Накануне на сенокосе я попал под дождь. Сначала даже обрадовался – уж очень устал косить. Все руки отмахал.
Первые редкие капли – крупные и очень приятные – шлёпались на мои раскалённые плечи, шипели, как на сковороде, и моментально взлетали обратно в небо облачками белого пара, похожими на карликовых полярных сов. Капли становились всё чаще и всё мельче, и совы становились всё меньше и призрачней, и взлетали уже не так высоко. А потом и вовсе исчезли. Потому что я остыл.
Домой дошлёпал совершенно мокрый, зато весьма довольный собой. Чрезвычайно приятно было изображать, что вот, мол, я всем сердцем хотел косить до вечера, ибо косец душою, да! Но увы, увы… Мокро, блин… Да что там вытираться, разве это поможет? Пропал день, пропал. Пойду, что ли, с горя улягусь с книжкою про пиратов. Только сначала съем пяток котлет и вина выпью. Не хочется пить, но надо, надо. Простыну – какой из меня работник тогда? Всё, заберите полотенце…
Ну, наутро, конечно, пришлось идти на покос. Ворошить скошенное вчера, чтоб просохло. Невеликое удовольствие. Чтобы хоть как-то скрасить это дело, взял с собой Спиридошку. Бедный пёс вчера толком не погулял из-за дождя пусть сегодня наверстает. Да и легче работается за разговором.
Мы со Спиридоном любим поговорить. У него не очень богатый словарный запас – всего несколько слов и с десяток междометий : «мама, дай, йо-хо-хо, блин, ах , эх , ух, ура, мне…» Но ему хватает – трещит, как сорока. И почемучка он, конечно. Но слово «почему» ему трудно выговорить, и он спашивает по-английски: «Why?» Почему, мол, шмель, почему ямка, почему небо? Почему всё?Не соскучишься.
Ещё Спиридон очень любит имя Варвара. Причём, насколько я понимаю, он считает его ругательным. Не знаю. У нас нет никакой знакоммой Варвары, тем более ругательной. Спиридон обзывает Варварами лошадей, больших собак, некрасивых, с его точки зрения, людей, велосипеды и мотороллеры.
Меня тоже иногда обзывает, но не всерьёз, конечно. Дразнится просто.
Заглядывает в глаза и как бы недоумевая спрашивает: «Варвара?»
- Нет, – говорю - никакая не Варвара, а Михаил Павлович.
- Варвара-Варвара! - настаивает этот паршивец.
- Сам ты – говорю – Варвара, чучело и мамурлюк!
Мамурлюк каждый раз приводит его в восторг, и он начинает носиться кругами, приговаривая: «Ах! Аххх!!!»
Мы частенько так беседуем. Но в этот раз я его поползновения пресёк. Трудно работать вилами, когда перед тобой скачет и дразнится собака. Опасно, может о зубья пораниться. Поэтому я сразу его отогдал, и Спиридошка принялся скакать в стороне, почемукая на бабачек и выкликая на бой затаившихся в высокой траве Варвар. Однако те были не дураки и не выходили. Тихо сидели.
Я ворошил сено размышлял. Размышления были меланхолические.
- Вот эти растения – думал я – вчера ещё были живы, но явился косец, и вот они лежат совсем мёртые. Потом их съест коза а они даже не почувствуют. А кто же этот косец? А это я, да. «Кто ты, о страшное диво? Кости наги, видение твое и голос твой – говор водный. Что гадает звон косы твоея, поведай мне?»
Но ведь и за мною придёт косец, как я пришёл за этим пыреем! И я также паду и завяну и превращусь в тусклую ломкую хрень… Мы все превратимся – весь мир. Когда-нибудь, и, может, даже очень скоро, ничего этого не будет. Этих кузнечиков, воробьёв, листьев. Этого ветра… «… и голос твой – говор водный…».
Да. вот так я примерно думал.
Вот тут оно и случилось. Прямо в левую, варвара, ягодицу.
(Цитата из "Прения Живота и Смерти")