Владик

Смеркается. Моросит дождь. Земля пропитывается им, становится сырой и липкой. Фонарь рядом мерцает. Холодно. Грязь забивается под ногти. Ямка готова. Взять и положить его туда? Так просто? Не так. Тушка лежала в траве, неприметным бурым пятном. Шерстку склеивала запекшаяся кровь, вперемешку с грязью. Как можно было забыть? Он же был живой. Был. Владик взял хомячка в руку. Тело уже холодное. Оно в яме. Слилось с окружением. Как тут и было. Хотя это не его место. Не уследить за хомяком. Забыть его на балконе. В жару. Оставить его в аду. Не знать, что животное запекается заживо. Страдания. Агония. Они свойственны не только хомякам. И не только в жару. Владику было плохо? Да. Владику было жалко хомяка? Нет. Он его понимал. Агония в душе. И от нее не подохнешь.