В жизни всякое у людей случается. Каждый человек по своему на вещи глядит. А и, если одинаково глядят, так по-разному видят. А иной раз человек и не задумывается, как на то, что он делает, другие посмотрят. Конечно, жить с оглядкой на народ и не надобно, а только ведь то, что тебе хорошо глянется, другому так не покажется. Порой человек-то и умысла дурного не имеет, а благие его намерения с другой стороны дурными оказываются.
У нас в деревне тетка одна жила. Хорошая тетка, добрая. И с людьми приветливая. В колхозе нашем работала, труженица знатная. Сам председатель наш с ей за руку здоровался. А уж как она с людьми жила. И подельчивая, и жалостливая. Душа – человек, одним словом.
С детства ее родители Глафирой нарекли, да только имени-то ее почти никто не знал. Все звали ее Кузьминична, а за глаза порой – Пескариха, по фамилии мужа – Пескарева значит.
Пескариха ходила в наш храм. Любила после службы с батюшкой и певчими чайку попить, задушевные беседы вести, о том, о сем. Шутница была знатная, смех так и искрился в глазах. Чуть-что и хохочет. Сама над собой и смеется. Как начнет рассказывать про жизнь свою – животы надорвешь от смеха. Такая уж мастерица басни складывать, нарочно не сыщешь.
Раз как-то сидели так, чай пили, Кузьминична рассказывала про то, как она покойников обмывает, как в последний путь обряжает. Да так душевно о них говорила, как о детушках малых:
«Они же, ребятушки, уже сами не оденутся, не обмоются, лежат себе не шолохнутся. Обидно же им, что люди боятся их. Вот я их и помою, и наряжу в одежки, и причешу. Лежат ребятушки, как спят.»
Батюшка улыбается:
« Ну, доброе дело Глафира Кузьминична, делаете. Надо еще и молитвы прочесть, когда обряжаете усопших.»
Батюшка-то грамотный, покойников усопшими зовет, не то, как мы, деревня. А Пескариха кивает важно так головой, а у самой в глазах смех уже плещется:
« И молитовки читаю им. А как-же. Не прочту, так они хватать меня начинают за подол руками.»
Батюшка удивленно смотрит на нее:
«Как это «хватают за подол»?
«Да так и хватают. Я их, родимых, мою, а они хватают. Вот молитвой и спасаюсь.»
Хихикает:
«Они же, ребятушки мои родимые, руки-ноги растопырят и цепляются за меня.»
Батюшка качает головой:
«Ну и выдумщица.»
Потом интересуется:
«А много брошенных могилок на кладбище?»
«Хватает, -отвечает Пескариха, – да я же ребятушек и там не бросаю, ухаживаю за могилками.»
Тут уж батюшка заинтересовался, да и певчие глаза-то повытаращили на Пескариху. А та уж расположилась поудобнее на лавке да и давай рассуждать:
« А если у их нет никого родичей? Кто же оградку покрасит? Кто крест поправит? А и на кладбище не красиво от заброшенных могилок. Так вот я и покрашу, своим крашу и им тоже. Травку повырываю, цветочки полью. И им хорошо и на кладбище порядок.»
Батюшка с одобрением посмотрел на Пескариху:
«Это хорошо, что Вы делаете. А как же вы краски столько покупаете? Она же дорогая.»?
Пескариха так и вытаращилась на батюшку:
«Чегой-то я ее покупаю?И вовсе не покупаю.»
«А где же Вы ее берете?» – удивляется батюшка.
«В колхозе ворую. У них ее много. Как пошлют куда красить, так я и отливаю для ребятушек моих. В колхозе-то все одно растащут, а так я на хорошее дело потрачу.»
Батюшка аж чаем поперхнулся:
«То есть, как это, воруете? Это же грех какой!»
«Да как же грех? Я же не себе, а ребятушкам умершим. В колхозе-то, не у людей же…»
Батюшка вздохнул тяжко:
«Поймите, Глафира Кузьминична, даже в малом кража –грех. И Вы этим воровством все благое, что Вы делаете для усопших, перечеркнули. Лучше бы Вы у старосты нашей денег попросили, да купили бы краски. Она бы, я думаю, не отказала бы Вам.»
Кузьминична так расстроилась, аж в лице сменилась. Она-то и не думала, что на доброе дело украсть – тоже грех. Батюшка, видя такое расстройство душевное у нее, уже миролюбиво сказал:
«Ну, Вы на следующей исповеди покайтесь в этом грехе. А воровать в колхозе краску не надо. Мы Вам для этой цели краску купим лучше. Идет?»
Кузьминична закивала головой:
«Конечно, конечно. Прости меня, Господи. Вот уж и на старуху бывает проруха.»
«Да-а. Благими намерениями…»- вздохнул батюшка, подливая Кузьминичне чайку.
Певчие только согласно кивали головами.
С тех пор Пескариха перестала красить могилки. Воровать краску в колхозе она не могла, а тратить на это церковные деньги ей было жалко.
Такая вот необычная история.