Детство далёким-далёким дзеньканьем отдаётся в этой жизни. Ярким в воспоминаниях кажется всё: и лес, и поле, и рыбалка, и шалости. Но всё-таки в этой звонкой суматохе есть нечто самое важное, что когда доходишь в мыслях да этого момента, и всё другое отходит, кажется незначительным. Зимой это может быть ватажное катание с гор на лыжах или по устоявшемуся льду на коньках, осенью – тихое хождение по паутинному лесу, весной – охота на перелётных уток.
И все же самым главным, не терпящих никаких возражений и доказательств (причём в этом случае едины все деревенские пацаны), было купание в летнюю жару. И эта забава являлась характерной для ребятишек всех деревень. В каждой деревне по этому случаю было одно , или как говорили, обкупаное место.
В Ново-Кытманово мы купались на Песках. Место было совсем не песчаным, брег и дно глинистые, но местные рыбаки, когда заводили артельный невод, выволакивали его на этом месте. Здесь не было травы и тины, что и определяло выбор в пользу песков. Берег ровно устилался мелкой и мягкой гусиной травой, и после купания на нём приятно было лежать. Слово «пляж» у нас никогда не произносилось да мы его и не знали. А так: пески да пески. Всем было ясно, когда говорили: «Был на песках», «Пошли на пески», «А как там на песках?». Понятно было одно, что если речь шла о песках, значит это связано с купанием.
Рано купаться мы не начинали. Собирались где-нибудь к обеду. Это и понятно. Праздной жизнью мало кто летом живёт в деревне. На детей это распространялось в первую очередь. Родители уходили на работу, а нам оставляли наказ, что сделать за день. Перечень домашних дел был велик: прополка огородных грядок, окучивание картофеля, чистка пригонов от накопившегося за зиму навоза, кормление свиней, птицы, сбор лесных ягод и грибов, колка дров, носка воды и многое другое. С утра мы что-то делали по хозяйству, а к обеду, когда жара усиливалась, устремлялись на пески.
И-эх, какой же наступал удивительный момент. Идёшь на речку и знаешь, что порученное дело сделано, ругать вечером никто не будет. Бабушка дала разрешение на купание, а значит, она довольна выполненной тобой работой. Проходя через огород, мимоходом сорвёшь огурец, выдернешь морковину и пополоскав её в воде, с хрустом грызанёшь её сладость. Неторопливо сбросишь с себя рубашонку и с радостным восхищением (будто в первый раз видишь) смотришь на чуть-чуть с рябинками воду. Оглянешься, и вон они: по двое, трое, четверо, таких же мальчишек как ты, идут, клубя босыми ногами дорожную пыль, спускаясь вниз к реке.
У нас первый заход в воду не сопровождался бешеным азартом. В первую раз мы заходили тихо и спокойно, чтобы не замутить воду, которая за ночь становилась чистой-чистой. А ещё мы любили, как нас щекотали мальки, тыкаясь своими рыльцами в наши обгоревшие и искусанные мошкарой ноги. Было прохладно, щикотно и чисто. Зайдя в воду по грудь, мы «дельфинчиком», без всплеска, ныряли, делали десяток-другой гребков до глубина, возвращались на берег полежать. Таким был ритуал начала купания.
Освежившись первым заходом, мы начинали купание гурьбой. В воду бросались все, кто к тому времени находился на берегу. Начинались игры в «кто дальше нырнёт», « кто больше всех пробудет под водой», «прыжки в воду с плеч друг друга», и самая главная игра – «догонялки». Игра состояла в том, чтобы «вада» посалил первого, кто попадётся под руку, передавая этим самым ему обязанность догонять других. Понятно, что «вадой» был самый нерасторопный из купающихся, а это среди нас считалось позором. Фишкой убегающего было то, что при приближении к нему «вады» он должен был унырнуть от него как можно дальше. Были настолько ловкие пацаны, что проплывали под водой 25-30 метров. Считалось высшим классом плыть под водой как можно ближе ко дну и вынурнуть где-нибудь под кустом, оставаясь незамеченным для «вады». Уплывать от «вады» по поверхности воды категорически запрещалось. Если кто нарушал это правило, то автоматически становился «вадой».
Потом кто-нибудь приплывал на лодке и мы начинали с неё нырять. Или переворачивали лодку вверх дном, подныривали под неё и играли в «подводную лодку». Под лодкой образовывался слой воздуха, что позволяло свободно дышать. «Неприятелем» в этом случае являлись гуси, недалеко плавающие от купающихся. Лодка медленно приближалась к ним, а гуси ничего не подозревающие стригли водоросли или в позе поплавка добывали свою вкуснятину со дна. Нам под лодкой нельзя было определить расстояния до гусей, а высунуться, чтобы посмотреть, означало спугнуть гусей. Тогда кто-нибудь с берега обусловлено орал и мы неожиданно выныривали из под лодки, производя при этом всевозможный шум. Гуси в страшном испуге размётывались по речке, а мы довольные возвращались «на базу». Однако такие номера проходили один раз ибо , эти умнейшие птицы, запоминали всё и больше нас к себе не подпускали. Нами было замечено, что не подпускали к себе и гуси, которых мы ранее не пугали. Мы тогда решили, что они друг другу рассказывают, и опрокинутая в верх дном лодка для них означала опасность.
Всё время пребывания на песках сопровождалось визгом, гамом, плеском воды, дурашливо-бесталковым ором, завязыванием друг другу мокрых штанов (когда они высыхали , их невозможно было развязать), незаметной подмены одежды друг другу. Особенно удачным считалось подменить девчёночью одежду на мальчишью и наоборот.
Часов в семь вечера нас начинали звать по домам – надо было управляться по хозяйству. Мы «мыряли» последний раз и закупанные до синевы в мокрых трусах бежали домой. Берег пустел. Часов в 9-10 вечера на речку приходили мужики. После полевых работ и целого дня жары они тоже позволяли себе придаться детской забаве. Над деревней уже начинала устанавливаться тишина, и хорошо разносилось по реке уханье, оханье, аханье и фырканье наших отцов. Мы им не завидовали, наоборот, радовались за них, что и они, хоть и ненадолго, окунулись в нашу ребячью жизнь.