Последняя радость советского гражданина

Рик Освальд
   Вот уже третий год подряд я жду тебя.
...
   Вечерняя дымка опустилась на поселок. В переулках затаилась зловещая тишина.  Вдалеке раздался гудок - вечерний грузовой состав покидал полузаброшенную станцию. Среди разбитых уличных ламп гордо светилась вывеска продуктового магазина. В подъездах двухэтажных домов пахло сыростью и алкоголем. Честно говоря, я давно забыл, как называется мой поселок.
   Воздух летним вечером буквально пропитан напряжением, будто гул электроподстанции разносится по всему поселку. Заброшенный колхоз, одиноко похороненный на окраине, выглядит зловеще и таинственно. Вдалеке едва видны кроны вековых сосен, черных и величественных. В такое время, скажет суеверный человек, можно увидеть привидение - что же, я бы с радостью его увидел, если бы был уверен, что я сам - не привидение.
   В коридоре двухэтажного барака причудливо смешались тусклый свет и приглушенные звуки, проникающие сквозь затхлые деревянные стены. Одинокая лампочка под покосившимся козырьком излучает удивительное тепло. В воздухе кружат насекомые. Странно, но в моем безымянном поселке теплится жизнь - во мне же она почти иссякла.
   Время в наших местах идет удивительно быстро - иногда кажется, что ты ушла только вчера. В восемь вечера, как обычно, ты вернешься ко мне, домой, со свежей выпечкой, которую только привезли в магазин. Мы будем сидеть на бабушкином диване перед телевизором, который показывает два канала. Когда ночь вступит в свои права, мы ляжем спать в тесной и темной, как материнская утроба, комнатке. Может быть, так мы подсознательно стремимся туда, где провели лучшее время нашей никому не нужной жизни.
   Я жду этого вечера три года, как одержимый; не обращаю внимания на то, что завод, на котором ты работала, закрылся прошлой осенью; что тропинка, по которой ты возвращалась домой, поросла осокой и бурьяном. Самое странное - то, что я не хочу ничего менять. Я будто застрял в этой обволакивающей, но такой уютной тьме, пахнущей сыростью и старыми обоями. Я ничего не хочу; тебя нет, но я не иду тебя искать; я сходил бы в церковь поставить за тебя свечу, но церковь давно заброшена.
   Сумерки сменились долгой и беспробудной ночью. Тьма заполонила улицы. Вдалеке мерцала вывеска продуктового магазина; стихли последние отклики ссор и соседской брани. Я знаю, что ты потерялась где-то там, в этой страшной ночи, среди пустоты и бесполезности нашего безымянного поселка. Я не хожу на кладбище; я никогда не пойду туда, потому что боюсь увидеть твое имя на могильном камне. Может быть, однажды я увижу там и свое имя.
   Однажды я подумал, что, может быть, ты вернешься, если я куплю в магазине твою любимую свежую выпечку, сяду перед телевизором и включу один из двух каналов; все будет, как раньше, и ты, наконец, позвонишь в дверь. Старый "сверчок" прозвонит трижды, и я открою тебе дверь. Мне казалось, что все так и будет. Вывеска магазина уютно светилась за окном, где-то посреди пустоты моего безымянного поселка.
   Путь в магазин оказался длиннее, чем я думал: улочки странно вытянулись и осунулись. Я будто бы слышал шум времени, ощущал, как оно истирает в пыль все, чем я жил, все, что я чувствовал. Вдалеке гудела электроподстанция. Воздух пах ржавчиной. Пока я шел до магазина, сумерки сменились темнотой. Тени заполнили улицы, забрались в отсыревшие подъезды бараков, смотрели на меня из опустевших окон. Светящаяся вывеска "Продукты" висела над давно заваренной дверью. Магазин был закрыт.
   Может быть, в тот момент я наконец понял, привидение я или нет. Все, что окружало меня последние годы, оказалось ненастоящим; последняя надежда найти тебя рассыпалась в прах. Как же тебя зовут? В конце концов, я даже забыл, как ты выглядишь. Лишь странное чувство иногда посещает меня - будто человек, который тебе дорог, безнадежно и бесконечно далек от тебя, он на другом конце света, в другом мире, другой реальности.
...
   Я тебя уже совсем не помню; я лишь верю, что однажды ты ко мне вернешься. Навсегда.