- Что, ж, может, замучил вас я своей историей? Скажите, может уже и не надо дальше?
- Нет, Родион Иванович, мы слушаем. Очень интересно, что дальше будет. Гаша – то как?
Я уже не постеснялась его жену, которой на свете нету, назвать Гашей, внезапно, все эти люди стали близкими, все их проблемы – моими. Так близка стала это голубоглазая девочка в парандже, с обожженными ступнями. Я помню, как на море жжется песок на пляже, так ты сразу – в воду. А в пустыне какая вода?
И еще, прямо спросить неудобно, - если ему в 1915 году – семнадцать было, то, сколько же ему сейчас - то? Может, у меня с арифметикой что-то не так? Ведь, невероятное что-то!
Глотнули мы опять коньячка, закусили без аппетита, интересно, что дальше.
Проехал я уже треть пути, а упрямица моя - прошла. Сидела спереди меня – бестелесная девчушка. У нас, всего – то, шесть годков разницы, а я – с бородой, да уже - мужик, семейный. Но, не поверите, никогда такого с женкой не было, чтоб сидеть рядом, просто, не обниматься даже, а такое чувство, что сама сладость идет.
Всю дорогу, все пять километров эта сладость не уходила, как в сказке был. И она - как без памяти была, тоже. Дышала только. А я вдыхал запах ее макушки и счастлив был, как дурак. И мира вокруг не видел. Если бы басмач какой из-за колючки, - сразил бы запросто. Только сейчас понимаю, что не могло быть ничего опасного, т.к. Дае была со мной и любовь была, Это - как грамота охранная, не подступится никто.
Написал я Гаше. Рассказал, как есть: что и не думал, не смотрел по сторонам. Мол, люблю, сердцем – с тобой, а ее теперь бросить не могу. Совета спросил. Мудрая она у меня, много понимает про жизнь. Отправил листок, стал приговора ждать. Дае, оказалась запасливой девахой. У нее, на груди – мешочек висел. Спрашиваю, что это. Она показывает, а там драгоценности и золото – мужнины подарки и деньги. Так что новая женка - побогаче прежней оказалось, не прогадал я, - много всего припасла. Смех один: за богатством – не рвался, а само и пришло.
Ответила мне Гаша. Ох и ругала же она меня., ох ругала. Извергом, садистом обзывала. Как я мог, говорит, так девченку мучить, скотина я последняя. Девченка-то полюбила, искренне. Может, в прошлой жизни вместе с тобой была, может, связаны вы так. Что ж делать, дескать, вместе будем. Людям – то, что сказать? Но, все устроится, как-то. Главное, береги себя и ее. А мне, пишет, спокойней , если она за тобой ухаживать и заботится будет, да от беды убережет. Уж не одна я стараться буду! Передавала поклоны новой супружнице моей, здоровья и деток желала, все – наши, говорит, будут..
Как вам письмо такое? Живи и удивляйся на жизнь. Дае понемногу училась говорить на русском. Назвал я ее Дашкой. Разулыбалась. Совсем по-виду - русская девченка, - волосы – русые, глаза- голубые.
Родом откуда, не знает. Выросла – во дворце. Оказывается, эмир бухарский учился в Санкт-Петербурге, знал русский, И Дашка тоже знала несколько слов.
Война продолжалась, убивали мы басмачей понемногу, комнату нам с Дашкой дали, жили как надо. Через пару лет командование предложило мне остаться в Ташкенте, помогать жизнь налаживать. Съездил я в станицу, к Гаше, посоветоваться. И Дашка со мной упросилась. Я тоже хотел, чтобы поехала, познакомилась. Хоть и с пузом, а поехала. Оставил я ее в районе, у партийца одного, сам – домой, в Сиротинскую, на разведку.
Обнялись с Гашей. Плачет. Где,- говорит,- разлучница моя. Соскучилась, - мочи нет, денечки считала за тобой. Мамку уже схоронили тогда. Не застал я ее. Мир праху ее. Сына и дочку - Нюшу обнял. Лешка – пять лет уж пацану, мужик! Мамкин помощник.
Спрашиваю, как познакомить – то вас с Дашкой. Она говорит, сюда – не вези. С пузом, сразу все поймут. Надо мне ехать. Скажу, что с ребятами к врачу надо. Так и решили, переночевали и поехали. До вокзала – на попутке, а там недолго поездом.
Дашка у партийца – в отдельной комнате, как королева. Вышла, увидела нас, расцветилась. Кланяется, руки тянет. Гаша – к ней. Обнялись мои женки. Вот – смех, а обе – мои. И, кто лучше – не скажу, не смогу и выбрать. Как две руки мои, - какая лучше, скажешь? Вот, то-то и оно! Учудила судьба.
Дашка – к детям. Нюшку – на руки, не выпускает. Гаша говорит,- тяжело, бережись! А она, - ничего, я крепкая. Я с партийцем договорился, что переночуем. Он не спрашивал, не допытывался, кто – кому. Поужинали все вместе, с его семьей. Мы с собой дыни дивные навезли, да еще и сушеных, и урюка. Здесь такого не было, - удивили.
Ночевали скромно, не думайте ничего. Мальцов на кровати уложили, а сами на полу. Я - между женками, но все прилично. Наши души были в единении и это больше, чем телом, это точно, поверьте.
Как хотел я Дашку в станицу привезти, да пожить недельку одной семьей, чтоб спокойно, без спеха, чтоб я – на работу, а женки мои – по хозяйству, да каждый – свое делает, да лад сплошной у них. Видел, что поладили непритворно, что лопочут между собой о своем, бабьем. Гашка – учит молодую, что делать, как бабы рожают. Про то, как кормить, да, много всякого разного, мужику не нужного..
Повез я Гашку обратно, сырость не прощанье развезли такую, что самому впору зарыдать. Как разрезали женок моих!
Гаша всю дорогу плакать порывалась: ну, почему у нас так, почему нельзя, чтоб вместе быть?
Вернулись мы с Дашкой в Ташкент, родила она мне вскоре сына, - Петра. Здоровый, крепкий пацаненок уродился, лицом – похож, как с меня слизали. Стали жить, сына ростить. Про обстановку вокруг – не буду. Всякое было, времена – то какие, страшные. Знаю одно, одному ежели б жить – горше было б в сто раз. А так, с девченками моими, с детьми – все пережить можно.
Гаша письма писала, приезжала к нам, с детьми, - трое уж у нас с нею. Еще родили Александра. Когда оказия какая, - гостинцы слал, деньги. Не жировали, но хватало.
Потом и мы ездили, получилось, с Дашкой и товарищем моим, вроде как – по делу, а вышло, что в родной станице погостили, по хозяйству много сделал – накопилось. Так, братка, спасибо, помогал, люди. Вот мы и хату достроили, миром. Справили новоселье, погуляли, вернулся на службу…
В саду стемнело медленно, Я включила свет:
- Может пойдем в дом, а то сейчас комары налетят, мошки всякие.
- Но, вы, ребятки, не заговорил я вас, уж спите, поди. Не выходит быстро – то. Вся жизнь, как ни крути. Да пора мне, и честь знать.
- А, знаете что,- подал голос мой задумчивый скульптор, оставайтесь у нас. Переночуйте. Мы еще сейчас, в доме посидим, поужинаем, как следует, историю вашу дослушать хочется. Необычная ситуация, наши женщины иначе на соперниц реагируют. Что же там у вас дальше было? Ведь, война потом, вы же воевали, наверное.
- Воевал, было дело.
Мы перебрались в дом, в нашу столовую, отделанную деревом, с камином, где и решили пожарить немного мяса. Мужчины взяли мясо и огонь – на себя. Я сделала пару салатов. Отварила молодую картошку с чесноком, сливочным маслом и зеленью, сервировала стол, а тут уже и мясо – на подходе. Побежала за соусом, мой скульптор – гурман, без специального соуса мясо не ест, - приучила. Сели ужинать.
Родион Иванович с удовольствием ел, мы – тоже наслаждались ароматным, нежным, свежим продуктом. В нашем камине мясо получается совершенно особенным. На мангале – совсем другой вкус, - традиционный, шашлычный. А в камине муж жарит на решетке. Стэйки вышли сочные, с румяной корочкой. Гость откровенно наслаждался.
- Так я и поселюсь у вас, - прикормили. То – пирог, то- вкуснотища такая, не выгоните теперь.
- Ничего, у нас грядок много, - я засмеялась и рассказала мужу про то, как начал свой визит наш казак.
- Так будете вспоминать теперь, когда урожай пойдет. У меня рука – легкая.
Пока ели, наш гость не продолжал свой рассказ, говорили про Палыча, как их судьба еще во время войны свела: вместе с матерью и сестрой семилетний Палыч жил в соседнем доме, в Ташкенте. Их эвакуировали из Пушкина Так получилось, что сдружились дети. Четвертый ребенок Даши – сын Максим, оказался старше Палыча всего на год. Они до сих пор поддерживают отношения, - дружат, как говорят,- домами.
- Вот ведь как вышло – то, жизнь свою рассказывать приходится. Не думал я, что…
- Родион Иванович,- мой скульптор перебил гостя, предположив, что услышит докоры в свой адрес,- давайте сразу, сейчас поставим точки над и. Я сделаю памятник. Мы вместе подумаем, какой он должен быть. Я понял, что надо мне что- то понять новое в жизни, в деле моем. Видимо, так меня учат и я не буду сопротивляться. Но, историю вашу хочу дослушать до конца.
- Да, да, Родион Иванович, мне тоже интересно, просто я все время переживаю, что вам приходится все вспоминать и проживать заново, это же тяжело, наверное. Но, если правда, то мы же ничего про то время и не знаем. Предвоенные годы – еще так- сяк, что-то по книгам, что-то по фильмам. А двадцатые – вообще давняя история, уже никого из близких нету, чтоб рассказали. Так что мы – ваши должники, если разобраться.
Вы скажите, ведь, наверное, награды у вас есть, правда? Да и не про награды речь, Про то расскажите, как жилось –то тогда. Что вы делали целый день, как служили, что ели. О чем думали, когда просыпались? Одним словом, чем жили?
Продолжение -http://www.proza.ru/2013/06/15/1588