Родион Иванович с удовольствием поглощал мое творение, похваливал, я, как хозяйка. блаженно принимала похвалы, жмурилась, как кот на сметану.
Клюшка сорвалась с места – к калитке – пришел хозяин. Я заметила, как напрягся Родион Иванович, подобрался, как-то, внутренне готовясь к чему-то важному для себя.
Скульптор притащил розы и тортик,- значит денежки забрал.
-Спасибо, милый! Знакомьтесь, а я сейчас.
Оставив мужчин за столом, решать вопросы, я занялась цветами, нарезала сыра и копченостей, сделала кофе и понесла все это на стол. Услышала обрывок разговора.
- Вы поймите, надгробия – не мой профиль, я никогда этого не делал. Это то же самое, что художника просить эпитафию на могильной плите написать.
- Учитель твой сказал, что ты - мастер, художник большой, знаю я об этом. Ну, так и мне надо, што б не просто памятник, а место для души ее, понимаш ты?- Родион Иванович, видимо нервничал, или увлекся,- его манера разговора, говор, стал больше походить старую, деревенскую речь.
- Я не знаю, не готов я к этому, даже говорить не хочу об этом!
Муж явно горячился. Я понимала, почему. В его среде заниматься таким видом деятельности считалось унизительным, хотя я не до конца понимала, почему. Людям везде нужно творчество и красота. Но он мог раздражаться в адрес учителя, спасибо ему за такого гостя, не мог спросить сначала, стоит ли приезжать,- зря пожилого человека заставили ехать.
- Ты послушай историю мою, может, иначе ко мне отнесешься. Я понимаю тебя. Откажешь, уйду, без обиды, слово мое твердое. Но, прошу, выслушай, почему пришел, зачем прошу о деле моем, почему тебя,- ведь Палыч мог и к другому мастеру послать. Он тебя выбрал. Сказал, што сделашь.
Родион Иванович глядел на скульптора, не отрывая взора. Тот не поднимал глаз, потом, когда мужчина закончил говорить и еще, через полминуты, их глаза встретились.
- Под историю, по пятнадцать капель?
- Так я с собой принес,- Родион Иванович достал бутылку коньяка из сумки.- Не побрезгуйте, берегу давно, - и поставил на стол французский "Бисквит".
Ох, непростой дед!
Разлили, произнесли за знакомство, выпили. Я коньяк грею ладонями и нюхаю из большого, круглого бокала. У меня это долгий процесс. Обещали историю и я приготовилась. Мужчина был мне приятен, слушать его хотелось, коньяк ударил в голову чуть-чуть, а ухоженные грядки вдохновляли на жизнь.
Сам я с – Дона. Станица Елизаветинская. И отец, и дед, и прадед – донские казаки были. Род наш древний, уважаемый. Служили всегда справно, на то мы и казаки.
Мне еще восемнадцати не сполнилось, как батька меня в военную кампанию взял, было это в начале пятнадцатого года, война мировая шла. Сразу после Сарыкамышского сражения, весной, отпуск ему вышел. В станице одного не хотел оставлять, зазвали бы в другую сотню, так он меня с собой взял, годик приписал. А я рослый был, крепкий. Служил он тогда в Первом Кавказском казачьем дивизионе, в разведке, при штабе. Меня на - выучку, вторым ординарцем пристроил к командиру дивизиона Столпчанскому Владимиру Андреевичу. Стоял тогда дивизион в крепости Карс.
Все мне было внове, учился поманеньку. Батяня помогал, что сам знал, а что не знал, за то получал я от подполковника, скорый на руку был, чуть что – по морде.
Турки – беспокойный народ, стычки происходили часто. Еще и курды среди них были, – эти отличались особой жестокостью. От них благородства не жди, - звери. Если им в руки кто попал,- убьют зверски и, непременно, изуродуют. Так и служилось бы, ежели б батю, во время штурма крепости Эрзерум, не убили. Много тогда погибло наших и пластунов, кто пообмерзал сильно, кто в ущелье упал с лавиной снежной. Народу полегло - страсть, как много. Главное, что и до дела настоящего не дошли. Меня – миновало. Живой остался, в боях был и смуту казачью пережил и крест солдатский – Георгиевский дали за службу.
Сильно бушевало, когда про революцию узнали. Командиров убивали, резали, в ущелье скидывали. Страшно. Я не знал, где правда, как и другие. Но, кто обиды вымещал за лишения от воинской службы несладкой, кто просто – от злости. Удалось мне выбраться, благодаря коню моему, - вынес из под пуль, от своих же.
Домой вернулся, к матери. А она –совсем плохая уж была, как про отца узнала. Братка меньшой, на пару лет меня помладе, помогал, да что один - то в хозяйстве, да за скотиной. Тяжко. Хозяйка нужна.
Мать сказала, чтоб женился. Была в станице девка, глянулась мне, до службы ишо. Агафья. Я тоже к сердцу ей пришел, - сговорились. Стали жить, ребеночка родили, Лешку. Хату я затеял строить, пока поспокойней стало. Хорошо жили, душами ладили и спорилось все вокруг. А тут возьми и агитаторы к нам в станицу приехали. Мол, в Красную армию, воевать. Про командира Фрунзе рассказывают, завлекают. Гулянку устроили, - праздник.
Агафья просила, не идти, не соглашаться. Так, как тут не пойдешь. Казак я, служить хочу.
Царя – батюшки – нету, присягу отменили, - вольный, а душа просит службы. Видно, въелась в меня тяга эта, не выбьешь. Ну, поцеловал женку (она, уж опять жеребая ходила), ,сына, мамку, брата, ну и поскакали мы.
Продолжение: http://www.proza.ru/2013/06/15/453