На пятой станции Большого Фонтана Одессы я однажды услышал любопытную рифму. Прошло уже столько лет, но когда я слышу её, с улыбкой мысленно возвращаюсь к этому забавному эпизоду.
...Когда отца перевели к новому месту его офицерской службы, он перевёз нашу семью с Дальнего Востока в Одессу. После тихого простора океанского побережья я вдруг окунулся в совершенно иную атмосферу. Огромное количество новых, незнакомых растений, цветов, фруктов. Песчаные пляжи, причём не один, а много и каждый со своим названием. Трамваи. Троллейбусы. Десятки кинотеатров в городе. Цирк! Планетарий! Игротека на улице Ленина, где-то недалеко от Оперного театра… Всё это открыла мне бабушка, терпеливо экскурсируя со мной по городу.
Я понимал, что жить и взрослеть мне предстоит в этом городе с его хитростями, быстрым ритмом, бесконечным юмором – и пытался молча впитывать всё новое, запоминать реплики в разговорах, выражения лиц и всё такое. И всё это мне выпало в десять лет, когда многого ещё не понимаешь. Все казались мне намного умнее меня, даже одноклассники. Я с любопытством подмечал интересные для себя мелочи, накапливал их в своей голове, чтобы при случае щегольнуть соответствием высокому званию начинающего одессита.
Целый год до получения квартиры мы вчетвером жили в одной съёмной комнате в частном доме на Бригадной улице. Этот год я учился в четвёртом классе, в тридцать восьмой школе на пятой станции Большого Фонтана, по соседству с мореходным училищем.
Как-то на уроке рисования мы копировали в свои альбомы букет цветов с репродукции. У кого был только простой карандаш (как у дочери дворничихи), у кого коробочка с шестью карандашами «Радуга» (как у меня и у многих других), а вот у Зои, дочки старпома сухогруза, был завораживающий набор фломастеров цветов на тридцать, если не больше.
- Зой! Дай малиновый!
- Зойка! Дай салатовый!
- Зоя! Дай розовый, пожалуйста!
Со всех сторон тянулись к Зое протянутые руки одноклассников.
Я сидел на первой парте, перед той самой Зоей. Достоинство сына офицера не позволяло мне обратиться к ней с просьбой. Тем более, что с рисованием у меня никогда не было ничего успешного. Но зато я видел лицо учительницы, которая, кажется, ненавидела эту Зою. Училка при каждой новой просьбе учеников о фломастерах поджимала губы, опускала глаза и всё крепче мяла в руке белоснежный носовой платок с розовой каёмочкой. Мне казалось, что она дико завидовала достатку Зои, её семьи и этому недоступному ей, художнице, набору привозных капиталистических фломастеров.
Похоже, Зое надоели бесконечные просьбы одноклассников. На очередной призыв дать серый она вдруг задумчиво напела, чиркая фломастером по листу альбома, на мотив чижика-пыжика:
- Ес-ли каж-дому да-вать….
Зоя сидела сзади, я её не видел. Зато я видел выражение лица учительницы в этот момент! Она втянула голову в плечи, сожмурила свои большие глаза, пригнулась к столу и повернула голову лицом куда-то в угол, как будто ожидая удара или падения бомбы.
- … По-ло-мае-тся кровать, - решительно допела Зоя уже в голос.
В классе ничего не произошло, ничто не потревожило делового перешёптывания и чирканья карандашами по бумаге. Никто из учеников, включая саму Зою, смысл этого выражения еще не понимал. Но зато с лицом учительницы, которое было от меня сантиметрах в шестидесяти, произошло нечто потрясающее. Она зажмурилась еще сильнее, жилы на шее выступили проволочным каркасом, она покраснела, закашлялась, вскочила и что-то быстро, сбивчиво начала говорить о художнике – авторе картины, которую мы пытались срисовать.
Судя по непростым гримасам преподавателя рисования, рифмованную напевку одноклассницы мне надлежало запомнить, авось пригодится на будущее. Во всяком случае, надо будет разобраться потом, что там к чему.
Иначе что это нашу училку так скукожило из-за какой-то поломанной кровати?