Первым пришёл мой брат поздравить с рождением дочери, принёс игрушки-погремушки, посмотрел на малышку:
– Красавица! – ушёл. Не успела закрыться дверь, звонок. Приехали с подарками сёстры мужа и свекровь. Скинув пальтишко и платок, Устинья Афанасьевна бегуниной в нашу комнату, что-то пошептала, молясь над колыбелькой, протянула мне пятьдесят рублей.
– Бери, сношка, бери. Дочку в колыбельку, приданное в коробейку, – и в ванную стирать пелёнки.
Мама вызвала меня в кухню:
– Золовкам ребенка не показывай, нельзя чужим смотреть на младенца, сглазят…
Я дословно передала это мужу. Он возмутился:
– Значит мои сёстры чужие, а твой брат нет? – Прав. Сёстры посмотрели на малышку, похвалили, уехали, свекровь осталась.
***
Бабушки сидят на кухне, пьют чай.
– Малышку назовём Леночкой, – настаивает моя мама. – Хорошее имя, красивое.
– Кака така Лена? – не соглашается Устинья Афанасьевна. – Ленов развелось, что червей под коровьей лепёшкой. Пусть будет Наталья в честь моей свекровки. Хорошая была баба, добрая, работящая. Они спорят, мы с мужем перемигиваемся, мы давно выбрали имя.
Заплакала дочь, бабки, толкаясь, кинулись к нам в комнату. Володя встал на пути:
– Мамы, мы сами управимся.
Пока я перепелёнывала дочку, муж настроил магнитофон, что получил от моих родителей месяц назад на своё двадцатилетие, и записал плач ребёнка.
Я покормила девочку, наевшись, она заснула.
– Давай прослушаем запись, – предложил Володя и включил магнитофон. На всю квартиру раздался громкий плач ребёнка. Из кухни выскочила Устинья Афанасьевна:
– Изверги, тама детё плачет, они тута сидять…– она вбежала в нашу комнату, через минуту вышла обескураженная. – Спит ангелок... – и вернулась на кухню.
– Давай ещё раз разыграем маму, – снова раздался плач. Дальше всё повторилось точь-в-точь. – Мама, это я записал плач на магнитофон. – Свекровь подошла к Володе, заглянула ему через плечо, подождала, пока он снова включил запись, отшатнулась:
– Страм какой, над маткой надсмехаешься, раз я необразованная, значится дура-дурой. Ничо, мы люди простые, не гордые. Енто ты со своей Ралиской больно грамотные. Дочь бы хоть пожалели: услышит плач, напужается…– Володя обнял её за плечи, поцеловал, Устинья Афанасьевна успокоилась.
Сидим втроём на кухне, пьём чай с вареньем из лесных ягод, которое привезла свекровь.
Папа читает книгу. Мама стелет диван для гостьи.
– Ралисонька, я думала ты позже родишь? – уставилась на меня свекруха.
– Я родила на месяц раньше. – Та наморщила лоб:
– Енто ты её восьмимесячной родила?
– Да, но у дочки нормальный вес, рост… – Устинья Афанасьевна посмотрела на меня с состраданием…
– Горемычная моя! Ты душой к дочери не привязывайся, не жиличка она на белом свете, не жиличка…
– Мама, ты что говоришь? Зачем нас пугаешь, – перебил её Володя.
– Молчи сынок, умный молчит, дурак говорит. Восьмимесячных бог любит, к себе берёт. Даёт им срок месяц, год, пять, всё одно не жильцы они на белом свете. – Я побледнела. Володя взял мою ладонь, погладил, повернулся к свекрови.
– Предрассудки это, теперь не те времена, когда верили во всякую чушь.
– Не спорь с матерью, – отрубила Устинья Афанасьевна, – молод истчо матке указывать. Думаешь подженился, умный стал. От твово ума, можно сойти с ума. – Ты не переживай, сношка, доченька твоя ангел безгрешный, бог ей около себя местечко подыщет. – У меня выступили слёзы, свекровь не унимается. – Я понимаю, трудно деток терять, сама потеряла. И лягушке её головастик – луч солнца. Смирись, девка, смирись. На всё воля божья…– Она меня широко перекрестила.
Не знаю, чем бы закончился этот разговор, но в кухню зашла моя мама:
– Сватья, иди, ложись, я тебе постелила…
***
Я потеряла покой. Стоило дочери заболеть, а болела она часто, я вспоминала пророчество свекрови и меня охватывал ужас.
Так продолжалось четыре года. Завтра у дочери день рождения. Я задремала. Ясно вижу тётю Полю, сестру покойного дедушки. Я с ней встречалась пару раз в жизни и никогда о ней не вспоминала. Тётя Поля уселась на краешек кровати:
– Ларисонька, я попрощаться пришла. Сегодня я умру. У меня нет детей, мне некого оберегать. С этого дня я стану ангелом-хранителем для твоей дочери, её заступницей перед богом. Не бойся за неё – тётя Поля растворилась в темноте. Я провела ладошкой по краешку кровати – никого.
Едва дождавшись утра, я побежала к маме.
– Мамочка, тётя Поля умерла. – Подкрашиваясь перед зеркалом, мама перебила меня:
– Я тороплюсь, а ты ерунду несёшь. Иди, готовь внучке завтрак, у неё между прочим день рождения, а у тебя ещё масса дел.
После обеда нам принесли телеграмму, в которой сообщалось, что ночью умерла тётя Поля.
С тех самых пор я перестала бояться за дочь, а она стала реже болеть.