Опубликовано: журнал "Аврора", №2-2015
…Резкий, монотонно повторявшийся звук вернул в реальность, вспугнув воспоминания. Зина поймала себя на том, что дремлет в ванне, в остывшей воде, а за стенкой разрывается телефон. Она потянулась за полотенцем – звонки тут же прекратились. Но через полминуты начались снова.
Зина вытерлась, набросила халат и пошла отвечать. Она не сомневалась, что это Валера. Он вообще любил ей названивать после ссор и выносить мозг.
– Да, – сухо проговорила Зина, сразу обозначив свою позицию.
Но интуиция её подвела: звонил Миша.
– Привет, солнышко.
Теплые волны радости и облегчения разлились по телу.
– Привет, родной, – отозвалась она.
– С тобой всё в порядке? – заволновался Миша.
– Да, всё нормально…
– А с голосом что? Ты плачешь?
– Нет, просто я уже почти сплю, – отвечала Зина. – Устала, решила лечь пораньше.
Ещё не хватало, чтобы Миша заподозрил, что она в одиночестве пьет коньяк и валяется в ванне с холодной водой, перебирая в памяти свои разочарования.
Однако происходило что-то странное.
– Уже спишь? Жаль, – сказал Миша. – А я думал приехать к тебе…
– Конечно, приезжай! – выдохнула она.
– Тогда – подъем, – отозвался он весело. – Скоро буду.
Зина поспешила приводить себя в порядок. Брат вернётся не раньше, чем через три часа. Впрочем, кому он помешает? Будущий муж имеет право заехать к невесте, провести вечер с ней и её родственниками.
Миша появился через сорок минут, привез два пакета продуктов, вино и цветы. Зина улыбалась, накрывала на стол, ставила фужеры, но грусть не уходила...
Странно, вот то, о чем она мечтала: Миша сорвался, приехал в «неположенный» день. Беспокоился, переживал, как она перенесёт разрыв с его соперником. Он – здесь, рядом с Зиной. А она… где она?
– Эй, ты сейчас где? – ревниво спросил Миша.
Он её чувствовал на всех уровнях. Это было удивительно.
– Только что каталась на роликах, – сказала Зина, заставив себя улыбнуться. Миша притянул её к себе и посадил на колени.
– Расскажи, как покаталась, – попросил он.
Они переглянулись и улыбнулись друг другу…
…Нога зажила быстро. Они теперь катались вместе не реже двух раз в неделю. Миша учил её разным трюкам, о которых Зина ещё недавно даже помыслить боялась. Например, перепрыгивать через невысокий заборчик или натянутую верёвку, и, выбив искры из асфальта, залихватски мчаться дальше. А ещё – выписывать пируэты ногами, съезжать с горки на спортивной площадке, мчаться по проезжей части на высокой скорости, почти наравне с мопедистом…
Пусть это – не Бог весть что, и лавры каскадера ей не светили, Зина по-детски радовалась каждому достижению, которое никогда не состоялось бы без Миши.
– Вы – способная ученица, – похвалил он.
– Давай на «ты», – предложила она. – А то я буду чувствовать себя старушкой.
– Давай, – легко согласился он. И с улыбкой повторил: – Старушка.
Теперь её жизнь была максимально заполнена: два вечера, во вторник и в пятницу, она проводила с Мишей, по средам традиционно встречалась с Валерой. Для заполнения выходных существовали друзья: творческий люд – осколки той эпохи, когда она заведовала галереей – и одноклассники.
Но по понедельникам и четвергам Зина лезла на стенку от тоски и одиночества. Она купила абонемент в спортивный клуб, чтобы убить «мёртвые» вечера имитацией физической активности. Всё лучше, чем напиваться в одиночестве; дополнительный плюс – наутро не болит голова.
Как же так, терзалась Зина, почему всё изменилось? Раньше он постоянно меня «выдёргивал». Мог позвонить среди ночи, чтобы убедиться, что я не пьянствую где-нибудь, чёрт знает с кем, не с ним. Звонил поделиться новостью, впечатлением, свежей шуткой. Раза три в неделю мы вместе обедали. Дважды в неделю проводили вместе вечера. Почему он стал таким отчужденным?
Под «он» подразумевался Валера. Чувства Зины тлели, как разметанные угли, присыпанные землёй. Нужен был кто-то, кто затоптал бы их, или залил водой.
…– У меня была девушка. Мы любили друг друга. Наше будущее казалось решённым, – рассказывал Миша. – Но в какой-то момент начался разлад. Мы были разными. Я чувствовал, что любовь умирает, и ничего не мог сделать. Это всё равно, что близкий человек умирает, а ты стоишь в стороне, кусая губы. Так и я: смотрел и бездействовал.
– И? – спросила Зина, не отрывая от него глаз.
– И всё умерло.
Они помолчали. Площадка ресторана, где ужинали Зина и Миша, находилась на скале. Далеко внизу бились волны Финского залива. Утром поступило штормовое предупреждение. Зину укачивало, как будто она плыла на корабле. Но это уже был не океанический лайнер, а яхта, отважно идущая в одиночную кругосветку. И острота ощущений, свежесть восприятия Зины были ярче, чем на лайнере.
Впрочем, Зина пока не осознала, что с ней происходит. Она, как потерпевший кораблекрушение, ещё цеплялась за обломки своего лайнера.
– Моя любовь тоже умирает, – призналась она.
Для них наступило время, когда двое свободно могут говорить обо всем; когда доверие беспредельно, а для посягательств и обид оснований ещё не накоплено.
– Расскажи, – попросил Миша.
– Потом обязательно расскажу, – пообещала Зина. – А сейчас расскажи ты о себе.
Миша пожал плечами, словно раздумывая, чем он может поделиться – и расплылся в улыбке:
– Знаешь, когда я был юнцом и впервые пришел на избирательный участок, я голосовал за коммунистов.
– Почему-то не удивлена, – сказала Зина и рассмеялась. – Ты мне напоминаешь моего брата. Это его завихрения. Он и сейчас по духу – социалист. А что с ним творилось лет в восемнадцать…
– Нет, я переболел уже, – сказал Миша. – Хотя не вижу в этом ничего постыдного и сейчас. Помнишь, как сказал Жорж Клемансо: «Кто в молодости не был социалистом, тот в старости будет мерзавцем.».
– Брат с отцом постоянно спорят о политике, – произнесла Зина. Её кольнуло при упоминании об отце, и она чуть поморщилась, но продолжала: – Наш отец, в прошлом – член партии, в девяностые «перестроился», стал демократом. Сейчас он всеми корнями в партии едросов. Он, мой папа, который в молодости… ну, «взвейтесь кострами» и всё такое. Комсомольским активистом был, ездил в «Артек» вожатым.
– Это называется адаптивностью, – заметил Миша. – Уметь перестроиться в тот ряд, где тебе комфортнее.
Зина отхлебнула пива (у Миши не было бзика в отношении напитков, которые дамам пить нельзя) и продолжала:
– А мой брат Саша, которому, как и тебе, двадцать пять лет, закончил престижный вуз, работает, занимается творчеством. Успешен во всем, за что берется… Так вот, Саша – правозащитник, он говорит, что ему стыдно жить в такой стране. Ежемесячно переводит деньги на благотворительность. И голосует за коммунистов.
– А ты за кого голосуешь? – заинтересовался Миша.
Зина растерялась: он застал её врасплох.
– Да я как-то, знаешь ли… У меня индифферентные политические взгляды. Давай о чем-нибудь более интересном поговорим.
– Например? – Миша пожал плечами.
– Например, расскажи, откуда ты приехал. Ты ведь не питерский?
– Верно, я из Петрозаводска. Недавно взял ипотеку, купил здесь квартиру.
Раздражение не покидало Зину, грозя выплеснуться наружу, то есть она могла вспыхнуть, как бенгальский огонь, сорваться из-за какой-нибудь ерунды. Зине трудно было бы ответить, что её раздражает. Может быть, то, что никто из её школьных друзей, как и она сама, не брал ипотеку. Одним не позволяла зарплата, другие боялись связываться с банками. Повезло тем, кто унаследовал жильё от бабушек или родителей. А может, её задело напоминание о том, что она ни разу в жизни не была на выборах. Не было потребности; постоянно не хватало времени, или происходило что-то, отвлекавшее её в день выборов.
«Как ты живешь? – поражался брат. – Позволяешь кому-то определять твоё будущее и будущее твоих детей…». – «У меня нет детей, уймись. Живу, как хочу, я человек свободный.». – «Свободный человек – в несвободной стране? Ну, ты даешь…».
Однажды – брату ещё не было восемнадцати – он всё-таки вытащил Зину на выборы: «Отдашь мне свой голос. Тебе всё равно, а мне – нет.». Брат, уверенно пробравшись сквозь толпу, провел её туда, где она получила бюллетень. Показал, где поставить галочку, забрал бюллетень у неё из рук, самолично опустил в урну. Вид у него был важный. Зина посмеивалась, умиляясь. Потом перекусили в кафе, погуляли по городу. И день выборов отложился в её сознании не как вычеркнутый из жизни, а как проведённый с любимым братом, а значит – счастливый, запоминающийся.
– …Так я и приехал сюда, – рассказывал Миша. – Прошел по конкурсу в универ, поселился в общежитии. Примерно через неделю потерял невинность в объятьях местной Эммануэль, – он усмехнулся. – Потом половина парней нашего курса пошли по моим стопам: они все побывали у моей возлюбленной. При этом барышня из Краснодара ещё и умудрялась блестяще учиться. Я до сих пор её вспоминаю, как какого-то уникума.
Они рассмеялись. Потом помолчали, наблюдая шторм.
– А для меня самым большим уникумом, наверное, останется мой нынешний мужчина, – через некоторое время проговорила Зина.
– Расскажи про него, – попросил Миша. – Я вижу, что тебе нужно выговориться.
И Зина начала рассказывать. О себе и о бумерах. О встрече с Валерой и об их истории. О поиске своего предназначения, который ничем не завершился, затерявшись среди расплывчатых сновидений и грёз о заоблачном Риме…
Конечно, Зина, как обладательница эстетического мировосприятия, чувствовала, что «сказание о Валере» веет дурновкусием. Всё в их отношениях – и сцена в машине с наручниками, и стояние под дверью на коленях, и благотворительный взнос во имя брата, и её нынешний роман с шефом, о котором судачили сотрудники – в пересказе выглядело дешёвой мелодрамой. Но Зина продолжала говорить, а Миша – слушать, улыбаясь или хмурясь по ходу повествования.
Наконец, она замолкла и отпила пива.
– Знаешь, – произнес Миша после паузы, – сейчас я думал о том, что, наверное, вообще не жил. Таким страстям можно позавидовать.
– Значит, завидуешь? – она коварно улыбнулась.
– Конечно.
Как всё-таки легко с этим мальчишкой, с недетской логикой и умными глазами. И как ей повезло найти такого друга...
– Интересно, – усмехнулся вдруг Миша.
– Что? – переспросила она.
– Да вот, зацепило кое-что в твоем рассказе.
– Что именно?
– Когда-то я сам увлекался теорией поколений, писал в универе курсовик. Меня интересовало, чем же мы – Поколение Y – отличаемся от своих предшественников, то есть от вас.
– Расскажи про Поколение Y, – попросила Зина. – Я хочу лучше знать тебя.
– Нас называют эхо-бумеры, – проговорил Миша и рассмеялся. – В честь твоих бумеров. Наше формирование происходило на переломе эпох: распалась сверхдержава, рухнул железный занавес, возникли цифровые технологии. Мы считаемся более дисциплинированными, чем вы; но мы и более практичны. Ведь нас не заставляли в школе собирать металлолом и быть бесплатными репетиторами для двоечников.
– Да, мы разные, – согласилась Зина.
– Правда, я изменил бы кое-что в теории, – продолжал Миша. – Хотя бы названия. Например, поколение периода 1903-1923 я бы назвал Поколением Титанов. Или Поколением Легенды. Ведь они, действительно, стали легендой. Ну, много у тебя знакомых 1903 года рождения?
Зина помотала головой.
– А следующее поколение я бы назвал не Молчаливым, а Поколением Победителей. Поскольку весь мир знает именно их, как победителей. А то, что они молчали – издержки строя. Это всё равно, что твоё поколение назвать болтливым.
Похолодало, и Зина обхватила плечи руками, пытаясь согреться. Миша набросил на неё свою ветровку. Сразу стало теплее – не столько от куртки, сколько от его рук.
…Лето заканчивалось. Зина собиралась в отпуск. К её удивлению, Валера предложил съездить в Испанию.
– А как же семья? Неужели ты променяешь на меня идиллический отдых на шести сотках в окружении внуков? – подколола Зина.
Валера не отреагировал на колкость.
– Могу я, черт возьми, в кои веки провести отпуск с любимой женщиной? – пробормотал он, целуя её в шею.
Зина рассмеялась:
– На мой взгляд – можешь, хотя было бы честно опросить всех заинтересованных лиц!
Она согласилась – и не прогадала. Две недели, проведённые на берегу Средиземного моря, оказались незабываемо счастливыми. Они гуляли по острову, купались, валялись на мелком белом песке, завезенном специально для туристов. Не выбирались в город, не покупали всякую дребедень, не ходили на пляжные вечеринки и в многолюдные места. Это был рай для двоих, самоценный рай у моря – и никаких планов, никакой спешки и суеты. Только он и она.
У Зины никогда и ни с кем прежде не возникало такого единения, такой близости. Они обнимались – и останавливалось время, смыкалось пространство.
На четвертый день Зина с удивлением поняла: она счастлива. Это состояние было совершенно новым и неожиданным.
– У меня такое ощущение, что у нас всё только начинается, а не заканчивается, – изумлялась она, сидя рядом с ним на балкончике ресторана и глядя, как море затихает вдали, как темнеет пляж и постепенно сливается с водой полоска мокрого песка.
– Ты намекаешь, что мне пора помирать? – шутливо окрысился Валера.
– Нет, ты прекрасно понял, о чём я.
– Конечно, понял, – неожиданно мягко отозвался он. – Ну, кто тебе сказал, что что-то заканчивается? Просто суетная жизнь в городе многое съедает. А море – возвращает главные ценности.
– И что для тебя есть главная ценность?
– Конечно, ты.
Зина уткнулась в Валерино плечо. Это был её мужчина и её рай на двоих. А остальные пусть идут куда подальше.
Иногда в течение этих двух недель она вспоминала о Мише и ловила себя на смутном сожалении. Как будто нашла на дне моря драгоценную жемчужину, большую, тяжелую и скользкую – и, не удержав в руке, снова выронила в воду, не успев даже толком разглядеть…
Отдых закончился. Они вернулись в Санкт-Петербург.
Уже в самолете невидимые нити, соединявшие Зину с Валерой, расползались и рвались с легким треском, уловимым лишь её изощренному слуху. Валера, сосредоточенный, хмурый, читал газету. На его лице медленно тускнел отпечаток проведённых с нею дней, окрашенных средиземноморским закатным солнцем.
Из аэропорта он отвез её домой, на прощание чмокнул в щёку и что-то пробурчал. Он не умел и не любил прощаться.
Брата дома не было. Войдя в пустую квартиру, Зина села на тумбу для обуви и уронила голову в ладони. «Хоть вой», – отчетливо сказал в её голове чужой скрипучий голос.
И правда, что ли, взвыть?
…Зина встрепенулась. Нужно было действовать, и немедленно. Всё в её голове вдруг улеглось в единую мозаику, простую и логичную. Она умирала так долго, чтобы родиться в одночасье. И Средиземное море в этом смысле обладало сверхъестественной воскрешающей силой.
Зина набрала Мишин номер. Было субботнее утро. А вдруг он не занят, понадеялась она…
Знакомый голос, растерянный от радости, отозвался почти сразу.
– Привет! Ты вернулась?
– Ага. Привет.
– Я надеялся: хоть смску сбросишь... Я не звонил, чтобы не мешать.
Миша, на правах близкого друга, прекрасно знал, где она отдыхала и с кем.
Зина пропустила мимо ушей всю «прелюдию» и перешла непосредственно к делу:
– Я хочу напиться. Привезёшь чего-нибудь?
– Конечно, – ответил он после секундной заминки. – Что именно?
– Бутылку красного сухого вина… Нет, две.
Он появился почти молниеносно – так показалось ей. Во всяком случае, Зина только-только успела принять душ и набросить халатик.
Зазвонил домофон, почти мгновенно заурчал, поднимаясь из глубокой шахты, лифт. Он вошел в квартиру, нагруженный, как носильщик на вокзале (конечно, там были не только две бутылки вина). Зина мягко забрала пакет у него из рук, поставила на пол, потянула Мишу за руку.
Они вошли в комнату. Занавески были сняты – она перед отъездом затеяла их стирать, сняла, и теперь они валялись под ванной. Утреннее солнце заливало комнату, и всё казалось оранжевым. В первую очередь – её загар. И волосы Миши. Зина только сейчас увидела, что он – почти рыжий. А кожа у него оказалась белой и нежной. Изнеженный мальчик. Впрочем, это было обманчивое впечатление.
Миша держал Зину на ладони, как жемчужину (как держит человек, который никогда ничего не выронит). Он читал Зину, как раскрытую книгу. И знал, непостижимым для неё образом знал без подсказок, каким ему следует быть и что нужно делать. Зина даже не успела удивиться потрясшему её до щекотки, до судорог сознанию, что большего совпадения (в этом, самом обыденном, первобытном смысле) у неё ещё ни с кем не было – как всё выключилось. Погас постоянно мерцавший маяк тревожности. Критик-наблюдатель, бессменно сидевший в её голове, выглядывавший из глаз-окошек и отравлявший жизнь, трусливо удрал, а может, валялся в нокауте. И не было никакого дела до того, что произойдет завтра, и как она будет выпутываться. Впервые её не волновало, что этот день уйдет в копилку воспоминаний, и все вернутся на круги свои, а она – нет. И что наступят новые сто… ну, по крайней мере, очередные семнадцать лет отходняка и самобичеваний… Не волновало, вот нисколечко.
Справедливости ради следует признать, что голова разболелась уже назавтра.
Миша остался у неё на весь день и следующую ночь. В воскресенье утром ему нужно было вернуться домой, чтобы подготовиться к какой-то важной встрече. Зина даже вникать не стала, с кем он встречается и зачем.
– Увидимся через два дня, – сказал Миша, целуя её на прощание.
И уехал на грохочущем лифте, как лягушонка в коробчёнке. А Зина осталась одна. Опять. Осталась. Одна.
С невыпитой бутылкой вина в довесок…
От женского алкоголизма Зину спас одноклассник Юра.
– Привет, Зинуль, не помешал? Мы с Димоном решили посидеть в шашлычной на набережной. Не составишь компанию?
Отчего не составить компанию, особенно людям, вытащившим её из чешуйчатых лап депрессии. Зина собралась быстро, приехала на такси. Друзья были рады, что она нашла для них время. Они сидели на набережной, ели мясо, пили (ну просто замкнутый круг какой-то!) и вспоминали безбашенную юность. Оказалось, что это очень приятно – вспоминать юность. Она и не подозревала об этом.
Юра огорошил друзей известием, что его шеф, тот самый «старый козел», которого он ругал, скоропостижно скончался.
– Прямо в школе, – сокрушался он. – Во время субботника.
Вот и уходит их эпоха, отрешенно подумала Зина.
– А Костиного старого пня позавчера на пенсию проводили, – подключился Дима. – Жаль, что моего никуда не проводят. И что я сдохну лет на десять-пятнадцать раньше, чем он.
Потом ещё о чем-то говорили. Перемыли косточки Альбинке. Её какой-то общий знакомый встретил в Германии. Рассказывал – ни рожи, ни кожи; жёсткая, как селёдка. А какая она была… (в этот момент по Димкиному лицу пробежала судорога). Ладно, Бог с ними, уехавшими. Вернемся к нашим баранам.
– Зинка, скажи, пожалуйста, а то мы двадцать лет спорим, – Юрка закурил, и глаза его блеснули. – Тогда, в одиннадцатом классе… у вас с Пашкой было что-то, или нет?
Зина наморщила лоб, вспоминая. Потом заулыбалась:
– Пашка, о Господи. До сих пор мне его припоминаете. Да нет, конечно!
– Вот, я так и знал! – торжествующе заорал Дима, поворачиваясь к Юрке. – Я же тебе говорил: Зинка, наша недотрога – и этот гопник… Никогда! Нет и ещё раз нет! А ты…
– А я был уверен, что вы переспали, – посмеиваясь, подтвердил Юрка, ничуть не обескураженный. – И хватит Пашку поливать. Мы его все любили. Он был реальный пацан.
Улыбка сползла с лица Зины, превратившись в тень кривой ухмылки.
– Спасибо за недотрогу, ребята, – вздохнув, произнесла она. – Между прочим, вот вы сидите при женах, а я встречаюсь с двоими мужчинами, одному из которых – шестьдесят пять лет, а другому – двадцать пять. Представляете? Дедушка и внук…
Юра даже поперхнулся, а Дима отставил коньячный бокал. Оба внимательно, без тени усмешки смотрели на Зину.
– Я запуталась, – несчастным тоном проговорила Зина. – Не знаю, что с этим делать.
– А чувства у тебя к кому из них? – спросил Дима и погладил её по руке.
– К обоим… вроде…
– А который перспективнее? – поинтересовался Юра.
– Молодой.
– Ну, и гони старого пинком под зад, – вынесли вердикт друзья.
Разрулив, таким образом, Зинину жизненную ситуацию, мужчины вернулись к обсуждению Пашки.
– …Лучший среди нас… спортивная гордость… и так рано ушел…
– Ну не верю я, что Пашка тебе не нравился, – Дима явно начал хмелеть. – Он всегда наших девчонок уводил. И обижаться было бесполезно.
– Конечно, он мне нравился, – проговорила Зина, и глаза её стали мечтательными. – Я была готова расстаться с невинностью, но Пашка сам притормозил. Мне до сих пор непонятно, почему – а тогда обижалась, переживала…
– А что тут непонятного? – пожал плечами Юрка. – Значит, ты ему нравилась всерьёз. Только и всего.
Она вернулась домой в одиннадцатом часу вечера. Хлопнула дверцей такси, сделала два шага в сторону подъезда…
И замерла на месте.
Сердце стучало в груди, затрудняя дыхание. Ноги внезапно ослабли, и не от выпитого. В припаркованной у палисадника машине, выпуская сигаретный дым в открытое окно и устремив на неё напряженный взгляд тысячу лет не виденных, но не забытых стальных глаз, Зину ждал отец.
Окончание:
http://proza.ru/2013/06/22/860