Дома было как-то скучно.
После обеда папа сначала что-то писал, потом что-то читал.
Играть надоело, по телевизору ничего детского не показывали, и Катя решила пойти на улицу погулять.
Уроков ей делать не надо, в школу она ещё не ходит, а в сад – не ходит уже.
Тани нет, да и не станет она с ней, с Катей, гулять, у Тани как раз уроки есть.
Соня сказала, что гулять не хочет, Катя ей звонила по телефону – звала.
Ну и ничего, Катя и одна может. Её давно уже отпускают одну гулять.
Она обулась, надела шапку, шубу, повязала на шарф, затем взяла варежки и вышла.
А папа дома остался.
Да ничего – сейчас она наверняка кого-нибудь встретит.
Возле подъезда Катя никого не встретила и решила идти за дом, обычно там все гуляли – там солнце.
Но за домом тоже никого не было. Лежали только какие-то деревянные ящики. Катя подумала, что хорошо, вот она сейчас будет играть “в гости”. В карманах шубы как раз лежала кукольная посудка и всякие там горшочки и тряпочки, это они с Соней теперь играли “в мишку и белочку”.
Катя нашла газету и стала стелить её на ящик, из которого торчали всякие занозы. Но ветер рвал газету, и она всё никак не хотела ложиться скатёркой. Катя попробовала поставить на газету посудку – может тогда не улетит? – но и посудку тоже сдувало. К тому же без варежек быстро замёрзли руки. А в варежках – попробуй-ка постели эту самую газету: она рвётся и мнётся. И посудка из варежек выскальзывает. Совсем не получается играть. И на коленках на льду перед ящиком стоять холодно. Даже через рейтузы.
Солнце, конечно, светит, но всё равно холодно и неуютно. Главным образом из-за этого ветра.
Кате надоело с ним бороться, к тому же у неё от ветра заслезились глаза, и начались сопли, и вообще – опять стало скучно. Снова распихав посудку по карманам, она пошла домой.
Ключ Кате не дают. А до звонка она пока не достаёт. Чтобы открыли, надо всего лишь подёргать круглую металлическую дверную ручку. Очень удобно: ручка как раз на уровне Катиной головы, она уже разболтана и поэтому легко дёргается и громко дребезжит и брякает. А если долго не открывают, то Катя стучит ногой – бум-бум – в обитую коричневым дерматином дверь. И тогда открывают почти сразу же.
Вот она и стала стучать. Но что-то не открывали.
Тогда она ещё постучала. Опять не открыли. Тогда она ещё, и ещё, и ещё... И посильнее, погромче, и уже совсем громко: бум-бум-бум! Но папа всё не открывает и не открывает.
Катя решила остановиться и послушать, что там, за дверью. Постояла тихо, прислушиваясь. А за дверью – ничего. Даже слышно, как тоскливо и сипло тянет сквозняком из дверной щели, несмотря на всю эту коричневую обивку. Ни шагов, ни стуков, ни шорохов. Вообще никаких звуков. Ясно, что там нет никого.
Но Катя зачем-то решила ещё побить. На всякий случай. А то как-то глупо получается: пришла – не открывают... Ведь только что папа был... куда же он подевался?.. Что же ей теперь? – обратно что ли идти?
И она снова стала бить сапогом в дверь, а потом уже и вовсе колотить – БУМ!-БУМ!! – но всё не никак открывали.
Но Катя решила не сдаваться.
– Я своего добьюсь, – думала она и всё била – БУМ!!-БУМ!!-БУММ!!!
Вот именно что “добьюсь”.
И пусть даже соседи услышат и посмотрят на неё через глазкИ своих квартир: кто это там так шумит? И, может быть, тогда кто-нибудь даже выйдет, чтобы поругать её и пристыдить. Но никто, видимо, так и не посмотрел, потому что не услышал, потому что, наверное, там тоже никого не было.
Никто так и не вышел и ничего не спросил у Кати и ничего ей не сказал.
На лестничной клетке темно, потому что день, а свет только ночью включают.
Катя стояла в самом дальнем и тёмном углу, упёршись, как баран лбом, в свою дверь, уткнувшись в неё носом, и уже этим самым носом хлюпала, но всё била и била.
Возвращаться на улицу к ящикам ей совсем не хотелось. К тому же Катя знала, что от холодного ветра она совсем расплачется.
Сколько она так била... Ну, сколько-то била. Ей показалось, что долго. В какой-то момент она устала, отчаялась... или, наоборот, успокоилась... В дальнейшем битье, вдруг показалось ей, нет никакого смысла. Ведь она знает, что за дверью – никого.
Катя вышла из дому, но к ящикам решила не идти... вернее, идти – но обойти дом с другой стороны – зачем сто раз ходить одной и той же дорогой? Она обойдёт вокруг дома и, может быть, так найдёт папу. Он ведь, наверняка, пошёл куда-нибудь по делам, например, в магазин. И обязательно не “этой” дорогой, а, естественно, “другой”. Он же взрослый – он разными дорогами может ходить. Вот тут как раз магазин овощной.
Но по “другой” дороге Катя папу не встретила. С той стороны дома его тоже не оказалось. Не было папы и возле ящиков. Не было и с этой стороны. Не было и у подъезда. И в подъезде его не было. И на лестничной клетке, и у двери – бум!-бум!.. – и дома... дома тоже его не было.
И Катя ещё долго так туда-сюда ходила... или не очень долго... но ей показалось, что очень... потому что солнце, и без того низкое, уже село и небо стало темнеть...
И папу она наконец встретила.
И он улыбался, совсем ещё молодой папа. Он очень ей обрадовался:
– А я смотрю, ты сидишь там одна на каком-то ящичке... –
Вот ведь! Папа, оказывается, в окно её видел. Только он всё неправильно увидел! Она не “на” ящичке, а “у” ящичка, “рядом” с ним сидела!
– ...мне стало тебя жалко, и я решил за тобой сходить...
Катя насупилась, опустила голову и даже отвернулась от папы. Разговаривать ей не хотелось. Она обиделась на него за то, что он вот так вот – ушёл, не дождался её и потерялся, оба они потерялись, разминулись, и ей очень хотелось плакать, и она в конце концов всё-таки разревелась.
И ей стыдно было из-за этого. И платка носового у неё не было.
И ещё из-за того, что она так глупо стучала в дверь.
Добьюсь, добьюсь...
14 июня 2013