Фока Семенюта, пробивая тропу к очередной сосне, неожиданно остановился, глянул по снегу в одну сторону, в другую, потом подозвал к себе напарника и указал на какое-то овальное пятно возле дерева; метра через полтора темнело еще одно, и еще...
- Похоже на след? - неуверенно предположил Фока.
- След-то след, - согласился Захар, - а чей?
- Черт его разберет... вроде человечий...
- Тьфу ты... Это глухарь в снегу купался!
К ним подошли Стефан Лобода и Иващенко:
- Шо потеряли, казаки?
Фока показал:
- Сдается мне, будто нога...
- Шо ты мелешь! - уже рассердился Захар. - Яка там нога!
- Ну, нога не нога, а дюже схоже, - удивился Иващенко, разглядывая отпечаток, - и схоже на босую ногу!
- Якого же оно росту, если такая нога? Метров пять? - язвительно спросил Захар. - И кто бы это, кроме тебя, зимой босиком по лесу бегал? Кажу тебе: глухарь забавлялся!
С ним согласился Стефан:
- Он самый, або яка-нибудь увечная лесная тварь прыгала... Захар, а где твой кабыздох? - весело спросил он. - А ну давай его вслед натравим: вдруг чего добудет и мы через час - по жареному хрящику на зубок!
Фока с Иващенком прошли по следу дальше. Захар остался на месте, озадачившись тем, что куда-то исчезли собаки и не стало слышно сорочьего стрекота. К нему подошел Иван Безверхий, следом за ним - Алексей Куделя. Захар, досадуя глупости напарников, показал на следы. Подошедшие заинтересовались, полезли к следопытам, и оттуда послышалось:
- Точно - нога!
- Ты мне палочкой обведи...
- На этом плохо видно, глянь на другой... Бачишь: вот пальцы, вот пятка. А где выямка?
- Плоскостопие...
- А чого она босая?
И тут первого осенило Иващенка:
- То лешак! - испуганно объявил он и, отчаянно разметывая снег руками, выскочил к тропе. Следом за ним быстренько выбрались остальные.
- А шо, казаки, и таке может быть! - возбужденно сказал Фока, охлопывая себя. - Вы же слышали, шо рассказывал дед Чумак: клялся, шо видел точно такие же следы перед германской!
- Та шо Чумак! - гневно закричал Иващенко, но осекся, горячо зашептал: - Германской! Да в позапрошлом годе мужик с Графского на мельнице рассказывал, шо он не только следы, а самого лешака бачив! Два... нет, три метра!
- То он с тобою перепутал, - улыбнулся Стефан.
- Побреши мне! Три метра... Это сколько же?.. - повел он взглядом вверх по сосне.
- Да тот мужик валялся ночью пьяный, увидел снизу обходчика...
Но Иващенко уже никого не слушал.
- Вот и не верь после этого, - дико прошептал он и стал озираться по сторонам - вот тебе и бабьи сказки!
- Да хочь бы и лешак? - пренебрежительно отозвался Алексей Куделя. - И шо? Он сам людей боится, ховается от них. Пройдить по следу - дале кучу навозу найдете: со страху!
- Ну шо вы несете! - не на шутку рассердился Захар. - Головы седые, стыдно слухать! - Он приказал было продолжить работу, но мужики решительно настояли на этом и шабашить. Захар скрепя сердце согласился, а поглядев на бледное, осунувшееся лицо Иващенка, попросил никому не говорить об увиденном.
Тронулись домой как обычно в шестом часу вечера, когда солнце, прежде чем свалиться в привычном месте за сопку с одинокой сосной на вершине, прощально и ярко высветило дорогу обозникам. Было тихо, тепло, как перед оттепелью, над головами по мутно-зеленому небу розовели облака.
Неожиданно первая подвода остановилась. Приходько Демьян вышел из саней осмотреть дорогу: кони что-то почуяли впереди. Но ничего такого, что могло бы их напугать, ни на самой дороге, ни по сторонам видно не было. Волки никогда бы не вышли к месту, где столько людей, да и кони, чуя их, ведут себя по-иному. Демьян взял одного из них под уздцы, потянул за собой - конь, противясь, сделал два шага и присел задом, крепко уперев передние копыта в наледь дороги.
Наблюдавшие с подвод мужики подошли к нему. Никто не мог понять, в чем дело. Иван Безверхий медленно пошел вперед, внимательно рассматривая дорогу и обочины, за ним пошел Захар, потянулись еще мужики. Вдруг Иван остановился, присвистнул, нему подбежали. Он молча указал за обочину.
По ровному, большому полю пролегал тот же странный след. Тянулся он из леска, в котором его увидели первый раз, наискось пересекал дорогу и уходил в степь. По обеим сторонам обочины, на чистых, золотистого тона снегах, в свете низко стоявшего солнца теперь отчетливо различался след огромных ступней. Откуда он вошел в лесок, было неизвестно, но уходил он в сторону гуляевских озер. Часть обозников осталось возле напуганных коней, остальные собрались посреди дороги. С подобным они встретились впервые и не могли дать вразумительного объяснения. О каком-то розыгрыше не могло быть и речи, а следы, точнее, отпечатки чудовищных лап, хоть и неправдоподобно мелкие при предполагаемом росте и весе их оставившего, - вот они, отчетливо, до мизинца, отпечатались на снегу. Приходилось признать, что и такая нечисть существует в мире. Одних это надолго потрясло, другие, поудивлявшись, уже спокойно закуривали, иные посмеивались.
Иван Безверхий позвал поглядеть стерёгшего подводу Вахивського:
- Франек, иди глянь! Вот же “пшек” глухой... Иди, не бойся! “Прошу пана до гиляки”! - А когда поляк подошел, указал ему на обочину:
- А шо, пане, возле твого Бердичева такие хлопцы тоже ходят?
- Матка Боска! - ахнул тот, вглядевшись. - А то шо оно таке? Та цего не може буть!
- Может, - спокойно заверил его Иван. - Это еще маленькое, у нас тут куды крупнее водятся.
- Но я, Иване, не с Бердичева, я, сусиду мой, с Житомира, - робко поправил выселенец.
- Оно гирографии не знает. Ему все одно, кого хрумкать, шо с Бердичева, шо с Жит...
- Цыть ты, лярва! - яростным шепотом оборвал его Семенюта, и затуманенным взором поглядел в сторону села. - Ты бачишь, Захар, - сказал он хмурому бригадиру, - пошло прямо до нас у село, - и указал кнутовищем по направлению следа.
Иващенко, кивнув на запад, откуда приходили к дороге следы, спросил глухим голосом у бригадира:
- Там за Урюпинкой и Слащевкой кто еще из наших?
- Ерофеевка, - ответил Татарчук, - потом Поповка, за ней не то Архиповка, не то Пеньковка, а там и Атбасар ...А шо?
- А то, шо капец нам пришел, - мрачно объявил бывший комендант. - Оно зараз возле нашего села затаилось. Вот подъедем ближе - як выскочит из балки! Або из мельницы... - и еще больше побледнел от своего предположения.
- Иди ты к черту! - встревоженно крикнул ему Шерека Савва. - Сам трясись, да не нагоняй страху на других!
- Та лучше от пули жизни лишиться, чем от такого, - потерянно указал на дорогу Ивщенко.
- Дай-ка я разок бабахну, шугану его, черта! - сказал, подходя к мужикам с ружьем в руках, Илья Гетьман. - А ну, хлопцы, придержить коней!
- Та ты шо! - кинулся к нему Костя Мочак и схватился за ствол, куда Гетьман уже вставлял патрон. - Переполохаешь их и до села не доедем!
- Та шо ж нам, и ночевать тут? - вознегодовал Олейник Никифор.
Иващенко обреченно вздохнул и пошел по дороге мелко крестить каждый отпечаток. Остальные разошлись к своим подводам. Фока снова взялся под уздцы. Кони медленно, словно по льду над омутом, прошли жуткое место, потом разом так быстро двинули вперед, что чуть не свалили себе под ноги вожатого. Следом за первой парой быстро скользнул остальной обоз.
Уже в сумерках, подъезжая к чигирю, они вдруг увидели, что с дальнего невысокого пригорка им навстречу быстро покатилось что-то огромное, страшное. Вскрикнул Фока на передней подводе, испуган но закричал Иващенко. Одни, перепугавшись, онемели, другие, соскочив с саней, схватились за топоры, сгрудились, Кривельняк Михайло орал Гетьману стрелять, а у того на морозе заело ружье. Когда это темное с топотом нанеслось вплотную, только тогда в полусвете зари обозники разглядели верхового, узнали в нем своего предколхоза Оленина.
- Что тут у вас стряслось? - крикнул он, подъезжая.
- Черт тебя среди ночи носит! - гневно заорал ему Гетьман. - Лупанул бы тебе зараз дробью в лоб - стряслось бы!
Оленич вначале не понял и, проезжая вдоль подвод, встревоженно спрашивал:
- Что? Все живы? Никого не придавило?
Когда же узнал, что все здоровы, выругался и объяснил переводившим дух гуляевцам. Часа два назад прибежали в правление жены Семенюты и Татарчука с требованием немедленно отправить в лес людей на помощь. Свою тревогу объяснили тем, что из лесу прибежали их собаки и вели себя так, словно сообщали о беде, случившейся в лесу. Глупо, конечно, но бабы так просили, так были уверены в своих собаках. Чтобы не смешить село, он не стал собирать мужиков, сам поехал. Обозники рассказали свое, сообща посмеялись своим страхам. Оленич развернул коня обратно. Захар поехал головной подводой вместе с Семенютой. Усаживаясь в осадистые сани, глянул на село, которое уже обозначилось среди снежных равнин слабеньким светом в оконцах первых хат, и, томимый каким-то нехорошим предчувствием, печально вздохнул: “Нет, казаки, веселого тут мало! Неспроста, видать, пошли до нас те лапы...”.