Иванов был красив как бог. Честно говоря, мы со Светкой ни одного живого бога не видели, только нарисованных или сфотографированных, греческих. В книжках они изображались с отколотыми носами и белыми невидящими глазами без зрачков. Один из них был даже с рогами. Разумеется, это был бог не нашего полёта. Нашему воображению он представлялся девятнадцатилетним, тонким в талии, в чистой голубой рубахе, с пепельным облаком волос, маячившим над вертикальным лбом. То есть, таким, как Иванов.
Мы увидели его первый раз в коридоре. Он шёл нам навстречу, и его пепельное облако, легко покачиваясь, нежно плыло над толпой.
-- Фью-тю… - присвистнула Светка, ткнув меня в бок. – Понипа, глянь, какие мальчики по вузу лазают.
Светка была ужасным человеком: из приличного имени «Полина» она сотворила какую-то неуклюжую «Понипу», и у неё даже хватало наглости называть меня ласково «Понипушка». В отместку я попыталась звать её Свекланой. Но «Свеклана» не прижилась, и мне пришлось смириться.
-- Да уж, однако, мальчики… - согласилась я.
С тех пор мы потеряли покой. Мы влюбились в Иванова по уши. Но у нас была гордость. Поэтому мы вздыхали про себя. Каждый день мы случайно встречали его в институтском коридоре и гордо проходили мимо. Каждый раз, ради такой (случайной) встречи мы часами торчали под дверями аудиторий, где занималась их группа, и однажды даже сочинили стихи. У Иванова была химия, мы поочередно в приоткрытую дверь наблюдали его божественную спину, и стихи получились такие:
Иванов за партой сидит.
И на кадмий-о-аш он глядит.
Ах, если б была бы я
На месте кадмия!
Вот он взгляд перевёл за окно.
А в мозгу моём бьётся одно –
Лучше птичкой была бы я,
За окном тем витая.
Но птичками мы стать не могли, и поэтому Иванов нас абсолютно не замечал. Мы стали регулярно ходить на лекции, читавшиеся для всего потока, даже на сопромат. Мы сидели в ступенчатом зале и дышали ему в затылок. Иванов сидел ступенькой ниже, и его пепельное облако клонилось над тетрадью, где он выводил ручкой с золотым пером божественные каракули. Почерк у него, надо сказать был так себе. Мы со Светкой (ступенькой выше) шептались и хихикали. Не слишком громко, чтобы нас не выгнали из аудитории, и не слишком тихо, чтобы Иванов постоянно ощущал у себя за спиной наше присутствие.
Дойдя до крайней степени обожания, мы начали гадать старым проверенным способом: писали на листке ивановское имя и фамилию, а рядом записывали имя и фамилию сначала Светки, а потом мои. Одинаковые буквы вычеркивали. Оставшиеся служили ключом к разгадке ивановского отношения к нам. Выходило, что Светку Иванов уважает, а по мне тоскует. Светке этого было мало, и она решила проверить варианты со «Светочкой» и «Светунчиком». В этот момент аудитория вздрогнула от грохота: порыв ветра распахнул створку гигантского окна. Далее он схватил наш листок, покружил в воздухе и опустил (о, только не это!) прямо на тетрадь к Иванову. На наше счастье – обратной стороной. Иванов не страдал любопытством. Небрежным движением он отодвинул листок на край стола. Мы были на грани обморока. Но тут еле слышно крякнул звонок. Подобно двум коршунам, сверху, едва только Иванов встал, мы бросились на злополучную бумагу и растерзали её в мгновение ока. Иванов невозмутимо спускался по лестнице и даже головы не повернул: плевать ему было на человеческие страдания.
Однако, природа не терпит пустоты. А любая система, как известно, стремится к равновесию. Однажды моя подруга пришла на занятия, сияющая, как медный таз. Я сразу почувствовала неладное.
-- Чего излучаешься? – Спросила я её. – Нобелевскую получила?
-- Дурка ты – Понипушка! – Радостно сообщила Светка. – Со мной сегодня поздоровался (пауза) ... И-ва-нов!
-- Ха! Можно подумать! – Восхитилась я.
Ничего не оставалось, как завидовать чёрной завистью, и изображать, что она – белая. Светке, разумеется, это льстило. Разность потенциалов между нами увеличилась.
На большом перерыве мы рванули в буфет. Светку несли незримые крылья. Подлетев к прилавку, она ткнула в него пятернёй и громко (она всегда говорила слишком громко) предложила:
-- Понипа! Давай вот этих пирожных хряпнем!
Ну и жаргон! Вся очередь оглянулась на нас с неприкрытым любопытством. Боже! Третьим с краю стоял Иванов! Я покраснела до кончиков ушей. Сделав вид, что я знать не знаю, кто такая Светка, я выкатилась из буфета гордая и голодная. Полдня мы не разговаривали. Но всё-таки у меня был ангельский характер.
-- Ладно, - подошла я к ней после занятий, - идём на мировую. Только учти, я с тобой вообще ходить перестану. Это ты, может, и хряпаешь пирожные, а я их – ем!
-- Не сердись, - Ласково сказала совсем добрая Светка и дружески прибавила. – Пойдем в столовку, почавкаем чего-нибудь. Я голодная, как бронтозавр!
И мы пошли.
На следующий день в коридоре Иванов поздоровался с нами обеими, и, кажется, даже улыбнулся. А что! По Светкиному выражению мы были девахи – первый сорт! Мы разыскали в деканате учётные карточки и выдрали там его фотографию. Она была совсем маленькая, но самое обидное – она была одна! Три вечера подряд мы переснимали её и увеличивали. Я раздобыла металлическую рамку и повесила Иванова в своей комнате на самую пустую стенку. Когда несведущие знакомые спрашивали меня, что это за артист, я отвечала снисходительно: «Это так. Один приятель».
А ещё через несколько дней случилось непредвиденное. После уроков Светка притащила какую-то хилую девицу, и, ткнув (опять – ткнув) в неё узким красным ногтем, трагически произнесла:
-- Сейчас эта всё расскажет.
Мы стояли на автобусной остановке, мимо нас и через нас проходили разные люди, мешающие сосредоточиться. Девица посмотрела на меня с усмешкой и выпалила без подготовки.
-- Он, между прочим, женат!
У меня странно защекотало внутри.
-- Кто женат? – Все ещё глупо улыбаясь, спросила я.
-- Иванов! – Завопила Светка.
-- У него, между прочим, и сын недавно родился! – Весело встряла девица.
-- Что!
Этого не ожидала и моя великолепная подруга. Лицо у неё куда-то пропало.
Я чувствовала, что меня выкинули из райского сада, и сейчас я упаду на пыльную, твердую, реальную землю. Прощай, моя мечта! Прощай, Иванов! Он уплывал от меня на пиратском разбойничьем корабле с чёрными драными парусами. Предательство! Обман! Безобразие!
Через нас и мимо нас всё шли и шли какие-то люди, отделяя меня от Светки, и Светку от девицы, и меня от ещё чего-то, чего я уже не улавливала и не понимала. Наконец, я упала. Какой же глупой показалась мне моя жизнь, и наши со Светкой химические причёски, и эта бледная девица, притащенная непонятно откуда сыграть свою дурацкую разоблачающую роль. Женат!
-- Да вон же ивановская жена! – Крикнула вдруг девица, и мы со Светкой послушно дёрнулись в направлении её магического указательного пальца.
Через дорогу, по той стороне тротуара, шла самая обыкновенная, ничем не примечательная, я бы даже сказала – страшненькая, жена. Она шла на узеньких каблучках, и почему-то одна нога у неё постоянно подворачивалась. Она катила перед собой плетёную коляску и плакала. Вернее, старалась плакать, а на самом деле ревела, как корова. А впереди – о горе наше бедовое, луковое! – шел Иванов. Он не оглядывался и всё старался прибавить скорость. Потом он оглянулся, посмотрел на жену и сказал:
-- Да отстань ты, идиотка! Заколебала в конец! – И грациозно понёсся вперёд, расталкивая плечами прохожих. А она торопилась за ним. И правый каблук её косил, и нога у неё всё подворачивалась, и коляска резко вспрыгивала на выбоинах тротуара.
Иванов убегал от неё красивый как бог, и его пепельное облако, подобно нимбу, колыхалось над толпой. Он вскочил на заднюю площадку стоявшего неподалёку автобуса и плюхнулся на свободное сиденье.
Я посмотрела на Светку. Лицо подруги, будто скульптура, лепилось прямо на глазах: сначала на нём проявилась растерянность, потом что-то мучительное, затем лёгкое сомнение… наконец, оно определилось в выражение полной решимости. Она стала прямо-таки чертовски хороша.
-- А что! – сказала она, и её рыжий глаз дёрнулся в каком-то загадочном подмигивании. – Волков бояться – признак дурачины. Курица не птица – жена не стена…
-- Остановись! – Крикнула я и испуганно вцепилась в её рукав.
-- Отлипни, дурка! – Светка рванула плечо и, поморщась, стряхнула с себя мою руку. – Блажен, кто понял голос строгий необходимости земной…
Гибкая, как кошка, она помчалась к автобусу и через секунду впрыгнула на ту же площадку и плюхнулась рядом с Ивановым. Я видела, как Иванов улыбнулся и, кажется, что-то ей сказал. Двери закрылись. Автобус уехал.
Чёрт его знает куда.