- Ты, пойди умойся, и пожалуй проветрись где-нибудь. Мне ведь только будить не разрешили - улыбаясь напутствовала Милку Нина, снова принимаясь за уборку.
Холодная вода окончательно её успокоила, истерика прошла, и снова появилась жажда деятельности, и решимость. На что она и сама не знала.
Глядя на себя в зеркало, она мысленно беседовала со своим вторым Я, и на удивление оно не перечило: «Ну что, подруга? Станем «сильной личностью»? Станем. Обязательно станем. И устроим райскую жизнь. Всем. А пока будем паиньками» - подмигнув зеркалу, и уже на ходу, достала телефон.
- Алло! Глюк, ты как?... Отлично! Мне нужен ветер... Да, я уже выхожу… Хорошо. Через десять минут, и не более…
………………………………………………………………………………………
Подходя к месту встречи, Мила услышала знакомый рокот мотоцикла, это был Глюк собственной персоной, в коже, цепях, и каске германских танкистов времён Великой войны. Вообще то, в миру его звали Глебов Юрий Константинович, отсюда и пошло Глюк, но звали его так только самые близкие, и подельники по байкерскому клубу. Он был ровесником матери, учился с ней в одной школе в параллельных классах. Ходили слухи, что, то ли тайно, то ли явно, был в неё влюблён, но поскольку, не смотря на свою внешность и силу, был до робости стеснительным с девчонками, то, так и провздыхал, покуда Вика не вышла замуж за Степана. Потом их пути разошлись окончательно, бурные-дурные девяностые разбрасывали людей на тысячи километров далеко за пределы, не только родных Пенат, но и некогда необъятной Родины.
Три года назад они с Милой случайно встретились на ежегодном слёте байкерских клубов, где Глюк был в своей парадной каске – времён кайзера Вильгельма. Где он её взял история умалчивает, ходит слух, что подарок де германских коллег, что не удивительно, ибо почти все его увлечения , так или иначе, были связаны с Германией.
Мила туда попала по приглашению своих одноклассников, куда она ехать сначала не хотела, но потом ни разу не жалела об этой экскурсии в мир бензина, рычащей техники и суровых мужиков, с не менее суровыми подругами. Ей так понравилась кайзеровская каска, что она упросила дать её сфотографироваться, потом слово за слово, вопрос-ответ, и как–то незаметно Глюк стал её негласным опекуном. Сначала на слёте, потом по жизни.
-- Привет, Мила! Что такого случилось в святом семействе, что ты выдернула старика Глюка из его приватного болота?
-- Тебе это не интересно. Я просто жажду ветра!
-- На «космодром»?
-- Туда. Я хочу от страха съёжиться в атом! – весело воскликнула она, одевая такой же танковый шлем, предварительно распустив длинные волосы.
-- Готова? Держись!
…………………………………………………………………………………….
«Космодромом» называли брошенный военный аэродром, находился он километрах в двадцати от города, в лесу, всё что можно уже было разворовано и разобрано, но с отличной бетонной взлётной полосой, где и устраивали всевозможные заезды всяк кому не лень. Эта территория считалась нейтральной у клубников, которые предпочитали договариваться о совместном использовании, нежели предъявлять права и воевать. Пока, по крайней мере.
- Ну, какая программа на сегодня? Шлифанём развороты на месте?
- Глюк, мне нужен ветер. Ураган. Торнадо. Давай взлетим! А?
- Не нравишься ты мне сегодня. Одно дело, когда я рискую своими костями, другое твоими.
- Ну, Глюк. Я счастливая. Сам же говорил, что я талисман эскадрона, - вдруг, замурлыкала, словно кошка, скорчив умоляющую мину , Милка: - Мне нужен ветер! Один заезд. А?
Когда ангел во плоти заглядывает вам в глаза трудно удержаться от греха.
- Ладно. Сначала делаем пару кругов. Глянем взлётку… Потом один заезд. Только один. И сидеть тихо.
Полоса оказалась на удивление чистой, словно её кто-то уже убрал, он прошёл её на разных скоростях, в разных режимах, сделав пару экстренных торможений, разворотов, проверяя, как сидит сзади бесценный груз, как ведёт с ним машина.
- Теперь сиди тихо. Очки. Будет тебе ветер, - закрывая очками глаза, пообещал Юра-Глюк.
Тронулся плавно, мягко, словно на экзамене, и стал быстро набирать скорость. Вскоре бетонка воспринималась как сплошная серая полоса. Сто пятьдесят набрал быстро, и теперь ускорение замедлилось, но неумолимо приближалось к запредельной отметке. Рёв мотоцикла заглушил не только все звуки, но и голос разума, в игру вступил азарт, в венах бежал чистый адреналин. Первобытный восторг ударил в голову, и сознание полностью переключилось на движение, на какое-то время потеряв контроль над происходящим вне и рядом. Глюк, вдруг, почувствовал, что что-то пошло не так… Эта зараза! Которая должна была сидеть тише мыши, крепко за него ухватившись, поднялась над сиденьем, ухватив его за куртку на плечах, и в туже секунду девичий визг заглушил все звуки.
- И-и-и-йяа-а-а!!!
Этот, разорвавший пространство, восторг, окончательно освободил душу от терзавших её сомнений. Она переживала своё новое рождение.
Со стороны это должно смотреться грандиозно, но Глюку в душу вселился холод. Теперь главной задачей было удержать машину… И тут он заметил, что они прошли точку торможения. Стремительно приближался конец взлётной полосы, и стена леса…
……………………………………………………………
Он очнулся у самого забора из провисшей и прогнившей колючки на пьяных бетонных столбах, покосившихся от времени, и воздействия неуёмной человеческой энергии.
Как ему удалось погасить скорость, как на траве уложил мотоцикл, как их тащило по этой траве, гася энергию, он не помнил. Сознание подверглось воздействия кратковременной амнезии. Сначала он увидел синее небо с белой ватой редких облаков, услышал жаворонка, и только потом прорезался истеричный, заразительный, девичий смех.
Тело ломило, но на удивление всё было цело. Тяжело поднявшись сам, поставил на колёса мотоцикл, который имел, хоть и жалкий вид, однако сильно не пострадал – отвалилась лишь всякая понтовая ерунда, и сел рядом на траву. Руки заметно дрожали, однако внутри он был спокоен и пуст, судя по всему, находился ещё под воздействием пережитого шока.
«Вот сучка! Ни черта её не берёт», - промелькнула в голове мысль, глядя на слегка шатавшуюся, подходящую Милу.
Она уже не смеялась, да и имела не воинственный, бесшабашный вид, а скорее виноватый, словно нашкодившее дитя. В грязных, порванных джинсах, с растрёпанными волосами и рюкзачком, болтавшемся на одном плече, скорей походила на беспризорницу, чем на дочь довольно состоятельных родителей.
- Глюк, прости. А? – просящее проговорила она, глядя куда-то вдаль, в сторону леса, может туда, куда они только что чуть не попали, - Я последняя дура, и во всём виновата… Глюк, ты меня слышишь? – встав на колени, глядя ему в глаза, продолжала Милка: - Мы соврём что-нибудь матери, она всё нам компенсирует, и ты подлечишь нашего коня.
От подобного предложения у неё перед носом появился не маленький кулак в перстнях и ссадинах
.
- Не вздумай. Не бабье это дело.
Он смотрел в её глаза, словно пытаясь проникнуть в душу, но быстро заблудился в бесконечных лабиринтах.
- Бабье. Бабье, Юра, - ответила Мила, и уткнулась в его плечё: - Поехали на озеро. Нам просто необходимо остыть. И отмыться заодно.
- Если не пойдём, то поедем, - согласился Глюк, вынимая из её шевелюры травинки, листья, и прочий мелкий сор.
Природа молчала, глядя на двух сумасшедших, сидящих на траве: ни дуновения ветра, ни крика птицы из ближайшего леса – ничего. После ветра, после шторма, после взгляда Вечности, она подарила им штиль.
Только жаворонок, где-то на недосягаемой высоте, пел гимн Солнцу.