У Болека

Маргарита Школьниксон-Смишко
Днём мы скрывались в погребе, яме или на чердаке, а ночью работали для Болека. Используя самые примитивные орудия труда, мы изготовляли сигареты - тысячи и десятки тысяч сигарет. Он продовал их, но извлекал лишь незначительную прибыль, так что жили Болек с его семьёй в бедности. Наша же бедность оказалась куда тяжелее - мы просто голодали. Мы думали вполне серьёзно, чтозаключённым концлагерей по крайней мере в одном отношении приходилось лучше, сем нам. Они ежедневно получали суп, а мы, когда нужда совсем уж крепко брала за горло, часто были вынуждены ждать до вечера, чтобы получить что-то поесть, и иногда этооказывалась только пара морковок. Но ужаснее голода оказывался страх смерти, который превосходило разве что постоянное унижение.
При всей ничтожности заработка денег д.б. хватать для одной цели: Болек и дня не мог прожить без алкоголя. Регулярно пила и Геня, и даже оба ребёнка, тогда 6-ти и 8-ми лет, время от времени получали немного водки - для "тренировки".
Был ли Болек, на что несколько таинственно намекал его брат Антек, и вправду немцем? Немцам, точнее, фольксдойчам жилось гораздо лучше, чем полякам. Они получали совсем другие продовольственные карточки. Но Болек говорило них с большим презрением. Это-мол люди, продавшие отечество за лучшие продовольственные карточки. Приходилось проедполагать, что немецкое происхождение было выдумкой воображалы Антека.
Несколько перебрав, Болек имел обыкновение говорить многозначительнее и громче, чем обычно. Как-то раз, задорно поглядев на нас Болек заявил, скорчив отчаянную мину:"Самый могущественный человек Европы. Адольф Гитлер, решил, что эти двое должны умереть. Ну, а я, маленький наборщик из Варшавы, решил: они должны жить. Посмотрим теперь, чья возьмёт". Мы часто вспоминали эти слова.
О ходе войны мы, несмотря на нашу полную изоляцию, были иформированы неплохо. Болек повторял нам всё, что рассказывали соскди и знакомые. Бесчисленные слухи, ходившие по Варшаве, большей частью оказывались обязаны своим появлениемм тем, кто рисковал иметь проёмник и слушать лондонское радио. Газеты на польском языке были тоненькими и глуповатыми. Лучше оказалась выходившая на немецком языке "Варшауер Цайтунг". Я переводил для Болека важнейшие статьи, в сильно упрощённой и "причёсанной" форме. Я переводил их так. чтобы они убеждали его: поражение немцев близится день ото дня.
Если мне приходилось сообщать одни мрачные новости, Болек угрожал, что не будет выделять денег на покупку газет. Приходилось соглашаться, что из такого листка и впрямь мало что узнаешь. Лучше бы достать "Дас Рейх", в которой можно найти куда больше правды о войне и немцах. И Болек стал покупать "Рейх".
В доме, в котором удалось найти одну единственную книгу, к сожалению, не Библию, а совсем чистенький, очевидно, никогда не открывавшийся молитвенник, я читал прежде всего литературный отдел "Дас Рейх". Честно говоря, читал не без удовольствия, но это не было моё единственное занятие литературой.
Как-то раз жену Болека осенила идея, что не худо было бы мне что-нибудь рассказать, и лучше всего интересную историю. С этого дня, когда темнело, и мы сидели без света, я рассказывал Болеку и его жене разные истории. Часами, неделями, месяцами... Чем больше нравилась им история, тем лучше мы вознаграждались - куском хлеба, несколькими морковками. Я не выдумал ни одной истории, рассказывал то, что мог вспомнить.  В тёмной, убогой кухоньке я предлагал слушателям бесстыдно исправленные и сведённые к простой занимательности краткие изложения романов, новелл, драм, опер, фильмов. Я пересказал "Вертера", "Разбитый кувшин", "Иммензее", "Вильгема Теля", "Всадника без головы", "Эффи Брист", "Госплжу Женни Трайбель", "Аиду", "Травиату" и "Риголетто". Как оказалось, мой запас тем и историй был просто огромен, его хватило на многие, очень многие зимние вечера.
Я смог убедиться в том, какие литературные образы и мотивы воздействуют на простых людей. Болеку и Гене было совершенно всё равно, кто создал историю о старом короле, собравшемся разделить своё государство между тремя дочерьми. Имени Шекспира они никогда не слышали, но королю Лиру сочувствовали. Напротив, размышления и конфликты Гамлета оказались ему полностью чужды.
Но вот "Коварство и любовь" всерьёз взволновало его:"Понимаешь, знавал я такого Вурма, именно такой тип работал в нашей типографии"...
Случалось, что мы осточертевали Болеку и он собирался от нас избавиться. "Так больше нельзя. Вам надо отправляться. Какое-то время мы вам помогали, пусть теперь это делают другие. Иначе мы все здесь умрём с голоду."
Всякий раз, когда Болек собирался нас вышвырнуть, Геня уговаривала его:"Давай, оставим их. Мы уже столько времени продержались вместе, так м.б. справимся и дальше". Когда терпение теряла Геня, слово брал супруг:"Да чёрт возьми, всё нам удаётся, несмотря на немцев, дъявол их побери". Наши покровители продолжали скрывать нас, мы, как и прежде, изготовляли по ночам тысячи сигарет, и я рассказывал долгими вечерами о любящих девушках, молодых принцах и старых королях, я вспоминал зимние сказки и сны в летнюю ночь.
По-прежнему нам приходилось терпеть жестокий голод, даже когда одна из родственниц Тоси сложными окольными путями присылала небольшие суммы. Порой денег не хватало и на самую дшёвую водку. Вдруг Болек нашёл оригинальное решение проблемы. Школ тогда не существовало, многие родители обучали детей в частных кружках. И вот Болек предложил соседу выполнять за его детей школьные задания. Правда, сказал он, что он слишком нервный, чтобы делать это в присутствии детей, и поэтому должен забирать тетради домой. Дома задания выполнялись нами - Тося отвечала за польскую грамматику и сочинения, я - за арифметику. Денег за это Болек не получал, но сосед часто угощал его водкой, а того-то ему и было надо. Он был благодарен нам за помощь, а мы рады, что смогли оказаться полезными.