…
Многих интересует вопрос, чего же мы боимся. Вопрос, прямо-таки сказать, сопровождающий человека с самого его существования. Глупец тот, кто считает, что человека по-настоящему могла испугать молния, огонь, другие природные явления. Всё это нагоняло страх, но страх отступал, как только всё заканчивалось. Есть то, что человек боится всегда, поскольку есть вероятность, что в отличие от природного явления это не закончится, не пропадёт, не исчезнет. И речь идёт не о смерти. Бояться смерти – это естественно. Больше всего человек боится задать вопрос и не получить на него ответ. Пронзить тишину, но не так, чтобы она взорвалась и ответила чем-то взамен. Ибо только в таком случае человек сможет почувствовать себя безмерно одиноким, никому не нужным и отрешённым от всего. А это уже точно пострашнее природных катаклизмов.
Задавая вопрос, мы ждём на него ответа. Притом зачастую мы задаёмся глупыми вопросами, мол, что да как, прекрасно зная ответы. Тут важен не столько сам факт наличия ответа, сколько сам процесс – вопрос и ответ. Без второго компонента, ты словно загнанный в тупик. Нет того, кто мог бы ответить, нет никого, кто мог бы попытаться ответить, нет никого…
Второй раз за неделю, четвёртый раз за месяц, неизвестно какой раз за год. Он не знал, почему его так тянет сюда. Не знал, но всеми фибрами души чувствовал, что так надо, как бы банально это не звучало. Когда всё только начиналось, когда он впервые дошёл досюда, это чувство тогда находилось в состоянии эмбриона. Оно только-только зарождалось, но крепло с каждым новым походом. Сам он отслеживал эти метаморфозы, несколько раз пытался поговорить об этом с кем-нибудь из друзей-приятелей, но всегда вовремя останавливался, поскольку знал, что это мало кто сможет понять. Вернее всего никто. Так, волей-неволей, но из маленького секрета вся эта кутерьма превращалась в тайну за семью печатями. Впрочем, сам факт того, что он приходит сюда, уже был весомым аргументом для того, чтобы хранить молчание.
Он рос без родителей, оставленный на попечение сначала деду с бабкой, а после кончины последних к единственным оставшимся родственникам в лице дяди и тёти. Те особого значения взрослению не придавали, поскольку относились к той категории людей, у которых работа стояла превыше дел семейных, а посему уже к своим восемнадцати годам он мог похвастаться тем, что воспитан был по факту самим собой. Нет, не улицей, как это часто бывает, но и не под заботой и опекой родных. Всё это должно было наложить свой отпечаток и рано или поздно выйти наружу, что и произошло спустя ещё несколько месяцев, когда на руки попала одна газетная вырезка.
Он поправил рюкзак. В глубине что-то заёрзало и ударилось. Раздался тихий металлический звук, который невольно заставил его улыбнуться. Он знал, что внутри рюкзака лежит то, ради чего он приходил сюда в самый первый раз. Со временем арсенал лишь только пополнялся. Он остановился около небольшой пятиэтажки, осмотревшись по сторонам и не обнаружив ничего подозрительно, сел на деревянную лавку. Потрескавшаяся краска и почти еле различимые надписи по бокам. Он провёл перчаткой по тому месту, где среди матерных ругательств и прочей ерунды был нарисован маленький человечек, сжимающий что-то отдалённо смахивающее на шляпу. Сказать точно, что было нарисовано, он не мог. Время, дожди и прочие условия изменили картинку и явно разобщили её с оригиналом. Порывшись в своём рюкзаке, он наконец нашёл то, что искал.
Накинув капюшон, он посмотрел на небо. Серые тучи шли из-за горизонта, подсказывая путнику, что самое время уйти с открытого пространства. При всей его любви к дождю и прохладным вечерам, он поспешил ретироваться и воспользоваться подсказкой небес. В конечном счёте, работать ему сегодня нужно было именно в доме, а не на улице.
…
Ветер понёс кусок газеты, подкидывая его в воздухе, словно футбольный мяч. Описывая зигзаги, устремляясь то вверх, то вниз, она изредка останавливалась, прижатая порывами ветра к стенам или большим столбам. Но отпускать свою новоиспечённую игрушку ветер и не думал, а потому игра продолжалась. С жёлтых потускневших страниц на всю эту забаву с печальным взором смотрели какие-то люди. Вставки с их фотографиями уже давно потускнели, что лишь придавало их и без того грустному виду, ещё более жалкий вид. Наконец, вдоволь набесившийся ветер отпустил газету, и она упала точно на деревянный аэродром скамейки. Погода на минуту успокоилась, чтобы спустя считанные мгновения начать проливать свои первые холодные слёзы. Капля за каплей ударялись по жёлтым страницам, оставляя мокрые точки, словно тысячи бомб покрывали такую хрупкую поверхность бумаги. А где-то рядом, с деревянного покрытия, на небо грозно смотрел маленький нарисованный человечек. От старого «я» у него осталась лишь маленькая шляпа в руке, которая была подчёркнута свежим маркером. Но в остальном, то был совершенно другой рисованный хозяин скамейки. Маленький, со шляпой на фоне чёрного города с пустыми глазницами окон. Он гордо смотрел куда-то вдаль, сжимая в одной руке шляпу, а в другой тоненькую кисть.
«Когда не находишь ответов и рядом никого нет, нарисуй мир, где будут те, кто ответят», гласила надпись чуть ниже.
…
Отойдя от стены чуть подальше, он внимательно посмотрел на её новую поверхность. Откинув капюшон, он сел на пол. Было слышно, как завывает ветер через открытое настежь окно, и как стучат капли о подоконник. Лишь только эти звуки сейчас наполняли всё пространство вокруг, будто работая в унисон друг другу. Жалобный ветер, гуляющий по улицам городка и его неожиданный спутник в виде дождя. Идиллия. Он всегда любил именно такую погоду.
С этого места он мог увидеть всё вокруг. Ему нравилось заходить в чужие дома и смотреть, как и чем жили те или иные люди. Оставшиеся на местах фотографии в рамках, старые альбомы, газеты, вырезки, журналы… Он никогда ничего не трогал, никогда ничего не уносил, оставляя всё на своих законных местах. Ему казалось, что время попросту замерло внутри каждого здания, вошло в некое состояние анабиоза – сна разума. В голову не приходило и мысли, что-либо оторвать от этого самостоятельного и одновременно с тем странного, другого мира. В фотографиях, вещах, старой технике, словно ещё что-то теплилось – какая-то жизнь, которая бы вновь вырвалась наружу, стоило только вернуть одно основное звено цепи – тех, кто некогда заселял эти дома. Но времена шли, а они всё не возвращались. До его прихода.
Вот и сейчас, повинуясь некоему зову, гость осторожно ходил по комнатам, то останавливаясь около наиболее заинтересовавшей вещи, то продолжая свою прогулку. Фотографии за стёклами словно были сделаны вчера. Стоило лишь стереть верхний слой пыли и с той стороны уже смотрели незнакомые, но одновременно с тем такие родные лица. В каждом доме, он отмечал это странное чувство, будто он знает тех или иных людей. А с фотографий ему всегда отвечали улыбками незнакомцы, словно подтверждая его смелые мысли. Всё это, на удивление, поднимало ему настроение. Пускай он и не знал этих людей, пускай он даже и не мог предположить, кем они были тогда, но в одном он был уверен точно – попадая сюда, он словно знакомился с их неким идеалистическим «я». Достаточно сильное заявление, но глядя на фотографии и людей, он не мог увидеть в них ничего плохого, как бы ни старался. Скорее что-то светлое, ибо, как правило, люди всегда улыбались. К тому же, во всех домах, в которых он был, были фотографии, а это уже позволяло ему чувствовать себя не таким одиноким.
Бывало, что доходило до чего-то вообще необъяснимого. Иногда, он мог просто сесть посреди комнаты и долго сидеть, глядя на ту или иную фотографию. Абстрагируясь от внешнего мира, он пытался по лицам создать вокруг себя картину того, что здесь когда-то было. Это было не так уж и просто, но бывали случаи, когда воображение налаживало настолько прочный контакт с фотографиями, что он представлял, как некогда живущие здесь, приходя домой, занимаются домашними заботами, разговаривают о том, что было и что будет. Закрывая глаза, он слышал, как за окном гудят машины, в гостиной телевизор передаёт последние новости, а на кухне течёт вода и шумят тарелки. Такие наваждения длились недолго, и в какой-то момент вся иллюзия распадалась на миллионы неразличимых кусочков, которые сгорая, открывали ему реальность – пустые квартиры, редкие звуки природы с улицы, но в основном – тишину во всех углах. Сердце сжималось от неожиданного прилива грусти, но живые воспоминания ещё долго поддерживали необходимый баланс, словно успокаивая его тем, что вернее всего, так оно и было.
А потом он выбирал ту или иную стену и начинал возвращать жизнь дому. В такие минуты, он чувствовал себя участником чего-то невообразимого, отчего не мог зачастую даже полностью отдавать отчёт тем или иным своим действиям. Но внутреннее «я» двигало им лучше любого импульса. Словно находясь в каком-то состоянии транса, он расстегивал рюкзак, доставал оттуда металлические баллончики, натягивал на нос респиратор и начинал свою работу.
Впрыск, ещё, ещё – заменить баллончик, ещё один. Созданные в голове картины переносились на стену. Он добавлял своеобразные черты каждому рисунку, делая его, по-настоящему, индивидуальным, не похожим на другие. Где-то он добавлял цвета, где-то пририсовывал отдельные детали. Как не крути, но все рисунки на стенах связывало одно – все они всегда рисовались с одной целью, а посему по своей сути были одними и теми же. На всех рисунках, с той стороны стены, на свои дома, квартиры, улицы, смотрели люди, максимально похожие на тех - на фотографиях. Где-то ему удавалось нарисовать целые семьи, где-то хватало и одного человека. Но так, шаг за шагом, дом за домом наполнялся своими старыми хозяевами.
«А в школе на уроках ИЗО мне всегда говорили, что это не моё», - улыбаясь говорил он вслух. Да, пускай картинки и не двигались – то была не компьютерная графика и не последние изобретения, способные воспроизвести на стенах целые сюжеты из жизни. Тем не менее, после того как он заканчивал работу, у него всегда внутри просыпалось чувство, что теперь дом точно пробудился ото сна. Вглядываясь в каждый рисунок, проводя рукой по лицам и рукам нарисованных людей, он словно чувствовал тепло, которое исходило от них. Снимая респиратор после очередного творения, он мог часок-другой сидеть, улыбаясь, не отрывая взгляда от рисунка. А с той стороны, словно видя его эмоции, отвечали взаимностью старые-добрые хозяева, которые обрели новое обличие, пускай и отличное от былого.
Да, он был единственным живым человеком в округе, но глядя на нарисованных людей, он никогда не чувствовал себя одиноким. Это чувство в мгновении ока испарялось, не оставляя и следа. Вот и сейчас, когда со стены пятиэтажки на него смотрела мама с дочкой, он ощущал себя, если не членом этой семьи, то, как минимум, хорошим знакомым или добрым гостем.
Продолжая улыбаться, он достал старую карту города, найденную в одном из домов, и отметил крестиком дом, в котором остановился, чтобы переждать дождь. Очередной дом вдохнул новую жизнь. Можно было возвращаться назад.
Старая пословица гласит – хочешь жить – умей вертеться. Он же вертелся там, где жизни уже давно не было. Бредя по ещё свежему и не остывшему от дождя городу, стараясь слиться с тенями от стен, он проводил рукой по их гладкой поверхности, изредка останавливаясь, чтобы бросить взгляд на тот или иной объект. Он знал об этом городе слишком мало. Основная часть информации была скрыта для простых смертных, другая потерялась во времени. Такое невозможно было не заметить. Поначалу все стартовые заголовки газет пестрели сообщениями с возможными догадками и опросами очевидцев. Потом в это дело ввязался кто-то покрупнее, и тот ажиотаж, который создался вокруг умершего в один день города, стих, как морская буря, уходящая также быстро, как и начинается.
Он копил остатки старых газет, в закладках на своем ноутбуке оставлял редкие сообщения с форумов и других сайтов. Он не мог оставить это без внимания. Город, который чарами завлекал его в свои мёртвые объятия, словно каждый раз просил его найти разгадку. Разгадать тайну, что была на поверхности, но которую перестали замечать. Один- единственный город, который когда-то всего лишь за один день превратился в закрытый объект, а потом и исчезнувший с карт, словно кто-то невидимой рукой аккуратно стёр его ластиком.
Забравшись на небольшую бетонную плиту, которая некогда, наверняка, предназначалась для новой постройки, он присел на край. Здесь не было жизни, сколько он себя помнил. Говорили, что всё произошло, когда он был слишком маленьким. Откровенничать не любили даже родные. Редкие подсказки подкидывал ему дед, явно намекая на его связь с этим городом. Но его вместе с бабкой не стало слишком рано. Что же до дяди с тётей, то им было всё равно. Наверное, так же, как и на него самого.
С этой стороны город открывался как на ладони. Новая постройка стала бы идеальным местом для гостиницы или туристического центра. Вдаль уходили дороги, которые коврами вели внутрь бетонных джунглей и из него, посередине стояли сохранившиеся знаки и разросшиеся деревья некогда длинной аллеи. Каждый раз, смотря на всё это, он задумывался над тем, что же могло произойти. Каждый раз это были новые гипотезы, и он уже относился к разным мыслям спокойно, как к доброй традиции завершения вылазки. Сегодня он думал о том, что всё могло изменить магическое исполнение желание одного единственного обиженного человека. БАЦ! И все до единого исчезли, а этот таинственный познал истину, лишь оставшись один в огромном муравейнике, который опустел. В этом ком-то парень узнавал самого себя. Да вот только никаких таких желаний - он бы хотел загадать другое, обратное желание. Вернуть всех муравьёв обратно, вернуть королеву и снующих рабочих, всех, даже трутней, лишь бы огромная система заработала вновь. Говорят же, что мысли материализуются. Спустя десять томительных минут, он улыбнулся и зашагал в сторону его тайного прохода сюда. Всё это не помогло. В который раз.
-Ты опять был там? – девушка не смотрела на него. Сидя рядом, её взгляд был направлен куда-то вперёд, словно она пыталась высмотреть что-то за огромными домами, деревьями, проводами и антеннами.
-Да, - врать ей было как минимум глупо, да и уже давно такого желания у него не возникало. Она знала и понимала его как никто другой. Глупо было пытаться что-то скрыть от того, кому ты сам однажды доверил читать себя, как книгу.
-По весне у парней твоего возраста другие интересы. Любовь, ухаживания за девушками, гулянки до утра, ночи без сна. Но это всё не о тебе.
-Верно. Всё так.
-Ты предпочёл серые холодные камни места, где нет никого и ничего. Мне кажется, что и весна обходит то место стороной, ибо там не за что зацепиться. Но в тебе удивительно много силы. Даже не представляешь сам сколько. Постоянно ходить туда, это не просто прозябать тут.
Он промолчал. Такие разговоры были не редкостью. Она никогда не отговаривала его. Даже в её интонациях, редких взглядах он, к удивлению, обнаруживал понимание. Он никогда не брал её с собой, да и она никогда не просилась идти с ним, но почему-то понимала, зачем он это делает, и что отговорить его не получится, сколько весомых аргументов не будет приведено. В свою очередь это было то, с чем он уже давно сумел свыкнуться, но каждый раз где-то внутри себя задавал один и тот же вопрос – почему? Она не была его сестрой, но при этом понимала его, будто они имели одни мысли на двоих.
-Опять рисовал? – она нарушила молчание первой.
-Ещё один дом, ещё одна семья. Дождь немного нарушил мои планы. До обхода я бы успел заглянуть ещё в один.
-Ты так и не понимаешь, зачем? – на сей раз она развернулась и посмотрела ему прямо в глаза. Что она нашла в нём? Родственную душу, это было всё слишком прозаично. Но в большом городе было куда больше подходящих адекватных кандидатур, с кем можно было бы провести время, нежели чем с художником, творящим в местах, где его произведения никто никогда не увидит. А что она? Красивая собой, с аккуратными чертами лица, синим цветом глаз и светлыми волосами, доходящими до груди. Он знал, что она привлекает внимание парней. Но, по-прежнему, не мог понять, почему они повязаны и ещё одним чувством – чувством одиночества для всех остальных.
-Нет. Просто так нужно. Это единственное, что пока работает как часы. Каждый раз одни и те же образы. Но нет, ответов у меня по-прежнему нет.
-И так больше полугода, - она достала очередную сигарету и скомкала пустую пачку. Она курила уже намного реже, но этот запах всё время привязывался и к нему, как будто они делили его на двоих. Её вопросы уже не пробуждали в нём долгих минут размышлений в одиночестве. В какой-то момент, он просто решил, что они служили своеобразной проверкой. Такие диалоги заменяли им свойственные и типичные для других вопросы как дела, что нового. К радости или к сожалению, в его жизни мало что менялось. По крайней мере, с тех пор как пустынный город вовлёк его в свои сети, пустив по собственному лабиринту загадок, выход из которого по-прежнему не выдавал привязанный к другому концу клубок.
-Не будем обо мне.
-У меня всё хорошо. И хоть я не рисую, но хватает своих дел и тут. Пока ты предпочитаешь мёртвые города живым, в живых идёт своя жизнь. Каждому своя романтика. Однако, замечу, что я знаю многих, и твой выбор заслуживает уважения. Города – это рулетка, которая никогда не останавливается. Кому везёт – попадает на загаданное чёрное или красное, но в основном, все проигрывают и продолжают играть, кидая шарик. И так до того момента, пока не спустят всё. А там и жизнь заканчивается. Ты же идёшь по собственному пути. Куда более интересному, как мне кажется.
-Единственное, что никак не дойдёт до меня – как тогда ты можешь…
-Терпеть всё это? – она продолжила фразу вместо него, попутно сбрасывая входящий звонок. – С тобой интересно. Ты ищешь разгадку в том городе, а я пытаюсь разгадать тебя. Это как кубик-рубика. Ты пытаешься сложить свой паззл, а я свой. Ты не так много времени проводишь в этом городе, так вот – тут все похожи. Я давно отметила, что люди сходятся с неинтересными людьми. Это как закон этого города, равно как и во многих других. Ты же не из этого числа. С тобой интересно, потому что ты ходячий секрет. Ну и к тому же, если соединить моих скелетов и твоих, то нужно будет очень сильно расширить жилплощадь, ибо шкаф располнеет до неприличных размеров.
-Пытаешься именно разгадать?
-Да. На самом деле, многие скрывают это под словом «понять», но понять можно любого, а вот разгадать, что движет человеком, кто он такой – это уже про тебя. Получать удовольствие от самого поиска.
-В каждом слове, при каждой встрече, - резюмировал он.
-Наверное, так. Пока тебя нет, я встречаюсь с другими людьми. Но из всех ты - по-прежнему единственный, с кем этот процесс поиска не прекращается. Вокруг тысячи, но у всех в голове словно работает один заведённый механизм, так что их желания и действия, по факту, мало чем отличаются друг от друга. В итоге всё сводится к одному знаменателю. С тобой же это не работает, - она впервые за всё это время улыбнулась. Ему нравилась её улыбающееся лицо, особенно когда оно сменяло эту маску серьёзности. Это ей шло.
-Это то, что единит нас. Я рад, что ты есть в моей жизни.
-Сопливо, но сойдёт, - она ткнула его локтем в бок и они оба рассмеялись. Когда они успокоились, девушка с каким-то серьёзным лицом, вновь отвела взгляд в сторону раскрывающегося перед ними города. Он ещё не проснулся. На улице ещё только начинало вставать солнце, где-то начинали свои трели майские птицы. Огромный организм только начинал отходить от сна. Зашумели первые машины, где-то внизу застучал по рельсам первый трамвай. Последний холодок ночи, отступая, пробирал всё тело, отчего она поёжилась под пледом, принесённым из дома.
-Скоро снова туда? – спросила она, стоило первым лучам коснуться того места, где они сидели.
-Да. Сегодня пополню запасы, и опять придётся уйти.
-Вернёшься вновь с историями.
-Как всегда.
Она аккуратно сложила плед, потянулась и убрала всё в чёрную сумку, собираясь идти домой спать. Их утренние встречи были традицией, которую ничто не могло изменить. Они собирались так каждый раз по его возвращению. Это было негласно решено в тот первый раз, когда он решился, и продолжалось до сих пор.
Девушка обняла его сзади, как обнимают сестры своих младших братьев, затем потрепала его волосы. Сделав несколько первых шагов, она вдруг развернулась.
-А знаешь, хоть мы оба и не от мира сего, но было бы интересно прожить хоть день вдвоём как они. Думаю, что вдвоём нам это было бы под силу.
-Или найти наш мир, откуда мы родом, - он попытался изобразить улыбку на лице, но вышло довольно фальшиво.
-Тебе это под силу, - подмигнула она ему.
-Всем постам, внимание! Замечено движение в квадрате 10-105, напротив бывшего кинотеатра. Первой группе немедленно выдвинуться в этот квадрат и доложить по прибытии. Конец связи!
-На плановые не похоже, - как-то угрюмо сказал один из бойцов во всём чёрном, надевая каску на голову.
-Один хрен, какая-нибудь ерунда. После того, что было в начале. Ну, ты помнишь… Мне кажется, что все вандалы и мародёры уяснили урок. Да и у нас тут патрули чуть ли не через каждые сто метров понатыканы. Смысл?
-Утрируешь.
-Да всё равно. Давай на чистоту – приедем-проверим-ничего не найдём. Как обычно бывает.
-А как же рисунки?
-Да какое мне дело до рисунков, - закидывая автомат за плечо ответил второй.
-Что собираемся, как на прогулку? Приказы не обсуждаются – бегом в машину.
-А он сегодня не в настроении, - улыбаясь бросил первый второму.
-Видать утром перина негостеприимная была, - подмигнул тот ему в ответ, забрасывая рюкзак в военный джип, который мгновенно сорвался с места в сторону опустошённого города.
Он был уже близко. Кажется, что сегодня сама погода была за него. Солнце цеплялось за чёрный цвет его толстовки, заставляя вытирать пот со лба, хотя утром, он жалел, что не взял с собой куртку. Редкие облака закрывали солнце лишь на мгновенье, давая страннику дорогие минуты отдыха, но небесное светило просто так не отступало. Она что-то говорила про весну?
На заброшенных детских площадках уже вовсю хозяйничала пробудившаяся зелень. Нестриженные участки разрослись зелёными коврами. В некоторых местах трава уже доходила ему до колен и было забавно представлять, что пройдёт ещё какой-то период времени, и он будет прорубать себе дорогу вперёд, как в джунглях по ту сторону земного шара. Он не раз видел по телевизору джунгли и огромные пышные леса, но то были места, куда ещё не добрался человек со своей техникой. Глядя на всё происходящее вокруг, он понимал иронию судьбы. На сей раз природа – завоевателем проходила по местам, где некогда было много бетона, камней и железа. Она обильно разбрасывала свои семена в парки, аллеи, бывшие дороги. Растительность змеёй уходила на стены домов, заглядывая на первые этажи бывших жилищ. Теперь, когда здесь не стало человека, она могла себе это позволить без опаски. Когда-то, кто-то сказал, что человечество – это раковая опухоль. Выходило, что её победили народными способами?
Она ни разу не видела всего этого, да и вряд ли увидит, ровно, как и многие другие. Люди привыкли видеть себя победителями и всегда теряются, увидев обратную сторону медали. Он готов был поклясться, что люди бы боялись увиденного. Что же до него, то он понимал, что всё это закономерно, как и многое в жизни.
Он пролез в окно первого этажа, предварительно опустив капюшон как можно больше на голову, чтобы не пораниться, о свисающие сталактитами куски стекла. Внутри пространство комнаты было не таким уж и большим – по всей видимости попал на кухню. На посеревшем от времени и грязи холодильнике, он насчитал с дюжину магнитиков, привезённых из разных стран. Турция, Италия, Вашингтон… он никогда не был за границей. А эти люди, по всей видимости, любили путешествовать.
Грязные столовые приборы, треснувшие напополам тарелки, чьи осколки хрустели под ногами. Он прошёл дальше вглубь квартиры. Она не была большой. Непропорционально длинный коридор, упирающийся в ванную комнату. Три комнаты. Гостиная – первая арка направо, спальня – от ванной налево и детская – по другую сторону. Судя по обстановке, люди заехали сюда незадолго до того, как что-то произошло в этом городе. По крайней мере, всё в комнатах, говорило об этом.
Он взял со стола раскрытый фотоальбом. Люди убегали, собирались впопыхах, но успели захватить частичку чего-то крайне важного, гораздо важнее, чем магнитики со странами на холодильнике. Многие места, где когда-то были фотографии, выдавали былое присутствие чуть более светлым цветом от прямоугольного фотоснимка. Забавно, что в век высоких технологий, они ещё хранили при себе такие фотографии. Выходило, что не прогадали.
Пролистнув пару страниц, он всё же нашёл то, что искал. Фотография, где было запечатлено всё семейство, которое жило здесь. Почему-то он был в этом уверен. Молодожёны, но уже с маленькой девочкой. Сколько им было? На удачу, он перевернул карточку, но не нашёл случайной подсказки. По всей видимости, девочки было лет 5, не больше, а им? Молодой парень и такая же молодая девушка. Улыбающиеся, жизнерадостные, на фоне какой-то достопримечательности. Он знал, что такими он их и нарисует на стене длинного коридора. Какая это была семья по счёту? Ему редко приходилось рисовать одиноких людей. Как правило, пару или семью. Но чаще всего троицу. Если у людей и были любимые числа, то его любимым было именно она – тройка.
Зашумели отбрасываемые колпачки с чёрных баллончиков. Прикрепив изолентой фотографию, он надел респиратор и потряс своим аналогом кисти. Вот он – его мольберт, перед ним. Он отличался от своих коллег. Во-первых, он никогда их и не видел. Во-вторых, он делал нечто больше, чем банальная похабщина на стенах или непонятные кривые записи на иностранном языке. В-третьих, он делал это не просто так. Стоило ему начать и его охватывало какое-то непередаваемое чувство, которое невозможно было повторить там – по ту сторону, в живом городе. Энергетика этого места заменяла ему часы блужданий в поисках нужного посыла, выбора рисунка и многих других мелочей. Он наперёд знал, что останется после его ухода, он знал, как он изобразит этих людей, в каком месте и в какой позе. Фотографии помогали ему, но он пытался передать больше эмоций, чем на простой фотокарточке. Он знал, что люди не оживут после его ухода, не сойдут со стен, не пожмут ему руку, благодаря за спасение. Но ему это было и не нужно. Он чувствовал всё это и так, просто наблюдая за итогом своей работы.
В городе такого не было. Как будто в зазеркалье, он чувствовал, что здесь всё подпитывает его, а там. Он называл себя художником, но холсты в городе полном людей, не удавались у него. Определённые сюжеты не складывались, и в итоге он умывал руки. Здесь же всё было совершенно по-другому. Он чувствовал поддержку, свободу и каждое движение его руки, придавало ему больше уверенности. И он верил, что делает куда больше, чем просто расписывает холодные стены.
Последний пустой баллончик выпал из его рук. Снимая респиратор, чтобы вдохнуть спёртый воздух, он поднял глаза на свой рисунок. Со стены на него смотрела семья. Чёрные кудри молодой девушки, будто сливались воедино с такими же тёмными волосами её мужа. Опираясь на него одной рукой, она держала голову у него на плече. На её светлом лице застыла нежная улыбка счастья. Что до него, то рядом с ней он казался спокойным как скала. Одна рука обнимала её за талию, а другая держала за руку самого маленького члена семьи. Девочка с двумя косичками-антеннами, улыбалась не только ртом. Казалось, что сами глаза отдают какой-то неописуемой радостью. Маленькое платьице с мишкой, белые кроссовки. Художник отошёл к параллельной стене и медленно опустился по ней, не сводя глаз с этих людей.
Чем они жили? Какие у них были планы? Как они нашли друг друга? Вопросы пронзили его насквозь, оставаясь без ответа. Он никогда не думал, насколько тяжела его ноша. И только сейчас он начинал осознавать, что он оставлял все эти вопросы в тех квартирах, где работал, без надежды, что на них когда-нибудь найдётся ответ. Сколько таких семей он уже успел нарисовать? Скомканная карта с отметками шпаргалкой лежала у его ног, но он не хотел ей воспользоваться. Странно, но вся его миссия в возрождении города заканчивалась на этом – на создании образов. Все же их переживания, чувства, подлинные эмоции… этого не мог раскрыть ни один баллончик в его руках.
Он снял грязные от краски перчатки и ладонями закрыл глаза. Ему не было дела до живых в городе, куда он возвращался, но судьбы мёртвых его волновали до такой степени, что он не мог спокойно покидать дома. Именно поэтому он подолгу сидел рядом со своими творениями наедине. А может, потому что он чувствовал с ними связь? Но не как у создателя со своим творением, а другую… ему никогда не говорили откуда он, но это многое бы объясняло…
В этот момент, он услышал, как что-то приближается к дому. «Военные», - эта мысль пулей выбила его из состояния прострации и заставила пробежаться холодку по его спине. Если найдут, то даже разбираться не станут. Он был наслышан об историях, как расправлялись с мародёрами и простыми ходоками. Те не имели своей тропы, не знали город так, как знал он, а потому попадались почти всегда. Редким удавалось убежать, но больше они никогда не возвращались. Со временем из всех энтузиастов остался он один. И странно, но он никогда даже не задумывался, почему это место вообще охраняют и притом так усиленно.
Судорожно подбирая баллончик, он случайно порезал ладонь осколком битого стекла. Кровь полилась на пол, оставляя разводы на полу. Громко выругавшись, он попытался встать, но споткнулся о лежавший рюкзак и, потеряв равновесие, чуть не упал, но вовремя выставил вперёд руки, удержавшись о свой рисунок. Страх прошёл по всему ему телу. Словно обжегшись, он резко одернул руку. Кровавый след растёкся по лицам пары, словно капля краски, упавшая на холст. Тонкие линии потянулись вниз, словно приближаясь до ещё одной жертвы. Мгновение и кровь попала сначала на косички девочки, а затем опустилась и на лицо.
Всё было испорчено! Бесповоротно.
Ноги словно стали ватными. Где-то за окном он слышал голоса людей, но по-прежнему стоял, будто вкопанный. Эти люди, его произведение, всё было испорчено. Кровавая отметка, как будто клеймо цензуры поставило крест на всей его работе. Улыбки потерялись под кровью, вся та нежность и красота, которой он восхищался, скрылись за образовавшейся кровавой маской. Он не мог поверить, что впервые всё пошло не так, как надо.
Им овладела паника, и, наверное, именно она заставила его двигаться. Военный патруль всё это время был занят оцеплением периметра и проверкой соседнего дома. Но минуты шли, и вот они уже приближались сюда. Он слышал их переговоры, слышал клацанье прикладов. В ушах не утихала барабанная дробь. Они найдут его, даже если он спрячется, он понимал это. Все дома были девственно чисты. Их сохраняли в консервации и он был единственным, кто нарушал их спокойствие, продолжая свою программу заселения. Они увидят кровь, они всё поймут. Но просто так оставаться на месте не давал инстинкт выживания – он ринулся в комнату родителей.
-Входим!
Дверь, словно сделанная из картона не выдержала ударов и упала внутрь квартиры. Два бойца заняли позиции у двери, пока трое зачищали комнату за комнатой, проверяя их на наличие непрошенного гостя. Не дожидаясь товарищей, полностью доверяя их профессионализму, оставшиеся у двери вышли на свежий воздух, чтобы закурить. Снимая чёрные маски, от которых под солнцем было жарко как в парилке, они закурили.
-Я же говорил, хрень всё это собачья. Ну, кому сдались эти развалины? Только лишний раз по пустякам подняли.
-Не жалуйся. Платят и платят. Тебе хорошо, мне хорошо, им хорошо. Всем хорошо.
-Да просто надоело это всё. Когда мы сюда ехали, я немного по-другому себе всё представлял.
-Ты ведь прибыл со сменщиками?
-Ну да.
-Помяни моё слово, это хорошо, что ты приехал, когда всё устаканилось.
Только молодой боец хотел спросить, что здесь было, как они услышали какие-то крики, потом стрельбу. Выругавшись и побросав сигареты, они взяли оружие наизготовку и медленно двойкой стали подниматься к двери. На удивление не было слышно ни звука, словно всё то, что происходило минуту назад закончилось так же быстро, как и началось. Подойдя к двери, они встали напротив неё и на счёт три вошли внутрь.
То, что они увидели, заставило их содрогнуться. Трое бойцов лежали на полу, не подавая признаков жизни. Первый прошёл чуть дальше, проверяя гостиную, второй же проверял одной рукой состояние бойцов, держа на мушке конец коридора. Все трое были мертвы, это было абсолютно точно. Обойдя все комнаты, первый боец встретился со вторым как раз напротив рисунка, где отчётливо виднелись три дырки от пуль.
-Странный интерьер.
-Под ноги посмотри, тут кто-то был. Вызывай подмогу. Нужно расширить район поисков.
В этот момент они оба посмотрели на стену ещё раз. Пульс участился, а кровь застыла в жилах от увиденного. Со стены на них смотрела семья, продолжая улыбаться и тыкать пальцем. Девочка поворачивалась к родителям, а потом кривляла рожицы двум застывшим в недоумении бойцам.
-Мама, эти дяди тоже пришли поиграть!
-Тебе не кажется, что у тебя уже достаточно игрушек, милая, - спросил отец, явно намекая на три трупа в коридоре.
-Ну, паааап. У меня так давно не было новых игрушек! Ну, пожалуйста!
-Твоя мама не будет против?
-Конечно, нет, - молодая девушка улыбнулась.
-Что за хрень тут происходит? - нарушил мирную беседу один из бойцов, бросая нервный взгляд на второго.
-Добро пожаловать к нам в гости! Они твои, милая!
Раздалась автоматная очередь, который слился воедино с последним предсмертным душераздирающим воплем очередной жертвы квартиры номер 78. Но художник был уже слишком далеко, чтобы слышать, как оживают его создания.
-Меня чуть не поймали, - он присел рядом с ней. Сегодня она была раньше обычного.
-Что случилось?
-Видимо, заметили, когда я переходил дорогу. В неположенном месте, - улыбнулся он.
-Думаю, не стоит повторять, что это было лишь вопросом времени? Мышь, которая постоянно крутится вокруг мышеловки, рано или поздно попадёт туда, если не обуздает свой голод.
-Иногда мне становится страшно, когда ты так говоришь, - вновь попытался отшутиться он, что у него удалось, поскольку он вызвал на её лице улыбку.
-Кофе? – она протянула ему пластиковый стаканчик, от которого исходил приятный аромат утра. Он открыл крышку и поводил маленькой ложкой, то собирая пенку вместе, то разбрасывая её по сторонам.
-Ты всегда угадывала мои желания наперёд.
-Либо я всегда обращаю внимание на твоё состояние. У тебя уставшие глаза, и сам ты, словно с того света вернулся. Видок такой, что мама бы родная не узнала, - тут она резко остановилась и закусила губу, - Прости, я дура.
-Всё нормально, я не могу на тебя обижаться. Впервые всё пошло наперекосяк. Не так как обычно.
-Что с рукой? – перебила она, пододвигаясь к нему и внимательно изучая бинт, сквозь который проступал кровавый разрез, будто кровавая река, растопившая белоснежный покров.
-Напоминание о моей неловкости. Порезался, когда убегал от военных. Испортил рисунок.
-Не вини себя в этом. Такое бывает с каждым. Каждый день мы строим карточные домики. И каждый день есть риск, что кто-то другой сломает их. В конце жизни люди подводят итоги, мол, что успели сделать, что они оставляют своим детям и внукам. По сути, они считают пресловутые уцелевшие карточные домики. То, что ты делаешь. Все эти рисунки на стенах, придание чего-то потерянного городу – всё это лишь укрепляет твои домики.
Он вопросительно посмотрел на неё, а потом перевёл взгляд на зелёные верхушки ближайших деревьев. Они скрывали грязные крыши домов, стеной памяти природы, которую люди ещё не сломали. А как всё разрослось всё там? Там была изнанка этого мира и стеной, которую помиловала природа, были бетонные блоки высоких домов. Впрочем, помиловала или оставила догнивать на всеобщее обозрение?
-Ну, а ты как?
-Была на свидании. Ничего интересного. В людях этого места нет огня в глазах. Скорее прямолинейный луч фонаря, который светит лишь в одну сторону, без перспективы отклониться. Знаешь, сколько я таких тут перевидала? И каждый раз одно и то же. Пока ты пропадаешь там, я пропадаю тут. Забавно, но весь каламбур в этом банальном слове «пропадаю».
-Я обещаю, что я разберусь во всём, - как-то не к месту бросил он эту фразу, словно потеряв нить разговора, уходя мыслями всё глубже в себя. Последний поход дал пищу для размышлений. Он никогда не спрашивал, кем были его родители, откуда они и что с ними стало, потому что его всегда, словно оберегали от этой информации. И он к этому успел привыкнуть. Но сейчас все детали механизма шестерня за шестернёй собирались воедино, чтобы запустить дух машины под названием истина. Он приближался к ней, как гончая на охоте. Оставалось сделать последний рывок.
-Ты вообще меня слушаешь?
-Извини. Кажется, я начинаю докапываться до чего-то крайне важного.
-Важнее, чем мои пустые разговоры?
-Нет. И ты это знаешь. Просто, я знаю, что так нужно ради всех тех, кто там был. И ради себя тоже, - он почувствовал как какое-то неописуемое чувство тоски накрывает его с головой. Он испортил собственноручно рисунок, испортил память о тех, кто там был. Она что-то говорила о карточных домиках, но ведь необязательно, чтобы всё разрушил ветер. Он сам мог сломать всё одним движением руки.
Они замолчали. Девушка достала сигарету и закурила, пуская в утро дым. Он посмотрел на неё и задумался, что она была слишком необычной для этого мира, либо была такой исключительно с ним. Если жизнь это постоянный маскарад, то где она примеряет маску, а где её истинное лицо. И что лучше – общаться с незнакомкой, скрывающейся за маской, которая тебе нравится, или с истинным «я». Впрочем, она нравилась ему в разных образах. Во всём городе не нашлось бы второго человека, готового принять его после его походов, выслушать и сдерживаться подобно скале. Он встречал разных девушек, но ни одна не была похожа на неё. Она была такой же, как и он. Только вот у него было место, где он раскрывался полностью, а она пока что была заперта в клетке этого города. Он не был эгоистом, но чтобы помочь ей, он должен был для начала помочь себе.
-Ты собираешься вернуться туда снова?
-Наконец появилась зацепка. Кажется, что мне нужен только импульс. Последний.
-Либо огромный пинок под зад, чтобы ты наконец понял с чем ты играешь. Если они нашли твои художества на стенах, они усилят кордон, установят больше патрулей на улицах. Я не была там, но даже мне понятно, что меры будут ужесточены. А ты опять лезешь в это болото. Ответь мне на один вопрос. Если отговаривать тебя бесполезное дело, ты уверен, что результат стоит всех этих рисков?
Другая бы умоляла его остаться, говорила о чём-то отвлечённом, бросалась бы на него, заставляя остаться, но она знала его слишком хорошо. Иногда даже чересчур хорошо.
-Безусловно. Я ключ, осталось войти в последнюю дверь, - он улыбнулся, но это вышло слишком наиграно.
-И ты не боишься открыть эту дверь? Не все двери ведут к добродушным соседям. Двери страшнее стен. Стены сдерживают, а двери дают возможность войти внутрь. Или выпустить то, что не стоит выпускать.
-Мне нечего боятся. Я слишком долго этого ждал. Ты должна это понимать.
Девушка замолчала, туша тоненькую сигарету. В этом молчании, каждый читал что-то своё. Он не знал, о чём она думает, но в одном был уверен на сто процентов. Он знал, что мысли обладают страшным действием, она прислушается к нему, как и он к ней. Мысли, что мы высказываем – это семена. А тот, кому мы их доверяем – это земля. Земля может как принять семя, так и отвергнуть его. Где-то семена дают ростки, а где-то земля остаётся девственно чистой. Ему хотелось верить, что она всё понимает. Лучше бы его семена проросли.
Лёгкий туман пеленой скрывал первые этажи зданий. Казалось, что многоэтажки так и вырастали, прямо из огромного серого облака, накрывшего привычный город точно вылитое молоко. Он ощущал прикосновение влаги на своём лице и несмотря на отсутствие ветра, ему казалось, будто туман прилипает к нему сам, стараясь опробовать чужеземца, пропитывая его одежду сыростью и прохладой. Туман принимал гостя, открывая дорогу до города, скрывая его тень в своей серой массе.
Он вновь шёл искать ответы. Правда, теперь он окончательно сомневался в том, где начинать свои поиски. Ещё недавно, после разговора с ней, ему казалось, что козырь уже лежит у него в рукаве, но стоило ему вернуться в город, как он понимал, что это была лишь иллюзия, притом обращённая против самого мастера. Почему-то он уже не сомневался, что их связь с городом была прямой. Как у тех, откуда он только пришёл. Привязка к месту – гораздо больше чем просто слова. Он всегда знал, что раз кто-то уходит, то только телесно. Душой, он сохраняется в памяти. Так и он сохранился в памяти города без названия.
В лужах, оставленных после дождя, отражалось серое небо. Вместе с туманом, казалось, что весь мир вокруг поменял палитру. Словно какой-то незримый художник смешал последние цвета, но порадовавшись найденному серому цвету, увидел, что закончились другие цвета. Тем не менее, он угадал. Такой картине и нужен был только этот цвет. Серый – цвет, который по глупости присваивают к холоду, тоске, чему-то отпугивающему. Он же знал правду. Серый оттенок наводил на раздумья, притом далеко не обязательно негативные. Вообще, сложно было определённо сказать, есть ли в этом месте такие понятия как негатив и позитив, добро и зло, грусть и радость. Казалось, что то была та самая пограничная полоса мыслей, заставляющих думать и анализировать. И находить то неуловимое правильное. Каждому своё.
На грязи отпечатались подошвы прошедшего патруля. Они усилили охрану периметра. Видимо, что тот визит не остался незамеченным. Сейчас нужно было оставаться настороже. Сегодня он шёл налегке. Он всегда шёл в город с определённой целью. Достигнув её, он покидал эти места, зная, что будет через некоторое время. Всё сводилось к некоему бесконечному циклу. Эти отметки на карте, постоянное обновление баллончиков с краской, намеченные пути. Но сегодня, будто кто-то вынул маховик из привычного механизма, и всё работало уже не так как прежде. Он терялся в том, что нужно делать далее. Искать какие-либо сведенья о себе? Продолжать рисовать? Он поёжился, но не от холода, а от мысли, что всё поменяется, если ему откроется правда. Что будет тогда?
До этого момента у него никогда не возникало такое большое количество вопросов. А если и возникали, то он знал, что запах краски и ощущение респиратора на лице помогут ему выкинуть лишнее из головы и сосредоточиться на главном, но теперь он не был уверен в этом. Правда всегда считалась единым знаменателем и точкой, которую человек хотел достигнуть. Сейчас же она пугала, поскольку могла сломать хребет его привычной жизни и заставить смотреть на вещи совершенно по-другому.
Что будет тогда? Он вновь задал этот вопрос, но его поглотила пустота. Нужно было идти и попытаться разобраться на месте.
Проходя мимо длинной витрины, он смотрел по сторонам на случай внезапного появления военных. Двоих он встретил у продуктового на первом перекрёстке. Машину и ещё троих у библиотеки. Ещё пару – на крыше бывшего супермаркета. Это ему не нравилось. Не нравилось не только потому, что попадись он, то можно было бы ставить жирную точку на его путешествиях, но и потому что люди разрушали привычную пустоту. Их присутствие наполняло город чем-то противоестественным, чуждым. Разрушались границы. Он знал, что до этого дня патрули так далеко не заходили. Привычная тишина улиц заполнялась разговором и шумом работающих двигателей. Люди разговаривали, курили, ходили по опустошённым улицам, и всё это заставляло его вспоминать о том, откуда он пришёл. Он не хотел, чтобы они были здесь. Им попросту здесь не было места.
Но не он ли сам виноват в поднятой шумихе?
Долгое время, живя в большом городе, кочуя от одних родственников к другим, он постоянно ощущал себя не в своей тарелке. Ценности людей в городе пугали его и настораживали. Он научился наперёд предугадывать поступки окружения, умудрялся проникать в тайные глубины людей, не нарушая при этом их личного пространства. Они все ему казались идентичными. Словно какой-то механизм создавал их, вставляя разную начинку, но с единым чипом, отвечающим за общие настроения. Ему претили разговоры и пустые переживания, он не понимал театральные выплески эмоций на людях. И чем больше он рос, тем больше понимал, как тяжело бывает тем, кто жил по другой программе. Он знал, что нужно казаться привычным этому обществу. Именно поэтому он никогда не производил ощущение кого-то чужого для них, хотя прекрасно понимал, что это лишь игра, в которую стоит играть лишь по той причине, чтобы люди ничего не подозревали. Стоило ему остаться одному, он срывал маску и оставался тет-а-тет с собственными мыслями. Именно они стали его лучшими друзьями и врагами. Мысли могли производит диверсии в его голове, заставляя днями думать о чём-то одном, а иногда даровали сладкие минуты наслаждения. Он знал многих. Они называли его странным словом «друг», девушки встречались с ним, кто постарше видели его перспективное будущее. Он видел, что каждый получал от него что-то непонятное, что дарило им радость, грусть, разочарование, радость. Что же до него, то он ничего не чувствовал, лишь подыгрывая другим. Безмерное чувство одиночества было его вторым спутником. Вместе с его мыслями, оно возвело прочную стену вокруг его внутреннего я, недоступного никому. Никому, кроме неё.
Погружённый в свои мысли, он и не заметил, как оказался посреди длинной дороги. Оглянувшись по сторонам, он к своему ужасу понял, что стоит на самом открытом месте и даже туман уже не скрывает его. Сердце забилось чаще, когда впереди он услышал звук мотора. Ноги, словно в кошмаре сковало и прибило к земле. А потом огромный луч света заставил его закрыть рукой глаза и потерять равновесие. Крики людей, звук мотора, хруст кирпича под тяжёлыми сапогами военных, даже клацанье затвора – всё это слилось в единый звук, постепенно приближающийся к нему. Правда открывается не только тем, кто банально хочет её постичь, но и тот, кто соблюдает при этом должное внимание. Он потерял контроль. Мысли выбили его из колеи. Куда делась его осторожность и былое чувство опаски? Как-то глупо.
-Я точно видел! Вперёд!
-Держу его под светом прожектора!
-Там какая-то тень!
-Меньше вопросов. Вперёд. Вы, двое, проверить. Остальные, прикрывать!
Ноги сами подогнулись под ним, и он опустился на колени, словно пытаясь помолиться. Всё подходило к концу. Шаги приближались, свет всё также не давал поднять глаз. Она ничего не узнает, он ничего не узнает...
Нет ничего ужаснее чувства, когда разбивается надежда. Это как наконечник пущенной тобой стрелы, сломавшейся о панцирь доспеха жизни. Ещё минуту ты верил, выцеливал, старался изо всех сил, имея в колчане лишь один шанс. Но у твоего соперника сегодня был отличный оружейник, выковавший броню, для пробития которой нужно было куда больше, чем ты вкладывал.
…
Многих интересует вопрос, чего же мы боимся. Вопрос, прямо-таки сказать, сопровождающий человека с самого его существования. Глупец тот, кто считает, что человека по-настоящему могла испугать молния, огонь, другие природные явления. Всё это нагоняло страх, но страх отступал, как только всё заканчивалось. Есть то, что человек боится всегда, поскольку есть вероятность, что в отличие от природного явления это не закончится, не пропадёт, не исчезнет. И речь идёт не о смерти. Бояться смерти – это естественно. Больше всего человек боится задать вопрос и не получить на него ответ. Пронзить тишину, но не так, чтобы она взорвалась и ответила чем-то взамен. Ибо только в таком случае человек сможет почувствовать себя безмерно одиноким, никому не нужным и отрешённым от всего. А это уже точно пострашнее природных катаклизмов.
Задавая вопрос, мы ждём на него ответа. Притом зачастую мы задаёмся глупыми вопросами, мол, что да как, прекрасно зная ответы. Тут важен не столько сам факт наличия ответа, сколько сам процесс – вопрос и ответ. Без второго компонента, ты словно загнанный в тупик. Нет того, кто мог бы ответить, нет никого, кто мог бы попытаться ответить, нет никого…
-Зачем всё это нужно было? – вопрос сошёл с его губ неожиданно для него самого.
-Чтобы ты узнал правду, - он повернулся и увидел перед собой закутанного в дешёвые обмотки человека, чьё лицо пряталось под тёмным шарфом. Он схватил его за шкирку, как котёнка, и потащил куда-то в сторону. Тёмные переулки, отдаляющийся свет прожектора, потерянные голоса. Всё это оставалось позади, на дороге, где ему суждено было встретиться с судьбой, но рандеву с ней отложилось. По крайней мере на сегодня. Он впервые за всю свою жизнь потерял сознание.
Сильный запах чего-то непонятного вернул его обратно из небытия. Встрепенувшись, он почувствовал, как его кто-то держит. Попытавшись дёрнуться, он понял, что слишком бессилен против хватки незнакомца. Тот, в свою очередь, протянул свободной рукой бутылку с водой.
-Пей, - негромко сказал голос над его головой.
-Кто ты такой? – бросил парень, выбравшись из сильных объятий и отползая чуть в сторону. Даже в окутанной мраком комнате, он, наконец, мог увидеть незнакомца. Скомканные вещи висели на незнакомце, точно шкуры убитых зверей. Шарф был полностью опущен, и теперь на него из темноты с долей печали смотрел старый мужчина, весь морщинистый, небритый, с тёмной бородкой. Незнакомец, словно изучал того, кого спас от военных, и не скрывал при этом своего любопытства. Глаза не останавливались на чём-то одном. Казалось, что он сканирует его полностью.
-Я еси сияние огня Божественного и просветитель помраченных грехами. Я еси дарующий истину во спасение.
-Откуда ты… - лишь приблизительно понимая то, о чём ему говорит старик, попытался уточнить парень. Только религиозных фанатиков ему и не хватало.
-Твои ль изображения на стенах я видел?
-Мои.
-Ты хорошо рисуешь. Подобно создателю ты вкладываешь часть себя в изображения людей на стенах их прошлых домов. Вижу я, что ты усиливаешься передать в каждом, и понимаю почему. Но более не нужно рисунков. Всё успел изобразить.
-Да кто же вы такой, на самом деле? - он вспылил, переставая соображать, что происходит.
-Стой мужественно, и я объясню тебе. Я ангел, посланный от Бога, для наставления и объяснения тебе сокровенных путей, - незнакомец привстал и отошёл в дальний конец помещения, где они находились, и зажёг свечу. Стало намного светлее и на смену беспокойству неожиданно пришло чувство некоей умиротворённости, будто исходившей от свечи. Несмотря на то, что свеча была одна, комната осветилась и словно стала теплее.
-Зачем? Всё должно было закончиться там?
-Нет, о жизни твоей я не послан говорить с тобою. Только что прошло, я это знаю, а что придет, то лишь Всевышнему ведомо. И послан я был, чтобы показать, что быстро спешит город сей к исходу своему. Последний остался тот, кому открыть истину велено.
-Ты… расскажешь? – парень совсем смутился. Он не понимал ровным счётом ничего. Кто стоял перед ним, что за странное имя и как вообще он здесь оказался, когда в городе никогда не было живых людей. Всё это время он искал хотя бы одного выжившего, кого-нибудь, кто был тоже тут. А оказывается он всё это время был рядом.
-Итак, не бойся, и да не страшится сердце твое. Видение большое снипослан передать тебе и показать путь, что желаешь видеть ты давно, - Уриил зажёг ещё одну свечу и поставил её между ними, - Что случилось с этим местом и почему тебя тянет. Впрочем, насчёт второго у тебя уже были верные догадки…
Комната заплясала тенями. На секунду парню показалось, что он видит на стенах людей, но то было лишь неожиданно нахлынувшее наваждение, растворившееся в полумраке столь быстро, как и возникло.
-Люди темны в своём безразличии. Их отношения меж собой напоминают их отношение к светилу. Когда холодна погода, каждый старается выбрать место, чтобы на них падали согревающие лучи, но прячутся от них же, стоит погоде улучшится. Так и меж собой. Люди одновременно жаждут и избегают друг друга.
-Что ты хочешь этим сказать?
-Откроется тебе история сего города, что ушла вместе с теми, кем когда-то писалась. Почему ж тянет тебя рисовать на стенах падшего города?
-Не знаю, - честно признался парень, понимая, что никогда не придавал этому должного внимания. Если бы случилась какая-нибудь катастрофа, об этом бы остались какие-нибудь записи, заметки, листки газетных вырезок, но за всё время, что он был здесь он не находил ничего кроме личных людей некогда живых.
-Ибо не случайно события эти, - тут он замолчал.
-Я хочу знать.
- Если б ты спросил, что страшнее, зверь на свободе или загнанный в клетку, то сказал бы я, что страшнее всех свободный зверь, вырвавшийся из клетки. Град сей пал под эпидемией, страшнее которой не видел свет, ибо вырывались бесы и демоны изнутри каждого, кто доселе жил жизнью разной – честной и праведной, грешной и нечестивой. Всех поразил бич хаоса. И воцарилась тьма над градом, и пал он как пал когда-то град божий. И закрыл глаза Господь, ибо почувствовал здесь семя злое в каждом. И сделался град пустынным.
-Никто ничего не говорил, нигде не писали...
-Не дано всему быть известному люду обычному, ибо трубили мои братья по граду этому десять дней, доколе всё не закончилось, и не установился порядок.
-Но ты же знаешь! – внезапно возразил он, глядя старику прямо в глаза, пытаясь понять, в какую игру он с ним играет, подозревая, что всё это лишь плод фантазии безумца, забредшего в эти края. Никто никогда не знал, что тут было. Ничто не просочилось за территорию этого города.
-Несущий слово праведное, казался чужд в каждому веку, - словно точно прочитав его мысли, ответил Уриил, - Всё видели ангелы, но не вступились, доколе не закончилось всё так же, как и началось. Чадо спасло сей град.
Парень нахмурился и окончательно убедился, что старик говорит полную чушь. Даже если предположить, что тут что-то произошло страшное, что было скрыто: эксперименты, оружие, природный катаклизм, то как мог спасти всех мальчик? Он знал, что этот город буквально в первые же часы наводнили военные, об этом говорили, но не более. И уж тем более это не было под силам мальчику.
-Стань предо мной, чтоб мог я объяснить тебе всё, - так молвил он, доставая очередную свечу.
Уриил провёл рукой над свечой. Такое практиковали в детстве мальчишки, показывая сверстникам, как они якобы могут повелевать огнём. Он соединил все зажжённые свечи и что-то забормотал себе под нос. Парень не на шутку испугался, но страх только усилился, когда старик взял его руку и накапал на неё обжигающим воском. Пронзительная боль иглой ужалила его. Он попытался извернуться, чтобы сбежать, но всё его тело, будто сковала какая-то непонятная тяжесть, словно на него надели кандалы. Он в последний раз посмотрел на своего таинственного похитителя, боясь его следующего движения. Всё с тем же неизменным выражением лица Уриил взял и коснулся указательным пальцем до его виска. Последнее, что он слышал было «Именем Господа, прозрей».
Он оказался на незнакомой улице. Повсюду горели фонари, окна отвечали друг другу жёлтым светом. Будто этого было мало, на улицах горел огонь, находивший отражение в стеклах и лужах. Перевёрнутые машины, разбитые витрины магазинов, разбросанные повсюду бытовые предметы… и люди. Кто-то лежал, кто-то пытался отползти, кто-то бежал. Людей было много, и все они были похожи на кухонных тараканов, убегающих от яркого света неожиданно включившейся лампы. Они что-то кричали, показывали куда-то пальцем. Все звуки, словно сливались воедино, отдавая набатом в ушах. Неожиданно он почувствовал чьё-то лёгкое прикосновение. Подняв глаза, он увидел старика, который протянул ему широкую ладонь, как бы приглашая за собой. Его глаза были абсолютно голубыми, волосы были аккуратно сложены в некое подобие косы, на вытянутом широком лице вновь не читалось никаких эмоций. Парень почему-то не колебался. Он доверился ему, чувствуя, что это правильно, а потому подал ему свою руку.
Люди не замечали их. Каждый был занят своим делом. Хаос, развернувшийся на улицах этого города, точно проник внутрь каждого. С безумными глазами одни пытались напасть на других, третьи защищали последнее, что имели, кто-то уже лежал поверженный в лужах крови. Всё это напоминало фильм ужасов или ночные кошмары, но он знал, что становится свидетелем чего-то, что было в реальности, и от этого все внутренности сковывало холодным металлом. Однако тепло, которое исходило от его проводника, дарило умиротворяющее спокойствие, с каждым шагом затмевая внутренние естественные позывы.
Они проходили сквозь людей, будто тени. Или же все вокруг были тенями, проходящими сквозь них. Никто никого не замечал. Казалось, что они шли целую вечность. Многие лица, казались ему крайне знакомыми, словно он уже видел их. Он пытался задать какой-то вопрос Уриилу, но рот его был сомкнут и слова оставались в голове, не вырываясь наружу. Вместо этого, он просто иногда поглядывал на него, но его спутник сохранял абсолютное молчание, продолжая смотреть вперёд, идя по одному ему известному пути.
Дома сменялись многоэтажками, витрины небольших продуктовых магазинов дорогими бутиками. Неизменным оставалась обстановка на улицах, словно весь город в одночасье погрузился в необратимый круговорот безумия. Но вдруг он услышал что-то новое. Детский плач, который с каждым шагом становился всё отчётливее и отчётливее, затмевая ругань, крики, вопли и смех. И вот, наконец, они остановились.
Перед ними рядом с тремя телами сидел маленький мальчик. Года четыре, не больше. Он по очереди хватал ручками каждого, что-то кричал, словно пытаясь докричаться до мёртвых. Мужчина, женщина и девочка, примерно такого же возраста, как и он. Все они определённо точно были мертвы. Кровь рядом с ними образовывало застывшее бордовое озеро. Уриил обошёл тела и такой же аккуратной поступью зашёл за спину мальчика. Тот ничего не замечал, по-прежнему продолжая лезть от трупа к трупу, наивно пытаясь поднять их, но сил не хватало. Старик тем временем поманил застывшего на месте парня к себе. Когда тот приблизился, он вдруг расслышал, как мальчик, прекратив свои тщетные попытки, уселся около женщины и сквозь слёзы начал что-то говорить.
-Хочу, чтобы всё это закончилось. Чтобы все они исчезли. Чтобы весь город исчез. Не хочу, не хочу, не хочу! МАМА! Помогите, прошу!
Пробегавшая мимо пара, заметив мальчишку, кинулась к нему. Он попытался вырваться, но женщина подняла его и забросила к себе, кутая его в некое подобие пледа. Они убегали, скрываясь под тенями и минуя естественные преграждения. Когда они наконец скрылись, он посмотрел на тех, кто остались лежать перед ним. Три тела. Подняв голову, он вопросительно посмотрел на Уриила.
-Кто это? Тот самый мальчик?
-Да, - ответил он и после некоторой паузы добавил, - И ты есть чадо это.
Он очнулся в той самой комнате, где всё и началось. Сегодняшний день и так подарил ему не одну загадку, но после всего увиденного, многие тайны показались ему глупостями рядом с тем, что происходило здесь и сейчас. Лёгкий озноб лихорадил его тело, будто бы его вытащили из ледяной воды. Он уселся на четвереньки и застыл над горящими свечами. Ему показалось, будто в пламени свечи догорал весь этот город вместе с теми, кто обидел маленького мальчишку.
-Так значит, это был я?
Уриил молча кивнул, пододвигая к нему какую-то выдолбленную чашу с хрустально чистой водой. Повинуясь, он выпил всё до дна. Озноб мгновенно сошёл на нет. Стало подозрительно легко.
-Но почему?
-Люди говорят, что мысли материальны. Если бы знали они, что за сила сокрыта в каждом... Ибо только они и семя зла способны сжечь изнутри. Доколе будут бояться всё вокруг, не видно им будет, что за семя произрастает внутри. Мысли ребёнка были чисты. И свершилось то, что возжелал он, всем сердцем чистым. И бессильны были ангелы воспрепятствовать воле иной. И сделалось то, что не происходило доныне.
-Что произошло? Почему… почему я?
-На граде этом связи твои созданы, и на крахе его они и разорваны быть должны были, да не случилось сего, и не понятна причина такого.
-Я должен продолжить рисовать? – с надеждой в голосе поинтересовался парень.
-Нет. Доколе жив ты, не упокоятся души других. Ибо очищен град был полностью, кроме тебя, и внесло это изменения, посему ходят души неприкаянные, ища путь во спасение. Отчего тяга такая у тебя? Ибо просят они найти путь, но не находят.
-То есть, вина лежит на мне? Но я же был совсем маленьким, - руки невольно сжались в кулаки. Он почувствовал, как злоба подкатывается шипами к его горлу.
-Мужайся, ибо близится исход града сего. Ибо во спасение был послан ты, и сделал всё правильно. И заслужил ты покой, как и град этот. Всевышней видел, как скорбишь ты о каждом и сильно печалишься о судьбах народа града этого, и послан был я, дабы показать тебе путь верный, - Уриил тяжело вздохнул.
-Я должен, должен сказать ей! – неожиданная мысль, будто гром посреди ясного неба, заставила его содрогнуться. Он вдруг вспомнил об их разговорах с единственным человеком, который всегда его понимал. Она оставалась там – в городе, который, будто был обратной стороной луны. Его заселяли люди, были привычные для городов звуки и правила. Он же постоянно пытался сбежать оттуда, повинуясь внутреннему голосу. Теперь всё вставало на свои места. Неожиданная тоска накатила на него, разбивая то спокойствие, которое даровал ему ангел, стоящий перед ним. Он почувствовал, как страх довершает дело, проносясь пауком по его телу.
-Кто? - Уриил как-то по-серьёзному посмотрел на него.
-Девушка. Она, - только и выговорил он.
-Не страшись того, что будет, ибо увидишь ты светлость, которую доколе не видели глаза твои, и обретёшь спокойствие долгожданное. Ты блаженен и призван к Всевышнему. Вставай же, - он поднял его на ноги и продолжил, - ибо путь наш недалёк, но сил требует больших. Но помогу я тебе, как ты помог граду этому.
Они вышли из комнаты, когда солнце начинало свой ленивый подъём на небо. Где-то вдалеке перекликались между собой птицы. В воздухе витали утренние запахи. Он оглянулся, чтобы посмотреть на то здание, в котором они были и словно воссозданное по крупицам, оно предстало перед ним собственным домом, в котором он когда-то жил с родителями.
Они шли по дороге, а из окон на него смотрели все те, кого он когда-либо изображал на стенах. Словно сошедшие с них, они в последний раз смотрели на своего создателя и безмолвно благодарили его, он чувствовал это. Он погружался в подобное состояние, когда только начинал рисовать, а сейчас оно не покидало его ни на минуту. Держась одной рукой за ангела, ведущего его в последний путь, он наконец понимал, как всё было. Больше не было сомнений, не было вопросов и не было ничего, что могло бы хоть как-то затуманить его разум, внедрив семена сомнения. Разум был чист, а на душе воцарилось то давнее спокойствие, которое он надеялся здесь обрести.
-Выходит, что я должен был погибнуть здесь вместе с другими?
-Да. Потому град всё это время и зазывал по тебе. Гласом своим ты многое поменял в тот день.
Завернув на очередную улицу, он тут же узнал её. Это была та самая улица из ведения, где когда-то всё и началось, где когда-то один маленький мальчик, невольно, сумел изменить не только свою жизнь, но и жизнь целого города, опустошив его полностью. Теперь он видел их всех. Всех тех, кто когда-то был здесь, гулял, развлекался, жил. Они не были виноваты в провальном эксперименте, которые внёс дисбаланс в жизнь, текущую по определённым правилам, равно как и он не был виноват в случившемся. Только сейчас он начинал понимать, откуда в призрачных глазах он видел не ненависть, а благодарность.
Опустившись на том месте, где он видел в последний раз свою семью, он почувствовал, как на глазах наворачиваются слёзы. Уриил глядел на него прямо и что-то громко произносил вслух, но ему уже это было неважно. Если бы тогда, когда он впервые оказался здесь, он мог знать, куда приведёт его этот путь, стал бы он что-то менять? Наверное, нет. Задавая вопросы, он всегда боялся тишины в ответ, а сейчас он разом получил всё.
Он почувствовал чьё-то лёгкое прикосновение. Подняв голову, он увидел, как призрачные руки лежат у него на плечах. Мать, отец. Он неожиданно вспомнил их лица, будто они прожили с ним всю жизнь рядом, не расставаясь ни на миг. Он попытался дотянуться одной рукой до них.
Яркий свет, будто огромный прожектор, зажёгся прямо над ним, но в отличие от настоящего, он не бил по глазам, заставляя зажмуриться. В этом последнем луче, он видел все свои произведения искусства, собравшихся вокруг белоснежных крыльев Уриила. Теперь он уже не был стариком, а был юношей. Розовую одежду с боковой стороны прикрывала тёмно-синяя мантия с золотой застёжкой. Свеча в его руке разгоралась всё ярче, превращаясь в оранжевое пламя, которое он возносил к небесам. Собравшиеся тени исчезали одна за другой. Он в последний раз бросил взгляд куда-то в сторону и увидел её.
Она стояла в стороне и взирала на всё с каменным спокойствием. Уриил не видел её, стоя к ней спиной. Она подходила всё ближе, пока не поманила парня к себе. Тот повиновался.
-Что ты делаешь? – судя по голосу, она была явно недовольна. Такой он её видел впервые. Волосы развевались на ветру. Глаза словно проникали внутрь него.
-Ты, но как?
-Ты веришь во всю эту чепуху, что тебе говорит этот безумец? – не обращая на него внимания продолжала она, - Подумай, ты был тем, кто смог уничтожить весь город! Одним желанием ты стёр с лица земли город, а это было в самом детстве! Сколько лет ты ходил сюда, минуя охрану, оставляя в дураках десятки людей, играя с ними, как кукловод в кукольном театре? И ты собираешься просто так взять и всё потерять? Растерять весь свой потенциал ради красивых речей о саде спокойствия? Тот ли ты, кого я знала?
Он потупил взгляд. Второй раз ему нечего было ответить.
-Откуда ты?
-Тише, - мгновенно перебила она его. – Делай, как я скажу. Я помогу тебе, также как помогала всегда. Кто всё это время был рядом с тобой, кто поддерживал тебя в самые трудные минуты, кто дарил тебе истинное тепло, когда ты в нём нуждался больше всего? Я. А ты идёшь на поводу у тех, кому было плевать на тебя до тех пор, пока тебя в самый последний момент не вынесли из петли, а ради чего? Чтобы ты ушёл? Какие карточные домики ты оставишь после себя? История не запомнит твоего имени. Вот ты был, а вот тебя нет. А теперь представь, как заговорит мир, поняв, что пред ними тот, чьи желания сбываются под волей его мыслей? Ты вдохнул жизнь в эти рисунки, ты сумел сначала истребить всё зло, что скопилось тут, и ты же вернул им доброе «я», изображая их в домах. И ты хочешь всего этого лишиться?
-Но, но что мне делать? - из последних сил спросил он, чувствуя как сердце неистово колотиться в груди, а руки холодеют от собравшихся капелек пота. Если всё это было правдой, то значит он мог развить этот навык. Он всегда верил ей. Почему он должен был изменить ей. Даже ради небес?
Он повернул голову и увидел, как на него смотрит ангел в своём одеянии. Он изменился в лице. Теперь на нём читалась грусть и явное непонимание всего происходящего. Огонь в руках почти догорал.
-Азазель?
-Уриил, - парень повернулся и увидел, как его знакомая улыбается до ушей. – Следовало заняться мальчишкой раньше.
-Что ты и сделал… - как-то печально резюмировал ангел.
-Бывает, что ошибаются и ангелы. Забавно, что несущий истину наврал мальчику. Так легко и непринуждённо. Или я нынче ничего не понимаю и всё поменялось местами?
-Я не врал ему, лукавый!
-Ты скрыл от него весь его потенциал, разве это не враньё? Ты пытаешься его вернуть в ваше царство вселенской тишины и спокойствия, чтобы о нём забыли так же, как вы забыли о своём брате, скинув его? Чем же вы тогда лучше нас? Кто постоянно разделяет мир на плохих и добрых, прикрываясь собственной безупречностью? Или тебе напомнить Ноев Ковчег?
-Закончим с этим, демон! - Уриил потянулся к другому боку и извлёк из-за пазухи длинный серебряный меч. От меча исходило едва заметное свечение. На рукоятке виднелись золотые круги, а на гарде, точно змеи извивался металл.
Он медленно приближался к ней. Оставалось совсем немного, когда парень почувствовал прилив неописуемой злобы ко всему. Он почувствовал, как дрожат руки, как сердце словно покрывает корка льда. Его трясло, он буквально ощущал, как что-то внутри него просыпалось, и отходя от долгого сна, раскрывал его другую сторону. Как Колосс Родосский в нем обрушалось всё то доброе и светлое, что было. Поднявшись, он что есть мочи крикнул – Хватит! Изыди, ангел. Тебе не скрыть правду и не отнять того, что по праву принадлежит мне!
Уриил остановился около Азазеля с мечом в руках. В неожиданно наступившей тьме он был единственным источником света. Он бросил грустный взгляд на парня.
-Ты совершаешь ошибку.
-Ты скрыл от меня мой потенциал, мою силу, моё могущество. Город нуждался во мне, потому что я сам могу сделать всё так же, как когда-то лишил его. Жизнь под моим контролем. Одним желанием я забрал весь город, вторым же верну назад всех тех, кто тут когда-то жил. А ты собирался просто так взять и заточить меня на небесах?
-Пути Господни неисповедимы. Ты не ведаешь, что говоришь.
-Всё это время я пытался найти разгадку, а она была во мне. Я ключ, что открывает двери, я клей, что не позволит карточным домикам пасть, я тот, кто изменит этот мир, кто способен на это и кто не закрывает глаза и не отворачивается от тех, кого когда-то любил как всех своих детей. Вы предали и Адама, и всех других. Вы развратили их, обещая спокойствие. Я же подарю подлинное спокойствие.
- Довольно! Сердце твое слишком далеко зашло, раз ты помышляешь постигнуть то, чего не дано постигнуть человеку.
-Это мы ещё посмотрим! – Он попытался сконцентрироваться на одной единственной мысли. Тьма, засевшая где-то внутри него, почувствовав свободу, лезла к мозгу, шептала в уши многочисленные варианты желаний, в чью силу он верил. Глаза налились кровью. Он поднял их, чтобы полюбоваться результатом, но увидел над собой лишь вознесённый меч и грустное лицо Уриила, уничтожающего художника, воспитавшего внутри себя зверя, восставшего не только против подмастерья, но и против самого мастера.
Сияние пропало. На дороге остался лежать молодой парень. Вокруг него были разбросаны пустые баллончики из-под краски. И лишь где-то вдалеке был слышен истерический смех. Но и он вскоре исчез. На город опускалась ночь, которой не дано было увидеть утра.