О. Камов
Голливуд
«Ну и убожество – подумал он, лениво глядя с дивана на телевизионный экран с приглушённым звуком – чтоб не лопнули барабанные перепонки. Пустота, примитивный сюжет можно на пальцах объяснить: благородный бандит отдаёт долг подлому – пять слов. Но всё в темпе плюс ручьи пота, слёз и прочих выделений желёз, реки крови-горы трупов – action. А сколько добра погублено: машин, домов, обуви-одежды – всё вместе с действующими лицами сгорело. Хотя в двадцать первом веке декораций и реквизита возможно уже и не жгут, сегодня нарисованное на компьютере виртуальное барахло натуральнее настоящего выглядит, да вот стОит всё это... – может дешевле было бы деревянный дом запалить.
Развлекаться желают все – он ведь тоже смотрит это гиперреальное дурилово новой эстетики, видит дуршлаг ветрового стекла, правильно пробитого «пулями» профессиональных киллеров – в подброшенную копейку на десяти шагах не промахнутся – если углядят в окрестностях Лос-Анджелеса и не поленятся подобрать, слышит чудовищные удары одной машины о другую...
В жизни-то – не дай бог снова через такое пройти. А всего лишь стояли на красном с молодым Кевином за рулём. А с холма им в спину медленно катил старый большой Шеви, они хорошо его в зеркала видели. Только бронтозавр не затормозил почему-то перед их задним бампером. Ему показалось, что граната в голове разорвалась; флегматичный, воспитанный Кевин сходу громко грязно выругался, с трудом открыл дверь, полез разбираться... С кем? – рыдающая в полуобморке очень пожилая леди, недавно мужа похоронила, сквозь слёзы умоляла их не беспокоиться, заверяла, что её страховая компания всё оплатит, и никак не могла отыскать нужное лекарство в сумочке... Ей же за руль нельзя садиться в таком состоянии. А как тогда жить? – если ты не на Манхэттене прописан – без машины не обойтись, без неё ни хлеба ни зрелищ, вот и разберись попробуй. Они тогда в рабочий перерыв поесть собрались в маленький ресторанчик неподалёку – «Лучший клэм чоудер в Долине, сэр!», действительно замечательный супец – ничего себе ланч получился... Хорошо ещё, что оба не поспешили отстегнуться – тот светофор перед сАмой едальней висел, им лишь повернуть оставалось...
Он покрутил кликающие ледяные кубики в стакане и отхлебнул шотландского, как бы в компенсацию не усохших окончательно переживаний.
Кевин отвёз его в ближайший госпиталь проверить голову... – «Всё в порядке, сэр», – с радостью услышал он через четыре часа анализов и рентгенов, – «попейте это, скоро должно пройти». Прошло – как и обещали, правда не так скоро, как хотелось бы. И это всего лишь рассеянная старушка за рулём, а не маньяк-убийца.
Что-то странное происходит, людей уже не достаёт с экрана простая боль, не волнует обычная любовь, скромная – как у них самих – жизнь, негеройская смерть без мучений. Дяди-писаки теперь зрителя, как сома тухлятиной, экстримом приманивают: мясом кровавым, садизмом и прочими извращениями в немереном количестве. Хотя многие сами обманываться рады – диванные оккупанты всегда не с побеждёнными объединяются, а с победителями: когда в заботливо открытый люк канализации киношный придурок проваливается – публика хохочет, а если этот придурок – ты? Сможешь улыбнуться – хотя бы в комфортабельной больничной койке? А чужое горе... кого оно, как говорится, гребёт».
Через несколько дней после той контузии Кевин сказал ему на утреннем совещании – Так удачно всё получилось, оценщик насчитал ущерба на пять Кило, отдохнём с Пат в Париже в этом году... а бампер и крылья мне за пару сотен поправят. Он вежливо согласился с молодым коллегой и запил две таблетки Экстрасильного Суперочищенного Талейнола глотком ДайэтПепси – в его голове попрежнему постоянно шумело как, наверное, в незабываемом восемнадцатом на заводе Михельсона в Москве на Серпуховке, где отвязная террористка стреляла в слегка тронувшегося, как мартовский лёд на Гудзоне, Вождя Мирового Пролетариата.
...В ящике уже царил чемпион рейтингов. Хотя плоский ЖК экран – какой же это ящик? – скоро умрёт хороший смысл, в ящик сыграет. Он плавно перевернулся с бока на спину и попытался разглядеть знакомые мелкие трещинки на низком потолке. – «Ну что вы юлите, будто на горячую сковородку сели, это у вас ещё впереди, а здесь отвечайте прямо, у меня не выкручиваются!» –нелицеприятно высказывался хозяин передачи, хладнокровно выплёвывая кости очередной жертвы...
«Бог с ней, с политикой, – он снова пригубил, и вернулся в мыслях в Кинляндию, – по большому счёту, классических сюжетов совсем немного: те же рождение да смерть, а в промежутке – любовь, война, болезнь в различных комбинациях.
Вот здешние инженеры человеческих душ исхитрились и напридумывали всякой сказочной сценарной нечисти вроде кровожадных звёздных пришельцев и вампиров, неотличимо мимикрирующих под тупого соседа напротив. Или даже не самих пришельцев, а их коварных роботов-киборгов-андроидовхрензнаеткого.
Очень популярна в народе и тема кратковременного обмена душ в здоровых телах, как правило – в результате стихийного бедствия или аварии: разряда молнии, короткого замыкания, просто несмертельного удара головой о тяжёлый тупой предмет. Папа и сын, мужчина и женщина, хозяин и его пёс. В последнем случае максимальный урожай смеха собирает неизбежная и ожидаемая с нетерпением сцена, где папа-хозяин грациозно заносит ногу в сторону и писает по причудливой баллистической траектории вбок от себя, то, что он на работе десяток документов успевает подписать золотым паркеровским пером, никого, естественно, не удивляет, поскольку ушлый, разбалованный киноман уже предвкушает следующую суперсцену – секса в папином офисе с ничему не удивляющейся секретаршей... Сам Шекспир выглядел бы мелким побирушкой на этой ярмарке зрительского развлечения и тщеславия. Только что здесь нового? – уже переселяли-пересаживали душу, или что-то вроде этого, одного маргинала не очень далеко от благородного собачьего сердца – и тоже ненадолго. Интересно, что исходная ситуация всегда восстанавливается по принципу «клин клином» – в новой аварии или стихийном бедствии – тут и сказке конец.
Или вот ещё – сверхъестественные экстраспособности, тоже как побочный эффект внепланового несчастья или даже Непосредственная Наивысочайшая Директива – один из последних по времени трюков – и до такого домечтались. Разговор с Самим всегда поражает степенью задушевности – прямо как в былые школьные годы в кабинете директора. И на что же этот кратковременный божественный кинодар тратится – на избавление страдающего человечества от рака или спида? Да ладно о человечестве, хоть за близких попросить.
Шутить изволите, забудьте, менять Кило по пенни?! – такую унылую сказку не продашь вроде обожаемых прорезиненных гамбургеров в вечносвежей, как заснувшая Белоснежка, булочке. А вот когда герой оторвёт от пола окрепшими в истинной вере руками унитаз вместе с сидящим на нём с грязными мыслями очень плохим человеком и вышвырнет всю триаду с заоблачного этажа сквозь взрывающееся миллионами осколков окно на микроскопических бегунов, привычно оживляющих стандартный пейзаж в районе Центрального Парка – тогда и окупятся за неделю проката все постановочные расходы.
Ему самому в раннем детстве привелось незабываемо обменять найденную на московском асфальте десятирублёвую бумажку огромной дореформенной покупательной способности – считай то же Кило – в соседнем магазинчике, где они с другом Славиком купили половину большого, ещё тёплого серого батона со сладкими изюминами внутри, и на глазах расплывающийся бумажный кулёк с замечательными крепкими солёными огурцами и такими же помидорами, прямо из бочки.
Съели все это тут же, в двух шагах, на пыльном травяном склоне оврага окружной железной дороги, под шум проходящих товарняков, с большим аппетитом – даже не заметили. Вернулись, купили добавки – вторую половину хлебушка, плюс брусок шоколадного масла, сладчайшего, ножа не было, кусали по-очереди и заедали батоном – большое дело, им по шесть лет тогда было... или по пять? – весь день в движении, голодные как волчата, они и застывший в котле дорожно-строительный вар жевали, а тут такие деликатесы.
И ещё оставалась куча денег – вот они и вложили всю сталинскую валюту в последнюю покупку – огромный ком засахаренных конфет-«подушечек» с повидлом внутри – съели, конечно, хоть пальцы на руках сладко слиплись в ласты. Вдруг Славик слегка откинулся, мягко прикрыл веки. И выпустил наружу разноцветный фонтан – всё в порядке, обратном съеденному. Его и самого сильно мутило, но он дотащил своего бледного старинного друга до квартиры на третьем этаже, дверь открыл дядя Паша, папа Славика, большой весёлый человек с усами, моряк-минёр в красивой чёрной форме – не успел ещё переодеться после работы.
Друг лишь мычал обессиленно, пришлось ему самому давать объяснения. Дядя Паша выслушал с большим вниманием и отозвался своей любимой загадочной присказкой «ТралЯ-лялЯ сказала королева, увидев хер-пер-сицкава-царя», а потом: «Давай-ка сынка в койку, пока мама не пришла, вот ведь как получается: пьёшь без закуски – блюёшь, закусываешь без выпивки – тоже блюёшь, во всём меру знать надо». Вскоре после счастливой находки бывалые люди во дворе объяснили ему и Славику не только, чтО королева увидела, но и что она сказала – и всё очарование от недосказанного сразу исчезло, даже обидно стало...»
Он протянул руку за пластмассовой баночкой с лекарством на столике у дивана, кинул таблетку в рот и легко проглотил, не запивая... ежедневный ритуал, перестань он принимать эти синтетические гормоны – очень скоро помрёт. Неожиданная мысль заскреблась в голове – чем не готовый сюжет: одинокая хижина где-то на Аляске... глобальный ядерный конфликт... хозяин уцелел случайно. Сказочка для дураков – ветры повсюду излучающую грязь разнесут, все там будем... Но притворимся, будто везунчик мог бы жить-поживать да слушать на своём медиаплэйере любимца детей неуравновешенного Майкла Джексона, или намного более уравновешенного Милта Джексона-«Бэгса», или полностью уравновешенного И-С Баха. Да вот запас таблеток, которые его Лекарственная Страховая Компания прислала ему в прошлый раз, ровно девяносто сереньких лепёшечек на три месяца – кончался через неделю. А дальше, по дням – хроника растянутой смерти, скорбные детали которой приговорённый знал в мельчайших подробностях ещё из «довоенного», покойного к тому времени Интернета. В целом неплохо выглядит, берите ребята, пользуйтесь наздоровье, только, пожалуйста, не надо добавлять эту вашу сценарную чертовщину, типа будто вся история нацарапана на бересте когтистой лапой аляскинского медведя-гризли, в которого переселилась душа съеденного им отшельника-интеллектуала с угасающим сознанием.
«...Даблъю-даблъю-даблъю-дот-фактор-дот-ком и запомните: Здесь Не Выкручиваются!» – вернул его к действительности победно звенящий голос ведущего, с нескрываемым чувством глубокого удовлетворения завершающего свой звёздный час.
Его мысли совсем не случайно крутились вокруг сюжетов – не очень давно он попробовал писать сам, вовсе не ориентируясь на продукцию Фабрики Грёз.
И процесс ему чрезвычайно понравился.
Но результат не очень порадовал – два законченных рассказа, хранящиеся на харде его компьютера, были неотличимы друг от друга как шекспировские братья-близнецы. Особенно его огорчало, что сюжет в текстах полностью отсутствовал, что конечно сильно принижало уровень его прозы, превращая её в подобие банальных дневниковых записей, каковых немало навидалось в своё время черноватое курчавое Солнце Русской Словесности, путешествуя по гостиным-будуарам своих многочисленных одиноких и замужних поклонниц всех возрастов, осаждавших неженатого горячего мужчину «просьбами об автографе» – выражаясь с максимальной сдержанностью комментариев в полных собраниях сочинений.
И ведь не скажешь, что воображение у него вовсе отсутствовует, иногда он даже цветные сны видит, особенно мягкоэротические – согласованные, красивые, динамичные... Опиши он такое – это и сейчас издать не решатся – шутка, конечно, в отсутствие враз испарившихся главлитовских церберов бумага белая сегодня выдерживает всё и даже не розовеет... Кстати, как и куда всё это высокомерное умное цензорское сословие рассосалось-пристроилось – чем не сюжет?
Но сны никуда от него не уйдут, он не спешил их расшифровывать, а виртуальному носителю целомудренно доверил, как отделу кадров брежневских времён, довольно нудную и непримечательную автобиографию типа юность-отрочество-детство – пусть и с чувствами, с красками, с запахами, с нескончаемыми самоуверенными экзистенциальными «я» во всех падежах... А где же тот божественный вымысел, над которым СРС слезами обливалось? – может Голливуд ему подскажет? Ещё пара глотков – и хватит на сегодня. Какая там подсказка: продукция его литконкурентов тоже была слаба по части fiction и выглядела скорее как строгий отчёт меняльной конторы, а не тонкое кружево непредсказуемой фантазии вольного художника – вот и разбирайся с дивана, куда рулить.
Телефонный звонок прервал его бесплодные поиски решения на чистом потолке, он отключил звук в телевизоре и поднял трубку. «Добрый вечер, сэр», – поприветствовал его подростковый голос, – «я Марджори Салливан, звоню вам из городского благотворительного комитета, в ближайшее воскресенье мы проводим Кардиологический Марш Уцелевших и я хотела бы...»
– Прошу прощения, – он бесцеремонно прервал юную волонтёрку, – я уже довольно активно участвую в благотворительной деятельности, каждый год поддерживаю местный дом престарелых чувствительной для себя суммой, – какая патетика, лапшу на уши малышке вешает – почти что в собственный матрас баксы складирует: в том доме его уже давно ожидают крепкие санитары и согнутые в пояснице партнёры по бинго, – думаю, ничем не смогу вам помочь в этот раз.
Таких нежданных трелей навалом звенело в его доме в любое время года, последний раз с ним разговаривал неделю назад разбитной малый – как бы из полиции, повестка аналогичная: «Здравствуйте, сэр, Управление Полиции Монккилла, вы конечно знаете, что произошло 9/11, у вас есть шанс продемонстрировать свою признательность нашим офицерам: всего десятка в месяц... мы пришлём вам Серебряный Сертификат Поддержки, а за немногим более высокую сумму – даже Золотой, это ведь очень почётно, э-э-э... мистер...», с фамилией, как обычно, затык вышел.
«Ты-то какое отношение к этому имеешь? Скоро восемь лет минует, отсюда до нижнего Манхэттена даже с включённой полицейской сиреной – два часа мигать огнями на крыше. – подумал он и сказал – Мне надо подумать, оставьте свой номер, пожалуйста».
«Двадцать пять единоразово – тоже очень хорошая помощь... и налоги спишете, – проигнорировал его просьбу неизвестный герой, – полУчите Бронзовый стикер «Я Поддерживаю Полицию Нашего Округа», налЕпите на заднее стекло – глядишь и полиция вам поможет на дороге при случае» – докатились, это уже почти явное вымогательство, зарплаты им что-ли не выдают – как на бывшем заводе Михельсона, или они так избирательно реагируют на мой акцент?..
– ...Извините, не успела вам объяснить, сэр, – защебетала в трубке местная тимуровка, – деньги жертвовать необязательно, мы просто приглашаем вас на Марш Уцелевших, ваше имя и телефон мне дали в Кардиоцентре, здесь нет ошибки?
– В общем, нет, – признался он, слегка смущённый, он не был готов к такому некоммерческому обороту, – а вы почему участвуете во всём этом?
– Моего папу оперировали там же три года назад, сэр – сказала девочка.
– И как он сейчас? – спросил вдруг он, хотя обычно избегал разговоров на эту тему – для собственного же спокойствия.
– Папа умер на операции, сэр – сказала она.
«Бедный ребёнок...», – подумал он и тут же извинился: «Простите меня, пожалуйста, за моё тупое любопытство, очень жаль слышать такое»... а потом совершенно неожиданно для самого себя спросил: «Вы где собираетесь и к которому часу?..» свободного времени у него теперь хватало, он ведь с недавних пор в обществе телемечтателей имени Ильи Ильича Обломова состоял.
Он положил трубку – «А что? – марш так марш, ещё успею належаться вволю, а пока прогуляюсь, посмотрю, подышу, потренируюсь во всех смыслах, каждый должен подготовиться к великому моменту, когда святые замаршируют, когда Солнце с Луною откажутся сиять, когда сойдут с мест Восток и Запад – Сачмо прав... а повезёт – так и впечатлений на новый сюжет наберу».
Воскресное мартовское утро встретило его хмуроватым небом и многозначной сорокапроцентной вероятностью снега с дождём в телепрогнозе погоды: то ли мокрого снега, то ли замерзающего дождя – что намного хуже, то ли того и другого – как-то не тянуло никуда из дома в такую погоду. Он давно уже не любил это время года, даже в ясные дни – как, между прочим, и СРС – хоть и пустячное совпадение, но всё равно греет. Так уж получилось, что на этот сезон пришлись самые тяжёлые его потери. Всеобщее весеннее оживание местной природы – примерно как в подмосковном апреле, острые запахи от ещё холодной, отходящей от зимней анестезии земли, первые яркие до ряби в глазах зелёные пятна травы у южной глухой стены дома – всё это угнетало его как сказочная иллюзия, ежегодный спасительный обман о возможности преодоления старости, слабости, смерти – всюду эти страшные «с», даже английское слово для обозначения одиночества – solitude – точно так же солирует последним свистом... Когда-то давно в Москве и их палату на двадцать человек в Первой Градской положили вечером ссохшегося, умирающего старика, вот так же наверное тот себя чувствовал в окружении выздоравливающих, весело матерящихся молодых мужиков. Дед не дожил до завтрака, и сёстры тихо вывезли его, накрыв с головой простынёй...
Потом он брился в ванной, каждый проход объединённых острых лезвий в плотной мыльной пене расчищал, как плуг снегоуборщика, лицо усталого, сильно немолодого мужчины – с оврагами морщин по всем направлениям и неизбежными меланиновыми бляхами-мухами.
Он прекратил свои регулярные утренние цырюльные процедуры почти сразу, как ушёл на пенсию – не сложилось, как выяснилось, у него автоматической потребности истинного джентльмена в этом малом мужском стриптизе – всё делал под давлением обстоятельств.
Вот и ещё один сюжет забрезжил в зеркале: герой, оказавшийся с полным комплектом бритвенных принадлежностей на необитаемом острове. Что предпримет вначале – побреется или вены себе отворит? – второй вариант представлялся более достоверным, хотя и нельзя было исключать первого – и сразу за ним второго – по голливудским стандартам смотрится более трогательно, только ещё попробуй вскройся этим «Всё Что Нужно Мужчине – Бархатное Бритьё»... – отвергается, несомненный отстой, схоластика, старческий литонанизм.
«Ну и харя, – подумал он внезапно о полностью открывшемся финальном отражении, которого привычно не замечал по нескольку раз в день. Может природа специально устраивает этот ряд квантовых изменений – как гуманный психотерапевт помогает окружающим расставаться без печали и сожалений? Да и кому о нём сожалеть – нету уже таких. Для чего ж тогда он выжил-уцелел, спрашивается? – чтобы детей невинных на марше пугать?»
Потом он спустился в подвал, где нашёл пару давно не надёванных крепких чёрных кроссовок, а заодно достал с полки стенного шкафа спортивную куртку с капюшоном, свитер, спортивные брюки, шерстяные перчатки, шерстяную шапочку строгого фасона «Вот ты и в армии, братан» – всё чистое, из стиральной машины, двух лет не прошло, всё прощального чёрного цвета – хоть сейчас беги реквием заказывай музыкальному гению, пока не расстратил окончательно пенсионные накопления...
Через десять минут его не в пример хозяину крепкий Форд медленно выезжал задом из гаража в сырую мартовскую мглу.
Он рулил в клочьях тумана по пустому шоссе, оживляемому лишь сменяющимися огнями светофоров, к месту сбора – высокой площадке над Гудзоном. Стоя на красном, он даже подумал: «Уж не окажется ли весь марш проектом одного случайно уцелевшего страшноватого старикана в чёрном?» – но тут же отверг дикую мысль, он прожил в этой стране не один год и хорошо знал твёрдость характера своих теперешних соотечественников.
...Они не подвели, уже пять рядов были заняты на парковке – примерно сто машин, а пока он ставил свою – ещё несколько новых появились. Из-за стёкол неясно бУхала медью музыка, он открыл дверь. Точно, тот самый жизнеутверждающий погребальный диксиленд:
Когда святые
Марш начнут,
Когда наступит Страшный Суд,
О, Лорд, хочу быть вместе с ними,
Когда святые Марш начнут.
А вот и непременные здесь дети с разноцветными воздушными шариками. Вот и ветераны кардиологии на колясках с ручным и электрическим приводом. «Подвинься, сынок, я у тебя слева», – услышал он скрипучий голос за спиной, никогда не думал, что такое прозвучит в его собственный адрес.
Он подошёл к обрывистому краю площадки: снизу выглядывал кусками старик Гудзон, будто организовавший в каменном ложе ледяную ванну для гиганта-хозяина – как когда-то готовила её дряхлая голубка для одинокого СРС.
Туман неожиданно смягчил гранитную суровость реки и сделал её почти беззащитной, родной и волнующей не меньше, чем скромная подмосковная Истра или дрожащие на картинах импрессионистов Сена с Темзой.
Из громкоговорителя прохрипело: «Ребята, зарегистрируйтесь, пожалуйста, у стола в зоне отдыха, скоро пойдём...» Он встал в очередь.
У длинного стола он получил белую майку с горящим, как газовый факел, красным сердцем в полураскрытых ладонях поднятых рук, и красную бейсбольную кепку со смешным девизом, призывающим упражняться и худеть. Надел подарки поверх куртки и шапки – и сразу стал, как все уцелевшие.
Когда он опускал стодолларовую банкноту в щель уже наполовину заполненной прозрачной коробки для пожертвований – он сделал это с лёгким сердцем, хотя никто его об этом не просил, но неудобно было самому становиться объектом благотворительности таких же как он энтузиастов – он увидел у дальнего конца стола скромно одетую худенькую девочку-подростка с круглым значком «Группа Поддержки» на майке.
– Марджори Салливан?
Она широко улыбнулась ему в ответ: «У вас очень запоминающийся голос, сэр, хорошо, что вы пришли... вы даже не представляете какой красивый вид открывается за тем поворотом!»
«Посмотрим, посмотрим, – подумал он, – может действительно откроется ему что-то впереди на этом марше в марте, может увидит он новый сюжет за тем поворотом?»
Вернулся домой, легкомысленно мурлыкая ньюорлеанский хит, стащил с себя влажную майку-сувернир, кинул кепку на крючок – попал.
Переоделся, привычно полез в морозильник за своими алкогольными миниайсбергами, кинул несколько в стакан – попал опять, привычно протянул руку к бутылке в шкафчике... налил- взболтнул-глотнул... День только начинался, но ведь надо было чуть согреться после этого колючего дристлинга.
«Вот и помаршировали. Хоть и не Судный День сегодня был, только тренировка, но всё равно любопытно: куда бы его прописали – к агнцам или к козлищам?
Не часто он-безбожник утомлял себя этой мутью... И ведь ни в одну из команд не подходит полностью: если и вёл себя как барашек покорный на заклании – то, в основном, от лени или страха иудейска ради; и козлом злонамеренным тоже не был, хотя немало горя принёс даже близким, так что есть ему за что на сковородке пожариться.
Но ведь уже испытал настоящую боль, уже его повыкручивало, немало всякого хлебнул, правда это с чем сравнивать – тут ограничителей нет... и не помер чуть-чуть, чуть не увидав этой замечательной заморской земли.
Да и эти древние полусказочные премудрости к себе примерять... – кто он такой, обыкновенная стадная скотинка, случайно оторвавшая морду от кормов подножных, увидевшая звёздное небо – и обоссавшаяся в изумлении?
И ведь дожил в своём невежестве до почтенных лет, хотя чему тут радоваться...
Но ведь не развалина ещё, не голубка дряхлая за рулём железного шевроле, мог бы хоть ОДНОМУ помочь! А не кинуть случайно бумажную банкноту в протянутую благотворительную банку и забыть до следующего напоминания. Смог же этот хрупкий ребёнок как-то объединить больных и страдавших людей, действительно поддержать... Кто ей подсказал – папа с небес? – но уж точно не Аркадий Гайдар» – он с сожалением посмотрел на ещё основательно заполненную шотландскую посуду, короткая судьба которой стала ему ясна.
В понедельник с утра, хорошо проспавшись после вчерашнего, он разыскал через Кардиоцентр нужный телефон, а вечером позвонил, представился подробно, и попросил позвать Марджори Салливан.
«Слушаю вас, сэр», – прозвучало тонко в трубке.
– Марджори, вы мороженое любите? – спросил он, – Я тоже. Если хотите – мы могли бы встретиться, попробовать пару шариков и поболтать где-нибудь в кафе неподалёку, конечно с позволения вашей мамы... «Она не возражает, сэр», – услышал он через минуту.
– Тогда позвоните мне, когда надумаете... и можете называть меня просто Энди, или Грэнди, если вам так больше нравится, а к вам друзья как обращаются?.. Замечательно, спасибо, Мардж, до встречи.
...И вот он уже едет забрать её в кафе, нешумное местечко, пара миль от её дома. Опять щётки с трудом сдирают со стекла ледяную морось... Тем приятнее будет в тепле мороженое дегустировать... кстати, о чём с ней разговаривать? – ещё не решил, разберётся на месте, она же ему как внучка... хотя у него и детей-то не было: вначале её высочеству всё недосуг было – аборты чередою шли, а потом пришли выкидыши... А потом они уехали от него в благодарную за объединение Германию.
Вместе с его первым и единственным другом Славиком.
Оба не уцелели.
Осторожно подъехал к перекрёстку, встал на красном... в двигателе что-то слабо застучало, нет это руль задрожал... уже просто ходуном ходит, господи – да это же его собственные руки, всё – приехали! – он попытался нажать звуковой сигнал...
... – Всё вовремя случилось, сэр, – сказал доктор в Кардиоцентре, – операция – через три дня, а пока вы останетесь здесь, для вашего же блага, с подробностями ещё успеете ознакомиться, отдыхайте пока.
«Как нелепо всё получилось», – подумал он в койке на следующий день, позвонил Марджори, извинился, объяснил.
– Можно к вам прийти, сэр? – спросила она.
– Буду счастлив, спасибо.
Она зашла в его палату через час, принесла большое красное яблоко, положила на тумбочку, села в кресле в углу, он вежливо спросил её о погоде за окном... остальные десять минут до её ухода они промолчали.
Потом он просил принести ему лист бумаги и ручку... писал завещание – всё ей, кому же ещё? Звонил лоеру, чтобы тот официально оформил его волю.
В день операции она не пришла – хотя знала.
Он был уверен, что увидит её, и даже вяло пытался, расслабленный транквилизаторами, задержать могучего чёрного санитара, спустившегося за ним из операционной.
«Hit the road, Jack, – весело пропел парень, – отчаливаем, всё будет путём, папа», – и покатил его в конец длинного коридора к лифтам.
...Он закрыл глаза под ослепительным светом сверху и услышал последнеее: «Сейчас уснёте четыре три два».
– Хирург сказал: получилось замечательно, Грэнди, – услышал он сквозь рассеивающийся наркозный туман знакомый голос, – я здесь с утра, не хотела волновать вас, прощаться... скоро поедем мороженое пробовать.
– Спасибо, – только и прошептал он обескураженно, и даже попытался улыбнуться непослушными губами.