Джамбул. Марко Поло и загадка пропавших записей...

Валерий Анипко
             Терпеть ненавижу тех, кто выбрасывает книги… Недавно выношу мусор на помойку, а там стоят два мешка со старыми журналами «Новый мир» и «Москва»… Естественно, что я их притащил домой… Жена ругается, в смысле – люди выбрасывают, а ты подбираешь.. Я ей – ты посмотри, сначала, что выбрасывают, а потом наезжай… Раньше она такой не была… Я ей говорю, – а что, ты помнишь, как я неделю по ночам на тачке книги возил… И какие книги…! У нас потом из них лучшая в городе библиотека дома сложилась… Тогда хорошие книги было очень трудно достать… Поэтому все, кто бы не приходил в гости – в осадок выпадали… А ты перед ними нос задирала – да, мы такие… Правда, они считали, что я их в Джамбулской районной библиотеке натырил… Там же на большинстве из книг её штампы стояли…
             А я их, как раз, вполне законно приобрёл… Потому, что когда пришло указание сдать в макулатуру мало-востребованные  книги, то завбиблиотекой  Вера Ивановна Китаева встретила облкомиссию, которая и прошерстила весь её фонд, составив огромный список, какие книги нужно списать… Они их снесли в сарай и ждали, когда подвернётся оказия с транспортом, чтобы отвести их в приёмный пункт… А я только пришел из армии, где служил офицером после института… Ну меня и направили в этот район работать… Я не возражал, потому что там сразу большую трёхкомнатную квартиру дали… А кто бы не согласился – райцентр Асса-то всего в 11 километрах от Джамбула, где я родился, вырос, и жили мои родители… Если бы я в самом Джамбуле трудился – то квартиру получил бы лет через пять-семь… Кстати, в советские времена с получением квартир так и было… И получали их все бесплатно…

            Обжились мы в Ассе с женой и двумя пацанами быстро… А что - условия прекрасные, работа нравилась… А я всегда читать любил, ну и зачастил в библиотеку… И как-то узнал, что старые книги списали – в сарае лежат… Попросил ключ, просидел в сарае целую субботу, пришёл домой грязный, как чёрт – весь в пыли и паутине, и начал искать по соседям тачку… Чтобы перевезти домой, выбранные из списанных, книги… На условиях, что я принесу Китаевой справку из приёмного пункта о сданной библиотекой макулатуре… Справку я ей принёс – не буду говорить, как я её добыл, но главное, что две с половиной тысячи книг я просто спас от уничтожения… И каких книг…! Некоторые были ещё с Ъ-тями – то есть дореволюционные…
          Целый месяц я разбирая, обтирал от пыли, подклеивал и приводил в божеский вид свои, а теперь они мои, сокровища… Как-то обнаружил в фолианте издания 1863 года: «Путешествия венецианца Марко Поло в XIII столетии, напечатанные в первый раз вполне на немецком по лучшим изданиям и с объяснениями Августом Бюрком. С дополнениями и поправками К.Ф. Неймана. Перевод с немецкого А.Н. Шемякина», - вложенные между вклеенными картами листки с рукописным текстом, но отложил их в сторону. Меня больше  заинтересовало, что венецианец, которого в Европе до сих пор считают великим географом и первооткрывателем Средней Азии, писал о моём крае…


           Читаю: «Здесь описывается область Гингинталас. Область Гингинталас (через Джамбул протекает река Талас) на краю пустыни (есть пустыня Мойынкум) на севере и северо-востоке, принадлежит великому хану и тянется на шестнадцать дней пути. Городов и замков здесь много, живут здесь три народа: идолопоклонники, мусульмане и христиане-несторианцы. К северу, на границах этой области, есть горы, и там богатые копи свинца и онданика…Есть там же жила, откуда добывают саламандру. Саламандра, знайте, не зверь, никакое животное не может жить в огне… Когда в горе докопаются до той жилы, наломают кусков, разотрут их, и они разметливаются как бы в шерстяные нити… ткут из них полотно… Потом кладут его в огонь и становится оно бело как снег. Всё, что рассказывал о саламандре, – то правда, а иное что рассказывают, – то ложь и выдумка…»…
           О какой области поведал Марко Поло вслед за описанием Сармакана (Самарканда), который от Джамбула в 420 км – переводчик и редактор так и не поняли… Поэтому они сделали сноску: «Вопрос о местоположении области «Гингинталас» остался невыясненным…». Но, если прикинуть, что в Чимкенте, в связи с огромными запасами свинца в его окрестностях, издревле плавили его, а затем в городе появился самый крупный в СССР свинцово-цинковый  завод – то это заставляет кое о чём задуматься… А онданик – это сталь, из которой ковались блестящие мечи… Но Поло, видимо, имел в виду не сталь, а, быстрее всего - цинк… Саламандра - асбест, который и сейчас вместе с гипсом добывают в горах хребта Каратау, который как раз и находится между Чимкентом и, расположенным от него в 180 км, Джамбулом … И из него до сих делают несгораемые костюмы для пожарников… А в Джамбуле до сих пор работает самый крупный в Казахстане гипсовый завод...

          И вообще, я обратил внимание, рассказы «великого географа» изобилуют не просто белыми пятнами… Что это за описание местности: «…двенадцать дней едешь по реке, принадлежит она брату владетеля. Народ храбрый, молится Мухаммеду. Через двенадцать дней другая область, не очень большая… Оставим это и расскажем о другом… сорок дней едешь на северо-восток всё через горы, и всю дорогу нет ни жилья, ни пастбищ… Люди здесь живут в горах, они идолопоклонники и дики, живут охотою. Люди злые. Оставим эту страну и поговорим о Санмаркане (Самарканде). Санмаркан город большой, знатный, живут там христиане и сарацины, подданные великого хана, а племянник во вражде с дядей и много раз воевал с ним. Вот такое чудо случилось там….». Далее он рассказывает сказку про какой-то камень, столб, который «…по воле господа нашего Иисуса Христа сам собою поднялся  над камнем на три ладони… и до наших дней в том же положении. Оставим это и расскажем об области Шаркан (Яркенд). Яркан – область в длину пять дней пути. Жители мусульмане, есть несториане, все они подданные племянника великого хана… Всего тут вдоволь, а, впрочем, нет тут ничего такого, о чем следовало упоминать в нашей книге, и потому оставим это и расскажем о…»…

            Ну и как вам такое "географическое" описание территории, по которой он ехал целых два месяца…? Видимо, на подобное отсутствие какой-либо конкретности о путешествиях семьи Поло, которое Марко в 1298 году продиктовал Рустичано Пизанскому, повлияло то, что этот Рустичано был не его писарь, а сокамерник в тюрьме города Генуя. А в застенках чего только не напридумываешь… Да и пробелы в его «Книге Марко Поло» можно объяснить тем, что в ней он рассказывает не только о том, что видел сам (видел ли?), но и что поведали ему отец и дядя – Николай и Матвей Поло, побывавшие в тех краях в 1250-1295 годах. Хотя они-то в Джамбуле-Таразе, который татаро-монголы переименовали в Яны (новый город), стопроцентно были. Потому, что двигаясь по Шелковому пути от Волги через Самарканд и Туркестан на Алмалык, Чанджоу и Ханбалык (Пекин) они никак не мог его миновать. Ну, да ладно… Не описал, и бог с ним…

            
              Историческая справка:
«Сам Марко Поло, — замечает В.В. Бартольд, — не написал ни одной книги о своих путешествиях; его рассказы были записаны с его слов другими, причем только о первой по времени записи мы можем сказать, что она была сделана под диктовку самого путешественника». Через три года по возвращении своем в Венецию (в 1298 г.) Поло принял участие в войне, разгоревшейся между соперничавшими итальянскими торговыми городами — Венецией и Генуей. Венецианский флот был разбит, Марко Поло, принимавший участие в битве на снаряженной им самим галере, попал в плен и был отвезен в Геную. Находясь здесь в тюрьме, Поло на французском языке, бывшим в то время самым распространенным литературным языком во всей Европе, продиктовал рассказ о своих путешествиях товарищу по заключению — пизанцу Рустичиано; возможно, что эта запись впоследствии (1307) была просмотрена и проредактирована самим Поло. На французском языке эта первоначальная редакция книги сохранилась только в одной рукописи Парижской национальной библиотеки: авторитетный исследователь книги — Генри Юль — «доказывает, что мы в этом списке XIV века имеем возможно точное воспроизведение устного рассказа М. Поло, записанного в Генуе; на это указывает самый слог, сохранивший все черты непосредственного рассказа (отсутствие соразмерности, повторения, внезапные переходы от одного предмета к другому, возвращение к уже рассказанному для дополнения рассказа какой-нибудь забытой подробностью и т.п.), записанного со слов рассказчика и не подвергавшегося никакому просмотру». Однако язык этой рукописи плох — своеобразное ломбардо-французское наречие XIII в., в котором, кроме того, много искажений собственных имен как записанных по слуху. Поэтому для исследователя приобретают значение другие рукописи той же книги, сохранившиеся в различных местах.

Вернувшись в Венецию из генуэзского плена (в 1299 г.), Марко Поло еще 25 лет прожил в своем родном городе и часто рассказывал о своих странствованиях по Востоку. Записанные этим способом повествования возбудили к себе всеобщий интерес; стали появляться переводы их на различные языки. Таким образом, помимо основной редакции на французском языке, до нас дошло ок. 80 рукописей книги, тексты которых имеют значительные расхождения между собой и, по исследованиям Юля, распадаются на три группы; из наиболее верных отметим латинский перевод, сделанный еще при жизни Поло с итальянской копии доминиканцем из Болоньи Франческо Пипино, версию, отличающуюся «наибольшей полнотой содержания и наибольшей обработанностью формы», которая напечатана во II томе «Navigatione viaggi» (1559) Рамузио, несколько рукописей, восходящих к утраченному списку 1307 г., полученному одним французским рыцарем от самого М. Поло (по рукописям этой категории издал книгу Поло — Потье) и т.д. Благодаря неисправности и неясности основного текста, некоторое значение для установления правильного чтения имеют также ранние переводы его на другие романские языки, например португальский, сделанный В.Фернандесом (Valentin Fernandez) (этот перевод восходит к редакции Пипино и напечатан еще в 1502 г.; см.: Boehme Max. Die grossen Reisensammlungen des 16 Jahr-hunderts. — Strassburg, 1904. — S. 6), а также испанский (Ellibro de Marco Polo... / Nach Madrider Handschrift, hrsg. von. R. Stuebe. — Leipzig, 1902). Вообще о редакциях и рукописях книги см. предисловие В.В. Бартольда к русскому переводу И.П. Минаева (СПб., 1902. - С. IV-VIII).



              …В общем, занялся я этими рукописными листами, когда все книги в чувство привёл… Да ещё пришлось для них полки заказывать, самому их собирать, на стену крепить… Потом книги на них расставлять по темам… К слову, и после переезда в Калининград, ещё сохранились подборки журналов «Охотничьи просторы» и «Рыболов-спортсмен» с 1957 года, изданий на исторические, кулинарные темы, про путешествия и открытия, по географии, об искусстве, животном и растительном мире и т.д. В основном я постарался захватить познавательную и научно-популярную литературу… Беллетристику раздал родственникам и друзьям… Ведь, кроме книг, в пятитонный контейнер нужно было ещё одежду, посуду и кое-что из мебели затолкать…

            …Так вот, когда я начал с лупой в руках разбирать карандашные записи на листках и прочитал несколько листков, то впервые раз в жизни чуть ни попросил у жены таблетку валидола… Тогда капсул ещё не было… Что я там вычитал …? А вы посудите сами:

           «…По примеру батюшки моего, предводителя дворянства Череповецкого уезда Новгородской Губернии Василия Васильевича Верещагина, решил завести памятную книгу.
           Родился я 1842 года, 14 октября, в семь часов вечера. Назвали Василием в честь деда. Большой портрет деда Василия в зелёном, с красными отворотами, павловском мундире висит в нашей зале. Моя матушка Анна Николаевна Жеребцова вполовину турчанка, и её горячая кровь передалась нам с братьями. Второго дня в который раз мы вспылили и подрались.
          Сломал руку при катанье с гор. Няня Анна Ларионовна привела костоправку. Она вправила руку, наложила шины и прибинтовала ее корпией к телу. было очень больно. Но я терпел, дабы  криком не потревожить больную матушку.
          Домашний учитель требует прилежней учить математику. Мне же больше хочется рисовать. Срисовал с платка няни картинку. Волки преследуют тройку лошадей, и седоки в них стреляют. Все советуют отдать меня в художественный класс. Но батюшка ответствовал, что столбовому дворянину, записанному в 6-ю родословную книгу, негоже сделаться мазилкой. Верещагины издревле всегда были служивыми людьми.
          Возраст достиг семи лет. Батюшка отдал меня в царскосельский кадетский корпус. Просыпаемся ото сна под барабанный бой, ходим только строем. Опять получил розги за неуспеванье по математике. Вспоминаю учителя. Как он был прав в своих придирках!».

          ...Второй и третий листы оказались совершенно неразборчивы. Нужно было бы отдать специалистам на восстановление текста, но где их найдешь в райцентре… Решил поспрашивать у знакомых – может кто таких знает и посоветует… А с другой стороны – а вдруг испортят…? Нет уж, лучше подождать… А пока разобрать, что там на следующих листочках… Бумага какая интересная… Сколько ж лет она в этой книге лежала, да и вообще – как она в неё попала…? И откуда вообще эта книга попала в районную библиотеку…?  Так, что там с четвёртым листом…? Тоже совсем плохо видно… Но кое-что разобрать можно…
          
           «Перешёл в подготовительный класс Морского корпуса. Учиться ещё труднее. Приходится вставать в три-четыре утра. Занимаюсь почти до двенадцати ночи. Батюшка постоянно просит не посрамить фамилью. Я не посрамил. За то, что получал только высшие 12 баллов, был досрочно удостоен званья унтер-офицера. Ходил в море на пароходе «Камчатка». Завтра ухожу в плаванье на фрегате «Светлана» с заходом в Копенгаген и Брест (дальше неразборчиво).
            Давно не делал записей. Мы в Лондоне на фрегате «Генерал-адмирал». Вернулись из музея восковых фигур. Безмерно удивлён малым ростом и полнотой нашей Великой императрицы Екатерины Второй. На портретах она высока и стройна. Негодую живописцами, извращающими истину истории из лести и подобостра…(дальше неразборчиво).
            По возвращении в Санкт-Петербурх фрегата «Генерал-Адмирал», ознакомлен с признанием весьма способным к морской службе. Назначен фельдфебелем выпускной гардемаринской роты.      
           Получил в Морском корпусе отдельную комнату. Весьма свободна и светла. Много свободного времени. Договорился брать уроки в Рисовальной школе Обчества поощренья художников.  Смотрителю школы Гернеру мои рисунки понрав… (дальше неразборчиво).
           Сдавал последний выпускной экзамен. Принимала комиссия во главе с адмиралом Федором Петровичем Литке. Признан лучшим учеником, получил 210 баллов. У второго ученика 196 баллов. В Морском корпусе не знают о моём решении, в коем я тверд. Боюсь представить, что скажут батюшка и матушка, когда… (дальше неразборчиво).
           Подал в Морское ведомство прошение об отставке. Матушка плачет, батюшка грозит лишить материальной помощи. По моему настоянию 11 апреля 1860 года состоялось производство в прапорщики ластовых экипажей с увольнением от службы за болезнью, согласно моей просьбе. Поступил в Академию художеств к профессору Байдеману (далее неразборчиво).
          1861 года. Едем с Байдеманом во Францию к Эжену Девериа. Он учит всех рисовать в классическом стиле. Мой эскиз «Избиение женихов Пенелопы возвратившимся Уллисом» удостоен серебряной медали. Больше не намерен возвращаться к этой чепухе. Жемчужников говорит, что нужно изучать, любить и рисовать людей, тогда произведения будут верны и прекрасны.
          1863 года. Для рисования людей еду в Тифлис. Кавказ ещё мало знают. Отрастил бороду (далее неразборчиво)».

          ...Следующие три листка также прочитать не удалось. На следующем за ними:

          «1867 года. Байдеман дал рекомендацию к генералу Кауфману. Наместник Туркестанского военного округа для запечатления истории приглашает в Среднюю Азию молодого художника. Хочу увидеть настоящую войну. Его высокопревосходительство посмотрел кавказские эскизы, серебряную медаль и согласился. Просил не заставлять меня носить военную форму прапорщика и не присваивать чинов.
          Двинулся через Оренбург, форт Перовский, Чимкент. Ехал на лошадях и верблюдах. Экзотика Востока поражает. В Ташкенте осматривал и делал эскизы мечетей, караван-сараев, туземцев в их одеяньях. Безмерно возмущён жестокостью к женщинам и детям, коих продают, как скот.
          Бухарский эмир объявил газават – священную войну с русскими. Поспешил в Самарканд – там состоялось большое сраженье. Ужасен вид валяющихся повсюду трупов убиенных. Жители не пустили бухарцев в город, пока не пришли русские. Освобождено десять тысяч эмирских рабов.
          Кауфман с войском ушел искать эмира. В крепости осталось семьсот солдат. Почти сразу вокруг города появилось несколько тысяч вооруженных всадников. Начался штурм крепости. На стены в три версты солдат не хватает. Подобрал ружьё убитого и стрелял вместе со всеми.
          Восьмой день обороняем крепость. Солдаты проявляют чудеса храбрости. Мне пуля  угодила в приклад ружья. В другой раз снесла шапку. Атакующие привязали на ворота красное знамя с какими-то письменами.  Снял его под огнём неприятеля.
          1868 года, 7 июня вернулся Кауфман с войском. Георгиевские кавалеры, по обычаю, проголосовали и за моё имя достойным Георгиевского креста. Наместник вручил мне орден после своей речи на площади, от коей его самого прошибла слеза. Награду принял, буду носить, ибо она не от начальства, а от кавалеров сего ордена».

          ...На следующих трёх листках удалось прочитать только одну запись:

          «1869 года. Показал свои картины на туркестанской выставке в Петербурхе. Все раздарил. Генерал Кауфман принес приглашенье на аудиенцию к царю. Отказался, ибо не люблю ходить по важным господам. Возвращаюсь в Туркестан, буду продолжать…  (далее текст совсем не читаем)».

          Зато следующая запись оказалась более доступна:

          «1871 года. Получил от Военного ведомства трёхгодичный отпуск с содержанием трёх тысяч рублей в год. Уехал из Петербурха в Мюнхен. После раскалённых песков Востока устроил личное счастье с пятнадцатилетней Элизабет Марией Фишер-Рид. Зову Елизаветой Кондратьевной. Работаю в мастерской почившего друга - живописца Горшельта. Никуда, кроме музеев и выставок картин, не хожу, ибо никого не знаю.
          Рисую картины для первой персональной выставки в Лондоне. Почти готовы «Пусть войдут», «Вошли», «Смертельно раненый», «Забытый», «Двери хана Тимура», «Высматривают», «Нападают врасплох», «Окружили, преследуют», «Представляют трофеи», «Торжествуют», «Апофеоз войны».
          1873 года. В Лондоне выставка удалась. Постарались агенты, упомянув в каталоге, что картины не продаются. Невероятный наплыв публики. Газета написала: «Мы отроду не видывали более живого отображения мира, почти вовсе неведомого». Доволен.
          1874 года. 7 марта. Открылась моя персональная выставка в Петербурхе. В первый день её посетили больше тысячи человек. Другие не поместились и теснились у дверей. Ожидается приезд царя Александра со свитой. Надеюсь, что картины купит русское прави…» (далее неразборчиво).

          ...Остальные листки, а их было еще 27, прочитать было совершенно невозможно. Что там на них…? Сегодня мы знаем, что Александр II выставку Верещагина в 1874 году всё же посетил, и она ему понравилась. Единственной картиной, в отношение которой он вслух выразил своё неудовольствие, была «Забытый». На следующий же день к Василию Васильевичу прибежал бледный Кауфман и отчитал художника:
          - Вы опозорили туркестанские войска! Где вы видели брошенного в степи и не похороненного русского солдата? Вы бесчестите славу русского оружия!

          После визита царя уже никто даже не заикался о покупке картин. При дворе все только ругали Верещагина. Третьяков от встречи всячески уклонялся. Разъярённый художник сжёг «Забытого» и с Еленой Кондратьевной уехал в Индию. Там за два года они исколесили всю страну, и каждый день он рисовал этюды. Деньги в сумме 92 тысячи рублей, за которые Третьяков всё же купил туркестанскую коллекцию, ему так и не пришли. Только по возвращении в Петербург он получил их и сразу уехал за границу. В Мэзон-Лаффите под Парижем Верещагин обустроил себе огромную мастерскую длиной в 25 метров и стал писать гигантские полотна. Но разразилась русско-турецкая война, осенью 1876 года была объявлена мобилизация, и художник стал собираться на Балканы.

           Об его участии в военных действиях в составе Кавказской казачьей дивизией, в которой начальником штаба был Дмитрий Иванович Скобелев, написано немало. Мы знаем, что Верещагин был тяжело ранен, что георгиевские кавалеры опять назвали его достойным Георгиевского креста, но царь сказал, что он у него уже есть, и второй орден не дал. Мы также знаем, что под Плевной были бездарно загублены тысячи жизней русских солдат, так как царю пообещали взять город в день его именин. Художник был на перевале Шипка, где от холода замерзла целая дивизия, так как генерал Гершельман требовал, чтобы солдаты «выглядели щегольски» и не надевали башлыки. Об этом он написал несколько батальных полотен: «Бой под Плевной», «Перед атакой», «Атака», «Транспорт раненых», «Победители», «Побеждённые», «Панихида по убитым»… Кстати, на картине «Шипка – Шейново» он впервые вместе со Скобелевым изобразил себя. Это его единственный автопортрет за всю его жизнь...

              ...После заключения перемирия, художник вернулся в Париж и закончил серию картин индийской серии. Выставка их в Лондоне имела оглушительный успех, её посетило более 200 тысяч человек. Публика выламывала двери, за картины предлагали баснословные суммы. Однако английское военное ведомство запретила военнослужащим посещать её из-за картины «Подавление индийского восстания англичанами». На ней изображена казнь восставших крестьян  путём привязывания их к стволам пушек. Газеты шумели о клевете. А один старенький английский отставной генерал, увидев картину, гордо сказал окружающим, что это он первым придумал такой способ казни… Мечта Верещагина отдать все свои полотна в одни руки - не исполнилась. Часть их купил  Третьяков, часть – Терещенко, остальные ушли за границу. Большую часть денег Василий Васильевич раздал на создание в России художественных школ...

           ...С 1887 года он рисовал картины о событиях Отечественной войны 1812 года. В 1903 году Верещагин поехал в Японию, где писал эскизы экзотической природы. Но при возвращении он сказал Репину:
           - Японцы превосходно подготовлены и непременно разобьют нас… А у нас ещё нет и мысли о должной подготовке к этой войне…!

           Он написал несколько писем Николаю II, но ему даже не ответили. Японцы без объявления войны в районе Порт-Артура атаковали русскую эскадру в феврале 1904 года. Верещагин тут же выехал на место боевых действий. Там он сразу же встретился с адмиралом Макаровым и повсюду сопровождал его. В тот день, 31 марта (13 апреля) 1904 года, при переходе с крейсера «Диана» на броненосец «Петропавловск», Степан Осипович посоветовал ему вернуться в порт, так как будет бой, неизвестно, как всё обернётся, а Верещагин очень нужен России. Художник отказался, и через час, после выхода в море, в 9 часов 43 минуты броненосец наткнулся на японские мины. Сразу же за их взрывами, взлетел на воздух торпедный корпус, следом взорвались паровые котлы. Через полторы минуты броненосец ушёл на дно Желтого моря. Другие русские корабли подобрали в воде 7 офицеров и 52 матроса. Адмирала Макарова и художника Верещагина среди них не было…

            …Жизнь сложилась так, что из Ассы мы переехали в Джамбул, потом работа была связана со сплошными командировками. В 1984 году я был отправлен на учёбу в Ленинград. До этого трижды писал письма в Министерство культуры СССР, в которых рассказывал о найденной рукописи… Но мне никто не ответил… В Ленинграде удалось встретиться с одним искусствоведом, который заинтересовался моим рассказом, и я пообещал, по возвращении домой, выслать ему копии найденных листков. Приехал, выслал… Тот сразу ответил, но предложил за них деньги… Неплохие, между прочим… Но я отказался… Прошло четыре года… И вот в 1988 году на мой адрес пришёл правительственный пакет, в котором на официальном бланке Министерства культуры СССР с красной печатью мне было предложено отправить в Москву рукопись ценным письмом. Ну, наконец-то… Я, естественно, выслал…
            А ещё через полгода из Министерства пришло ещё одно письмо, что меня повторно просят выслать оригинал рукописи… Я ответил, что давно выслал, и приложил копию квитанции уведомления почты о получении Минкультом моего ценного письма… В квитанции была даже указана фамилия получившего…

           …Ещё через полгода мне пришло сообщение, что человек с такой фамилией в Министерстве культуры не значится, и никогда не значился… 


            
          На фото: картина В.В.Верещагина "Торжествуют!"... На высоких столбах -  отрубленные головы русских солдат и офицеров...

                Продолжение: http://www.proza.ru/2013/06/08/233


Википедия:

Верещагин Василий Васильевич
(26 октября 1842 г. - 31 марта 1904 г.)

 Русский живописец и литератор - Верещагин Василий Васильевич, один из наиболее известных художников-баталистов. Родился в 1842 г. В 1853 году поступил в морской кадетский корпус. По окончании курса, пробыв не более одного месяца на службе, вышел в отставку и поступил в академию художеств, где работал под руководством А.Т. Маркова и А.Е. Бейдемана. Получив малую серебряную медаль за эскиз "Избиение женихов Пенелопы" и похвалу академии за композицию, Верещагин, не окончив курса, уехал заграницу. В Париже он поступил в Ecole des beaux-arts и работал под руководством французского художника Жерома. Возвратившись из-за границы, он отправился на Кавказ и некоторое время в Тифлисе преподавал рисование в одном из женских учебных заведений.

В 1864 г. Верещагин был на Дунае и затем снова посетил Кавказ; приехав в 1865 г. в Петербург, он просил академию выдать ему свидетельство в том, что он награжден серебряной медалью и что он путешествовал по Кавказу и Закавказскому краю с художественной целью - что и было сделано. В 1867 г. Василий Верещагин отправился в Туркестан, где состоял при генерал-губернаторе Кауфмане; между прочим, он отличился в военном деле под Самаркандом, за что и получил орден св. Георгия.
Возвратившись из Туркестана, он в третий раз поехал заграницу; частью жил в Париже, частью в Мюнхене. Почти все туркестанские картины Верещагина написаны в Мюнхене. Публика особенное внимание обратила на "После удачи", "После неудачи", "Опиумоеды", а также на фотографию с картины, уничтоженной самим художником "Бача со своими поклонниками". Вся коллекция туркестанских картин была выставлена Верещагиным в Лондоне, в 1873 г., и произвела сильное впечатление. Через год и Петербург увидел эту коллекцию, где она была выставлена бесплатно. В виду толков и обвинений в тенденциозности, Верещагин снял с выставки и уничтожил три картины из этой коллекции: "Окружили - преследуют", "Забытый" и "Вошли". Вся коллекция состоит из 121 нумера.

В 1874 г. совет академии, во внимание к его художественным трудам, возвел Верещагина в звание профессора, о чем он и был уведомлен официально. Но Верещагин, считая все чины и отличия в искусстве безусловно вредными, отказался от этого звания. Тогда совет академии определил исключить Верещагина из списка ее членов. В Индии Верещагин пробыл два года, а в 1876 году поселился в Париже, где принялся писать картины по этюдам, привезенным из Индии. В следующем году Верещагин отправился на Дунай; там он состоял при Скобелеве и Гурко и получил рану во время пребывания на миноносце лейтенанта Скрыдлова. Затем присутствовал при Плевненской битве, а во время кавалерийского набега на Адрианополь исполнял даже должность начальника штаба. Он объездил почти всю Болгарию, привез в Париж огромное количество этюдов и работал там над выполнением этих военных картин целые два года. И в 1879 и 1880 г. он выставлял обе коллекции (индийскую и болгарскую) в главнейших городах Европы, а в 1883 году в Москве и Петербурге. Индийских картин всего 32, а болгарских - 13.

В 1884 г. Верещагин отправился в Палестину и Сирию, продолжая писать этюды. Возвратившись в Европу, он в 1885 - 1888 г. выставлял свои палестинские картины на сюжеты из Нового Завета в Вене, Берлине, Лейпциге и Нью-Йорке. Обладая замечательным талантом (блестящий колорист), Верещагин является решительным приверженцем реализма в искусстве, берет сюжеты только из действительности и если трактует их тенденциозно, то лишь для протеста против ужасов войны. Его выставки в России, Европе и Америке возбуждали всегда много толков, а статьи о нем, на разных европейских языках и в том числе на русском, без преувеличения можно сказать, составляют целую литературу. Как литератор, Верещагин известен своими путешествиями и воспоминаниями, как напр., "Заметки, очерки и воспоминания", "Поездка в Гималаи". В журнале "Художник" Верещагин поместил в 1890 году статью под заглавием "Реализм", в которой выступает жарким защитником реализма в искусстве.