Глава из романа "Белые бураны" о герое Советского Союза, отважной литовской партизанке Марите Мельникайте
Уже с первых дней прошедшей зимы ждали Марите и Валя вызова из штаба партизанского движения Прибалтики направления на фронт, но вызова не было и не было… «Может, они о нас забыли? Или документы наши где-то в канцеляриях затеряли», - думали девушки.
Прошла и зима, закончились морозы, и вот уже наступила долгожданная весна, а о девушках так никто и не вспомнил, не пригласил, как они думали, явиться в назначенное время и в назначенный час… И они приуныли.
- Уже целый год как идет война, враг захватывает земли нашей родины. Там гибнут люди, а мы тут сидим с тобой в тылу, на Урале, и отдыхаем, - сказала Марите Вале. – У меня сложилось мнение, что мы с тобой, Валя, никому не нужны.
- Может, нам взять, да самим податься на фронт, сесть на поезд и без всякого вызова отправиться туда, а? – в отчаянии воскликнула она.
- Да что ты, Марите, - запротестовала Валя. – Что мы с тобой будем делать на фронте не обученные? Литва, она теперь от нас так далеко, что так просто туда даже пешком нам с тобой не добраться. И потом, без документов нас с тобой, Марите, на первой же станции ссадят с поезда и отдадут под трибунал как дезертиров или диверсантов, пытающихся перейти линию фронта и сдаться немцам.
- Ладно – будем ждать! Осталось уже не долго, - сказала Валя. – Как только наши войска двинутся на Запад, тогда, наверно, и нас возьмут и о нас вспомнят…
Так оно и случилось. После нескольких успешных наступательных операций Красной Армии на Западном и Северо-Западном фронтах в июле месяце 1942 года на имя Марите и Вали пришли повестки. В такой-то день, во столько-то часов и к такому-то поезду явиться на станцию со своими харчами и одеждой для убытия к месту назначения и формирования… «Вы зачислены в ряды литовской советской дивизии…».
Девушки аж подпрыгнули от радости.
- Вот видишь, Марите, дождались и мы своего! – кричала Валя, обнимая ее и радуясь вместе с Марите. – Завтра мы уже будем где-то там, далеко на фронте…
- Нам нужно поспешить! За один день мы должны пойти в цех, на завод уволиться и попрощаться с товарищами, затем забрать документы, приготовить свои вещи и продукты на трое суток, и явиться на сборный пункт на станцию, - сказала Марите.
- Как видишь, дел у нас много, а времени мало, так что, давай, бери повестку в руки и бегом на завод рассчитываться!
Вспомнив о своем друге Жигунове, Марите забежала на почту и позвонила ему в райисполком. Радостная, она сообщила ему о том, что ее мечта сбылась и она уезжает на фронт.
- Здравствуйте, Иван Яковлевич, - поздоровалась она, услышав его голос в трубке. – Сегодня нам с подругой пришла повестка: явиться завтра на сборный пункт. Так что, завтра мы уже уезжаем от вас. Иван Яковлевич, звоню вам, чтобы попрощаться. Забежать к вам в райисполком я уже не смогу – дел сделать нужно очень много. Вот и решила позвонить по телефону… Прощайте, Иван Яковлевич, спасибо вам за все, за то, что вы мне всегда помогали: и там на родине, и здесь.
- Как же так, Марите! Так неожиданно и быстро. И мы не сможем с вами даже встретиться и по-людски попрощаться, - расстроился Жигунов. – Так жаль, что вы у нас здесь так мало пробыли, Марите… И мы так мало общались…
- Ничего, Иван Яковлевич, может там, на фронте, я встречу нашего друга Ивана Зарубина, то расскажу ему о нашей встрече, - сказала она в шутку с нескрываемой грустью в голосе.
- Если встретишь его там, то передавай ему большой привет, - произнес Жигунов в ответ, проникаясь ее оптимистической уверенностью, которую он почувствовал в ее голосе. – Жаль, что мы теперь втроем, может быть, уже больше никогда и не встретимся. Жаль, Марите, ах, как жаль…
- Да, товарищ капитан, жаль! А что поделаешь – война ведь, - ответила она тихо. – Поэтому, и говорю вам – прощайте. Но все же, вспоминайте потом о нас хотя бы иногда… Вспоминайте тех девушек из Литвы, которые приехали сюда, в Сибирь, сами за тысячи километров, чтобы помочь Родине. Ну, вот и все… Тут Валя вам тоже хочет что-то сказать…
Попрощавшись с Жигуновым, девушки побежали на завод: сообщить начальству цеха о своем отбытии на фронт, сняться с комсомольского учета и получить расчет. Сделав это, они в последний раз зашли в цех к своим товарищам…
Марите подошла к своему станку, на котором она почти полгода изготавливала особо точные пояски на корпусах мин. Там вместо нее снова работал ее бывший наставник Александр Васильевич Ведь. Увидев девушек, он обрадовался.
- О, Марите, девочки, здравствуйте! – воскликнул он, горячо и радостно приветствуя их. – Что такое, что случилось, Марите? Ты какая-то грустная… сама не своя.
- Пришла прощаться с вами, дядя Саша, и с девчатами из цеха. Уезжаем мы на фронт, дядя Саша, вот какие дела – поэтому и грустная, - ответила Марите. – Грустно покидать вас всех, этот город. Здесь мы уже как-то сроднились и сдружились со всеми, стали своими. Сколько сил мы потратили на то, чтобы выучиться, да и вы сколько сил вложили, чтобы выучить нас. А теперь, вот, надо расставаться. Так грустно, что хочется реветь… Прощайте, дядя Саша. Спасибо вам за то, что поддержали нас тогда, в трудную минуту, что научили нас хорошо работать…
- Эх, мать честная, родня большая! – воскликнул он. – Ну до чего же нам не везет, старикам-то немощным… Вот так растишь, растишь, учишь, учишь вас, молодых, думаешь, ну вот, выучил – теперь, может быть, смена будет хорошая на производстве и в жизни. Глядь, а молодые-то наши и упорхнули куда-то, как птички весенние и непоседливые. И опять нам, старичкам, приходится здесь сидеть, пыхтеть и все разгребать самим…
- Не сердитесь, дядя Саша, мы ведь покидаем вас и уезжаем не на курорты там какие, а едем воевать и защищать нашу Родину.
- Ах, Марите, Марите, да знаю я, что вы не прохлаждаться едете… А все равно жаль отпускать вас, таких молодых, талантливых и хороших специалистов, - сказал Ведь. – И никем теперь вас здесь уже не заменишь. Так и будем, видно, мы, старики, здесь за станками до конца жизни стоять, работать и помирать… Никуда не денешься!
- Ну, дядя Саша, вы такую грусть на меня навели. Не отчаивайтесь вы так, - сказала Марите. – Придут вместо нас новые молодые люди, еще более талантливые, чем мы, вы их и научите… А нам суждено делать совсем другое дело – так бог велел…
Увидев девушек в цехе, вокруг них собрались и другие рабочие, знавшие их. Все обнимали их и жалели о том, что они уходят от них. Жалели пожилые женщины, которые тянули здесь трудовую лямку и работали в цехе безвылазно по полторы смены за своих мужиков, ушедших на войну.
- Кто ж нас будет теперь просвещать: читать нам стихи Пушкина, Лермонтова, Есенина, сводки в газетах о боях на фронте? Кто будет помогать нам и старикам? – говорили они Марите. – Ведь ты ж у нас, доченька, была самая лучшая, самая отзывчивая девушка в цехе?
Со слезами на глазах прощалась Марите со своими сменщицами, ставшими ей уже такими родными людьми, товарищами по работе.
- Вот и кончилось наше короткое и суровое сибирское лето, - сказала она Вале, вытирая слезы.
На следующий день, рано утром, они сели на прибывший из Омска поезд и отправились на фронт, туда, куда ехали тысячи таких же как и они молодых людей, веселых и жизнерадостных, мечтавших о победе, о возвращении и о новой счастливой жизни. Их никто не провожал, никто о них не плакал. Как весенние мотыльки, появившись однажды здесь, неожиданно, опылив весенние цветы. Они и исчезли для всех также неожиданно, как и появились… Они ушли на фронт, на Запад, по дороге, которая день и ночь безотказно и бесперебойно снабжала наши сражающиеся с врагом армии людьми, продовольствием и новой военной техникой. Это была Великая Сибирская Дорога Победы.
Только через два дня, прибыв в город Балахна Горьковской области, Марите и Валя узнали, что они зачислены на курсы подрывников 16-й Литовской стрелковой дивизии.
- Вот это здорово, целая литовская дивизия, - обрадовались они.
В спецроте, куда были зачислены Марите и Валя, девушек было двое, остальные были все молодые, здоровые парни. И командир отряда, в первый раз построив и оглядев подразделение, остановился возле Марите и Вали и покачал головой:
- Эх, девушки, девушки, скажу прямо – трудно вам будет здесь учиться, тяжело. Но раз попали на фронт и в нашу роту, то забудьте про то, что вы женщины. Здесь все мы – солдаты! Война поблажек никому не дает. Так что, включайтесь и работайте на полную силу, на всю мощь наравне с мужчинами, - закончил он.
- Так точно, товарищ майор, мы прибыли сюда не «ваньку валять», а учиться военному делу, - отчеканила Марите.
- Это хорошо, - сразу повеселел майор. – Мне нравится ваш ответ, товарищ боец. Как ваше имя и фамилия?
- Марите Мельникайте!
- А ваше? – спросил он у Вали.
- Вале Костинайте, - ответила та, вытянувшись.
- Хорошо, девушки, учитесь и не подводите своих учителей. Из тридцати шести человек вы у нас двое такие молодые, и все внимание будет обращено на вас. Если будете хорошо учиться – все будут брать с вас пример и это пойдет всей роте только на пользу. Поэтому, постарайтесь! – попрощался с ними майор.
И началась учеба, а учили их, как настоящих десантников – по нескольку часов изнурительных занятий. Сначала в классах они проходили теорию ведения партизанской войны. Изучали автоматы, пистолеты и пулеметы, разные взрывные устройства. Потом учились искусству «рельсовой войны» в поле, на практике. Все это велось с постоянными изнурительными марш-бросками и стрельбой из стрелкового оружия различных систем на полигоне. К вечеру девушки так уставали, что валились с ног, придя в казарму. Но, немного отдохнув и помывшись, они уже готовы были читать стихи и газеты.
Марите любила читать стихи Саломеи Нерис, а также поэму Адама Мицевича «Гражина». У нее с собой всегда был томик этих стихов, и она наизусть читала их при любой возможности: и в поле, когда они уставали, и на отдыхе.
А занятия все усложнялись и усложнялись. Потом их стали учить и прыжкам с парашютом.
Прав был их командир, капитан Бачаускас, - им было тяжело, как и всем остальным, но радостно, что они уже что-то умеют делать и могут уверенно противостоять любым проискам фашистов.
Однажды, когда у них между занятиями выдался час отдыха и они, упав на поляне на траву возле раскидистых сосен очутились одни, Марите спросила у своей подруги:
- Валя, а ты скучаешь по родному дому? По нашим землям, по нашим балтийским ветрам, по своим близким и знакомым?
- Как не скучать – скучаю! – всполошилась Валя.- Да, они почти каждую ночь по нескольку раз во сне снятся: и моя милая мамочка, и мой отец, и мои сестры… Эх, Марите, как же не скучать. Я даже плачу иной раз, вспоминая как я была маленькой и гоняла на речку гусей…
- Слушай, Марите, - сказала она вдруг мечтательно, - почитай-ка мне что-нибудь из стихов Саломеи Нерис, которые ты мне вчера читала.
- Хорошо, сказала Марите. – Я ведь тоже, как и ты, в детские годы бегала и гоняла гусей на речку, а потом батрачила у богатых по целым дням. Я сейчас прочитаю тебе ее стихи – самые любимые и близкие мне. Слушай!
Где же домик тот зеленый,
Палисадник пестрый,
Георгины возле дома,
Что сажали сестры?
Ширвинта/ журчит невнятно,
К воде гусей клонит…
Реют ветры – лебедята,
В небе тучку гонят.
Радость ласточкой носилась,
Солнышко не гасло…
- Матушка, о, как светилось
Твое лицо лаской!
Лучик солнца, исчезая,
На дне моря гаснет…
Прочит мне година злая
Твое лицо застить…
- И вот еще мне нравится такое ее стихотворение, - сказала Марите, чуть подумав.
Осень. Грязь. Туман не тает,
Ни один не светит луч.
Журавлей летящих стая
Разрывает полог туч.
Словно клич несется вольный:
- За моря, друзья, летим!
Слышит их бедняк бездольный,
К воле завистью томим.
Мчатся птицы, мчатся тучи,
С ними мчится мысль моя.
Если бы рукой могучей
Бедность задушила я!
Дайте крылья мне скорее,
Чтобы я взвилась в простор.
Тучи скорби я развею
И открою Солнцу взор.
Мы виновны, что глухая
Бесконечно длиться ночь.
Нынче, подвиг совершая,
Братьям мы должны помочь…
- Эх, Марите, как верно все сказано, - произнесла Валя. – На меня словно ветром родным подуло-повеяло от этих строк. Я как будто у дома родного побывала. А кто она, Саломея Нерис? – спросила Валя.
- Настоящее ее имя Бучинскайте, - начала рассказывать Марите, - родилась в 1904 году в деревне Курщай, Вилкавишского района в крестьянской семье. Но, не смотря на бедность, мать ее все сделала для того, чтобы она окончила среднюю школу, гимназию, а затем и университет. Первые стихи она начала писать в семнадцать лет. Была очень скромной, такой, что никому своих стихов вначале и не показывала. Лишь после того, как однажды ее стихи кто-то услышал и похвалил, а народ их подхватил и ей предложили напечатать их, она согласилась и открылась, начала их печатать. До тридцать седьмого года она жила в эмиграции в Париже, потом вернулась в Литву и работала в гимназии, а в сороковом году ее выбрали в депутаты Литовской Советской республики.
- Вот такая у нее короткая, но славная биография, - остановилась Марите. – Как видишь, она такая же бедная крестьянская девушка, как и мы с тобой, поэтому и дорога мне. И особенно этот ее призыв: «…Мы виновны, что глухая бесконечно длится ночь. Нынче, подвиг совершая, братьям мы должны помочь…».
- Да, мы все виновны в том, что сейчас творится у нас на этом белом свете. Потому что, закрывали глаза на те мелкие, казалось бы, несущественные недостатки и несправедливости, начиная с самого детства. И своим безмолвием и потаканием позволяли иным невоздержанным и наглым личностям вырасти, окрепнуть и стать настоящими монстрами тирании. Человек ведь очень любит приказывать всем другим, но не очень любит сам исполнять чьи-то распоряжения. И каждый считает лишь только себя глашатаем истины и поражен радостью возвышения – этой гордыней своего «я». И чем злее и порочнее личность, тем она агрессивнее в этом направлении, потому что в ней действует это себялюбивое эго – частица революционного сатанизма, желание указывать и повелевать, а не учить, рассказывать и воспитывать. И поэтому – безгласное и безразличное ко всему безвольное общество воспитывает и усаживает на свою шею порой наглецов и тиранов, а потом долго расплачивается за свое потакание и молчаливость жертвами своих самых лучших личностей – героев, - воскликнула Марите.
Уже послышалась команда: «Подъем! Выходи строиться!», а подруги все еще никак не могли отойти от тех чувств и переживаний, которые навеяли на них стихи Саломеи и воспоминания о родном крае, родительском доме…
Но война требовала от них своего – идти учиться: взрывать, стрелять и убивать врага, потому что «… все виновны, что глухая бесконечно длится ночь…».
Так и не встретился больше на фронтовых дорогах Валентин Жигунов с Марите и Валей – девушками из Литвы. Хотя, возможно, они и находились где-то совсем рядом, в той же Горьковской области, в том же районе и крае. Война всем предоставляет право жертвовать собой и никому не дает шансов распоряжаться своей личной жизнью, согласно своей воле. Для этого у человека нет ни сил, ни возможностей, ни времени для протеста. Для солдата на войне есть лишь одни закон – приказ и воля его командира, которые нужно беспрекословно выполнять. Все же остальное, дорогое, личное и хорошо знакомое, остается где-то там далеко и глубоко в сердце, за краем непреклонных обязанностей военной жизни в воспоминаниях, в коротких думах между боями и в беспокойных снах.
Марите, Вале, Валентин фактически были одногодками. Они, родившиеся в разных краях и республиках, но в одном Советском Союзе, вкусившие радости и горести советской жизни, воспитанные советской идеологией и оторванные от своих родных, сейчас были брошены сюда на фронт – в самое горнило и пекло войны.
Но у Валентина, в отличие от девушек, был хотя бы дом, развалюха – землянка, где-то там далеко в Сибири: мать, отец, братья…
А у Марите и этого уже не было… Дом разрушен, родители погибли, а родную землю топчут сапоги немецких солдат…
«Где же домик тот зеленый, палисадник пестрый, георгины возле дома, что сажали сестры. Радость, ласточкой носилась, солнышко не гасло… Матушка, о, как светилось твое лицо лаской…», - Марите повторяла слова Саломеи Нерис и на ее глаза наворачивались слезы. И тогда она еще крепче стискивала зубы и, выполняла на учениях трудные задания своего командира. «Ничего, фашистские гады – это вам все зачтется! Будет и на нашей улице праздник!».
У Валентина же после отвода их частей в тыл для формирования и перевооружения были другие трудности: надо было постоянно принимать пополнение и учить военному делу прибывающих солдат, а также осваивать новую боевую технику. На вооружение поступали модернизированные артиллерийские 45-милимметровые пехотные и противотанковые пушки и новые 76-милимметровые противотанковые орудия, пробивающие насквозь броню немецких «тигров». Формировались новые артиллерийские части и соединения. Общая численность нашей действующей армии в это время возросла до пяти с половиной миллионов человек. Количество танков достигло почти 4 тысяч, а орудий и минометов до 45 тысяч, и это без 50-милиметровых минометов, которых было около 22 тысяч.
Во всех подразделениях наших войск широко развернулась боевая подготовка – осваивался огромный боевой опыт ведения военных действий, накопленный за весь 1941 год, и нужно было учиться самому и учить других, новичков, поступающих в армию, науке – бить немцев.
Все это время Валентин находился в разъездах или на учебе в армии. Писать письма домой просто не хватало времени, но однажды, выкроив несколько минут, он все же написал коротенькое письмо в колхоз «Труд» своим родителям, что жив и здоров, и получил недавно высокую награду – «Орден Красной Звезды» за свои действия во время боя. Написал, что, проезжая зимой из города Тюмени, встретил там на станции девушку, которая сказала ему, что младший брат отца Ванюрка жив и здоров, и живет сейчас в Тюмени.
«… Наверно, скоро он вам и пришлет письмо…», - этими словами он и закончил свое короткое письмо.
Он, конечно, не написал о том, чьими стараниями он выстоял и остался жив: молитвами ли матери или действом талисмана приезжей шаманки Мирры с Алтая, повесившей ему в «Труде» на шею медальон с прядью волос матери и сказавшей, что теперь он будет неуязвим. Или же своей смекалке и проворным действиям на голом снежном поле Калининского фронта, которые ввели в замешательство вражеского солдата-пулеметчика. Зачем об этом думать, а тем более писать. Не стал он писать и о том, как потом в полку, встречая его, друзья-товарищи и однополчане смотрели на него как на воскресшего и явившегося к ним «с того света». И что в результате той, доставленной им в штаб вовремя важной информации, части их двух смежных фронтов провели успешную наступательную операцию и выбили немцев из нескольких населенных пунктов, улучшив таким образом положение фронтов на этом участке. Вот чего стоит на войне один орден, одна жизнь и одна важная информация, доставленная вовремя одним бойцом.
Потом, конечно они отметили это событие: пели песни под гитару Игоря Серебрянникова и пили спирт из котелка, бросив на его дно полученный орден и обмыв таким образом первую боевую награду Валентина, но это уже были обычные фронтовые и бытовые вещи, о которых никто обычно и не рассказывал.
А в Сибири родители Жигунова, получив от него письмо, были рады этой маленькой и скудной весточке о нем. Особенно радовался, узнав о награде Валентина, Борис. И так как он был страстным поклонником советских героев и вообще героизма, и собирал все статьи и портреты этих героев, публикуемые в газетах, листовках и журналах, он тут же причислил Валентина к их числу и гордился тем, что является его родным братом. Потом он где-то нашел картинку и изобразил красками в своем альбоме «Поход Первой Конной армии – Атака с Красным знаменем».