Вне всякого сомнения, учитель должен быть умным, трижды умным. Но он не должен быть серым. Учитель без харизмы — это просто преподаватель, робот.
Мне посчастливилось. В нашей школе работали настоящие Учителя. И один из них — Моисей Исаевич Райхман. МИР, или, как чаще мы его называли, — Мося.
Он очень любил детей, и многие ребята благодарны ему не только за полученные знания, но и за ту человечность, справедливость, искренность, которые были его аурой. И главное, у него не было любимчиков, он одинаково относился и к знатокам математики, и к тем ребятишкам, кому математика давалась с трудом.
Не скрою, иногда чересчур расшалившегося на уроке ученика он мог и задеть линейкой по макушке, надрать уши, поставить щелбан, неважно, отличник это или троечник. Да и ботаников среди нас, точно, не было, и призеры олимпиад, бывало, бесились с не меньшими задором и широтой выдумок. Но, во¬-первых, наказания были справедливы, а во-вторых — не сильно чувствительны. И никто на Мосю за это не обижался.
Бывал он и грубоват, но только по делу, иначе было просто не достучаться до сознания шалуна, до полного понимания им случившегося. Грубоват, конечно, без матов. Мне кажется, это вообще мода нынешнего времени. А тогда не только от взрослого, мы от сверстников матов не слышали и в обычных разговорах никогда не употребляли. А уж чтобы при девочках или от них подобное услышать, я, хоть убейте, не помню. Даже одноклассница Наташка, вечная задира и спорщица, в школе не выходила за рамки бытового приличия.
Это сейчас почему-то лагерная феня и подобные поведенческие «изыски» становятся нормой, а некоторые слишком творческие личности из кинематографа и шоубизнеса готовы до смерти биться за свободу мата, забывая о своем истинном предназначении. Не всякая жизненная правда полезна в воспитании подрастающего поколения, а взрослый и без их утрирований хорошо знает, что по чем.
Еще Моисей Исаевич притягивал нас к себе безукоризненным внешним видом и манерой говорить — такой доброжелательной, с определенной долей хорошего юмора. Он никогда ни на кого не кричал и так ненавязчиво все время воспитывал и учил, учил — добру и честности. Для него это были главные жизненные критерии. Как ни странно, математика в эти критерии не входила. И, скорее всего, именно поэтому мы ее хорошо знали.
Про Учителя можно говорить много и только с положительными эмоциями. Но вот мы, ученики, иногда своим поведением очень огорчали его. И здесь я хочу рассказать несколько эпизодов, которые помню досконально, так как принимал в них личное участие.
***
Была зима. Мы тогда учились в шестом классе. Интернета не было с его тупиковыми социальными сетями, и мы росли в общей своей массе технически во многом подкованными и очень в этой области любознательными.
Сейчас бессмысленно вспоминать, кто первый затеял эту дурацкую игру с конденсаторами. Но она буквально захватила всех, и уже не только мальчики, но и девочки приносили в школу разнокалиберные коробочки, заряжали их в розетке, ну а разрядить можно было на кого угодно.
Девочки, конечно, в первую очередь делали это с целью самозащиты, к ним уже боялись подойти просто так, можно было легко получить ответный нешуточный удар от самодельного электрошокера. Интересно, что конденсаторы в то время практически валялись на дороге — от старых приемников, около телефонных станций, в конце концов можно было легко попросить родителей принести с работы, дескать, учитель по физике просит, опыты хочет показать.
Делалось все это, естественно, втайне от учителей, но ЧП не заставили себя долго ждать. У Вовки оказался конденсатор на более низкое напряжение, чем в школьной электросети, всего на 200 вольт. И хотя он прекрасно знал, что таким кондёром пользоваться нельзя, он все-таки пользовался. Потому что, во¬-первых, пока еще не понимал, почему нельзя, а во-вторых, свой хороший конденсатор он подарил подруге, так что какие тут могут быть запреты.
Технология была простая — сунуть на долю секунды выводы конденсатора в розетку и быстро выдернуть обратно. Хотя напряжение переменное, часть заряда всегда оставалась в конденсаторе, и иногда довольно значительная, что приводило к более громкому взвизгу подопытного.
— Да это же полное безобразие! — скажете вы и правильно сделаете, но что было, то было.
Через неделю в классе уже не было никого, кто бы не ощутил на себе прелесть электрического удара, а мода на конденсаторы семимильными шагами захватывала все большую часть учеников.
В общем, однажды Вовка, в очередной раз заряжая конденсатор, вдруг одновременно с громким хлопком почувствовал обжигающую боль в большом пальце. Боль была такой сильной, что в первый момент буквально отключила его.
Конденсатор пробило прямо в палец, вбрасывая в образовавшуюся рану брызги расплавленного металла, частички обгоревшей краски и другую грязь. А тут уже и начало урока. Пытаясь превозмочь боль, Вовка сидел с умным видом и притворялся, что слушает Учителя.
Что произошло далее, не вписывается ни в какое здравомыслие. Поскольку урок проходил в кабинете ботаники, то, конечно же, все подоконники были заставлены цветами, а солнечная сторона позволяла им роскошествовать не только ввысь, но и вширь. И получилось так, что один из больших листов цветка маячил прямо перед носом раненого. И Вовка, нет, не подвинул горшок и не повернул его, и уж, боже упаси, не сломал и не оторвал листик.
Он его просто съел.
И тут миллионы и даже миллиарды иголок начали прошивать насквозь его желудок, рот и пищевод, вызывая боль, никак не сравнимую с болью в пальце. Вовка широко открыл рот, выпучил глаза и застыл в позе каменной статуи. Долго это незамеченным оставаться не могло.
— Володя, что с тобой? — с нарастающей тревогой спросил Учитель. Вовка продолжал сидеть, не шевелясь и никак не реагируя на вопрос.
— Что с ним? — тогда спросил Моисей Исаевич Витьку, соседа по парте.
— А он лист съел вот от этого цветка. — Радостно ответил сосед, показывая на растение с огромными пестрыми листьями.
Учитель практически выдернул Витьку из-за парты, схватил на руки эту мычащую статую и, не смотря на свой преклонный возраст, бегом кинулся к школьному врачу.
Довольно молодая женщина в белом халате судорожно схватилась за какие-то витамины, просыпала их на пол, дрожащими руками налила воды в стакан, зацепилась за стойку, вылила воду на Учителя и вдруг истошно завопила:
— Скорую, скорую скорее вызывайте!
В итоге урок был сорван не только в нашем классе, но и во всей школе.
Сейчас бы это ЧП проворные СМИ раструбили во всех газетах и по всем каналам телевидения. Сотрудники Роспотребнадзора ободрали бы листья с цветка на анализы, а МЧС закопало бы оставшийся ствол вместе с горшком вглубь земли на пару метров, перед этим, как минимум, приказав закрыть все кабинеты с цветами до окончания расследования под возмущенный гул родителей и общественности: «Как учителя допустили такое?»
Тогда же все было проще: после выпитого ведра воды и пары клизм, прочистки раны на пальце и ее окукливания в бинт, Вовка к вечеру бегал во дворе, гоняя мяч. А утром преспокойно заявился в школу.
Но сразу, как по мановению волшебной палочки, игра в конденсаторы не могла закончиться. Убывая в количественном отношении, она переросла еще в одно ужасное ЧП.
***
После множественных подключений к розеткам разных конденсаторов, что иногда приводило к коротким замыканиям, сначала в одном классе, а затем и еще в двух перегорела проводка. Перегорела где-то под штукатуркой, и нужно было время на поиски места разрыва электрической цепи. А поскольку шла зима, и в дополнение была нехватка аудиторий, получилось, что первые уроки проходили практически в темноте при всеобщей радости учеников и большой озабоченности учителей.
«Тайна всегда становится явью», — голосами прорицателей постоянно твердили Вовке родители. Этот противоречивый псевдонаучный лозунг на сей раз оказался истиной. Когда на перерыве Валерка опять заряжал конденсатор, неожиданно зашел Мося и застал его врасплох. Он схватил Валеру за ухо и вывел в коридор. Тут как тут оказалась завуч.
Все выскочили из класса и с любопытством начали наблюдать за дальнейшим развитием события. В воздухе висела какая-¬то напряженность, говорящая, что все так просто не закончится.
Здесь надо уточнить, что завучем тогда в нашей школе работала Клавдия Андреевна — маленькая, худенькая, тщедушная старушка лет 65-ти. Нам тогда казалось, что столько вообще не живут, и мы, когда носились по коридорам, боялись, как бы ее случайно не зацепить и нечаянно не стать убийцей.
И вот Мося, все еще держа за ухо Валерку, подводит его к ней и говорит:
— Вот, Клавдия Андреевна, смотрите, чем они проводку портят.
Берет конденсатор из рук Валерки и проводками вперед подает завучу.
До этого момента я даже в фильмах про гестапо не слышал, что человек может так кричать. Бедную бабушку подбросило высоко вверх (одновременно она как-то странно размахивала руками и ногами), а затем приземлило плашмя на пол. Все просто онемели!
Но завуч за долгие годы работы в школе прошла не одно испытание. Она быстро встала и приказала всем расходиться по классам. Учителю сказала, что все нормально, и тоже отправила его на урок. А сама удалилась.
Лицо Моисея Исаевича сделалось сначала красным, потом побагровело, и мне даже показалось, что оно начало чернеть. Схватив Валерку опять за ухо, он уже не вел его в класс, а буквально нес на этом ухе. Поставив его в угол, он долго молча ходил туда-сюда у доски. В классе стояла мертвая тишина, все считали неуместным не только перешептываться, но и вообще шевелиться. И тут Учитель говорит:
— Какая же ты, Валера, говёшка! Ведь предупредить надо было!
В общем, воспитывал он его еще долго, но не за проводку, а за то, что не предупредил об опасности. Мы все тоже каждой клеточкой прочувствовали свою вину. И правда, этот неожиданный удар током мог оказаться для завуча роковым.
***
Последние дни весны восьмого класса. Учиться совсем не хотелось, да мы уже и не учились, а готовились к экзаменам. В этот раз выпускалось целых четыре класса, и каждому под экзамены был выделен кабинет. Нам достался кабинет математики.
Кабинет был продвинутым в техническом отношении, и в школу часто приходили делегации посмотреть на электрифицированные ящички с формулами и потрясающе качественно сделанные шефами с авиазавода всевозможные геометрические плоские и объемные деревянные фигуры. Под это дело даже был выделен единственный в школе полированный шкаф — блестящая роскошь. Мося его буквально лелеял, гордясь, что именно в его кабинет заводские шефы сделали это чудо.
Для подготовки кабинета к экзамену нам надо было его хорошо помыть и украсить. Парты мы оклеили белым ватманом, на стол постелили скатерть, кто-то принес вазы под будущие букеты, а из кабинета ботаники принесли несколько горшков с зеленью.
Когда практически все было закончено, ко мне подошел мой друг Сашка и пожаловался, что вот один горшок с цветком остался не при деле. Сашка был кудрявый, очень конопатый пацан, с крупным носом. Но главной его достопримечательностью являлись уши, которые слышали не одну мою шутку по поводу их размеров. Они большими локаторами торчали в разные стороны, и я всегда язвительно говорил, что он отличник не из-¬за своих знаний, а потому, что очень хорошо слышит подсказки.
Сашка за неделю до этого дня ходил с братом в какой-то поход, и его лицо сильно обгорело. Пока мы оклеивали парты, он рассказал мне, что вот, мол, вчера с носа снял целый квадратный метр кожи. На что я ему тут же ответил, что не с носа, а с ушей, и не один метр, а все четыре. Реакция была мгновенной, и я тут же был схвачен за галстук с попыткой немедленно задушить меня на месте.
И вот после новости о последнем цветочном горшке, я, опять же в шутку, предложил ему повесить его на полированный шкаф, кивая головой на валявшийся в ящике гвоздь толщиною с палец и длинною в двадцать сантиметров. Вскоре меня позвали в учительскую, где сильно задержали, и домой я ушел, когда из ребят уже никого в школе не было.
Где-¬то дня через четыре у нас была предэкзаменационная консультация по математике в этом классе. Учитель повторял с нами теоремы, разбирал наиболее сложные моменты, когда в класс зашел другой математик и попросил конус и куб. Моисей Исаевич спокойно подошел к шкафу, открыл его — и вдруг ему на голову свалился большой цветочный горшок.
После удара по голове Мося удивленно долго смотрел на разбившийся, наверное, все-¬таки об пол, горшок, на рассыпанную кругом землю и примятый, с оголенными корнями цветок. Пощупал голову, произнес странное: «Земля!» Затем медленно, все еще находясь в непонимании, что же произошло, поднял глаза вверх.
И, о ужас! Увидел, что в верхнюю полированную доску шкафа вбит гвоздь невероятных размеров, и в стороны от гвоздя расходятся большие трещины, почти до самых краев доски.
Учитель, как загипнотизированный, поворачивается к классу, волосы всклочены, обсыпаны землей, и даже издалека хорошо видна, уже появившаяся на лысеющей макушке шишка.
— Кто это сделал? — голосом Мюллера тихо произнес он.
Серега, вечный троечник и бездельник, тут же громко съябедничал:
— А это два ваших отличника, Вовка руководил, а Сашка делал.
— Я им сейчас этот гвоздь в задницу вобью, — удивительно быстро поверив ябеде, прорычал Учитель.
Сашка удачно в этот день не пришел на занятия, как чувствовал, и приболел. Мне же пришлось расхлебывать ситуацию. Правда, наказанием было мое участие в доказательстве очередной теоремы.