Я буду, не прикармливая радость,
(иначе, извините, не могу)
мой щедрый в упоительности кладезь
дрожащими губами на бегу
прокладывать до самого глубоко,
где плещется солёная вода.
И что мне нас не видящее око,
раз мой журавль один и навсегда.
И пусть не в остывающей ладони
и даже не в заплаканных глазах,
а в слове непромолвленном схоронит
испуганная ропотом стезя.
И больше ничего не понимая,
пушинкой благодарно соскользну
в рассыпанные пригоршни мая,
где вишня расточительно казну
бросает нам под ноги и трепещет,
как будто точно знает наперёд:
что каждый лепесток наш будет вещим
и что поспеет (если не уйдёт)
и это опоздавшее признанье
к синеющим беспечным небесам,
и что меня под руку расстоянья
ведут от вас к себе и снова к вам.
И что мои любимые смеются
и лето расплескавшееся пьют,
и что нам жизнь дана, чтоб в ней проснуться,
сыскав давно утраченный приют.
И что всего не выпытать у Бога –
пока плывёт журавль по небесам,
у нас в руках и нежность и тревога
вторят его скрипичным колесам.
И тихая примятая травинка
склоняется со мной перед судьбой,
и заросли пьянящего барвинка
и этот запах светло-голубой
с зелёною горчинкою, разлитый
по венам моих выжженных молитв.
На что мне все богатства мира, свитки
мудрейших, но не знающих своих
уключин и растерянных стеснений
и родинок колючих снежных крох.
Тоска моя плывёт платком по Сене,
где милых целовали смертью в лоб.
И то, что я своих не поцелую,
упрямо, безрассудно дорожа
отчаяньем, свободой? – Ни в какую!
Ведь мне их жизнь единственно важна.
И больше ничего, поверь, не нужно,
ведь я сама не знаю, почему
ты подарил мне, Боже, белых кружев,
которыми сплету и обниму
всё то, что невозможно ускользает,
петелькою упущенной храня..
Пусть боль моих любимых не терзает,
ужалив веретенцем лишь меня.
Ведь я перед Тобой смогу ответить
за всё, о чём не знала наперёд:
и веру не предам, что даже смерти
любовь не победить. Она соврёт.
13 июня 2013