Ночь. Безветрие. Чёрная птица пролетела над городом, рассыпав звёзды на задворках.
Он стоит у окна, выглядывая на стылую, статичную в свете недвижных фонарей узкую улицу. Чуть покачивается на мокром асфальте лунный дребезжащий свет.
"Когда же придут? Когда?"- думает он, прижимаясь лбом к стеклу. Дождь оставил на обратной стороне хрустальные кляксы брызг; весь вечер он бил в окно наискось, наотмашь. Теперь перестал. Тихо.
С высоты хорошо видно. Из тупика выскальзывает Безликая, как тень, в лёгком плаще. Проходит мимо закрытого магазина. Такая тишина, что даже отсюда слышно: она затаила дыхание, на секунду застыв у витрины с платьями.
"Ко мне?"- встрепенулся он внутренне. Внешне, впрочем, он являл собой полный штиль, вселенское спокойствие, и догадаться о его глубинных течениях можно было только по лёгким вспышкам полубезумия-полустрасти во взгляде.
"Ко мне?"
Однако Безликая, словно дразня, проплыла сквозь зарождающийся туман и скрылась изящным наваждением.
"Когда же? Сегодня или никогда".
И вдруг в нижнюю дверь постучали, робко, шелестяще, будто капли дождя в дом попросились. Странное дело, ведь он не видел, чтобы кто-то подходил к подъезду. Он бы заметил.
Спустился осторожно и удачно: ни одна соседская голова не появилась, любопытствуя. Лишь из-под ног взметнулась, спасаясь от огонька свечи, чья-то потрёпанная тень.
Открыл. Внутрь потянуло сырым дыханием ночи.
- Доброго сна! - синхронно сказали две посетительницы.
Они очень походили друг на дружку: стройные, обтянутые чёрным атласом платьев, в маленьких шляпках, с густо подведёнными углём глазами. В таком макияже глаза казались неприлично огромными, масляными, с лихорадочным блеском. Намазанные красным губы неестественно ярко горели на бледных лицах, напоминая открытую рану.
Он пригласил их. Они поднимались за ним, веселясь и потягивая время из бокалов, которые принесли с собой. Из-за этого потягивания время страшно замедлялось. Женщины хихикали за его спиной, шумно переговаривались. Благо, соседи давно улеглись и были связаны сном по рукам и ногам.
В комнате теснилась лёгкая духота. Он поставил свечку и бокалы на стол и помог дамам снять немного вычурные накидки со страусиными перьями.
Он судорожно присматривался, стараясь найти отличие в эксцентричном жесте, взмахе волосами, неловко брошенной фразе, делал попытки обнаружить в какой-нибудь из них больше обыденного, привычного, земного – тщетно: причудливыми оказались обе гостьи, далёкими от реальности. А ведь он точно знал: одна - обитательница здешнего мира, спасительница, долгожданный выход из помешательства; другая - продукт его воображения, пустая фантазия с карманами, набитыми безумием. Выбрать же надо единственную: таковы условия сделки.
Он откупоривает бутылку полусладкого, разливает по бокалам. Смешавшись с вином, время становится пьяным.
- За давнее знакомство, - предлагает первая. Чёрная родинка на её щеке женственно-притягательна.
- За декаденство, - смеётся вторая. Её зубы испачкались в помаде; милая кровожадность.
Первая начинает занятный разговор про вина и судьбы и про то, что якобы можно многое рассказать о будущем человека, если знаешь, какое вино он предпочитает.
"Скорее всего, эта настоящая, - подумал он. - В ней столько чувственности, обаяния, всех этих знакомо-женских черт".
- Даже смерть сумеешь предсказать по вину? - скептически спросила вторая.
- Ну, всё не так однозначно, хотя, почему бы и нет, - уверенный кивок головы.
- А зачем тебе предсказывать смерть? - вторая тряхнула волосами, словно готовилась броситься в бой. - Жить надо стремительно, яростно, без оглядки назад и подглядывания за кулисы грядущего. Страх перед смертью парализует, лишает существование естественной рискованности.
"Нет, наверное, настоящая эта, - подумал он. - Какая подлинная жажда жизни!"
Забыл он, что редкий человек истинной жаждой жизни полнится, поскольку жизнь у него есть как данность. Лишь при угрозе потерять желает человек жизни со всей страстностью. Фантазия же часто хочет испытать подлинность существования, ведь она лишена телесной опоры. Но жаждать не значит ценить, и потерять она не боится.
- И вообще, подумаешь, смерть, - продолжила вторая. - Лучше этот переход, чем вечная стагнация бренного мира.
- А мне импонирует эта бренность. Есть в ней что-то греховно-манящее, - кокетливо улыбнувшись, бросила первая.
Постепенно за разговором время было выпито и пришла пора выбирать. Гостьи взглянули на старые часы, тикающие у него за макушкой, затем перевели воспалённые взгляды на его лицо.
- Я уверен, что ты настоящая - и он кивнул на вторую. - Я хочу уйти с тобой, а другая должна исчезнуть.
Однако вместо того, чтобы исчезнуть, другая в гневе выбежала из комнаты и хлопнула дверью. Ему даже почудилось: она постарела от ярости. Он осунулся, осознав ошибку.
- А я думал... Не понимаю. Эта философия стремительного существования, презрения перед смертью. Разве она имеет отношение к фантазиям?
- Конечно, - весело ответила оставшаяся женщина. - Презирать смерть и не думать о ней можно, только зная, что есть что-то ещё помимо ограниченного ей отрезка реальности. Стремительно лететь по жизни, не задерживаясь, не желая задержаться, можно, только зная, куда летишь, или, хотя бы представляя себе в мечтах. Рисковать и не бояться потерять можно, только зная, что у тебя есть что-то вне зоны риска. Откуда появиться этому знанию, кроме снов и фантазий? Твоя повседневная реальность не располагает картинками запредельности.
Женщина подошла к окну и открыла его, впуская в комнату ночь. Она глубоко вдохнула прохладу.
- Тебя учили, что за окном пустота, верно? Тебя учили неправильно. Если там пустота, то как же я тогда гуляю за окном? – и она побежала, спрыгнув с подоконника на влажный разреженный воздух.
- Стой! Подожди! – закричал он и рванул за ней.
Проснувшись, скрипит под бесконечными ботинками лестница. Любопытствующие жильцы выглядывают из дверей, поминутно перешёптываясь.
- Вы ещё не слышали, что случилось? – тихо сказала добродушная полная дама. Она обращалась к маленькой старушке с вечно слезящимися глазами бассета, живущей по соседству.
- Обитал у нас тут наверху один артист, немного с придурью, - продолжила она, не дожидаясь согласия собеседницы. - В возрасте уже, лет под семьдесят. Всё сам с собой роли свои переигрывал. Так вот, представляете, его сегодня мёртвым нашли. Говорят, из окна шуганул.
- Страсть Господня! – ответила старушка, крестясь двумя пальцами слева направо. Её зрачки странно блестели, под веками залегли тёмные круги. И лишь внимательный человек мог заметить, что глаза у неё просто густо подведены углём, который слегка осыпался от бессонной ночи.