Подготовка офицеров запаса.
Необходимо рассказать о КАЧЕСТВЕ пополнения, которое получала русская армия в годы Первой мировой. К сожалению, в основном оно было из рук вон плохим.
Давайте посмотрим, как при Николае Втором была организована подготовка военнослужащих запаса.
Очень подробный анализ этого дан в работе генерал-лейтенанта В.А. Драгомирова «Подготовка русской армии к Великой войне.
(Драгомиров Владимир Михайлович (7.2.1867 -29.1.1928) генерал-лейтенант (31.5.1913). Брат А.М.Драгомирова. Образование получил в Пажеском корпусе (1886) и Николаевской академии Генштаба (1892).
Ключевая роль на войне принадлежит офицерам.
Кадровый состав русского ПЕХОТНОГО офицерства был выбит процентов на 80-85 еще к концу 1914 года.
Основная нагрузка в пехотных частях легла на плечи офицеров запаса и «скороспелых» прапорщиков производства военного времени.
О том, как готовили офицеров зараса в императорской армии и рассказывает В. Драгомиров:
«…о подготовке офицеров запаса.
В русской армии в запас зачислялись офицеры, оставившие службу по различным причинам и состоявшие в возрасте, установленном для военнообязанных.
Эта категория запаса давала случайные пополнения, многие из таких лиц занимали должности, освобождавшие от призыва, ни к каким обязательным учебным сборам они не привлекались».
Иначе говоря, все офицеры по тем или иным причинам (в т.ч. пьянство, растраты, и т.п.) оставившие службу автоматически зачислялись в офицеры запаса. НИКАКОЙ учебной работы, или переподготовки с ними не проводилось.
«Другой источник составляли вольноопределяющиеся. Они призывались на сокращенные сроки, проходили обучение, подготавливались к офицерским обязанностям по очень сокращенной программе, после чего производились в прапорщики запаса. В этом звании они призывались два раза на учебные сборы. Такая постановка дела была совершенно неудовлетворительна.
Прапорщики запаса были подготовлены слабо. Войска ими не интересовались и считали их обучение обузой для себя».
Тут и комментировать НЕЧЕГО.
Какая польза будет от таких офицеров на войне никого не интересовало.
Главная беда нашей организации военного резерва (на случай войны) было в том, что:
«войска готовили запасных офицеров не для себя, а в общий армейский запас. Они не знали личнаго состава запасных офицеров, которых получат при мобилизации, не могли следить за их поведением в жизни, и отбросить негодный элемент, не могли ни распределить их по различным должностям, сообразно их способностям, ни подготовить к этим должностям…»
А вот в Германии каждая дивизия готовила офицеров, унтеров и рядовых запаса ДЛЯ СЕБЯ, зная что они, в случае войны, придут к ним в полки, батальоны и роты. Это было одной из причин того, что германские Резервные и Ландверные полки и дивизии, как правило, ничем не отличались от кадровых частей в боеспособности и дисциплине.
У нас же, к сожалению, второочередные части постоянно отмечались в худшую сторону по этим показателям. Даже в самом начале войны руские второочередные части считались органиченно боеспособными и годными, в лучшем случае, лишь для пассивной обороны.
«В 1910 г. закон о воинской повинности был изменен. Вольноопределяющиеся проходили 2-х летний срок службы и подготавливались по определенной программе сначала к унтер-офицерским, а затем к офицерским обязанностям. Кроме того они призывались на учебные сборы. Закон этот не был вотирован в полном объеме, согласно пожеланиям военного ведомства.
Но и после проведения указаннаго выше закона военное ведомство не установило связи офицеров запаса со своими частями, которыя они пополнятъ при мобилизации. Это в значительной степени ослабило значение нового закона».
Мировая война показала, насколько бездарна была такая система подготовки.
О том, что представляли из себя обычные второочередные дивизии мы можем увидеть на примере дивизии генерала Константина Лукича Гильчевского.
(Константин Лукич Гильчевский (5 марта 1857 — год смерти точно неизвестен) — русский генерал-лейтенант, участник русско-турецкой войны 1877—1878 гг. и Первой мировой войны.
Сын солдата сверхсрочной службы. В службу вступил 11 марта 1872 года вольноопределяющимся. Участник русско-турецкой войны 1877-78. За отличие при взятии Карса произведен в прапорщики (25.04.1878). Выдержал офицерский экзамен при Тифлисском пехотном юнкерском училище. 15 мая 1882 получил звание подпоручика…
При проведении мобилизации 19 июля 1914 года К.Л. Гильчевский назначен командующим 83-й пехотной дивизией, которая вошла в состав 31-го армейского корпуса.
"Контингент запасных,— писал он в воспоминаниях,— состоял из пожилых солдат, бывших даже в японской войне. Настроение было небоевое. Воинский порядок соблюдался слабо. Большинство офицеров относились к своим обязанностям безучастно".
Очень важно подчеркнуть ЭТО:
«БОЛЬШИНСТВО офицеров относились к своим обязанностям БЕЗУЧАСТНО»!!! Это пишет командир дивизии о СВОИХ офицерах. Они безучастно (иначе говоря равнодушно, наплевательски) относились к исполнению своих обязанностей НА ВОЙНЕ!!! А ведь это – самое ее начало, 1914 год, и часть этих «безучастных» офицеров были кадровыми, не «запасниками».
Сравните эту реальность с тем, как сейчас нам в кино показывают бравых царских офицеров: все как один бодры, геройски отважны, утонченно - вежливы в общении, они блистают новенькими золотыми погонами и поголовной готовностью немедленно отдать жизнь «за бога, царя и отечество».
А на деле, к сожалению, все было далеко не так.
Не лучшим оказалось и поведение войск в бою:
"Батареи, впервые попав под огонь и не имея у орудий щитов, растерялись. Передки поскакали в тыл, а командир дивизиона, офицеры и прислуга, вынув из орудий замки и прицелы, побежали назад от своих пушек".
Равнодушие офицеров не исчезло и во время боев:
"В этот день, как и ранее, на походе нас поражал вид ротных командиров, ехавших верхом при ротах совершенно безучастно.
Лучшие командиры полков были убиты, хорошие офицеры выбыли уже в первом пятидневном бою;
командир Орского полка, Москули, все время прятался в обозе якобы по болезни;
командир Бузулукского полка заявлялся тоже больным; полк вел капитан, очень слабый.
Порядка в полках и в артиллерийской бригаде не было. Приходилось на каждом переходе пропускать мимо себя дивизию по два-три раза и каждый раз обгонять дивизию верхом,— и все же, как бы умышленно, порядок не налаживался.
Поражало полное безучастие командиров полков и батарей и их безразличное отношение к продовольствию людей и лошадей".
Командир дивизии, в свои 57 лет, носился верхом от полка к полку, пытаясь добиться выполнения своих приказов:
"Винтовки стояли не в козлах, а были воткнуты штыками в землю.
Командный состав не обращал на это внимания.
Я потребовал, чтобы винтовки немедленно были вычищены, смазаны и поставлены в козлы.
Ближайший от меня какой-то солдат приказание умышленно не исполнил; тогда я, выхватив револьвер, произвел в него несколько выстрелов".
Командир дивизии, видя ОТКРЫТОЕ НЕПОВИНОВЕНИЕ солдата в боевой обстановке, вынужден был применить оружие к виновному.
А вот остальные «господа офицеры», видя этот явный бардак, старались «не вмешиваться» …
От такого «невмешательства – шаг до полной деморализации части, массового мародерства и грабежей.
"Его (Гильчевского) дивизия,— писал Свечин,— действовала в боях весьма успешно, но при занятии австрийского города Уланува, в котором казаки начали погром, продолжила этот погром и сожгла город начисто. Этот прискорбный эпизод обусловил отчисление его от командования дивизией.
Спустя некоторое время Гильчевскому доверяют другую дивизию.
"Гильчевский,— писал Александр Свечин,— получает 1-ю ополченскую дивизию — сборище почти небоеспособных дружин, получившее потом название 101-й пехотной дивизии".
На деле определение "небоеспособные" выглядело почти комплиментом.
"Дружины,— вспоминал Гильчевский,— были вооружены старыми винтовками Бердана. Патроны к ним были с дымным порохом давнего изготовления, отсыревшие, так что при выстреле некоторые пули падали в нескольких шагах от стрелков, а во время боя цепь окутывалась густым дымом. Боевая подготовка дружин была очень слабая. Мне рассказывали, что при отступлении дружин от города Черновицы они при обороне нередко копали окопы фронтом не к противнику, а в обратную сторону — так плохо они ориентировались в поле.
Никогда дружины не выступали в назначенное время, а всегда на несколько часов позже и часто не исполняли приказа или искажали его.
А в одной дружине командовала дружиной жена командира дружины, донская казачка Полковникова. Она по-своему комментировала приказы и настаивала, чтобы они исполнялись по ее толкованиям. Ездила она верхом при дружине рядом с мужем, одетая в мужской казачий костюм".
Во многом соответствовал ополченцам и командный состав:
"402-й полк не внушал особой надежды, так как командир его Кюн, хотя с виду был и бравым, но во время боя совершенно терялся; он, даже находясь в закрытии на своем наблюдательном пункте, от артиллерийского огня почти терял сознание".
Тут сложно что-либо комментировать…
Отметим лишь, что происходило это все безобразие (включая героическую жену командира дружины, в мужском костюме командовавшую этим «войском», вместо мужа) не где-нибудь в бандах батьки Махно в годы Гражданской, а в дивизии царской армии, выступившей в поход против Германии.
Каковы были ее шансы на победу в бою с немецкими частями – вопрос риторический.
Но может быть, так было только во второочередных частях, а в кадровых полках имелся образцовый порядок и железная дисциплина?!
Есть очень интересные воспоминания русского генерала Б. Геруа о том, как он принимал в 1915 году командование над лейб-гвардии Измайловским полком. (Это был один из старейших и славнейших полков царской армии):
«В мае 1915 года полк стоял на позициях под Ломжей.
Приехал я в этот пыльный тогда городок 5 июня. Навестил брата, исполнявшего должность генерал-квартирмейстера 12-й армии, и представился Безобразову, командиру Гвардейского корпуса.
Генерал, знавший меня по пулеметным сборам гвардии, встретил ласково, но предупредил:
— Вы принимаете трудный полк!
…
Полк находился в резерве, что было удобно для его приема; штаб стоял в помещичьем доме Кисельницы….
Было неизвестно, от кого я принимал полк.
Оказалось, что в штабе полка орудовал импровизированный парламент, состоявший, кроме чинов штаба, из всех четырех батальонных командиров и двух вольноопределяющихся унтер-офицеров из команды конных разведчиков.
Вся эта компания жила и заседала в штабе полка.
Когда я приказал обратиться каждому к исполнению своих прямых обязанностей, мне показалось, что это было встречено с удивлением и неодобрением.
Впрочем, я думаю, что полковой адъютант Н. Н. Порохов и заведовавший оперативной частью И. В. Белозеров понимали странность управления, установившегося в полку, и благословляли исчезновение «депутатов», превращавших штаб полка в род клуба».
Как видим, задолго до Февраля 1917 года и последовавшего за ним полного развала русской армии, еще в июне 1915 года в гвардейском (!) Измайловском полку всеми делами заправлял какой-то удивительный коллективный «совет» из господ офицеров и даже вольноопределяющихся!
Причем этот «импровизированный парламент» не только заправлял делами в полку, но и даже жил в его штабе (что уж и вовсе не лезло ни в какие ворота!). Чем в это время занимался и.о. командира полка – остается только удивляться.
Это происходит во время войны и в боевой обстановке! Руководство Гвардейского корпуса (единственного в русской армии) разумеется, знает об этом, но предпочитает «не вмешиваться».
Б. Геруа продолжает свой рассказ:
«Полк существовал без настоящего хозяина почти четыре месяца. Мой предшественник генерал Круглевский был ранен в феврале. Ему пришлось отнять руку. На возвращение его не было надежды, но тем не менее с назначением преемника тянули.
Состояние полка в сборе в тылу позиций позволило принять его в строю. Батальоны были выстроены в резервных колоннах, в двух местах, чтобы не было слишком большого скопления.
Хотя бомбардировка с воздуха находилась тогда в самом зачаточном состоянии, все же наши густые сомкнутые колонны могли привлечь внимание и соблазнить какого-нибудь случайного немецкого летчика.
Впечатление от сомкнутого строя полка получилось плачевное.
Батальоны и роты были плохо выравнены по фронту и в затылок; стояли они на неправильных, неровных дистанциях и интервалах.
Снаряжение у солдат было пригнано кое-как и разнообразно. Люди стояли мешковато и не выказывали никакого подъема при виде нового командира.
Офицеры не отставали от солдат и смотрели «буками».
В двух ротах были заявлены претензии, потом, при разборе, оказавшиеся правильными.
Заявление жалоб считалось в войсках, и не без основания, признаком внутреннего беспорядка части.
Во время моего обхода рот люди шевелились и даже слышались разговоры.
В одной роте пример этому подавал сам фельдфебель, которого я должен был тут же подтянуть».
Очевидно что , эпоха «коллективного руководства» не прошла даром, и «бордельеро» в Измайловском полку был преизрядным!
Если уж во время строевого смотра нового командира г.г. офицеры смотрели на него «буками», солдаты в строю болтали, а пример им подавал «сам фельдфебель», то дальше ехать некуда…
Солдатские комитеты в марте 1917 года во всех частях русской армии возникли не по мановению волшебной палочки, а произросли как раз из этого бардака, подготовившего для них благодатную почву.
Но ОЧЕНЬ многое все-таки, даже в той обстановке бардака в полку, зависело от конкретного человека, его командирских качеств и офицерской добросовестности:
«Если в строевой части полка все показалось мне нестроевым, то в тыловой, нестроевой, к моему великому удивлению и неожиданному удовольствию, все оказалось в отличном строевом порядке. Единственная часть, которая представилась мне молодцевато и по-гвардейски, — была хозяйственная, с ее тыловыми командами, обозными и нестроевой ротой. Этой частью заправлял молодой и энергичный капитан А. В. Есимонтовский.
Постоянное отделение от полка и самостоятельность позволяли начальнику хозяйственной части, если он хотел и умел, лепить из нее часть «по своему образу и подобию». А так как А. В. Есимонтовский любил во всем отчетливость и нарядность, то и вверенные ему обозные и мастеровые легко перещеголяли своих запущенных строевых собратьев.
В таком же отличном состоянии представился мне санитарный отдел с его обозом и санитарами. У полкового врача Пороховского была несомненная строевая жилка, и он охотно шел в ногу с Есимонтовским, держа своих людей, лошадей и повозки в образцовом порядке. Впоследствии, при моем поощрении и замене неповоротливых казенных санитарных рыдванов легким двуколочным обозом, Пороховский неизменно радовал мой глаз подтянутостью своей санитарной колонны, каковы бы ни были боевые условия»…
Эх, если бы таких «тыловиков» есимовских и пороховских было большинство в царской армии!
Как знать, может быть она бы и не докатилась бы до своего позорного краха весной 1917 года…
Но, увы, НАСТОЯЩИХ, боевых, требовательных, бескомпромисных офицеров в царской армии явно не хватало.
А бездумное использование кадровых частей, в начале Первой мировой, и огромные потери в них привело к тому что их с каждым годом войны становилось все меньше и меньше…
Б. Геруа продолжает свой рассказ:
«Хорошее впечатление о тыле полка не могло разогнать моей заботы в отношении строевого полка, которым долго никто не занимался и который не только не напоминал о гвардии, но скорее походил на захолустную и захудалую часть…
Приходило в голову: наезжало ли старшее начальство в полк с репутацией «трудного» во время четырехмесячного междуцарствия и что оно сделало, чтобы сдержать этот ополз гвардейства и даже элементарной дисциплины. Получали ли временно командовавшие полковники головомойки и было ли известно о введении в полку, под конец, соборного начала в управлении?
Таковы, на протяжении самых первых дней моего командования, оказались мои впечатления и переживания, предвещавшие новому командиру мало веселого».
Ну вот ТАКАЯ обстановка была в Измайловском полку уже в 1915 году, при полном попустительстве и равнодушии его лощеных лейб-гвардейских офицеров…
Б.Геруа многое сделал для того, чтобы переломить там ситуацию, но коренного изменения обстановки не получилось и у него:
«В брошенную жителями Сморгонь солдатня
ходила за так называемыми «покупками», возвращаясь с разною дрянью, а иногда и с хорошими товарами, вроде, например, сапожного, которым славилась Сморгонь. Знаю только, что впоследствии один из полковых мастеров-сапожников сшил мне превосходные высокие сапоги из отличной сморгонской шагрени. Я довольно щедро заплатил сапожнику по петербургским ценам, но не спрашивал, во что ему обошлась шагрень в Сморгони!
Набеги на город дали возможность командиру 8-й сводной роты штабс-капитану Козеко удовлетворить его артистический вкус (он пописывал недурные стихи) и превратить свой командирский блиндаж в кокетливый будуар, с подушками, коврами и занавесками».
Что ж, «кокетливый будуар» командира роты в боевой обстановке недурно характеризует моральный климат г.г. офицеров царской гвардии…
И ведь не стеснялись этого они!
Странно другое - то, что потом они удивлялись «внезапно» вспыхнувшей ненависти к офицерству со стороны нижних чинов.
Корни его – в этих «будуарах», а также в равнодушии и безучастности их самих…
Вывод о результатах подготовки офицерских кадров в царской армии делает В.Драгомиров в своей статье:
«Уже в конце 1914 г. Главный Штаб заявил о неимении источников для пополнения офицерского состава. В полках число кадровых офицеров постепенно убывало.
В 1915 г., а тем более в 1916 г., они насчитывались единицами. Все остальное оставляли офицеры запаса…
Установленная, начиная с 1916 г., подготовка офицеров в особых школах на театре военных действий восполняла этот пробел в слабой степени. Это обстоятельство составляло крайне тяжелую сторону в жизни армии. Оно значительно снизило боевую способность армии и ее устойчивость против вредных влияний извне, тем более, что многие из запасных офицеров в значительной степени и сами раньше подпадали под эти влияния и оздоровляющее влияние военной жизни не коснулось их глубоко. После революции влияние их стало преобладающим и все отрицательные стороны подобного офицерского состава сказались быстро».
В следующей главе рассмотрим подготовку унтер-офицеров и солдат запаса.
На фото танковые атаки ПМВ. Западный фронт.
Продолжение: http://www.proza.ru/2013/06/16/557