В глубине векового соснового бора, простирающегося вдоль маленькой, но кристально чистой и вечно журчащей речушки-непоседы, которая по причине своего детского любопытства каждую весну выходила из своих привычных берегов, где ей становилось тесно, любуюсь окружающей её красотой и, словно огромное зеркало, отражая верхушки корабельных сосен-старушек, стояла ветхая, полуразвалившаяся, забытая Богом и людьми деревянная хижина. Доски её, прогнившие насквозь и изрядно потемневшие от времени, перед которым бессильно всё живое и неживое, что только есть на всём белом свете, при каждом малейшем дуновении ветра начинали ужасно скрипеть, словно подзывая на помощь кого-то, кто, взяв в свои умелые сильные руки необходимые инструменты, ещё мог бы что-то исправить. Хрупкие стены хижины были сплошь обвиты плющом и диким виноградом, отчего издали казались совсем зелёными, и незнающему заплутавшему путнику было бы невдомёк, что эти заросли могут отлично скрывать от посторонних глаз чьё-либо жилище - именно в этом и нуждалась его владелица, которая, будучи родовитой и опытной ведьмой, совершенно не желала, чтобы о месте её жительства было известно всем кому не лень, тщательно маскируя его, что до сих пор удавалось ей достаточно хорошо.
Сумерки сгущались над бором. На сером небе показались грозовые тучи. Шишки репейника, словно специально посаженного перед маленькой дверью, не имевшей ни ручки, ни замка, расправляли свои зелёные колючки; обитатели огромного муравейника, старательно выстроенного этими трудягами неподалёку от избушки, спешили спрятаться; одинокий хозяин едва белеющей во тьме единственной комнатёнки хижины паутины спрятался в угол своей сети - всё предвещало дождь. Но ей нужно было дождаться другого - темноты. И она ждала в предвкушении предстоящих развлечений, сладко потягиваясь спросонья, оглядывая и примечая всё вокруг.
Белый кролик на завтрак - хороший знак. В течение последнего десятилетия никому не удавалось поймать в этих лесах кролика, а тем более белого. После смерти невинного зверька, которому довелось быть целиком проглоченным во время чьей-то трапезы, кроличьей кровью на большом листе лопуха было написано: Дореберн. На календаре красовался день: 13 мая. Значит, не зря старый дровосек Дореберн не любил число 13...
***
До полуночи оставалось ещё достаточно много времени – три с половиной часа, и жители села, находившегося на правом берегу залитой светом лучей заходящего майского солнца реки, с чувством выполненного долга, которое бывает у трудолюбивых людей следствием долгой и упорной работы, провожали самый обыкновенных будний день, которому, как и любому другому человеческому дню, с наступлением вечера суждено растаять, рассеяться, уйти, утонуть вместе с этим красным, цвета пожара, солнцем, где-то в реке между лесом и селом, уступая место следующему, полному новых дел и забот, впечатлений и тревог, радостей и проблем дню. Всего каких-то три с половиной часа, и сегодняшняя пятница 13 - день, наводящий нешуточный ужас на людей суеверных и морально слабых (вроде Дореберна, живущего на краю села, а точнее сказать, на отшибе), навсегда канет в Лету.
Любясь красотой плавно, грациозно и бесшумно погружающегося в воду солнца, село постепенно уходило во тьму. С севера, откуда-то из-за леса, по небу приползла огромная грозовая туча и зависла над деревянными, черепичными и шиферными крышами, из-за чего водяная мельница издали казалась мрачным, чёрным сооружением, от одного взгляда на которое становилось немного не по себе. Семья мельника, в которую входили сам мельник, его жена, две дочери и маленький сын Дерт, уже сидели дома за ужином, когда послышался первый раскат грома. Дерт вздрогнул, что вызвало улыбку сестры, рыжей непоседы Аннет, карие глаза которой лукаво заблестели.
- Я же тебе говорила, что под нашей мельницей живёт водяной, который пугает тебя, когда ты бежишь играть с Финтом и Тейли вместо того, чтобы помогать отцу.
- Зачем ты плетёшь ему этот бред? – вмешалась вдруг старшая, Кристен, с недоумение глядя на сестру. – Он ещё маленький – что такого в том, что он играет с другими детьми?
- А разве ты не знаешь, что Тейли и Финт – подкидыши ворчливого Дореберна, которые в свободное от игр время занимаются попрошайничеством на рынке. К тому же Дореберн – наш должник. Кстати, он должен был вернуть деньги сегодня, разве не так, папа?
- Как бы это ни было, девочки, вас это не касается. А Дерт – ещё слишком мал, - сказал Борен, внимательно оглядел детей, подложил поленьев в камин, и сел, глубоко задумавшись о чём-то. Его мысли были уже где-то далеко от дома, мельницы, и, кажется, даже от маленького Дерта, Аннет и Кристен…Неужели бывают такие важные дела?
Красавица Эними, жена Борена, внешность которой приводила в восхищение сотни глаз даже за пределами родного села, отвлеклась от еды и любящим взглядом посмотрела на мужа. На её лице отразилось волнение.
- О чём ты думаешь? Разве не ты несколько лет назад учил Кристен не уходить за столом в собственные мысли…
- Всё в порядке. Всего лишь засмотрелся на огонь... Как хорошо, что у нас есть камин – нам же чертовски повезло с домом! Всё-таки сделка была выгодной. Без камина в такую погоду было бы значительно хуже…А представь людей, у которых протекает крыша, ну или…
- Или всеми так любимого старика Дореберна, съёжившегося со страху в своей корявой лачуге и не донёсшего нам деньги, благодаря чему завтра нам будет нечем платить за аренду телеги председателю Совета, и он разнесёт нашу мельницу, этот самый камин, а вместе с ним и весь дом в пух и прах. Ты ведь хотел сказать именно это.
- По-моему, читать чужие мысли – ужасно.
Удивительно, но Борен, которого, как обладателя железного характера, вообще было сложно чем-либо смутить, выглядел достаточно сконфуженно. Чтобы скрыть свои истинные чувства он попытался отвлечься и стал смотреть на сына, с аппетитом стучащего ложкой по тарелке. Немного успокоившись, он вновь обратился к Эними:
- А знаешь, у меня всё-таки плохое предчувствие…
(изображение взято из Интернета)