- Сейчас уже можно говорить - его нет, а упрекать уже некому.
Знаешь, старость приходит стремительно, и не успеешь оглянуться: бабка - прабабка. Глазами внуков - старый хлам, вечно мешающий в любом углу, хотя открыто выразиться побаиваются родителей. Внешне все хорошо, жить можно, но бессонными ночами все чаще посещают навязчивые мысли, а нужно ли, кого ради?
Я ведь не любила мужа, таскалась за ним как протокольный атрибут и по странам, и по стройкам Родины. Он безотказный был, слишком уж честный, а однокашники просиживали кресла в министерствах, благодаря его жертвенности.
Злила меня постоянно эта самоотверженность, но мы бедно не жили, конечно. После сорока пяти наконец-то осели: он в обкоме, я - в НИИ.
Казалось бы самое время дать волю чувствам: стал приглядывать за мной начальник отдела, без греха не обошлось, только как-то быстротечно получилось: остались после работы в его кабинетике, он зашторил все наглухо, уличные фонари только. С опаской, второпях: сделал дело - слезай с тела. Разочаровало страшно, осталось чувство душной пустоты.
Муж мой весьма и весьма привлекательным был: седина благородила, первый тамада - организатор номенклатурных попоек по указанию свыше. Его частенько не было дома, частенько привозили пьяным со следами помады и запахом чужих духов...
Я просто ненавидела пьяные слезы умиления мужа: дети закончили институты, опять же с его помощью, получили распределения, а после отработки - квартиры.
И все-таки я ревновала детей к отцу, видела, они тянулись больше к нему, нежели ко мне. Как-то у них весело проходили встречи, первая внучка просто обожала оседлать его и с визгами кататься по квартире.
Я застряла на одном месте без повышений, романа с начальником хватило одного раза обоим.
Хотелось досадить своей востребованностью, но случай так и не представился, так, пескаришки - мелочь.
У него же кипучая-могучая, разнообразная. Било по самолюбию его молчание, на предложения о разводе реагировал просто: займись - я подпишу и перееду к матери.
Потом его сняли в шестьдесят, потом инсульт, потом - все.
Даже перед самым концом не сознался в измене...
А может только он и любил меня, потому и терпел?