В предыдущей части: действие происходит через четыреста лет после основных событий. Учёный Гебриэл Пустозвон скрывается от властей - в стране политикой террора уничтожают инакомыслящих, внутренних врагов. По пути к пограничному городу - Последней крепости - он встречает авантюриста Салила Змея. Его нанял безликий маг, до этого предложивший учёному работать на топливную компанию "вольных" земель, куда и бежит Гебриэл. Но за авантюристом Салилом ведёт слежку разведка Севера, которая накрывает парочку в харчевне. Нежданная помощь является к ним в виде девочки-сорвиголовы, которую знают как Вилли Ведьма. Она обладает неведомым магическим оружием и передовыми технологиями континента.
Салил Змей оставляет учёного на Вилли, чтобы перестраховаться и в качестве гаранта уносит с собой товар, который должен был передать девочке. Вилли отбивается от гвардейцев Севера и благополучно скрывается вместе с учёным. Но по их следу идёт могущественный человек - ему нужен Звездочтец.
Интерлюдия 4
Вилли Ведьма знала город как свои пять пальцев. Иначе, они непременно, на одном из резких витков, покатились бы кубарем. Пароцикл петлял по скользким закоулкам, ныряя во дворы, пролетая арочные проёмы.
Гебриэл Пустозвон едва приноровился к необычному способу передвижения, не ахая, не охая, не задыхаясь от порывов горького морозного ветра, как вдруг пароцикл вильнул в очередной двор, но, на этот раз замер, подрагивая механическими поджилками. Учёный позволил себе выпрямиться и оглядеться, но с резким хлопком, как по мановению волшебства, перед ними раскрылись дощатые ставни подвала, и Вилли повела машину к чёрному зеву.
Тьма окутала их. Немало переживший учёный невольно прижался к чреслам девочки. Остановив в пустоте пароцикл, Вилли Ведьма, вдруг вздохнув облегчённо, довольно дружелюбно выругала Гебриэла:
— Ну, старый пакостник, слезай. А то облапил бедную девочку, мерзавец.
Почтенный учёный смущённо смежил веки – всё равно не видно ни зги. Но раздался сухой треск, и мантия огня окутала их. Вилли Ведьма, с горящей спичкой над головой, осмотрелась. В дрожащем мареве зарябило в глазах от множества клетей и плетёных коробов, которые едва вмещали штуки материи, домашнюю рухлядь и морские снасти.
Гебриэл, жмурясь, протёр песок с век и вопросительно глянул на девочку. Вилли Ведьма, сквернословя, отбросила погасшую спичку, зажгла новую.
Учёный едва не вскрикнул от испуга. Появившись, будто из ниоткуда, перед ними высился человек, закутанный в безобразный шерстяной балдахин. Лицо его не разглядеть из-за спутанных пепельных волос, начинающих расти с баков клочковатыми пучками. Всё что выше – блестящая, гладкая лысина.
— Ирис! — восторженно воскликнула девочка. — Научи и меня так являться.
— Чтоб завтра глаза мои вас не видели, — сурово откликнулся он дребезжащим старческим голосом, протянув к огню свечу.
— Но Ирис, — взмолилась Вилли Ведьма, заламывая руки, — я не смогу выколоть тебе глаза. Я тебя так люблю.
Гебриэл Пустозвон в ужасе уставился на девочку, прячущую жестяную коробку спичек в карман тренча. Старик Ирис неопределённо хмыкнул и поманил их за собой. Вилли Ведьма обернулась к учёному и, воровато кося глазом, шепнула:
— Он ничего сегодня, – добрый. Но я его всё равно побаиваюсь, а ты лучше дрожи от страха. Это разбойник Ирис Людоед.
— М-м-может, — проблеял Гебриэл, отступая к пароциклу, — переждать на улице?
— Ну, у тебя же мясо старое, — вцепилась за рукав бушлата девочка, — а меня он любит. Ну, отдашь ему свои уши на холодец.
Хозяин кладовой выразительно хрюкнул. А Гебриэл ругал себя последними словами, заметив, что уголки рта Вилли Ведьмы подрагивают - она едва сдерживается, чтобы не расхохотаться.
Ирис провёл их через клети к дощатой, грубо сколоченной лестнице, в залу, заставленную тюками и кипами тканей размером в человеческий рост, накрест оплетёнными канатными верёвками как это делают в доках Риважа. Промежуток между ними был столь мал, что тщедушный учёный едва протискивался, следуя за девочкой. Перевести дух удалось лишь на новой лестнице, ведущей к амбарному балкону, возвышающемуся над кладовой залой, к слову сказать, с низким потолком, но обширной насколько хватало глаз.
Амбар, очевидно, служил жильём, скупо заставленный мебельной утварью, несколькими лежанками и батареей небольших, упакованных в парусину тюков, стоящих вдоль стен и прикрывавшим узкие слуховые окна. Оттого здесь царил полумрак, и огарок в руках Ириса был очень кстати. Живо оглядываясь вокруг, Гебриэл заметил неплотно прикрытый шкаф. Света хватило, чтобы разглядеть переплёты книг. Одно из изданий, потрёпанное, много раз перечитанное, покоилось на относительно чистом, перевёрнутом широким дном вверх бочонке, служившим, очевидно, столом.
Увидев книги, Гебриэл воспрянул духом. Будь провожатый хоть людоедом, с человеком, уважающим книги, всегда можно договориться.
Установив свечу на боку опорожнённого ящика, Ирис повернул к ним скрытое лицо. Из под кустистых бровей в смутном блеске огня блеснули недобрые глаза.
— Пол едины в пламя! — сварливо заскрипел он на непрошеных гостей, — Этот проклятый наказ об Очищении прибавил на улицы жандармов. Утром донесли – прибыло едва не пара вагонов черноплащников. А северных гвардейцев в крепости – полная задница. Не случайно ли и ты здесь, паршивка?
На протяжении яростной тирады Вилли Ведьма и бровью не повела, удобно развалившись на просящем каши буковом кресле, с торчащей во все стороны обивкой. Лицо её было невинно, и, если можно сказать, покорно невзгодам. Гебриэл занял один из пустых ящиков со смоляной маркировкой порта Риважа, от которого до сих пор исходил пряный аромат живицы.
— Гвардейцы, каюсь, моя вина, — как ни в чём не бывало, отозвалась Вилли, — Прицепились ещё с Нэжвала. Человеку, что оплатил их услуги, до пламени нужен товар. Взглянешь?
Она выудила злосчастный свёрточек, из-за которого препиралась со сбежавшим актёром. Ирис даже смахнул налипшую прядку с глаз, чтобы лучше видеть. Вожделенно заглядываясь на свёрток, он требовательно щёлкнул пальцами – так не терпелось ему заполучить его. Вилли небрежно, косо подкинула ему пресловутый товар. Ирис хищно подхватил свёрток, без жалости, торопливо, как раскрывают подарки дети, сорвал шнур.
И хотя Гебриэл старался не вникать в чужие дела, с удивлением увидел посеревшие, истлевшие по краям, исписанные листы. Ирис, дрожащими крючковатыми пальцами, разгладил их на днище бочонка. Став суетливым, мелко-мелко задышал, выдавая возраст. Из шкафа выудил лампу, вставил туда свечу. Усевшись на ящик, как заправский учёный выудил глазомерные окуляры. Как-то по-особому присюсюкивая, от старательности зажав кончик языка потрескавшимися губами, внятно забормотал:
— Риважская бумага, следы сохранного снадобья. Старый документ. Не подлинник, но не менее четырёхсот-пятисот лет. Смутное время королевств.
— А написано что, глазастый? — надула губы Вилли, закатывая глаза, — Это тот документ?
— Где вторая половина, негодница? — помолчав самую малость, напустился на неё Ирис Людоед.
Вилли, как бы между прочим, сложила ладошки на кобурах. И хотя лицо её было полно благодушия, встрепенувшийся Ирис угас, спокойно вернувшись к документу.
— Салил Змей пошалил. Тот ещё пройдоха. Но я знаю, где он будет.
— А гвардейцы знают? — въедливо отозвался Ирис, не отрывая окуляра от строк документа.
Вилли Ведьма неопределённо пожала плечами. Изъелозив обивку, устроилась удобнее, и уже вскоре мирно сопела. Гебриэл и сам чувствовал жуткую усталость.
Вмиг разметало его благоустроенную, размеренную жизнь. Разметало, заставив участвовать в опасных приключениях, о которых до этого он читал в героических сказках. В них герои не уставали, не задыхались от бега, пот не застилал глаза, сердце не колотилось от страха. Наверняка он застудил бока и поясницу – страшная тяжесть и ноющая боль в тех местах нарастали. Сидеть становилось невмоготу и почтенный учёный с предсмертным хрипением вытянулся во весь рост.
— В вашем возрасте, — не меняя позы, заметил Ирис, — волнения противопоказаны. Появиться вместе с этой несносной девчонкой, значит иметь большие неприятности.
— Мэтр Гебриэл, прозванный Пустозвоном, — задыхаясь от напряжения, предпочёл представиться мыслитель, — Почтенный член учёного Собора Полессья.
— О-о-о, — удовлетворённо, с ноткой иронии, протянул Ирис, снимая окуляр и растирая веки, — Так это по ваше нутро появились черноплащники. Вы не зря повстречали Виллиаму, – два сапога пара.
— Я еду в Нэжвал, — произнёс в пустоту учёный, будто цель спасёт его от клейма изгоя.
— Мне всё равно, — пожал плечами Ирис, — будете вы преодолевать крепостную стену или побежите в горы. Я торговец. Припасы, снаряжение, оружие.
— Оружие, — встрепенулся Гебриэл морщась.
Мысль о револьвере возникла как мыльный пузырь и лопнула множеством «хочу», «необходимо», «нужно».
— В цене сойдёмся, если пожелаете, — с отеческой благосклонностью поднялся из-за бочонка Ирис Людоед.
Выглядел он угрожающе спокойным. Гебриэл с неудовольствием оглянулся на девочку. Вилли Ведьма, свернувшись калачиком и, вытянув губы трубочкой, посапывала. Может, она шутила лишь отчасти, что хозяин склада – разбойник.
— Неплохая девчонка.
— Что? — оторопело оглянулся на него Гебриэл, — Я… она хороша…да, — и окончательно примолк.
— Мать её такая же разбойница, как и она. Поди, не просыхает с самого её рождения. А отец – дурак, каких поискать: революционер. Уже который год копит силы для свержения власти «Сивер-компани». Так, что управление имением и конезаводом на нашей маленькой хозяйке. Вы уж не обижаете её, а то съем живьём.
Вопреки последней фразе, - грубой шутке - от которой вздрогнул бы всякий обыватель, Гебриэл Пустозвон почувствовал уважение к своей маленькой спасительнице. Было в её поступках и словах столько же взрослого, сколько и детского. Только в отличие от взрослых, она не умела это скрывать.
Гебриэла грубо схватили за запястье левой руки. Учёный машинально прикрылся другой.
— Пламя меня забери! — прохрипел Ирис, ослабляя хватку, — Этот след я знаю.
Гебриэл отвёл руку. Старик виновато осматривал его запястье. Месяцы, проведённые на каторге, оставили-таки несводимый шрам – след от кандалов. Впрочем, с годами он побелел, и угадать, вследствие чего он получен, никто до этого момента не мог. Учёный с напряжением ожидал ответа от Ириса. Будь он хоть нечистым на руку торговцем, хоть людоедом, но в отличие от бывшего каторжанина, благонадёжный горожанин.
Ирис, криво ухмыльнувшись, откинул широкий рукав балдахина. Его запястье было безобразно стёрто, будто выточено напильником. Гебриэл задохнулся.
— Ай, да мы, — с горькой иронией прошептал Ирис, — Если не врёшь, что учёный, мы с тобой два башмака – пара. Мыслитель?
Не дождавшись ответа, отошёл к шкафу, опёрся о его стенку, будто смертельно устал. Затянул тоскливый мотив. На каторге не поют песен, слова вязнут сами собой. Но вой, то затихающий, то ликующий подхватывают вольные волки. В кресле с кротким надрывным стоном завозилась девочка. Каторжанин примолк, будто умер, как случалось со многими от тоски и телесной немощи. Глухо звякнуло стекло.
— Выпьем за волю, — Ирис тяжёлой рукой поставил на бочонок початую чёрного стекла бутылку, — За вольный ветер, в пламя свободу, даруемую шуадье.
Гебриэл до сухого хруста сжал кулаки – в голове стоял каторжный вой. Но за крепким вином он лишь слабел эхом, уступая место горячей крови.
Вольный белый ветер крепчай
Запевай смолёное братство.
Эх! О-эх!
Топай ногами, плечом дави,
Ты поклялся волне на заклятой крови.
Эх! Э-ох!
Едва показалось дно бутылки, старик Ирис очнулся от чёрной печали и первым затянул старую запевку мореходов, нещадно стуча опорожнённой деревянной кружкой по бочонку. Гебриэл, не зная слов, неловко подпевал, бессвязно бормоча в такт.
В круг света, зевая, вышла Вилли, оправляя ремень брюк. Сонно моргая, с неудовольствием уставилась на убитую бутылку. Склонив голову набок, выразительно вгляделась в старика Ириса. Тот примолк, вхолостую махая кружкой. Поставив её, наконец, на бочонок, вытряхнул туда остатки тяжёлых чёрных капель и глуховатым голосом внятно выговорил:
— Глотни, девчонка. У нас много работы.
Ирис Людоед не врал - в его владениях действительно наличествовали припасы и снаряжение. Но не нужно быть сведущим человеком, чтобы понять: все его товары – контрабанда, не имеющая маркировки. Торговец вывел их на более или менее расчищенный пятачок, со стенами из тюков в полтора человеческих роста. Один из них был распакован, обнажая листовое дерево. Содержимое среди ворохов сена было укрыто брезентом.
— Я пошлю уличных мальчишек, — участливо предложил Ирис Людоед, — Эти проныры разыщут не только актёришку, но и всех ищеек, что следят за его задницей.
— А нам какая работа? — с подозрительностью осведомилась Вилли.
— Нужно осмотреть одну вещь, — пошёл на попятную торговец, — Важно твоё мнение – ты дока по этой части. Мэтр Кроан, человек из интенденсии, продал мне её за пять серебряных. В горах она ни к чему, но могу уступить тебе.
Выговаривал он это торопливо, безучастно наблюдая, как Вилли подходит к брезенту, срывает плотную ткань, хмурит брови, разглядывает товар.
— Как это называется? — оглянулась на него Вилли.
— Стрелковая машина непрерывного огня. Её в народе успели прозвать пулемёт. Говорят, конт-маршал Риважа, мэтр Оливий Огнерождённый желал видеть в армии новую боевую машину. Впрочем, эти слухи подогреваются противоречивыми вестями о скорой войне.
Он заглянул за плечо Вилли, уже протирающей коленки и вынюхивающей нутро машины. Не смотря на ловкость её обращения с револьверами, Гебриэл с удивлением понял по какой части она – дока.
— Говорят, делает до полу тысячи, — участливо проворковал Ирис Людоед, — выстрелов в минуту. Врут ли, нет – не знаю. Машина сделана под винтовочный патрон. Когда об этом прознали в интенденсии, тамошнего конт-интенданта чуть удар не хватил. Сама знаешь как дороги нынче патроны, - порой, чуть ли не десять куивров. Из такой машины палить по врагу – всё равно что посыпать его денежным дождём. Во как там порешили и пулемёты списали.
— Отвали, а? — по-уличному огрызнулась малышка Вилли, успевшая выпачкаться в чёрной смазке и напоминала сейчас, скорее, помощника заводского механика.
Ирис Людоед ничуть не обиделся, торопливо отступил, неуловимо схватил почтенного учёного в охапку и увёл ближе к лестнице. Там он, довольно грубо, сунул под нос пресловутый товар – древний документ.
— Прочтите, — не просил – требовал торговец, нетерпеливо поглядывая на видневшийся пятачок, где едва слышно сквернословила малышка Вилли.
Гебриэл хотел, было, оттолкнуть торговца и сказать колкость, но в глазах Ириса зажёгся безумный огонёк – в нём было столь же много ярости, сколько и мольбы. Учёный вздохнул, мысленно сетуя на малость света, напряжённо прищурился. Росчерки, крючки, щербинки – давно забытая горская тайнопись. Почтенный учёный не только понимал её, но вдруг понял, что читает давно заученный документ. Это была отлично сделанная копия одной из сказок Звездочтеца. И не перевод, но язык чудобайства, каким нынче только древние старухи тешат детей. Но откуда он у контрабандиста? Зачем?
— Я, право, не совсем понимаю, — протёр усталый глаза Гебриэл, — А с чего вы взяли, что я смогу прочесть?
— Ах, мэтр Гебриэл, — укоризненно покачал головой торговец, — Когда я начал заниматься торговлей, думал что каждый вложенный эрже, принесёт мне золотой эре. А вышло наоборот – несколько куивров. Тогда я понял: если занимаешься делом, выясни о нём каждую мелочь. Когда я стал заниматься сказками, — он, словно грея ладони, едва прикоснулся к бумаге, — мне понадобились люди сведущие в этом. Но даже мэтр Гебриэл Пустозвон и Гор Чернобровый были у меня не в первых рядах.
— Есть и другие, изучающие?.. — изумился учёный и вдруг, припомнив слова малышки Вилли, сказанные на верхнем полуэтаже, воскликнул, — Есть другие, кому нужен Звездочтец. Но почему?
Ирис самодовольно поморщился – ему льстило, что по знаниям он перещеголял учёного. Он смаковал момент, когда можно раскрыть тайну.
Гулкое эхо настойчивых тяжёлых ударов, подобно грому раскатилось по складу, заставив дрожать жилки вдоль висков. Гебриэл успел задохнуться и краем глаза ухватить порскнувшую тень, гибкий силуэт которой через мгновение занял невысокий тюк и подпирал дощатую балку, взяв револьверы на изготовку. Ирис Людоед по-отечески одобрительно крякнул.
- Открывай, именем шуадье! – с ленцой, уверенно басили снаружи, - Или клянусь, что сыграю гимн Риважа на клочьях вашей кожи. Шевелитесь, ублюдки, кто бы там ни был!
- Это местные, - покойно отмахнулся Ирис, но тем не менее скоро поднялся наверх и тотчас вернулся с потрепанной, обтянутой телячьей кожей, тетрадью и обвислым, как высушенная груша, холщовым кошелем.
Он разительно отличался от недавнего контрабандиста. Надев льняной колпак, в котором спят обыватели, нацепив на нос железные очки и обсыпав клочковатую бороду пылью, он очень напоминал ростовщика, которого играют в потешных представлениях театра. Он выпячивал брюшко, бессвязно бормотал и двигался торопливой, дребезжащей, шаркающей походкой. Удивляясь себе, учёный беспечно фыркнул. Что касается девчонки, та и вовсе изнемогала от смеха.
Представление за порогом дверей и вовсе длилось недолго. Жандармы, хотя и вели себя вольно, нагло, не решались войти. Вкупе с отрывистой руганью, растерянной и восторженной, доносилась комичная шамкающая речь Ириса. Он хватил через край лишь раз, вздумав возражать. Но жандармы и впрямь блюли порядок, поэтому старик нажил лишь оплеуху и грязную брань в лицо.
Когда дверь захлопнулась и со скрипом пал на скобы оббитый железом засов, Гебриэл позволил себе выйти к выходу. Но едва он миновал кипы почерневших выгоревших трав, висевших на балках венками, в нос ударила волна жуткой вони из нужного чулана, дверь в который отсутствовала. Вот почему жандармы сторонились порога. Гебриэл, задохнувшись, вернулся к венкам, перебивавшим запах человечьей гадости тёплым духом перепрелых трав.
Ирис, будто и не замечая загаженного отхожего места, рассеяно припрятывал изрядно прохудившийся кошель за пазуху и, придерживая тетрадь подмышкой, внимательно разглядывал потрёпанные бумаги.
- Можешь подтереться этой распиской, Ирис, - лукаво прищурилась на него малышка Вилли, выглядывая из-за балки, - Но, возможно, я и куплю у тебя пулемёт.
- Знаю, - задумался старик, почёсывая пятернёй гладкую лысину, - Но это не расписка. Они отдали бону с печатью интенденсии полка.
- Видать и впрямь худые времена, - пожала плечами Вилли, пряча револьверы, - Может, маршальская каша у нас на носу – надо уносить ноги.
- Унесёшь скорее, чем думаешь, - самодовольно выпятил брюшко контрабандист, - Есть одна мыслишка.
Фарсом – иначе и не назовёшь – была затея Ириса. Почтенного учёного одели в потрёпанный, но доброго покроя мундир и основательно прошлись щёткой, чтобы вернуть благородный синий отлив. До того с удивительным женским упорством и аккуратностью старый контрабандист вычистил мелом медные пуговицы и взбил лёгкий белый шарф, который должен был прикрыть голую грудь учёного. Самого Гебриэла снарядил баночкой ваксы и заставил до матового блеска полировать высокие кавалерийские сапоги. Учёный трудился в поте лица и вполне мог сойти за безымянного мальчишку, которые за пять медяков занимаются подобным делом, чуть ли не на каждом углу.
Малышка Вилли, заняв бочонок контрабандиста, надев его окуляр, при приличном свете лампы изучала пресловутую бону. Вкупе с этим она, тяжело сопя, возилась с письменными принадлежностями и кипой старых пожелтевших бумаг.
- Это тебе не с револьверов палить, - по-отечески зубоскалил Ирис Людоед, - Да не ищи ты писанное контом Барнсом. Думаешь, он все бумаги подписывает?
Но Вилли, прилежно посапывая, ищет нужное и изучает ещё более внимательно. Наконец, отыскав нужный документ раз за разом, черкает чистые листы бумаги и изрыгает проклятия. Собирается подделать подпись, ахал про себя почтенный учёный, ещё не вычеркнувший себя из списка добропорядочных горожан.
А пока старый контрабандист надел на него жёсткую копну: взмыленные накладные обвисшие усы вкупе с мочалом волос. Гебриэл не желал зеркала – малышка Вилли с сырой картофелиной в руке (она делала оттиск с печати боны) со смехом заявила, что тот похож на запившего интенданта, что и требовалось в фарсе Ириса.
Побьют, осмеют, арестуют, мрачно думал про себя учёный. Перед провалом не худо бы узнать тайну револьверов Вилли. Недобрым словом поминая сиюминутную клятву, данную в сыром штреке, он несмело обратился к девочке.
- Майтра Виллиама, - он, чтобы не встречаться с ней глазами, остановил взгляд на кобурах револьверов, - Вы не удовлетворите любопытство учёного…
- Не-а, - по-уличному отозвалась малышка Вилли, - Это худой тон: болтать с первым встречным. Но если свидимся вторично, обязательно пощебечем.
Вот и весь сказ…
Дедовским кварталом местные жители прозвали полтора десятка братских домов из белого тёсаного камня. Причудливые лабиринты квартала венчала уходящая ввысь водонапорная башня. Сделана она была задельными мастерами ещё во времена смуты королевств. И не абы как, по доброте сделана. Неведомо что заставило несколько семей нелюдимых мастеров выйти не ослеплёнными за пределы стен их неприступного города и прижиться в месте, прозванным Барсучьим утёсом, одним из поселений Пограничного королевства. Мастера не ища помощи, неведомо какими силами начали на месте поселения возводить город с системы водоотвода, как и делали их предки из сказок. Начали, да неведомо как сгинули. Их место заняли беженцы. И недаром говорится: там, где вода растут города – несколько братских домов, раздавшиеся вширь, обласкали Последней крепостью. Ни у кого и в мыслях не было разрушать задуманное мастерами – как везде, где они руку приложили. Начатый ими канал едва пропускал кроткий ручей по гладкому желобу. Окружность квартала за несколько лет неплотно заросла пурпурным боярышником и гроздьями плакучей шелковицы с зелёными мясистыми листьями. Влажные утренние туманы, частая ледяная морось, короткий, душный зной и прочие причуды пограничной земли не давали растительности пойти в рост. Одним мнимым и истинным правителям угодно знать: что заставляет людей оставаться в неуютной Последней крепости. Они беспечно ставят навесы из просмоленной парусины, согревают их печами и каменкой, угощаются чаем, сластями и мясом, местным вином и заморскими курительными травами, от которых мутится рассудок, а у посторонних болит голова и отнимаются ноги. Не поэтому ли уже битую пятину за низким столиком мучается почтенный интендант. Несколько раз добрый хозяин навеса подносит ему чай и подогретое вино. Но тот лишь лениво отмахивается и скучает, подперев кулаком отяжелевшую голову.
Гебриэл Пустозвон чувствовал, что ещё немного и он повалиться наземь. От чайной его лихорадило – иной раз он порывался снять чужую личину. Но пальцы лишь скользили по жирному мочальному волосу. Учёному, всегда трезво рассуждающему, казалось, нет никакой возможности обмануть кого-либо своим видом. Это же очевидно: не бывает столь обрюзгших, лохматых, запустивших себя чиновников. Вот-вот его поднимут на смех. Хотя бы заплывший жиром, смуглый хозяин чайной, улыбающийся при каждой попытке заговорить с ним. Или соседи – двое немолодых бездельников, разглядывающих посетителей с мокрой дурной ухмылкой. Или молодчик в одних полотняных рубахе и штанах, кое-как кутающийся в багряный кафтан с гнилой меховой оторочкой, который в дрожащих ладонях баюкает большую чашу чая. Гебриэл закрыл лицо руками, - каков позор. И старый контрабандист с девчонкой не выдают своего присутствия. Может, бросили его. На кой он им?
Откинув парусину, в чайную зашла новая пара. К ужасу учёного в синих двубортных кафтанах интенденсии. Один молоденький, ужасно серьёзный, с сальными вороного крыла волосёнками; он старательно вытягивал шею, так чтобы не казалось, что его голова утопает в несоразмерном вороте кафтана и вьюшке шарфа, и хотел казаться ещё более серьёзным. Другой – едва ли не собрат по кружке с новой личиной Гебриэла. Тот же седой мочальный ус, остекленевший взгляд, и постоянные пассы руками, будто он жестикулировал, объясняя своё мнение, но сам молчал. Молоденький интендант, увидев Гебриэла, прищурившись, кивнул и несмело обратился к старшему чиновнику. Тот, сморщившись ужасно, будто под нос поднесли гадость, замахал руками и довольно грубо велел дожидаться его у входа. Гебриэл сжался от того, что сейчас к нему обратиться молодой интендант, но тот, походя, обронил приветствие и замер у края парусины.
Старший завёл неприятную беседу с хозяином. Последний жался, с неудовольствием глядя в чан, в котором кипел чай.
- А может, проверить документ, - неприятным каркающим голосом пропел старший интендант. – Или ты в надёже на гвардейцев Севера?
Его молодой товарищ без обиняков шагнул к лежащему с трубочкой посетителю и пнув того по голени, потребовал бумаги.
- Нет бумаг, - деланно расстроился интендант, - А мы-то стараемся: и за таможенников, и за стражу, и где надо распределить. Лишку не дерём – своё берём, за тройную работу.
- Сейчас нет, - затравленно прохрипел разом постаревший хозяин. - Спросите гвардейцев, что забились в щели квартала ещё с утра. Они взяли ваши деньги, мэтр.
Обращение не по титулу - наивная лесть, казалось, тронула чиновника. Он расправил плечи, точено повёл подбородком, переглянулся с молодым интендантом.
- Это не наши деньги, - гадливо улыбнулся он. – Это их деньги. А ты думал, гниль заморская, быть на нашей земле задаром, торговать чаем и жиреть на нашем хлебе? Чего же тебе там не торговалось?
- Выбрал, - с пустым лицом выговорил хозяин чайной, - Меж зверь-рыбой и зверь-человеком.
- Это кто же, здесь зверь? - ахнул старший интендант. – Это мы что ли? – он выхватил из обшлага посеревший от старости серебряный свисток, и что было сил, выпучив заплывшие глазки, выдал надсадные трели.
Сейчас жандармы набегут, с тоской подумал Гебриэл. Молодой чиновник даже выглянул наружу в ожидании, впуская болезненный ледяной порыв ветра. И действительно, минуло некоторое время и в чайную ввалились верзилы.
- Здесь его на земле! Палками! - лаял интендант, ухватив старика за подбородок. – Чтоб кровью изошёл! А после… Что? Кто?
Интендант оказался в меньшинстве. Молодой исчез за спинами чёрных дождевых тренчей, подбитых мехом.
- Вас ждут в интенденсии, почтенный, - с суровым нажимом сообщил коротко стриженый гвардеец с квадратной челюстью, - Здесь опасно. Разного отребья воровского…
- Я не подчиняюсь северянам, - брызгая слюной, подскочил к нему интендант, - Именем шуадье не препятствуйте… Сейчас здесь будет стража, - и судорожно кашлянув, неловко осел наземь.
- Я так и думал, - пожал плечами гвардеец, вкладывая в ослабевшую от дурмана ладонь одного из посетителей плохонький кривой нож, - много здесь отребья воровского. Так, хозяин?
- Зверья везде много, - потеряно отозвался тот.
Меж тем, квадратный гвардеец внимательно разглядывал обмершего учёного. Под немигающим взглядом стальных глаз ему захотелось сбросить злополучный мундир и объявить, что всё это шутка.
- Ножей больше нет, мэтр, - участливо шепнули гвардейцу подчинённые.
- Зато ночами бродят волки, - уверенно возразил тот, позволив себе издёвку, - Так, хозяин?
- Зверья везде… - обессилев, старик уселся перед горячим чаном, взял сохнувшую на верёвке мокрую тряпку и отёр запревшее лицо, - Даже костей не оставят.
- А-а-а-а-а! – многоголосый писклявый ор завис в чайной, сковав на мгновение даже бывалых головорезов.
Гебриэл оказался в окружении пахнущих мочой и молоком, одетых в обноски и худые, перешитые из мужского платья, куртки, детей. Вслед ору, в чайной раздался скорбный коровий вопль и, растолкав гвардейцев перед учёным нависла порядочная таки бабища в тревожном цитроновом платье с вздёрнутым задом; дурное лицо скрывали спутанные волосы и мятый чепец, что было очень кстати. Одного взгляда хватало, чтобы сморщиться от заплывшего блестящим жиром, обвисшего подбородка, носа с крупную картошку, нарумяненных свеклой трясущихся щёк, под которыми сверкали глазки с болезненным багряным отблеском. Запах подгнившей рыбы, вкупе с дешёвыми духами валил с ног и даже заставил проснуться незадачливых курильщиков.
- И что деи-и-ится! - взвыла над обалдевшим Гебриэлом дурища. – Сидить туть, пиёть! Дома есть неча, впору горшки продать – дитям не нужны! Уж вы мине, мэтра, оставьте гниду, не волоките в участок! Уж оно родное мине, что-нить оторву, что-нить работать заставлю-у!
Последнее слово она вопила в парусину – гвардейцы скрылись. Лишь один, натянув бесформенный балдахин, как ни в чем, ни бывало, уселся на лавку, поджал ноги и обратился в бедного горожанина.
Детишки не обращая внимания на мёртвого интенданта, топча рукава его кафтана, с писком тянули учёного к выходу.
- И скока он выдул?! - плакалась хозяину баба, меж тем отступая вслед за детьми. – Всё уплатим. В Рыбном квартале живём, Ора Толстушка я, там все знают.
Измождённый Гебриэл, шатаясь, готов был подчиняться любому. От прохода вдоль стены и ряда палаток спешно уходили гвардейцы. Учёный не мог не заметить, что двое из них притаились у зарослей боярышника – квартал был оцеплен ими. Что же заставило их столь уверенно вести себя на чужой земле?
На их пёструю компанию откровенно пялились зеваки и пуще на кафтан интенданта. Но женщина только что плакавшая, грязно выругалась и отвесила учёному отличную звонкую оплеуху, от которой едва не слетело мочало. Им вслед одобрительно заулюлюкали. Женщина замахнулась вторично, но уже на зевак; гудевшая от удара голова учёного перекочевала в потную подмышку. Бедняга не мог вырваться и только таращился вокруг страдальческим взглядом. Они даже миновали недавнего убийцу с квадратной челюстью. Тот, было, сделал шаг к Гебриэлу, но путь ему преградила Ора Толстушка и недвусмысленно предложила ему пройтись до родного квартала: мол, муж против не будет.
А пока он выбирал меж нюхом и отвращением, дети успели утащить «папашу» подальше, вон из Дедовского квартала. Толкнули его в новую, пахнущую нечистотами, улочку.
- Куда его? - деловито осведомился один из детей.
- Ждём заказчика, - сурово отозвался малыш, настойчиво толкая Гебриэла вперёд. – Да двигайся ты, папуля.
- Ку-куда? – робко кудахтал учёный, - Детки, куда мы?
- Подари пуговички, дядя, - заглянул ему в лицо один из малышей с доверчивыми голубыми глазами.
Пока Гебриэл заглядывал в чистую синеву глаз, его кафтан оскудел пуговицами и оставалось только гадать, как им удалось столь быстро их прикарманить. Но малыши, лукаво улыбаясь, уже прятали острые ножички.
- Успели обтесать, - как по мановению волшебства перед ними возникла названная жена, - Зато живой. Чего уставился мыслитель, не узнал?
Гебриэл старательно зажмурился, взглянул в заплывшее лицо по-новому. Голос, едкий, насмешливый, он уже слышал сегодня:
- Салил Змей.
- Дядя Салил, - дёрнул его за рукав платья серьёзный малыш, - С вас пятьдесят куивров за доставку, но мэтр, верно, прибавит бедным сиротам.
- А кошелёк, который вы, паршивцы у меня срезали? – искренне возмутился актёр. - Там была сотня. Убирайтесь!
Малыши со смехом прыснули врассыпную, кроме одного, самого серьёзного, в башмаках и курточке по плечам.
- А тебе чего? - грубо кивнул ему актёр.
- Жду за доставку, Салил Змей. И смотри, только по знакомству не беру за молчание. Есть мальчишки и на службе властей. Времена тяжёлые.
- Я отдам, Светлячок, - дружелюбно потрепал его по вихрам Салил Змей, - Клянусь вшивым братством.
- Гляди-и, - шмыгнул мальчишка, погрозив актёру пальчиком, и только Гебриэл моргнул, как сквозь землю провалился, нырнув, очевидно, в одну из множества трещин улочки.
Актёр, ругаясь про себя, схватил Гебриэла за рукав и вновь потащил за собой.
- Вас отыскала Виллиама? – на ходу пролепетал учёный, - Вы передали ей сказку, всё в порядке?
- А ты, оказывается, что-то знаешь, - с неудовольствием отозвался Салил Змей, - Конечно, всё в порядке. Идём, я передам тебя на руки этого бесполезного мага.
- Ты лжёшь, - вырвался Гебриэл и не удержав равновесие, плюхнулся задом в вонючую лужу, - Ты не говорил с Вилли.
- Да сдалась тебе эта девчонка, - сквозь зубы прошипел актёр, - Что ты так печёшься о ней. Она бы тебя сдала не раздумывая. Она бы нас кинула в том борделе, если бы не я. Забыл?
Он навис над ним так, что из левой груди вывалился полупрозрачный бурдюк, да от щеки начинал отделяться воск. Салил Змей, желая ради безопасности оставаться ряженым, торопливо возвратил себе личину уличной торговки.
- Идёмте, мэтр, - остыв, проговорил он. – У меня нет слов, чтобы вас убедить, но найдутся силы, чтобы дотащить до места свидания. Здесь ходит немало подвыпивших романтиков с суаром и палашом, готовых даром помочь бедной женщине. Может, этих? Люди-и!
На её визг из ворот жилого дома вышла пара мастеровых с плотницкими топорами. Невесть что нашло на почтенного учёного, но рассудок затмило яростью, как накануне на лестничном пролёте Северного Собора.
- Я интендант гарнизона! – желчно выкрикнул учёный, выуживая из нагрудного кармана документ, - Эта женщина - воровка. Взять её именем шуадье.
- Какой ещё интендант? - истерично возопил Салил Змей, вкупе с подошедшими мужиками разглядывая лиловую казённую печать.
- Подпись конта Барнса! - рычал Гебриэл, с отвращением вспоминая покойного интенданта в чайной. – Мы вам и за таможню и за стражу, отцы вам родные. Хватайте девку!
Мастеровые, со страхом глядя на ряженого интенданта, ухватили актёра за вздутые бока.
- Убиваю-у-уть! – как резаный завизжал актёр без особого труда избавляясь от несмелых рук мастеровых, - Что мужичьё делает, бабы-ы! Насилую-у-ут!
Пока крик да дело, учёный осмелел настолько, что решился бежать из города без чьей-либо помощи. И сменяя разбитыми ногами, бросился прочь. Впрочем, совсем недалеко. Его грубо потянули за плечо, обняли и зашептали в ухо:
- Ну, актёр. Ну, представление – смех от пуза!
Ему подмигнул старый контрабандист, одетый в добрую, подбитую мехами, куртку и мохнатую баранью шапку, что вкупе с клочковатой бородой делала его похожим на некоего полу зверя. Так, что учёный вновь обомлел, решив, что за два неполных дня изрядно попортил себе сердечный орган.
- Мэтр Ирис, - болезненно пробормотал Гебриэл, отвергая его руку. - Вы здесь не скрываясь? Тогда зачем весь этот фарс?
- Э, дружище, - озабочено оглядывая закуток, куда они забились, - Я без опаски там, где уверен. Где у меня свои люди, или я кого облизал. Жизнь – не героическая сказка, а я не герой, я хочу здравствовать. Так что заткнитесь и покойно дождёмся мэтра из актёров.
Тот и впрямь появился, будто его звали. Пустую улочку, граничащую с братскими домами, остервенело разглядывала баба, с плотницким топором наперевес.
- Чего потеряла, красавица? - участливо поинтересовался контрабандист, пряча учёного за спиной.
Фальшивая грудь актёра тяжело вздымалась. А так как тесьма была сорвана, с каждым вздохом бугорки опускались всё ниже, проваливаясь под юбки.
- Ну, Салил, - искренне поразился старик. - От тебя и сиськи бегут.
- Мы знакомы? - недвусмысленно поиграл топором актёр и сделал скользящий шаг вперёд.
- Тебе ещё Светлячку платить, - укоризненно напомнил Ирис Людоед, с едкой улыбкой вытаскивая из-за спины измученного учёного, - И товарец с тебя получить. Уж не обижай нашу девочку.
Актёр зло ругнулся, огляделся кругом, прислонил топорище к стене.
- Товар не у меня. Он в…
- Тихо, дружище, - проявив невероятную прыть, контрабандист оказался с ним лицом к лицу. - У стен есть уши и без всякого колдовства. Веди туда. Ох, чую, приведёшь ты за нами всех ищеек. Ну, да как-нибудь обернёмся. Идёмте, Гебриэл Пустозвон.
Шли в напряжённом молчании. Скоро контрабандист покинул их, скользнув, подобно Светлячку, в один из проёмов улиц, вырубленных в горных породах. Улицы эти, в отличие, от иных, нависали не домами, но отвесными, часто кособокими, стенами серого известняка. Не смотря на некоторую мрачность, жизнь здесь бурлила и, порой, приходилось буквально проталкиваться сквозь разношёрстную толпу. Гебриэла несколько раз откровенно ударили под рёбра, принимая, очевидно, за ненавистного чиновника интенденсии. Учёный не огрызался - лишь прятал голову в плечи, деревенел телом, и прижимался к широкой спине «мужеподобной жены». Выбравшись к каменным стенам домов и усечённой гранитной глыбой площадью, они остановились – выявилось исчезновение Ириса Людоеда.
- Он где-то рядом, - недовольным полушёпотом обронил актёр. – Здесь его людей нет. Идёмте скорее.
- Нас не найдут? – опасливо косясь по сторонам, робко осведомился Гебриэл Пустозвон.
- Несколько риважских псов и висеть нам с петлей на шее. Но местные горные волки их на дух не переносят. Сам не видел, но говорят, они разорвали всю местную свору, не убоявшись людей. Магией нас не найти, шептуны - не ищейки. Остаётся вшивое братство. Эти пройдохи готовы продать любые обрывки разговоров за медную монету. Сейчас их я не слышу, но кто знает. Так что молчите и следуйте за мной, мэтр.
Беглецы следовали дальше. В молчании тяжелевшая за последний день голова, казалось, прояснилась в студёных закоулках Последней крепости.
Возвращению с повинной – не бывать. Битой каторжной шкурой учёный чувствовал, что темницей дело не ограничится. Обрывочные сведения о судьбе жертв политики устрашения, поисков врагов, прозванных в народе Очищением, весьма неутешительны. Большая их часть сгнила где-то в рудниках подземельцев и только некоторые, из знатных семей, остались встретить почтенную старость, так как, побывав в застенках жандармских крепостей, более напоминали изломанных, болезненных стариков. Те, кто не питал иллюзий, подались в бега: на малоизвестные плавучие острова, прославленные в романтических книгах или мрачные, холодные «вольные земли», куда не простиралась власть шуадье, и, может быть, влияние сказочного фаракийского надзора. Последние события в пограничном городе, подобно издевательской иронии художника, очертили ему печальную картину последующей жизни. Но жалеть о подогретом вине и тихих вечерах в университете не приходилось – их ему не видать более. А раз он ещё жив, глупо сдаваться на милость судьбе. Может, пришла пора поучиться премудростям у окружения. Изворотливости Салила Змея, дальновидности Ириса Людоеда, везению Вилли Ведьмы.
- А вот и дом родной, - не без облегчения проговорил актёр, возвращая Гебриэла с небес мыслей на бренную землю.
Беспорядочное нагромождение подгнивших брёвен заменяли колонны, глиняные плиты с бесталанной лепниной кое-как скрывали прорехи в природной стене. То, что издали можно принять за свалку, при ближайшем рассмотрении оказывалось безумным строительством. Здесь пилили, рубили подпорки для установки диких сооружений, мелькали пышные бумажные юбки самых ядовитых расцветок, почтенные мэтры, в роскошных камзолах, но без бриджей орали непотребства кому угодно. Здесь же готовили еду и разводили краску.
Пара шутов старческого возраста в потрепанных пёстрых куртках и трико, спорили при входе, обсуждая что добавить в матерчатую вестовку на котором живописец не так уж безвкусно отобразил полунагую толстушку и весёлого малого с суаром и одеждой праотцов. Учёный, решив про себя, принимать новый мир во всей его красе, с удивлением прочёл название: «Печальная история девки Приоры и странной любви сводника Матиаса, рассказанная ими самими в первую брачную ночь в весёлом борделе». Пьесу эту Гебриэл знал отлично, но главные её герои – дева Приора и несчастный пастух Матиас. Их создатель – почтенный драматург при дворе короля Побережий Джером Созерцатель. Как возможно осквернять столь чистую идею произведения? Об этом он вслух выговорил актёру, когда они беспрепятственно пробрались в театр.
- Старина Джером бы не возражал. Я ещё сопляком видал его разудалые попойки в окружении сомнительных красавиц. Я был тогда во вшивом братстве и, бывало, прислуживал у него гончим.
- Но Джером Созерцатель, - запальчиво воскликнул учёный, – был поборником благонравия.
Салил Змей, окликнув несколько человек, о чём-то неразборчиво осведомился, нахмурился, рассеяно выслушал обвинения учёного, и по-дружески похлопав его по плечу, разбил наголову, заметив:
- Джером, очнувшись от хмеля, часто поминал о благонравии. Помню, так и хрипел: малыш, чтобы осуждать распутство, нужно в нём погрязнуть; а теперь чеши за вином и кликни мне девчонку посвежее.
Последние клочья убеждений прошлого сорвал холодный пограничный поток ветра и унёс за выгребную яму. Гебриэла подташнивало. И не столь из-за чувств, но и от окружающих. Взять хотя бы переодетого женщиной усатого актёра, или голую старуху за прозрачной занавеской, перебирающую наряды. Или неподвижно стоящего мэтра в чёрном плаще, вороной шляпе и бумажной маске на лице – будто только что сошёл из захватывающей трагедии.
- Где товар Салил? – как из под земли вырос взволнованный контрабандист. – Отдай и прощай. Более с тобой я дел не имею.
- Полноте, Ирис, - осклабилась мужеподобная майтра. - Вот стоит Безликий маг, - он кивнул в сторону человека в чёрном, - Передадим ему старика и товар твой. Сейчас его принесут. А местная братия нас не выдаст. Прощайте, Гебриэл.
Учёный недоуменно уставился на Салила Змея, но тот был безмятежен. Гебриэл перевёл взгляд на неподвижного мэтра, которого прозвали Безликим и затряс мочалом волос.
- Я видел Безликого мага в Полессье. Он не носил маски.
- Кто их поймёт. Магов, - нахмурился актёр.
Гебриэл вновь почувствовал каторжную пустоту и, научившись ей доверять, отступил вглубь театра. Контрабандист, ища кого-то поверх голов, потянулся во внутренний карман меховой куртки. А человек в маске сделал мягкое нечеловеческое движение в их сторону.