, что не надо сегодня объявляться. А вместе с тем горько было, обидно на себя самого, что струсил, не смог побороть самого себя. Ничего не боялся хозяин лесной, а вот девки испугался. Ну как тут горько да обидно не станет. Так сидел он в раздумьях своих на старом пне, и, видать, так крепко задумался, что не услышал за спиной шагов тихих. Дарьюшка, грибочек за грибочком, шажочек за шажочком, как – сама и не заметила, как отошла от подружек в сторону. Глядь, а на пеньке сидит добрый молодец. Дарья девица хоть и осторожная, а любопытная, как всякая дочка Евина. Что ж то за парень такой? Откуда? В соседней деревне нету таких. Среди тех, что на гулянья по праздникам в их деревню захаживают, его не встречала. Подошла к нему уж близехонько, а он и не чует, видать, задумался крепко. И уж когда встала прямо перед глазами его, тогда только очнулся он. Как увидал он ее перед собою, так аж в глазах ему помутилось. Молча смотрел он в ее небесно-голубые очи. И ничего кроме них не видел он. Ей же, глядя в его глаза, почудилось вдруг, что видела она этот взгляд. И вновь почудилось ей то, что казалось, глядя на тех зверушек, что пристально глядели на нее. А он глядел в ее бездонные, как озера, глаза, и тонул в них. Так завораживали они, что забыл он все на свете. «Кто ты, добрый молодец? – первой спросила она. – Чего молчишь, аль немой?». «Нет» - еле вымолвил он в ответ. «Так кто ты и откуда в местах наших?» А язык как каменный, не словечка вымолвить не может Леший. Враз все слова, заранее приготовленные, вылетели из головы его. Думы роились, то собирались вместе, то разбегались кто куда. А Дарьюшка, должно быть, догадавшись, что творится с молодцем, вдруг заливисто засмеялась. И таким звонким да задорным был смех ее, что Леший и сам рассмеялся. Все оковы, сковавшие его, сами собой спали от этого смеха. И сам по себе завязался меж ними легкий разговор. О чем говорили они тогда, Леший уж и не помнил. Запомнилось только то, что так легко ему было рядом с ней, так тепло и отрадно было в душе его.
«А-у, Дарья, где ты? - раздалось вдали, - А-у-у..., а-у-у, откликнись…Да-арья-а!» «Мне пора, - встрепенулась девушка, - подружки ищут». Сжалось сердце Лешего. «Не уж-то все...?» - промелькнуло в голове. «Неужто все..? - с грустью подумалось девушке, - идти нужно, что ж я медлю..?» «Что-то делать нужно, что же сказать? Что же делать? Что?». И сами собой слетели слова: «Придешь завтра? Сюда?» «Приду, а когда?» «Когда сможешь. Я узнаю». «А-у-у, где ты?» - послышалось вновь, уже ближе, нежели прежде. Бросив прощальный взгляд, полный сожаления, метнулась девушка навстречу голосам. Бежала, боясь, что увидят подружки, с кем беседовала она. Хоть и не было ничего зазорного в том, а все ж не хотела, чтоб видели. Спрашивать будут, расспросами донимать. А хотелось ей, с чего-то, чтоб осталось ЭТО тайною. «ЭТО – это что?» - думала дорогою Дарья. Девчата всю дорогу о чем-то щебетали, иногда затягивая песню. А девушка шла молча, не учавствуя в общей суматохе. Пыталась, было, отвлечься от думок о молодце, в лесу встреченном, да тут же опять вспоминала о нем. «Кто он? Откуда? Придет ли завтра и откуда узнает, когда приду?» Всю дорогу задавалась множеством вопросов.
Девчата заметили необычайную задумчивость, столь несвойственную девушке. Завсегда задорная, во всех проказах зачинщица, была сейчас необычайно молчалива. Рассеянно отвечала подружкам, когда те пытались что-нибудь разузнать о причине такой перемены.
-То где ж ты была? Что ж такое там с тобой стало? – не унимались девчата. –не уж-то Лешего встретила да влюбилась в нечисть? Смотри, заманит в чащу лесную и поминай, как звали…
- Что за чушь несете, дурехи! Не видала ни кого, и уж не влюбилась ни в кого! – так пыталась отбиться она от надоедливых подружек.
«Влюбилась… вот еще!» Только отчего так сладко и так тягостно одновременно? Какое-то неясное томление овладевало девушкою. И все мысли были только о нем. Погруженная в думы свои, не заметила Дарьюшка, как и до дома дошла. День клонился к закату и солнышко за лес закатилось. Алая заря окрасила горизонт небывалыми красками. От того не бывалыми, что не помечала девушка ранее красы такой. И глядела она завсегда на зарю вечернюю, любовалась красотами ее, а что-то, видать, не замечала. Или, может, это сегодня эта заря прекрасна по-особому? Как будто впервые увидела она этот чудесный небосвод. И лес сегодня как-то по-особому зелен и таинственен. Небо тускнело, заря с каждою минуткою бледнела, уступая черед вечерним сумеркам. Помаленьку все стихало, замолкали птицы, угомонились все, даже ветерок будто приустал. Еле слышное дуновение его когда - никогда касалось пылающих щек девушки. Вечер стал на диво тих, нежен и исполнен какого-то волшебного таинства. Девушка присела на завалинке, залюбовавшись открывшимися ей красотами. Ведь и доселе любила она все это, но отныне все стало как-то иначе.
Так сидела она, боясь спугнуть то очарование, что окутало ее. И не заметила, как сумерки сменила ночь. На темном небе, одна за одной, зажигались звезды, будто ангелы небесные зажигали свечи в своих светелках. О чем думала тогда девушка – одной только ей ведомо. Даже улегшись почивать, не могла она глаз сомкнуть. Все повторяла про себя сегодняшнюю встречу, воскресая в памяти облик молодца. И не могла уразуметь, что так ее взволновало, что такое не дает ей сейчас покою. Только под утро сморил девушку сон. Не крепкий, а будто дрема какая. И мерещился ей лес, будто бродит она в нем, ищет кого-то. А кого ищет – и сама толком не знает, а только мечется по лесу, зовет, ищет, а найти не может.
С раннею зарею прокинулась девушка. И первое, о чем подумала она – был он, тот загадочный молодец, невесть откуда взявшийся. «Может, увижу всеж-таки его сегодня? – думалось ей – как знать…» И хотелось ей очень, и боязно от чего-то. Доселе не перед кем из парней она не робела. Ни один из них не будил на щеках ее стыдливого румянца, ничей взгляд украдкой не волновал сердца ее. Хотя и нравилась она многим молодцам, да сама равнодушною была к ним. Все сладкие речи, к ней обращенные, с шуткою принимала, а кого и на смех поднимала, кто уж очень не по сердцу бывал.
Был один молодец, Данилой кличут, что до селе приятен ей был. Смел и честен с людьми, добр ко всякому. Не выхвалялся ничем, лжи и хитрости не любил. Был весел, всякая работа в руках спорится. Завидным женихом был на то время. Многие матери, у кого дочки были на выданье, в тайне надеялись заиметь его в зятья. И сами девицы украдкой поглядывали на него, смущаясь и краснея, если вдруг нечаянно встречались с ним взглядами. Да только одна была по сердцу ему – Дарья. Не подзадоривал он ее при встречах, не шутил с нею, как с другими девчатами, а только задумчиво глядел на нее. Нравилось ей его тихое внимание. Приятны ей были и охапка простых полевых цветов, тайно брошенная в окошко ее светелки, и горсть спелых ягод, с улыбкой протянутые ей. Если вдруг кто хотел обидеть Дарью, нечаянно, нарочно ли - то обидчику было несдобровать. Хоть девица и сама была не промах, постоять завсегда могла за себя, а все ж приятно было ей Данилино заступничество. Глазастые девчата все это примечали и по меж собою поговаривали, что быть, видать, вскорости свадьбе.
Дарья хоть и не торопилась в замужество, а как всякая девушка час от часу подумывала о том. Приглядывалась к молодцам, кто бы в мужья ей сгодился. Много было достойных среди них, да никто особо не нравился ей. Вот только Данила, хоть и не любила она его, а все ж был по сердцу ей больше других. Если б посватался к ней – то не отказала бы.
Так мыслила она до вчерашнего дня. Что ж такое сталось с ней вчера? Ответа на этот вопрос дать она не могла. А поняла только, что все вокруг стало вдруг другим.
А Леший, тем временем, как Дарьюшка воротилась с подругами домой, места себе не находил. И счастлив был безмерно, и боязно, от чего-то было ему. За что ни берется – все из рук валится. Ни о чем другом и помыслов нет, окромя того, что ж дале будет. Придет ли, как сложится все, не оттолкнет ли его? В ту ночь он даже и передохнуть не прилег, знал, что все одно заснуть не сможет. Сидел он на полянке, не подалек от своей избушки, на поваленном старом дереве. Глядел на яркие звезды и думал про то, что может в этот час, так же как и он, глядит на эти звезды и его Дарьюшка, милая, добрая, зазнобушка его. Сердце взволновано билось в груди его, час от часу тоскливо от чего-то сжимаясь. Догадывался, от чего, да только гнал эти мысли прочь. А лесные жители, даже те, кому в ночи спать полагалось, укладываться не торопились. Не могли понять они, что такое с хозяином их творится. От чего не видит ничего вокруг, слушает в пол-уха и отвечает невпопад, а только думает все о чем-то. Встревожились жители лесные, не помечали прежде такого за Лешим. Уж не захворал ли, батюшка? Чуть слышно подобрался к нему еж, стал в глаза ему заглядывать, силясь понять, что ж такое сталось. Рядом, на корягу, слетев с ветки, присела сова. Поотдаль, в молодом ельнике, держали совет зайцы да белки. Силились понять всем лесным миром, да толком ни к чему не пришли. А Леший и не помечал той тихой суеты, что копошилась вокруг него. Вдруг писк вывалившегося из дупла малого бельчонка вывел Лешего из задумчивости. Вскинул взгляд Леший, словно сон стряхнув с буйной головы, огляделся вокруг:
- Это что ж за непорядок такой? Почему не спим? Вон дитятко с гнезда выпало, куда мамка смотрит? Чего уставились, будто ни разу меня не видели? А ну, кто по местам, кто по делам своим! Быстро!
Поглядев на ставшего прежним Лешего, успокоенные, стали разбредаться зверушки. Совы да филины разлетелись по своим надобностям, белка уложила спать свое беспокойное семейство, медведь полез в малинник. «Ну, слава Богу, все, кажись, хорошо» - подумал каждый. Иволга залилась своею волшебною песнею, что уносит душу мечтами в дали дальние. И казалось Лешему, что ни доселе, ни после, не было краше песни той.
ГЛАВА 3
Раннее летнее утро пробудило все живое и в лесу, и в деревне. С первыми лучами ласкового солнышка, прокинулась Дарьюшка, а Леший – тот даже и глаз не сомкнул, все мечтал о зазнобе своей.
Будь Дарьина воля – прямо сейчас бы кинулась со всех ног она к лесу. Да и не пора еще, дел много разных переделать прежде нужно. Вот к полудню управлюсь, тогда и пойду. А чтоб поскорее управиться, приступила к делам своим ни свет, ни заря. А дела-то делаются кое-как, хоть и хочется сделать как лучше, да и не в характере ее было делать все спустя рукава. Да только томленье сердечное руки спутало, собраться с толком-смыслом не давало. Все что-то забывала Дарья, за одним и тем же делом по сто раз бегала, суетилась. Как задумается – так и вовсе все из рук валится. И управилась с работой не быстрее, как хотелось, а наоборот – позже, потому как еще и переделывать кое-чего пришлось. И щи она пересолила, и в дворе как-то неряшливо замела, и как тесто месила – муку просыпала, опять же дело лишнее – прибирать надо. А душа-то так и рвется в лес, так и торопит девицу.
Кое-как справилась Дарья с работой и давай в лес собираться. Хочется краше быть, чтоб молодцу понравиться. А особо не нарядишься, ведь матушке сказала, что по ягоды пойдет, а в лес-то не нарядишься, как на гулянье. Уж чего только не передумала, а дельного чего так и не придумала. Только одела сарафанчик поновее, да тщательно расчесалась да заплилась. А еще придумала на опушке цветов набрать да веночек сплесть. Не Бог весть какое украшение, а все ж краше будет.
Перед выходом оглядела себя внимательно в зеркальце, Данилой подаренное. Да только и не вспомнила про него, как прежде бывало, когда в зеркальце то смотрелась. Забыла о нем напрочь.
Шла к лесу неторопливым шагом, чтоб если б увидел ее кто, чтоб ни про что вдруг не догадался. А сердце так и рвалось, так и металось в груди, торопило к лесу. Время тянулось нескончаемо, дорога казалась долгою и бесконечною. Если б можно было бы, полетела, как на крыльях. Дошла до опушки, дорогою цветов на лугу набрала. Присела на пенек, отдышаться да венок сплести. А главное – сердечко свое успокоить, думки угомонить. А думушки-то так и мечутся, носятся в милой головке хороводом, никак до ладу их не привесть. То боится она, что забыл о ней добрый молодец, не придет. Посмеялся над ней, пускай, мол, ждет-пождет, и сидит сам дома да потешается. А коли придет? Что сказать ему, как повести себя, чтоб чести своей девичьей не уронить. Ой, как боязно! Так сидела она, чуяла, что уж пора дале идти, а все оттягивала. И уж казалось ей, чтоб лучше он не пришел, а еще лучше было бы домой воротиться. И уж было решилась исполнить последнее, как услышала за спиной шаги тихие.
Аж сердечко зашлось у Дарьи от догадки смутной. Слышит шаги, а оглянуться страшно. Вздрогнула, услыхав, что окликает ее по имени голос знакомый, что с другими уж и не спутать. Невмоготу как захотелось ей вскинуться и убежать прочь. Да совладала с собою девушка. Смело глянуть хотела в глаза молодцу, да вдруг оробела, зарделась вся.
Уж не помнят ни он, ни она, сколько смотрели друг на друга, не говоря ни единого словечка. Да только со взгляда первого стало без слов обоим ясно, что отныне не быть им друг без друга. И с тех пор пошли у них встречи тайные, разговоры задушевные. Слова ласковые, любовью наполненные, так и лились из уст их. Вместе любовались красотами лесными, дышали воздухом чистым и казалось им, что даже сердца бились одно с другим удар в удар слаженно.
Так пролетали недели за неделями и не было ни единого денечка, когда б не виделись они. Совсем про подружек забыла девушка, не гуляла с ними вечерами. Придут, бывало, подружки за нею, на улицу вызывают, песнями-хороводами сманивают, а ей дела до них нету. И идти не хочется, лучше бы дома остаться да в тиши вечерней про него, одного-единственного думать. Да стоит отказать им, как начинают они вопросами донимать да обижаться, что забыла она про них. Тогда Дарьюшка, не даром с душе хитрющая проказница, другое придумала. Придут за ней девушки , она без уговоров идет с ними, нарядная. Песни поет, хороводы водит, хоть ей того и не хочется. А стоит им только куда отвернуться, как шмыг – и нету тут Дарьи, поминай, как звали. И тогда уж весь остаток вечера проведет она наедине с собою, забившись в какое место укромное, чтоб никто грез тайных не побеспокоил.
Если подружек своих смогла обвести Дарья вокруг пальца, то Данила сразу перемену приметил, что с девушкой стала. И догадался он, в чем тут дело. Ведь и он сам, с недавних пор, бывал задумчив, рассеян, а причиною тому была зазноба Дарьюшка. И такой же мечтательный взгляд помечал он и за нею. Да только не мог понять, по кому сохнет девушка. Каждый раз, как собиралась молодь на гулянье вечернее, Данила глаз не спускал с любимой своей, силясь угадать, кто ж причина ее сердечного томленья, на кого взгляды свои она обращает. Да только как ни глядел, как ни старался, а все без толку, ни на кого не глядела она по-особому. Уж сколько ночей без сна провел Данила, думу горькую думая, а все ж понять ничего не мог. Кто он, счастливчик этот, что надежду последнюю у Данилы отнял. Нет его тут. Может и не влюблена она ни в кого? Да только отчего она в задумчивости стала одна по лесу бродить?
И решил Данила про себя, что уж чем без толку голову ломать, а не лучше ли просто разузнать все у самой девушки. Как знать, может и прояснится что. Только на гуляньях вечерних девица делала все, чтоб на едине с Данилой не оставаться, будто чуяла, что разговору не миновать. А что говорить? И молодца обижать не хотелось, уж очень добр да внимателен Данила к ней. И сама в любви своей она как на паутинке тонкой подвешенная, не знает, что дале будет.
Ничего не говорил ей ее ненаглядный, а ведь пора свадеб наближается. Виделись они только среди бела дня. А так хотелось девушке рядом с милым зарею вечернею полюбоваться, на звезды ночные поглядеть, как другие пары влюбленные. Ведь признанья сердечные в тишине ночной и звучат по другому, трепетнее да сладостнее, минуты те намного таинственнее. Да только время встреч их добрый молодец сам условил. Мол, до ночи в лесу оставаться не след, опасно, лес все-таки. « А не Лешего ты боишься, добрый молодец?» - спросила она как-то еще по первости, когда сказал он, что видеться нужно во дню. Рассмеялся молодец, да и говорит, что, мол, не боюсь и ты не бойся, потому, как Леший – мой лучший друг и нас ни за что не тронет. «А может ты сам Леший?» - шутя спросила девушка. На краткий миг опешил Леший, да вовремя опамятовался. И тем же шутливым тоном ей отвечает: «Может и Леший! Что-о-о, боязно?» «Нет, ничуть – отвечала Дарья, даже и не подумав о том, что может это быть правдою, - у тебя глаза добрые». Да только с того дня стала Дарья и в шутку, и про себя, Лешим его кликать. А виделись они только во дню потому, что хоть и плохо знал Леший обычаи людские, а все ж некоторое понятие о том имел. Час от часу люд в лес-то захаживал и про что только по меж собою не говаривал. А особенно если это девки да бабы – так те никого «добрым» словом не обойдут, всем на орехи достанется. От того и не хотел Дарьюшку до позна в лесу задерживать, что б она нечаянно на чей язык не попала. А то ведь потом не отмоешься. Если б был он человеком обычным – засватал голубушку свою и зажили бы они душа в душу. Так ведь Леший он, без лесу не может, да и кто же Лешего-то венчать в церкви станет? Говорят, нечисть! Какая же нечисть, когда такая же тварь Божья, на служенье лесу, да на охрану таких-же Божьих тварей поставлена. Просто не человек и всего делов-то. Мог бы в лес к себе забрать девицу, да знал, чем заканчивались такие свадьбы и не хотел такой доли своей зазнобушке.
Глава 4
А лето красное катилось, как солнышко, к своему закату. Не заметил Леший за встречами сердечными как и время пролетело. Как уверился он в любви девичьей, то так радостен стал. А когда кто счастлив, то хочет он, чтоб и весь мир счастлив был. А если это Леший… В то лето лес будто ликовал. Все спорилось у хозяина, душа его пела, и подопечные его, жители лесные – от травинки и букашки мелкой и до зверей да деревьев, были счастливы и довольны. Но только час от часу хмурился Леший от мыслей непрошеных. Поначалу гнал их, решив, что время подумать еще будет, рано еще. Да только пролетели денечки летние незаметно, приближалась потихоньку осень, а с нею и пора свадебная.
Все чаще станолся Леший печален. Что-то нужно решить, и знал Леший, каким будет решение это. Да только тянул все, откладывал. Не в силах был расстаться с Дарьюшкою своею. Как ни старался быть по прежнему весел и беззаботен при встречах с нею, а стала замечать девица грусть в глазах его потаенную. И от этого сердце ее сжималося предчувствием тягостным беды неизбежной. Что таил добрый молодец? Что так терзало душу его? Тошно было ей в неведении – а спросить боязно. Чуяла, что не к добру все это. И все чаще сама грустна становилась.
А Данила глаз с девицы не спускал. Приметил и грусть ее необычную. И решил выяснить все во что бы то ни стало. Надумал он поговорить с нею наедине, когда девица опять в лес гулять пойдет в одиночестве.
И вот в один погожий день выследил Данила, когда Дарья в лес одна отправилась и малую чуточку погодя, двинулся следом. Тут же на опушке и догнал ее. Опешила девушка от неожиданности, не того она на опушке ждала, испугалась. А тот, другой, не пометно зверушкою обернувшись, стоял и глядел на них.
Глядел Леший на них – и не видел, слушал – и не слышал. Слышал слова любви к его девице обращенные. Глаза чужого молодца с нежностью и мольбою глядели на его зазнобушку. Сердце его билось с бешеной скоростью и грохотом в ушах отдавалось. Душа рвалась на мелкие кусочки. Хоровод мыслей противоречивых кружил голову его. То ревность его одолевала, хотелось ему броситься на соперника и уничтожить его. Или схватить свою ненаглядную и унести с собою навсегда. А может быть и то, и другое, вместе взятое. Но благоразумие в какой- то миг перебороло сумасбродство сердца ретивого и решил Леший сначала поглядеть, чем тут дело кончится, а потом уж решить, как быть далее. Дров то наломать всегда успеется.
Что говорил тогда Данила Дарьюшке – Леший уж и не помнит, да только взял за душу взгляд его, любовью да заботой наполненный, а в ушах стоял голос того молодца – нежный, ласковый. И нутром почуял Леший, что любит Данила Дарьюшку его всем сердцем своим и что сердце его доброе да заботливое, что никогда он любимую свою не обидит. И защемило в груди у Лешего от той мысли, что пришла в его голову в ту минуту. И больше не рвали его сомнения, как поступить далее. Тяжкая обреченность легла камнем пудовым на сердце Лешего от мысли той.
А Дарья, врасплох застигнутая, опешила. Растерянно, и будто толком не понимая, слушала она речи Данилины. «Что ж сказать тебе, что ответить? – металось в голове девушки, - А где ж мой ненаглядный? А вдруг увидят друг друга? Что ж будет тогда?» А речи Данилины все настойчивее да требовательнее, ответа услышать хочет он, а она и мыслей от испуга собрать не может. И вдруг, сама того от себя не ожидая, сорвалась с места и что было сил полетела назад к дому. Растерянно смотрел вслед ей Данила, так ничего толком и не поняв. Зато понял все для себя Леший. Нельзя тянуть боле…
В ту ночь разыгралась страшная буря. Ветер стонал и с чудовищной силой валил деревья. Молнии, как огненные стрелы, разрезали небо. И вслед за ними, с невероятным треском гремели раскаты грома. Ливень хлестал так, будто одним порывом хотел раздеть прохожего, изорвав одежду в мелкие клочья. Шквал воды, вперемешку с летящим мусором, бешено бил в лицо каждому, кто пытался выглянуть из своего убежища. Порывы ветра с нечеловеческой силой срывали крыши с построек, обломки их выбивали окна. Казалось, что ад разверзся и наступил конец света. Никто той ночью и глаз со страху не сомкнул, все молились да гадали, чем это они Господа прогневили. А Господь тут был не при чем. Это рвалась душа Лешего, металась, не находя покоя. Смертной тоской исходилось сердце его.
К утру, мал-помалу, стал успокаиваться Леший. Решение окончательное принял он еще с вечера, да только смириться не мог с ним. Этой ночью пытался Леший в душе своей навсегда расстаться с Дарьюшкою, попрощаться с нею. Да не мог, не хотел.
К рассвету буря успокоилась. Завсегда такую бурную ночь сменяло радостное солнечное утро, будто радовался мир,что окончилось все благополучно и наступил еще один новый день, и что так будет всегда. Но в этот раз все было иначе. На смену буре пришло похмурое дождливое утро. На исходе третьего летнего месяца это уж не редкость, да только от того было дождливо да зябко, что не природа так хотела. Это плакал Леший. Это в его душе было мрачно и холодно. Еще не простившись с любовью своею, уже тосковал он. Тосковал так, что терпеть нету мочи. Зверем выть хотелось. Бежать, бежать куда глаза глядят. Самому отказаться от счастья своего, своими руками оттолкнуть. Мука, мука нестерпимая.
Так продолжалось несколько дней. Все эти дни Дарья места себе не находила. На кануне ночной бури, в тот злопамятный день убежала она домой с милым не повидавшись. А тут так задождило… Как в лес идти в такую погоду, что матушке сказать? Да и придет ли он? Целыми днями была она как на углях горячих. Идти или не идти? И как вырваться? Какая-то тревога неясная сердце щемила.
На исходе недели дождь прекратился еще с вечера, небо развиднелось. А на день следующий, теплое, еще почти по-летнему, солнышко, просушило тропки. По полудни поспешила девушка в лес. Всю дорогу сердце ее взволнованно трепетало и преследовало чувство неотвратимой беды. Как на крыльях влетела она в лес. А он уж ждал ее, как всегда зная, когда придет она. Тяжко, горестно было, что увидит ее сегодня в последний раз. В последний раз с любовью будут глядеть на него ее небесно-голубые глаза. В последний раз может быть услышит ее задорный смех, ласковые слова. В последний раз и больше никогда. Никогда уже не коснется ее руки нежной, никогда не услышит запаха волос ее. Мука. Невыносимая мука.
Увидела Дарья милого своего еще издали. И захотелось ей, проказнице, как часто бывало, подойти к нему сзади шагами тихими и закрыть руками глаза ему. Он завсегда слышал ее, да подыгрывал. А если хотела напугать его – притворно вздрагивал. Сегодня же не хотелось продолжать этой игры. Не до того уж. Не дожидаясь, пока подкрадется она играючись, он повернулся лицом ей навстречу. Не было улыбки прежней, какою встречал он зазнобушку свою. Предчувствие недоброго вдруг охватило ее. «Может, за разлуку недолгую сердит он на меня, что шутить сегодня не хочет? А может Данилу со мной видел тогда?» Несколько шагов, что разделяли их, прошла Дарья как на ватных ногах. Тревога неясная душу томила. Подошедши к нему, с волнением в глаза его заглянула. И как будто не узнала его. Не признала в нем того веселого молодца, что с любовью да обожанием смотрел на нее прежде. Нынче же во взгляде его вместо лета красного – зима студеная. Ни тепла, ни нежности не было во взгляде том.
Опешила девушка, растерялась. Уж и не знает, с каким вопросом к нему подступиться. Кабы знать, чем провинилась перед ним. И тут заговорил друг любезный. «Пришла пора расстаться нам – ледяным голосом молвил он – весело да радостно было нам тут видеться, да только всему свой срок. Жениться мне пора, уж и невеста мне сосватана». Онемела от тех слов девушка. Стояла, будто ее кто водой ледяной окатил. «Спросишь, отчего не тебя сосватал? - безжалостно продолжал он – оттого, что не люблю тебя боле. А может и вовсе не любил, так только – тешился». Говорил так Леший, а сам ненавидел себя ненавистью лютою за слова те.
Нестерпимо больно было глядеть на Дарьюшку. Побледнела вся, как полотно. Молча слушала те речи жестокие, не в силах в ответ и слова молвить. Только очи ее тогда говорили. Ни одно слово так не смогло бы ранить Лешего, как немой укор вперемешку с болью сердечной.
Долго думал на кануне Леший, как лучше расстаться с Дарьюшкою. Причины истинной не мог сказать ей Леший, спротивел бы он ей после объяснения такого. А если любит она его по настоящему, в лес бы к нему проситься стала. И тогда бы уж не устоял, забрал бы с собою. Да только через время какое привыкнет она к нему, любовью его пресытится. И тогда за людьми затоскует. Да только возврату назад нету. Как тогда уж не поступай, а горюшка не миновать. По-хорошему распрощаться – долго горевать станет, плакать да печалиться, все о нем думать будет. И созрел тогда в голове его умысел жестокий: пусть лучше ненавидит – глядишь, быстрее забудет.
Сколько сил душевных приложил Леший, чтоб вид равнодушный на себя напустить. Чтоб не прочла Дарьюшка в глазах его любви нерастраченной, тоски гнетущей. Говорил ей слова жестокие – а у самого сердце кровью обливалось. Да крепился Леший. Уговаривал себя, что для ее же блага все это делает. А она хоть бы словечко молвила… Если б кричала, плакала, обвиняла, может, легче ему было бы. Стояла, будто хотела еще услышать что-нибудь ужасное, чтоб поверить, наконец, что все им сказанное – не сон. Не мог больше Леший вынести пытки той. Чувствует он, что вот-вот кинется в ноги ей, скажет, что все не правда это, прощенья за слова жестокие вымаливать станет. Да ведь нельзя же, нельзя! И вдруг как закричит на нее: «Чего уставилась, дурище? Проваливай отсюда и не приходи сюда больше никогда! Слышишь? Никогда! Никогда больше!»
Испуганной ланью кинулась девушка куда глаза глядят. Бежала дороги не разбирая. Да и все равно, куда бежать. Лишь бы подале, как можно дале от него. Это после, успокоившись хоть немного, станет думать она про то, как мог он так поступить с нею. О том, как горько ошиблась она и каким коварным и жестоким может быть человек. А тогда в голове ее билась одна только мысль: « не нужна я ему, не любит, как же я теперь без него? Не хочу, другого не хочу, ничего не хочу. И жить больше не хочу.» И ноги, будто сами собой понесли ее к озеру.
А Леший, на то ж он и Леший, уж знал, куда неслась его Дарьюшка. Сомненья терзали его, совесть мучила, сердце его разрывалось. А тут как узнал, куда милая стрелою несется – и вовсе разум потерял. «Что я натворил, окаянный, что ж делать теперь?» Страшно стало за любимую. А она, одержимая одной лишь думкою, бежала, что было мочи, к озеру, будто боялась не успеть. Взмолил тогда о помощи Леший к Водяному. Знакома была Дарьюшка ему. Час от часу приходила девушка с подругами своими купаться. Любовался Водяной красою девичьей, и не прочь был, что б поселилась она во владениях его, ставши утопленницей. Да только не смог отказать в прозьбе Лешему, одного они поля ягоды, хоть и на разные владения поставлены. Подбежала Дарья к озеру, отчаяньем одним гонимая. Жаль было Водяному пугать девицу, да делать нечего. Призвал он жителей своих на подмогу. Хоть и не злые да не страшные обитатели озерные, а попроказничать да пошутить над прохожими всегда не прочь бывали. И тогда представали в таком страшном виде, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Вот и теперь случай представился побаловаться. Только вот велено всего лишь напугать девицу, от воды отогнать. Как подбежала она к озеру, то такое ей тут привиделось, что и думать про свою обиду забыла. Уж чего только не наслышалась Дарья про нечисть лесную, озерную да болотную долгими зимними вечерами за посиделками, но такого даже и представить себе не могла. Такого страху нагнали обитатели озерные – словами не передать. Кинулась прочь от тех мест она, бежала, дороги не разбирая. Куда, зачем – сама не понимала.
Когда опомнилась – уже смеркаться стало. Оглянулась по сторонам – места не знакомые, дикие. Заплутала, голубушка, заблудилась. Заплакала от страху да от отчаяния. Куда ж теперь? Уж и ночь близко. Вот почудилось ей, будто дымком откуда-то потянуло. Направилась в сторону ту, откуда ветерок дымок этот принес. Долго ли, коротко ли – увидала не вдалеке избушку. Избушка та была старая, уж покосилась вся, мхом да лишайником поросла. И обрадовалась девушка, и боязно было ей. А вдруг то заимка разбойничья или другой какой злой человек живет там. Не от хорошего люди селятся в глуши такой. Да делать нечего, решилась девица в дверь постучаться. Стучит она в дверь покосившуюся, а сама как осиновый лист дрожит. Ответа ждала не долго. Тут же дверь открылась, будто ждали ее тут. На кривом порожке стояла старуха древняя. Обомлела Дарьюшка, уж больно страшною казалась старуха та. «Ну чисто Баба Яга» - вспомнила девица сказку старую. «Можешь и Ягою кликать» - вслух отозвалась бабушка. Обомлела от такого Дарья. Да глянув в глаза старухе, увидала, что по доброму глядит та на нее, будто бабушка родная на внучку свою. И так спокойно стало на душе у девушки, всякий страх как туман утренний рассеялся. Да как только пропал страх тот, как вспомнила горемычная, что стало с ней сегодня, чего ж она опрометью кинулась да в глуши этой оказалась. Обида да горечь сердце ее наполнили, тоска неодолимая душу затопила. Разрыдалась, да так, что совладать со слезами своими не в силах. «Знаю, что стало с тобою, голубонька. Заходи, заходи милая.» Вошла Дарья в избушку, огляделась. Темно, сумрачно там, по стенам пучки трав разных развешены. А не страшно нисколечко. В печи огонь горит, чем-то вкусным из чугунка попахивает. С самого утра во рту росинки маковой не было, да не чувствовала голода девушка. Какой там голод, когда душа на части рвется.
Усадила старушка Дарью на лавку, а сама еще один чугунок в печь поставила. Налила в него чего-то, стала травки разные от пучков отщипывать, да в варево то бросать. Бросает, а сама шепчет что-то, приговаривает еле слышно, будто заговор начитывает. Зачерпнула отвару того – девице подала. Замешкалась та, не знает, стоит ли пробовать. «Не бойся, милая, выпей. Хоть и горек отвар этот, да горше, чем тебе сейчас уж не станет.» Послушалась, горемычная, выпила залпом. Душистый отвар тот, да уж больно горек. Не успела и духу от горечи перевесть, как помутилось в головушке ее. Чудиться стало ей, будто и спит она, и будто не спит вовсе. Как из марева всплыло перед глазами лицо старушечье, как через подушку пуховую слышала голос ее: «Домой пора возвращаться, уж совсем стемнеет скоро». «Как дойду теперь? В какую сторону? И темно ведь уже, наверное…» - вяло и беспорядочно вертелось в головушке. А дале будто в яму черную провалилась. Сквозь забытье мерещилось ей, будто несет ее кто-то, макушки деревьев проплывают на фоне неба вечернего, а то марится ей, будто белый день сейчас и стоит она пред милым своим и слова его жестокие будто в воздухе повисли и камнем пудовым на сердце давят. И вновь темнота, забытье беспросветное.
Очнулась у порога своего, ничего понять не может. На пороге ее матушка встречает. Заждалась, извелась вся, а как увидала кровинушку свою в виде истрепаном, сарафане, что местами ветками изорвано – обомлела вся. «Ничего страшного, матушка, заплутала я в лесу – еле выбралась. Устала, мочи нету, ног не чую» - как сквозь дрему пролепетала Дарья. Пару шагов сделала, а дале и не помнит ничего, зелье снова верх над нею взяло.
Весь следующий день и всю последующую ночь проспала без памяти девица. На утро второго дня пришла в себя. С первой минуточки припомнила все, что сталося с нею. Да только не было слез боле. Будто зелье печать на душу наложило. Тягостно на сердце было, тоскливо, а как мраком все затянуто. Боль сердечная саднила, не переставая, да отчего-то не острою была, а тупою иглою в сердце сидела. Все помнила девушка – и обиду горькую от оскорбления жестокого,и любовь утраченную, и тоску по любимому. Чувствовала она – и как-то недоощущала, словно в полудреме бродила. Разумела это и чудно от того ей было. «Не иначе, как одолень-травою опоила меня бабушка. Ну так то и хорошо, хорошо…»
А к вечеру нежданно-негаданно сваты нагрянули, за Данилу сватать пришли. Как в тумане видела Дарьюшка это сватанье. И вреде понимала все и при том не понимала, что вокруг нее делается. «Пойдешь ли за меня, девица красная?» «Пойду…» - сама, не поняв как, ответила.
Долго ли, коротко ли, вскорости и свадьбу отгуляли. Пришла до разуму Дарья к тому времени, да делать нечего – слово ведь уже дадено. Никого, кроме любимого, не надобно было девушке. Но не век же в девках куковать, а лучше Данилы и не сыскать никого. «Чему быть – того не миновать» - так порешила для себя девица.
Глава 5
Дни за днями летели, Данила уж со счету сбился, сколько времени минуло с того пира свадебного. А как стояла на венчании суженая его столбом каменным, да так и по сей день. И разговаривала приветливо с мужем своим Дарьюшка, и работу домашнюю исправно делала. А вот душою своею да помыслами будто далеко где-то, не с Данилой рядом. И веселья прежнего не было в ней. Уж и не рад был Данила, что сневолил собою девицу. Уж как ни старался, как ни угождал любимой, а все без толку. Лишь на краткий миг озарялось благодарною улыбкою лицо зазнобушки, и опять все по прежнему. Думала она весь час о чем-то, будто тосковала за кем.
Когда родился сыночек у них, как-то отошла душою Дарья. Веселее, вроде, стала, ласковей, на чадо свое глядючи, да любуючись, сходство с Данилой отмечала. Ни на минутку не отходила от ребеночка, всю себя ему отдавала, а вот с Данилой – как и прежде, хоть почитала да ценила его по-настоящему.
Подружки Дарьины тоже, друг на дружку глядючи, замуж повыскакивали. Бывало, поуправятся с делами домашними и на посиделки собираются. Кто лен мнет, кто пряжу прядет, а между делом песни поют, сказки сказывают. Дарья от них не отстает: и на руку быстра, и на язык остра. Да вот если кто сказку какую про лес заведет – напряжется вся, как пружина скрученная. А как по грибы-ягоды придут в лес сманивать – она ни в какую. Мол, как заблудилась тогда – испугалась крепко, так что не обезсудьте, подружки разлюбезные. Уходят молодушки не солоно хлебавши, а Дарья вслед им с тоскою глядит. И хочется ей, и с души воротит одночасно. Последние слова весь час помнит, злым криком оброненные: «Никогда не приходи сюда больше, никогда!»
Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Летели деньки как пташки перелетные. Вот уж и сыночек Ванечка малость подрос. Видел он лес издали, от других ребятишек про него наслышался и стал он Дарью упрашивать, чтоб сводила и его по ягоды. Обмерло сердечко Дарьюшки, да не могла отказать она дитяти своему. Как ни тошно было ей, а все ж отважилась.
Леший, с дня того памятного места себе не находил, тоска-кручина одолевала его. Не мог забыть он зазнобушки своей. Думал все о ней, знать хотелось, как поживает она там без него, все ли благополучно с ней. Знали подопечные его, что в сердце его творится. То пташка махонька весточку из деревни принесет, а то и сам он, истосковавшись, зверушкою обернется да проберется тайком к ней поближе. Видел, что будто и хорошо все, а все ж не так и ладно. Час от часу помечал Леший в глазах любимой тоску неясную. Горько да совестно было ему от того. Тешил себя лишь мыслью одною, что время все залечивает.
И вот пришла однажды Лешему весточка, что Дарья с сыночком своим к лесу направляется. Обрадовался он от того несказанно. Цветочками веселыми расцветил он дорогу к лесу. Идет Дарьюшка, красою любуется да сыночку все показывает. А зашедши в лес аж руками всплеснула: столько ягод спелых она еще ни в одно лето не видела. Радуется Ванечка, смеется, и Дарья, на сыночка глядя, забыла все печали да опасения. Радостно глядела на лес, все показывала несмышленышу да рассказывала, перемежая действительность с вымыслом, чтоб интереснее дитяти слушать было. И он, хлопаючи удивленно ресничками и раскрыв, как птенчик ротик свой, с жадностью внимал слову каждому.
Со светлою грустью смотрел на них Леший. И вновь мучительно горько стало ему. Не вытерпел Леший, обернулся скворушком и сел на ветку над головой Дарьюшки. «Прости, если можешь, лебедь моя белая. Прости, голубонька ненаглядная. Не со зла все было сказано. Да только надо было так. Прости, прости.» Опешила Дарья, голос знакомый услышав. Оглянулась по сторонам, а рядом, окромя скворушки малого , и нет никого. Пташка эта глядела на нее умным человечьим взглядом и столько грусти нежной было в глазах его, что уразумела все сразу Дарьюшка. Припомнила враз и зверушек тех, что глядели на не нее так же не по зверинному, и странности разные, что случались при встречах с любимым молодцем, и разговор тот с ним про Лешего, что не обидит тот ее никогда. И как-то враз полегчало в душе Дарьюшки, будто камень пудовый с души свалился. Враз забылись обиды и мучения долгие. Прониклась благодарностью она к Лешему, что не загубил он судьбу ее. И хоть грустно было за любовь утраченную, да грусть та была светлая, чистая, как слеза девичья. Молча глядели они друг на друга, без слов понимая, что в душе каждого творится. Безмолвные слезы прощания катились из глаз у обоих. Спорхнул скворушка с ветки, махнул крылом на прощание. Только когда глянул он на молодушку в последний раз, почудилось ей, будто облик любимого увидела она на миг краткий.
А Ванечка за подол мамку дергает, спрашивает о чем-то. Очнулась от мыслей своих и заметила, что день уж к вечеру клонится, домой давно надобно. С легким сердцем подхватила сыночка на руки и птицею полетела к дому, где давно уж, должно быть, поджидает их Данила. Вспомнила тут Дарья, с какой заботою и чуткостью относится муж к ней, как любит ее, как порадовать всегда старается: «Измучился он со мной, а я чем платила ему?» Соромно стало за себя перед Данилой. И решила про себя, что отныне по другому все будет.
А Данила уж и вправду заждался, даже переживать стал. А как увидел личико женушкино, с любовью к нему обращенное, надеждою нечаянною проникся он. А она, наперебой с сынишкою, весело рассказывала, где были они, что видели. Конечно же, словечком не обмолвилась о причине перемены своей, да и не надобно ему знать того. И полетели с того времени годок за годочком, тихим семейным счастьем наполненные, и были еще у них детки, такие же проказники, как Дарья, и хозяйновитые, как Данила. Не страшилась Дарьюшка больше лесу. Час от часу хаживала по грибы-ягоды, в иные минутки с грустью сгадывая милого Лешего, друга своего давнишнего. Бывало, что будто взгляд чей-то чует на себе, оглянется, и зверушку увидит, что одними, только ей знакомыми глазами глядят на нее.
Глава 6
Вихрем пронеслись в голове Лешего те воспоминания. Уж сколько годков минуло с той поры – не сосчитать, будто бы и призабылось уж все, да девчушечка махонька напомнила. Такое же милое личико, пушистые волосенки, а главное – оченята. Такие голубые, как лазурь небесная. Как отошла от перепугу, то прониклась доверием к дедушке странному. Уж очень ласково смотрел он на манюню. А она что-то лепетала ему дорогою, то спотыкаясь, то подпрыгивая. Так незаметно и дошли до краю леса. «Как же звать-величать тебя, девонька?» - спросил он девчушку на прощанье. «Дарьюшкою кличут, как бабушку. А тебя как?». «А меня Лешим кличут». «???» - недоуменно и недоверчиво глянула она на него. Сказки то слыхивала, в них детей Лешим пугали, чтоб одни в лес не ходили. И вот теперь на миг испугалась, да только так по доброму глядел он, что и не поверила ему Дарьюшка. «Только никому не сказывай про меня, лады? А весной приходи ко мне, коль захочешь. Сейчас уж нельзя – спать на зиму ложиться буду. А весной приходи». Весело махнула ручонкою на прощание проказница маленькая и побежала поляною людям навстречу, те уж искать ее в лес направлялись. Затаившись за толстой старой елью, смотрел ей вслед Леший. Глядел, а перед взором мысленным стояла его голубонька сизокрылая, ЕГО Дарьюшка. И душа его пела тихую, нежную песню.
«Ну все, пора домой» - молвил про себя Леший. Обратною дорогою оглядывал он хозяйским глазом владенья свои, что-то ладил, неполадки какие правил. Успеть все надо до вечера. Вспомнил про белку, что без крова его милостью осталась. Тут же дупло выбрал подходящее, велел дятлу его подправить до величины нужной. Насилу белку ту нашел, пряталась, шельма. Так с утра напугалась его, что сейчас глазам своим не верила. Не в пример другим Ерофеям, сегодня нрав Лешего был на удивление мягок, даже ласков.
Зашел и к медведю старому, рассказал, где заприметил местечко укромное для берлоги его. До весны попрощались друзья-товарищи. «Вот и солнышко уж спать ложится, пора и мне…» Много дел переделал сегодня Леший, а все ворочался с боку на бок в мягкой постели своей, силясь припомнить, не упустил ли чего. Всеж-таки аж до самой весны оставляет лес свой без присмотра. Скоро затянет мелкий холодный дождик, что длится неделями, ночные приморозки все настойчивее будут напоминать про зимы приближенье. А там и во дню морозцы наведываться станут, пока первый легкий снежок не положит начало теплому, мягкому покрывалу.
Но в предсонной дреме уж не про то думал Леший. Всплывал в памяти образ милый, быль дней давно минувших. И в перемешку с воспоминаниями этими мелькало личико детское, понемногу отогревая заскорузлую душу Лешего. «Моя внученька, почти моя… Все ей покажу, всему научу, - с трогательной нежностью думалось ему – не так уж долго ждать весны осталось, всего-то до первой капели. Скоро, уже скоро…»