Когда Ашихмин все же вырвался на свою прежнюю работу в Акмолинск, район долго не мог подобрать нужного человека на должность председателя колхоза в Гуляевку. Прошел слух, будто бы гуляевцам предоставят право самим выбрать его из толковых мужиков-односельчан.
- Выбирайте меня. У вас сразу всего будет больше, - зубоскалил по селу Семен Гаркуша. - Я недавно советовался с районщиками, даже они не знают, чего будет меньше. Га-га...
К тому времени в окружные и краевые управления ОГПУ южных районов страны, где доспевал пшеничный колос, все чаще стали поступать тревожные сведения о самовольных, хищнических и уже приобретавших угрожающий характер выкосах колхозных посевов. В селах начали создавать отряды для их охраны. С этим заданием в Гуляевку направили одного из уполномоченных, некоего Сабанеева. Данное поручение он рассматривал как удачно предоставленную возможность показать райкому свою исполнительность, твердость, а там - чем черт не шутит! - остаться в селе председателем колхоза. Поселили его в пустующей председателевой хате, будила и готовила ему еду по-соседски все та же Оксана, жена Васецкого. Первым делом уполномоченный составил вместе с правленцами несколько сторожевых троек, утвердил им время и маршруты круглосуточного дозора колхозным полям.
Немногих коней, которых еще имело село, разобрали объездчики и лесники, быков использовали на главных работах, поэтому большинство гуляевцев ковырялись в своих дворах, благо что колхозную работу особо спрашивать стало некому. По-прежнему свирепствовал запрет рубить лес на дрова, которых по местным морозам в каждый двор требовалось на зиму не менее шести кубов, и не чего-нибудь, а крепкой березы либо сосны. Под строгим надзором разрешали брать где-то у черта на куличках сухостой. Но разрешить-то разрешили, да это когда дойдет твоя очередь взять летом в свое распоряжение пару колхозных быков. Поэтому на топку загодя собирали что могли: рубили усохшие осокори и вербы, вырубали тальник в околках, бурьян и камыш на озерных закраинах.
У старого, низкого база, некогда принадлежавшего сбежавшему "дядьке", бабы выделывали кизяк: по ровному месту разбрасывали давние кучи перепревшего навоза - разбивали, мельчили комья, поливали водой, затем, встав рядком и ступня к ступне, словно в болгарском "хоро", уминали его ногами в огромную ковригу. Дав время подсохнуть, ее штыковыми лопатами резали на мелкие квадратики. Когда и они высыхали, их развозили по дворам, где для окончательной сушки складывали в сквозные кубы. Правление колхоза распорядилось подвозить озерную воду к местам работ конной запряжкой, поскольку вода в околках высохла, а колодезной летом и на питье не хватало.
Одну из таких подвод Семен подогнал к забазью Фоки Семенюты, где навозные копны разбрасывали десятка два молодых девок и баб, живших одним кутом на краю села. Дашка Шаповалова с Христей Задорожней влезли в бричку, стали черпать из бочек воду ведрами и подавать их обступившим подводу и наперебой тянувшим к ним руки подельницам.
- Семен, черт белобрысый! - задиристо крикнула Дашка ездовому, усевшемуся в тень распахнутых дверей давно пустого база. - Помогай!
Семен не спеша заклеил цигарку, похлопал по карманам, ища спички.
- Я зараз один эти три бочки начерпал, - ответил он. - У меня здоровья не хватит вам и тут помогать. Да ты, Дашка, можешь одна спокойно снять полную бочку и прямо из нее поливать, у тебя на это точно здоровья хватит. А Наташка, к примеру, - покосился он на белые, крепкие, с большими ступнями под высоко поднятой юбкой ноги Натальи Пашистой, проходившей мимо него с полными ведрами к своей деляночке, - может одна весь кизяк вытоптать. С ее лапами раз ступнуть - и полдвора в лепешку... Чуешь, Наташка? - крикнул он ей ислед. - Объявляю тебя лучшей топтальщицей в районе!
Бабы засмеялись, Лизка Ситникова прозрачно намекнула:
- А у тебя, Семен, для нас всегда здоровья не хватает!
- Он же его в других селах расходует! - тут же пояснила Христя.
- Я про то и говорю, - продолжала Лизка. - В каком селе, Сенечка, зараз трудишься не покладая рук?
Молодая замужняя Настя Приходько громко дополнила:
- Не опуская... того самого?
Девки расхохотались, всезнающая Дашка объявила:
- На Дворянских Хуторах! Кажную субботу верхи летает. Брата, говорит, проведываю.
- Сестру он, бугай племенной, проведывает!
- Скоро до киргизок доберется!
Семену не впервой было выслушивать подобные попреки, он с удовольствием балагурил с девками на сей счет.
- У вас же языки длиннее этого батога, - посмеивался он. - Свяжись с какой - завтра с петухами все село узнает, а к обеду в сельсовете расписаться заставит. Оно мне надо?
- А в других селах языки короче? - возмутилась Дашка. - От же змий полосатый! Жинки, шо ему, распрочерту, сделать за такие слова?
В это время Наталья, возвращаясь, подошла к Семену сзади и вылила ему на голову ведро воды. От неожиданности Семен охнул и застыл истуканом с вытаращенными глазами, держа на отлете руку с цигаркой. Потом вскочил и кинулся за Натальей. Та, оглянувшись, вскрикнула в веселом испуге. Ей на выручку бросилось несколько девок, повисли на нем, как на медведе. Семену с его силушкой ничего не стоило расшвырять их в стороны, но разве мог он позволить себе такую грубость - пусть потешатся, сам же тискал и лапал их где только мог. Девкам, видно, тоже было в удовольствие поозоровать с веселым парнем - их визг и смех наблюдавших за ними замужних баб звонко плескался над забазьем. Подбежали еще двое девок, и наконец сообща повалили Семена наземь. Кони испуганно косились в их сторону.
- Крапивы ему, блудыге, в мотню! - страшным голосом подала команду Дашка с брички. Ну, конечно, этого он бы не позволил, - может, чем-нибудь иным поплатился бы Семен за свой язык, но тут над визжащей и барахтающейся мала-кучей раздался властный мужской голос:
- Забавляетесь?
Девки сконфуженно бросились врассыпную, а когда мокрый и перепачканный Семен поднялся, то увидел перед собой Сабанеева с двумя правленцами: Михаилом Кривельняком и Миколой Передерием - осматривали овечьи кошары, завернули на женские голоса и вышли как раз в самую веселую минуту.
- Нашли забаву в рабочее время. Ночи мало? - презрительно спросил уполномоченный. - Погоди, ты же, кажется, кузнец? Почему здесь?
Семен, несколько смущаясь, ответил, что возить воду - дело нелегкое, тут надо бы помогать женщинам. Сабанеев не дослушал:
- Ты мне демагогию не разводи. Самое что ни на есть бабье, даже стариковское. У тебя что, своей работы нет? Сенокос начинается, там, у кузницы, небось народ ждет. Да ты из нее сейчас вылезать не должен! - громко распекал он Семена на виду у внимательно слушавших гуляевок, в присутствии хмурых, робеющих вступиться за парня правленцев. Но Семен уже пришел в себя.
- Сильно надуваться - рога выпрямятся, - неожиданно и вызывающе грубо ответил он одним из слышанных от Похмельного присловий. - Я из этой кузни третий год не вылезаю. Ты мне заплати, прежде чем туда загонять. А еще лучше - займись своим делом и не суйся куда не просят!
Стоявшие невдалеке бабы заулыбались. Сабанеев растерялся.
- Что-о? Куда... Вернись! - попытался остановить он уходящего Семена. - Ты с кем так разговариваешь? Да я тебя за эти кулацкие выпады... под орех разделаю!
- Под дуб, под ясень, под х... дяди Васин! - рявкнул, полуобернувшись, Семен и, уже не обращая внимания на опешившее начальство, приказал бабам: - Подводу отгоните к конюшне, сдайте Ильку. Я с вами больше не работаю!
За озером, над лиловой грядой леса, из того места, где стоял старинный казахский аул, густо поднимался и далеко по ветру выстилался темный шлейф дыма. "Похоже, киргизы горят, - мелькнуло у него. - Опять беда людям... Но шо за напасть: всякая районна вошка в селе сразу из себя великого начальника корчит. Подлюга! Встренуть бы тебя где-нибудь ночью да так врезать, шоб к утру морда в зеркале не поместилась! Да, горят... - рассеянно признал он, еще раз глянув вправо, где за озерной, всклокоченной ветром ширью разрастался дым. - Да горело бы оно все ясным огнем! - с тоской подумал он. - Эх, дуру свалял, шо не остался на сверхсрочную. Одетый, обутый, на полном довольствии - и никакой тебе заботы..."
Дома снял, отдал матери мокрую, грязную рубашку.
- Где тебя черти носили?
- Да девчата... прямо дуреют от жары!
- Опять девчата? И когда ты женишься, пустограй? Доки ты будешь людей смешить, нас с батьком позорить! Тебе, дурню, скоро двадцать восемь вдарит. Браты в твои годы уже деток водили, - выговаривала рано состарившаяся, но на удивление работящая мать кузнеца.
- Тоже мне - счастье! - буркнул он. - Умные люди кажуть: женись за день до смерти - и наживешься.
- От такие, як ты, дуроплясы и кажуть. Ты догуляешься, шо принесут нам дитя под порог!
- Вы бы меньше своего старшенького слухали, - разумея брата, с досадой ответил Семен. - Шибенник, приедет, набрешет кучу арестантов, а вы верите. Я же цельномудреннюю жизню веду, - шутливым гоном пытался он подавить растущее раздражение. - Хочь в монахи записуйся.
- Хто, ты? - удивился чинивший на дому колхозные мешки отец. - Из тебя монах - не удержу в штанах, - и засмеялся: - Тебе бы, Сема, бабой родиться, - хорошая бы ****юга получилась!
- Да ты шо, батько, - хмуро улыбнулся в ответ Семен. - Если б я родился бабой, я б повесился... Ну, чого вы лаетесь? Братам хорошо: живут вдали и горя мало. Я не знаю, як вас прокормить, а вы требуете, шоб я еще жинку на шею посадил. Вот як оплатят все мои трудодни, я их сразу трех приведу. Буду жить як киргизский бай!
- Оплачутся они тебе, а не оплатятся...
- Да ну вас! - озлился он и ушел из хаты.
Возле кузни, на полянке ярко-зеленого спорыша, за разговором его поджидали трое старух.
- Вы не меня часом ждете? - кротко осведомился он.
- Тебя, Семен, тебя! - обрадовались они его появлению.
- А-а, так это вы нажаловались уполномоченному? - грозно рыкнул он над ними. - Вам бы, клубкам старым, шоб я и ночевал тут!
Старухи испуганно открестились - ни о каком уполномоченном они ни сном, ни духом не ведают. Семен смягчился. Заказы у них оказались простенькие. Вручая отбитую тяпку матери Алексея Кудели, предупредил:
- Держи. И пока три раза огород не прополешь, не приходи.
- От же спасибо! - радовалась та. - Шоб тебе табаку в газетку и серника сверху. Чем же я рассчитаюсь? - робко спросила она. - Я вже тебе яичко когда-нибудь...
- Вот когда курить начнешь, своего насыпешь, - перебил он ее. -В свою газетку... Кто следующий? Давай, пока уголья горячие!
Возвращаясь с правленцами к МТФ, где Сабанеев захотел осмотреть сепараторную, он расспрашивал о Гуляевке, сам рассказывал о том, что довелось ему видеть в соседних селах, но спутники чувствовали, насколько глубоко уязвлен он случившимся. Еще бы: это ему, полномочному представителю райкома, в присутствии женщин и сельсоветчиков нахамила какая-то деревенская орясина.
- И вы мне толкуете, что село в вашем подчинении? - криво улыбнулся он правленцам и указал полными ненависти глазами на уходившего с забазья Семена. - Догадываюсь, что можно услышать от бородачей!
Душа его требовала чего-нибудь такого, где бы он мог в полной мере проявить свою власть, показать селу свою значимость. До конца рабочего дня было еще далеко, он решил досидеть его в прохладной комнате правления, хорошо подумать, в чем можно прищучить это насквозь пропитанное кулацким духом село. Горечь оскорбленного самолюбия мешалась с обидой: третий день здесь, а ни один из правленцев не пригласил к себе домой повечерять, угостить - видать, такого же, что и у кузнеца, мнения о нем... В правлении он томился один. За окном в деревьях шумел горячий ветер, по беленым стенам, потолку мелькали бледно-зеленые тени кленовых веток. Читать райкомовские, писанные под блеклую копирку документы и безграмотные на них отписки было невыразимо скучно. Неожиданно сабанеевское безделье прервали громкие голоса из сеней. Он вышел узнать, в чем дело. Оказалось, Костя Мочак поймал у ячменного поля четверых огольцов - жарили зерно на листке жести.
- Нехай нарвали, нажарили! - в злом возбуждении орал активист. Но на шо возля самого жнива огонь разводить! В такой ветрюган займется полымем - дотла все выгорит. Як поставленный на стражу, я цего вредительства допустить не можу! Нехай хочь обижаются батьки, хочь нет, а ихних разбышак я обязан на следствие доставить!
Сабанеев приказал запереть "стригунков" в амбар и, похвалив дозорного за бдительность, попросил его, конного, оповестить правленцев и родителей нашкодивших детей о немедленном заседании колхозного правления.
- Напрасно ты это дело считаешь пустячным, - строго предостерег он Михаила Кривельняка, после того как подавленные отцы, подписав составленный акт о хищении колхозного добра, разошлись по домам. - По таким колоскам страна половины урожая недоберет. Нам доводили на сборах: гектарами выкашивают. А наказанье - вот оно, - пренебрежительно указал он на составленную бумагу. - Штраф, который и уплатить-то нечем. Статья нужна, - вздохнул он. - Крепкая уголовная статья. Чтоб без различия пола и возраста этак лет на пять лагерей, - вот тогда будет толк. А иначе без хлеба останемся.
Иващенко, чью комендантскую должность недавно упразднили и ему теперь ничего не оставалось, как ломать работу рядовым колхозником, что еще больше усилило его гадкую привычку льстить не только районщикам, но уже и своим правленцам, горячо одобрил:
- На пять, не меньше! Шоб боялись шагу до хлебов сделать. У нас, дорогой товарищ, тоже грозились воровски выкосить. Да! Я их похвамильно знаю. Государство себе хлеба всегда найдет, а вот мы его, без статьи, опять только понюхаем!
Он, наверное, еще бы говорил, но тут в правление прибежал сынишка Федора Гарькавого и, волнуясь, сообщил, что только что в кузне Семен Гаркуша в кровь избил чеченца Абдулу. У Сабанеева мстительно заблестели глаза...
Под вечер, как обычно, в кузню на дымок помалу стягивались мужики - отдохнуть в тени, переброситься словом. Один Иван Безверхий пришел с делом - набить железный хомут на колесную втулку. Семен подбросил угля, принялся разогревать кусок полосовой стали. В это время в "дымокурню" быстро вошел Мурзиев Абдула. У чеченца оказалась более срочная работа - починить оборванную на ухабах стяжку с полотна сенокоски.
- Як тут починишь? - досадовал кузнец, разглядывая в руках поломанную деталь. - Тут надо на заклепки ставить, на горячем, а лучше бы - новую. Ты бы сюда подогнал, на месте оно виднее.
- Зачем так? - горячился Абдула. - Можно в эту дырку вставить железный... - он не мог подобрать нужного слова, - этот... потом обратно загнуть, - крепко будет, хорошо будет!
- В какие дырки вставлять, я лучше тебя знаю, - вздохнул Семен под сочувственные улыбки мужиков. - Прутком крепко не закрепишь, разболтается и совсем полотно оборвешь. Ты не теряй времени, гони сюда.
Абдула что-то пренебрежительно бормотнул и стал рыться на верстаке, где навалом лежали изношенные, негодные поделья и различной формы обрезки металла.
- Еще один командир! - изумился Семен. - Та сколько же вас будет... Ты чего тут хозяйнуешь! - уже вскипел он. - А ну геть отсюда! - властно крикнул он и, подойдя к чеченцу, оттолкнул его от верстака.
Абдула, хищно оскалив зубы, что-то угрожающе выкрикнул. И тут кузнец, которому сегодня и без того довольно попортили крови, коротким, быстрым тычком ударил его слева в скулу, ударил, не соразмерив силы, - Абдула, взмахнув руками, упал задом на загремевшую пачку листовой жести с церковной крыши. Упал, шало помотал головой, потом яростно вскрикнул и кинулся к кузнецу. На этот раз Семен, как он позже признался на следствии, приложился от души - страшный удар в голову отшвырнул чеченца под кузнечные мехи, где он свалился без сознания, пустив из ноздрей кровяные нити. Встревоженные мужики перевернули его на бок. Демьян Приходько стал пригоршнями черпать из ушата грязно-коричневую воду, плескать ею ему в лицо. Захар Татарчук заговаривал взбесившегося Семена. Наконец Абдула пришел в себя, ему помогли подняться на ноги, подолом его же рубашки вытерли мокрое, окровавленное лицо. Семен отстранил Татарчука, подошел к чеченцу, поднял ему за подбородок голову, заглянул в обессмысленные глаза:
- Ты, ачхуевец засмоктанный! Попробуй еще на кого из наших гыркнуть або руку поднять - на раз душу вон выбью! Ты глянь як она осмелела, сволота немаканая!
...Сабанеев, стараясь не выдать волнения, предложил: пока правление в сборе, надо рассмотреть и этот случай. Про себя он твердо решил дать ход этим двум делам, причем последнее представить как самое оголтелое проявление шовинизма. Правленцы пытались замять дела. Вместе с Кривельняком ребятишек выгораживал Гарькавый:
- Не надо бы дале села оглашать. Высчитаем трудодни у родителей да на том и кончим. А то если докладать в район, то сразу спросят: а где была охрана? Куда глядела колхозная власть, уполномоченный? Нас же и накажут.
- Охрана потому и задержала, что оказалась на месте, - осек его Сабанеев. - Уполномоченный тоже глядит куда надо, раз уж собрал вас здесь по этому случаю. Ты не хитри, товарищ, поступай по закону.
Кузнеца оправдывал Микола Передерни.
- За ним сроду такого не водилось, - искренне недоумевал он. - Шоб кого ударить - упаси Боже! Всю жизнь - ги-ги, га-га. Черт же его дернул! А по правде сказать, нам, товарищ Сабанеев, эти чечены тоже не в радость. Бабы - еще куда ни шло, работают, а мужики откровенно дуракуют. Начнешь требовать, стыдить - стоит молчком, только глазами хлопает.
- Зато свои тайные дела дюже умно с киргизами стряпают! - зло отозвался Стефан Лобода. - Дюже умно! Так, шо и концов не найти!
Иващенко и тут не удержался:
- Шо вы с них хочете? Они же ни бельмеса в нашем курсе на коллективизацию. Этим чеченцам шо ни толкуй, один ответ: "Так Алла хочет", - и весь хвесь, хоть ты выспись на них! Так, может, и правильно, шо Семен тому Абдуле в лоб закатал? Хочь один поумнеет!
На этот невразумительный лепет Сабанеев вообще не отозвался. Потерпевший отказался подписать составленную жалобу. По его словам выходило, что ничего страшного не произошло, они сами разберутся. Но уполномоченного это уже мало интересовало. Семен не пришел, несмотря на то, что за ним дважды посылали. Сабанеев, заканчивая составлять очередную бумагу, желчно заметил Гарькавому по этому поводу:
- Еще один плевок с его стороны... Ну, так куды смотрит колхозная власть?
Утром он нарочным отправил в район обстоятельное донесение, приложил к нему акты, а через два дня в село приехал конный милиционер и арестовал Семена.