Капитан Владимир Балчугов съехал в сумрак пропасти по осыпи. Возле чахлого кустарника наступил на неустойчивый камень и умчался по каменистому жёлобу, как в аквапарке, в чёрную бездну с вскриком удивления. Шедший рядом прапорщик Ермолаев тоже вскрикнул, но вовремя одёрнул себя. "Курносая услышит!" Утром обет молчания у разведчиков не только в радиоэфире. В отошедших от сна горах звуки растут и множатся. Будешь помалкивать, жив останешься.
Ермолаев услышал, как за гранью кустарника что-то прошипело, простучало и ухнуло. То, как показалось ему, капитанова душа отправилась в мир иной. Прапорщик над кустом, как над могилой, простоял, не рискуя заглянуть за кромку небытия, и после раздумий, сомнений, напрасного ожидания, чертыхаясь, заспешил к ушедшей вперёд разведгруппе лейтенанта Сергея Быстрова. Таков, вопреки психологической ломке прапорщика, жесткий регламент действий в условиях, когда надо сохранять секретность задания. "Кто не успел, тот опоздал! Извини, капитан, тёха-матёха, судьбина у тебя такая".
Десятью минутами ранее пятнистый вертолёт Ми-8 высадил их - девять разведчиков и капитана с прапорщиком - на высокогорье в выемке, под прикрытием хребтов. Лейтенант сразу рванул по едва приметной козьей тропе. Артиллерийский корректировщик Балчугов с рацией за спиной и сопровождавший его в качестве охранника Ермолаев замешкались, прилаживая снаряжение, и поотстали. Этим группам было назначено вместе идти до развилки, а затем - в два разных ущелья для выполнения разных задач. Прапорщик, в отличие от капитана, это знал. Он был сослуживцем Быстрова. Кое-какими слухами полнилась земля, на которой прапорщик стоял прочно.
У развилки горных троп лейтенант должен был вскрыть пакет и известить о своём задании капитана, который считал разведгруппу своей и не ведал о коренных изменениях в задании. Поскольку капитана Балчугова не вернёшь, пусть земля ему будет пухом, прапорщик рассудил так, что сам может пригодиться Быстрову. Поспешил за разведчиками. К тому же вертолёты в горных закоулках Чечни - редкие гости и ждать очередного долго.
Погибать в начале пути главный герой нашего рассказа, капитан Балчугов не собирался. Его падении было не столь трагичным. Он, царапая и минуя не один каменистый выступ, окончательно рухнул, хотя можно сказать по-другому: сполз, на карниз скалы спиной, в метрах десяти по вертикали от тропы, что вилась по кромке горного склона. Рация приняла удар на себя и при не очень сильном, но чувствительном для неё ударе развалилась. Бронежилет сберёг капитану рёбра. Жилистый кустарник удержал от дальнейшего путешествия вниз. Лишь каска, обтянутая камуфляжем, рискнула продолжить падение. Балчугов выжил. Он несколько минут отлёживался на камнях, боясь пошевелиться, вслушивался в шуршание каменистых ручейков, падение камней и скрип ветвей под боком. Ему показалось, что в стороне, куда ушёл вертолёт, что-то застрекотало и ухнуло.
Эхо поворчало и растворилось в слабых звуках нарождающегося дня, в падении оторвавшейся каменной плоти, капели землистого льда, в треске ветвей, шуршании пожухлых листьев и трав. Где-то внизу и в стороне от маршрута тоже что-то периодически падало, множило звук и умолкало. Если исключить эти голоса, в безмолвие гор можно поверить.
Через час злой на себя и на весь мир Балчугов выбрался к тропе. Расцарапанное лицо саднило от едкого пота и пыли. Пальцы со скальпированными кончиками, порезами, ушибами множили после восхождения досаду и злость капитана. Он присел на корточки. Не от усталости. От осознания собственной беззащитности. Автомат Калашникова - в армейском быту неофициальное название АК-47 - с двух боков болтался на ремне на шее. Приклад - вдребезги, отдельно от ствольной коробки. Ствол со смятой мушкой скособочился влево. Тоже отдельно на другом конце ремня. А с Макаровым на поясе и двумя запасными обоймами много ли в горах навоюешь?
Окружающий мир, с зелёными склонами в начале тропы и с белоснежными склонами, в медных полосках солнца - впереди, не разделял воинственного настроения Балчугова. Солнце набирало силу. Сегодняшний сентябрьский денёк даже здесь, на высокогорье, мог дать фору почти летнему, похожему на июльский, на равнине.
Днём ранее капитан разделил бы эту умиротворённость гор. Он был в лагере десантников в нескольких десятках километров от Грозного. Зелень на склонах. Белые вершины вдали. А у зелёного подножия серую, в солнечной паутинке дымку бабьего лета оживляют разлапистые вспышки и тоненькие струйки огня. Это реактивные системы залпового огня "Град" посылают горам свои приветы.
Балчугов обследовал примятую траву у тропы, вмятины каблуков на мелкой щебёнке и пыльных проплешинах и выругался. Было видно, как деловито и расчётливо действовал Ермолаев. Не присел, не прошёлся по гребню, а сразу направился за разведчиками и, видимо, доложил о потере. Разве в десантуре такое возможно? Бросить товарища в беде и со спокойной совестью навострить лыжи? Что-то тут не так. По расчётам капитана, они могли миновать развилку и уже нацелились на ущелье, чтобы занять господствующую высоту и наблюдательные посты в "Квадрате 1-6".
Только какой в этом смысл, если капитан не с ними? У них тоже была рация. Но без офицера-артиллериста смогут ли со своих лёжек дать координаты и команду на поражение, когда в ущелье хлынут бандиты, поднятые с равнины? Офицер уважал стремление разведчиков выполнить приказ любой ценой. Но капитана покоробила и обидела их поспешность сбросить со счетов его, профессионала. Они должны были защитить его, прикрыть в нужную минуту. А получилось, что отказались от него в первой же нештатной ситуации. Возможно, у лейтенанта было что-то на уме. Возможно, его нагрузили дополнительным заданием. Но улыбчивый, говорливый, свой в доску Ермалаев! Его поспешности, похожей на предательство, Балчугов не ожидал.
Он должен догнать их и выполнить приказ, несмотря на ушибленную ногу. Левая, распухшая в коленке, долго не прослужит. Ладно, сколько прослужит. Капитан рванул за разведчиками.
Бегать он умел. Балчугов прибыл в батальон десантников из бригады спецназа в качестве проверяющего несколько дней назад. Вялое течение контртеррористической операции в Чечне на исходе лета 1995 года не отменяло планов по боевой подготовке, в том числе итогового в учебном году 50-километрового марш-броска с полной выкладкой.
Вечером, до итогового события боевой подготовки, командир батальона майор Тимофеев "накрыл поляну". Пили из трехлитровых банок добытый на грозненском винзаводе коньячный спирт в надежде споить капитана-спецназовца. Напрасно. К утру проверяющий, невысокого роста, худущий, но широкоплечий и жилистый, был на ногах. Из трёхсот бойцов батальона к финишу пришли комбат, капитан, прапорщик Ермолаев и группа разведчиков из той же бригады, что и Балчугов. Они раньше его прибыли в поредевший батальон на усиление.
Бегать ребята умеют. Где же их искать? На развилке группа Быстрова проигнорировала поворот к ущелью, где ожидались бандиты. Следы указывали, что разведчики ушли не влево, как планировалось, а вправо, в сторону необжитого, с опасным рельефом ущелья. Какой смысл? Место гиблое, непроходимое. Рядом граница с Грузией.
Балчугов представлял, в какое хитросплетение выступов, скал, вершин и прочего каменного сообщества попали разведчики. Накануне он краешком глаза на столе Тимофеева видел материалы аэро- или какой другой съёмки этой местности под названием "Квадрат 2-7". Майор поспешно сгрёб фотографии на край и прикрыл коричневой сумкой-планшетом. Она потёртостью и светлыми проплешинами, этими контрастами старой кожи роднилась с фотоснимками. Похоже, не только по виду, но и по возрасту могла соперничать с древностью гор.
Вот к этим горам капитан и вышел. Он остановился у кончика каменного хвоста, по которому распознавался дракон. Его тело скрывалось в сумраке и слизи тумана. Оттуда несло землистой сыростью, гнилью и холодом смерти. Идти дальше - риск. Капитан рисковать не мог. С силой духа, которую в последние часы подпитывала злость на себя, у Балчугова было в порядке. В разум разведчиков он верил. Поплутают и вернутся к развилке. Только отяжелевшая нога его беспокоила. Раздулась под камуфляжем. Плоть рвалась наружу, на свежий воздух. Балчугов нащупал в кармашке разгрузочного жилета пластмассовый "портсигар" с обезболивающим и вколол, не разрывая материю, одну порцию.
Сразу полегчало. Нога ожила, как бы приподнялась над землёй отдельно от тела и показалась капитану полосатым конусом, указывающим направление ветра на аэродроме. "Конус-колдун на вышке", - так назвали этот предмет вертолётчики, когда общались перед взлётом в горы. "Всё, приплыли", - подумалось после лекарства капитану. Спешить больше никуда. Именно здесь на зелёной выемке склона, похожей на телевизионную тарелку, он заночует и к утру возьмёт вернувшихся на развилку разведчиков ещё тёпленькими. "Прапор, поганец", - вздыхал капитан. Он расстелил туристский коврик, обкусанный по краям наждачным общением со скалами, накинул капюшон на вязаную шапочку под названием "Спецназ" и до утра стал одной из неприметных складок местности. Он предполагал, что залёг до утра. Разведчик предполагает, Бог располагает.
На долгих два дня это место стало родным домом. Нога, принявшая ещё порцию обезболивающего, лежала бревно бревном, вокруг которого крутилось беспокойное, жадное до движения капитаново естество. Томительное и напрасное ожидание заплутавших и, как считал капитан, лопоухих разведчиков обернулось для Балчугова реальным позитивом. Опухоль спала. Нога заработала.
Вообще-то такие стоянки под куполом Вселенной, на пронизывающем ветру, в сырости, но без воды и обогрева сминают психику неподготовленного человека. На исходе сил его не отличить от законченного алкоголика, у которого сухость во рту и похмельная трясучка. Балчугова учили выживать. Он выглядел не надломленным, а вполне отдохнувшим.
В душе, правда, кошки, нет, тигры скребли. Задачу не выполнил и уже не выполнить. Сухпай был на исходе. К тому месту, где был заложен запас продуктов, снаряжения и боеприпасов, идти без рации не имело смысла. Его только отчасти беспокоило, что из съестного остались две плитки тёмного шоколада. Это значило, что пора вострить лыжи домой. Больше одолевало беспокойство за судьбу разведчиков и за дело, которое не довёл до конца. Воспоминания усиливали это горестное чувство.
На это задание он сам напросился. Случилось так, что десантник-артиллерист, которого определили в корректировщики огня, слёг в госпиталь с аппендицитом. Майор Тимофеев не долго упрямился, когда Балчугов предложил свою кандидатуру. По базовому военному образованию он тоже артиллерист. К тому же карта легла джокером. Статус офицера из бригады спецназа ГРУ рассеял опасения комбата. Балчугов сможет выйти на точку и отработать задачу. Тимофеев сделал звонок по закрытой связи с выходом на позывной "Рубин" и получил добро.
А сейчас Балчугов, как ни выворачивалась душа наизнанку, возвращался. Кромка горного хребта, по которой он шёл, напомнила ему другую, из фильма "Некуда бежать" с Жан-Клодом Ван Даммом. Десантники прокрутили эту ленту по видаку для проверяющего, когда отлёживались в палатке после совместной итоговой беготни по пересечёнке. По той горной тропе герой ловко балансировал на склонах, уходя от погони на мотоцикле, и счастливо вырулил на равнину. Несмотря на некоторые неудачи, киношный герой остался героем.
Капитану Балчугову хотелось стать героем. Это желание никогда не рвалось на свет, а изредка копошилось в потаённых закоулках его сознания. Он понимал, что у его работы своя специфика, не для широкого общественного признания. Ему достаточно одобрения командира и сослуживцев. Именно они способны разобраться в хитросплетениях трудностей очередного задания и по достоинству оценить конечный результат.
Какой гранит и какую бронзу судьба приготовила для нынешних рукоплесканий? Это переживание с полным отсутствием позитива капитан старался не мусолить. Переживание было непродуктивным. Свою порцию пилюль от майора Тимофеева он готов был получить бесстрастно и смиренно. На стенаниях, связанных с обоснованием трудностей, Балчугов зацикливаться не привык. Его учили эти трудности преодолевать.
Судьба разведгруппы - вот что сейчас сжигало его мозг. Раскручивая киноленту первого дня, он всё больше сомневался в лопоухости разведчиков. Они со старта продемонстрировали целеустремлённость и упорно, игнорируя отставание Балчугова и Ермолаева, рвались вперёд. Какая-то иная цель у них была, помимо контрольных выстрелов из снайперских винтовок по остаткам банформирований в ущелье, по тем, кто выживет в огненном мешке после артогня. Определённо, путаницы быть не могло. Вполне вероятно, что после операции, за которую Балчугов тоже был в ответе, группе Быстрова был назначен "Квадрат 2-7" как район разведки.
Только выход на связь мог прояснить эти догадки. Балчугов упустил время выхода в эфир. Остатки рации покоятся на чёрном дне вместе с потерянной каской. "Был ли твой выход, Быстров? Не продублировал ли мой сигнал в контрольное время?" Только в штабе батальона прояснят ситуацию, над разгадкой которой бился Балчугов. Эта новая, руководящая мысль питала беспокойство и подвижность капитана, подталкивала его к возвращению домой.
Через сутки он вышел ранним утром к горной выемке, где высадились с вертолёта. От прежнего, молодцеватого и ухоженного вида капитана не осталось и следа. Ваххабитского вида густая щетина, разодранные бушлат и брюки, на шее - двумя половинками на ремне всё тот же АК-47.
Изменилась и местность. В центре тесноватой низины красовался вертолёт Ми-8 с отяжелевшими от измороси лопастями. Пространство вокруг него было под натиском трёх или четырёх палаток, груды тёмно-зелёных ящиков, отчасти под брезентом, чёрных бочек и нескольких костров у подножия склона. Унылость пейзажу придавало медленное движение фигур бабьего вида в дождевиках.
Балчугова, наоборот, этот обжитый военными пейзаж сильно порадовал. Военный лагерь сулил тепло, сытость, уверенность в завтрашнем дне. Молодцы, отцы-командиры, поверили в победный исход запланированной операции и подтянули сюда не менее батальона.
Капитан поздновато сообразил, что в местности с горным рельефом военные приучены брать господствующие вершины под контроль, выставляют посты и секреты, которые и перекрывают подходы к низине.
- Давай, чех, грабли к небу и топай вниз, не оборачиваясь, - услышал Балчугов напутствие за спиной и получил пинок под кромку бронежилета.
- Кто ж, боец, пленного с Макаровым на пузе конвоирует? - обиделся капитан.
- Иди, не вякай. Всё равно ведь не дойдёшь, пристрелю по дороге, - обнадёжил боец.
Балчугов пару раз съезжал на пятой точке со склона по глинистой тропе, руки держал над головой. Мокрый, перепачканный, он вышел к ближайшей палатке, у которой маячил часовой в дождевике.
- Товарищ капитан! - выкрикнул тот.
У Балчугова появилась надежда, что его узнали, но ошибся. Из палатки высунул усатую, в оспинах морду десантник, тоже капитан. Балчугов его узнал. Помощник начальника штаба батальона капитан Борисов так и не сдал зачёт на той километровке. Он застыл в слоистом от многочисленных складок проёме палатки, раскуривая сигарету. Присматривался недолго, смахивая дождевые капли со лба. По хитроватому, с прищуром взгляду чувствовалось, что узнал.
- А-а, моджахед. Расстрелять!
Десантник за спиной Балчугова передёрнул затвор автомата.
- Ладно, боец, я пошутил. Наш это. Ты свободен, а ты, товарищ проверяющий, заходи. У нас тут такие дела, не приведи господь.
Борисов рулил в этом лагере и за комбата, и за начальника штаба батальона. Патронные ящики служили ему столом. Над разложенной на них картой местности помигивала электрическая лампочка. Где-то на отшибе лагеря подавал голос дизель-агрегат. Его мощности явно не хватало на всех.
Балчугов расположился на металлической сетке необжитой ещё солдатской кровати, покручивая в землистых ладонях такого же вида эмалированную кружку с обжигающим чаем, и Борисов выложил последние, печальные новости.
Вертолёт, высадивший разведчиков, в тот же день по возвращению был обстрелян из крупнокалиберного пулемёта и упал в горах. Есть погибшие и раненые среди сопровождавших разведгруппу офицеров. Сейчас завершается спасательная операция, в которой задействован и известный Балчугову батальон ВДВ. Всех, кто был, нашли. Выискивают и увозят "запчасти" от вертолёта.
- Постой, в вертолёте до чёрта народа оставалось. Комбат, полковник Любимов из бригады спецназа, начштаба батальона.
- Полковника собрали по частям. Теперь он в госпитале в отключке. От батальона не осталось никого. Из экипажа только штурман и второй пилот выжили.
- Мы петляли очень низко над речкой, чуть не снесли лопастями саклю на склоне. В том месте горный аул, - припомнил Балчугов.
- Был, - уточнил Борисов. - Оттуда и шуранули, прямо в упор, по борту, по иллюминаторам.
- А майор Тимофеев?
- Не тупи, товарищ капитан. Я же сказал - никого.
Балчугов выругался. Возможно, не кстати. Комбата, голубоглазого, круглолицего, он часто вспоминал в эти дни. Крепкий мужик был. Хотелось его в бригаду спецназа перетянуть.
- Мне бы доложиться наверх по поводу моего дела.
- Знаю я твоё дело. Не суетись, отбой. Духов в "Квадрате 1-6" не будет. Операцию по их выдавливанию с равнины приостановили.
- На каком основании? Самое время их дожать, - Балчугов расплескал кипяток на ладони и не почувствовал боли.
- Не мы решаем. Москва распорядилась. Так что собирай своих разведчиков, товарищ капитан, и закрывай командировку.
- Как их соберу? Они исчезли.
- Так они не с тобой?
Балчугов поведал свою печальную историю. Для капитана Борисова это был повод ещё раз оценить бомжеватый вид собеседника, клочки синтетического утеплителя из многочисленных щелей куртки, нелепую кучку-автомат из дерева, металла и ремней на кровати, ботинки берцы в густой глине.
- Вот что, Балчугов. Горячку пороть не будем. Час-другой рояли не играют. Давай-ка в нашу баньку из брезентухи. Одежду и оружие подберём, а там и на завтрак успеешь. К этому времени и у меня мысля созреет, выясню, чья эта головная боль. Сам понимаешь, не я тобой занимался. Мне тут сейчас своё, извини, разгрести.
Возле мелкой палатки в виде прямоугольного сооружения из алюминиевого каркаса и брезентовых полотнищ рядом с одним из костров Балчугов нашёл рыжую дворнягу под огненный цвет английского сеттера и небритого мужика в засаленном тельнике.
Костёр бесновался. Под порывами ветра дым разбрасывался в разные стороны. Больше всех страдала и терпела у костра собака. Встряхивала морду, щурилась. Глаза слезились. Но не уходила от тепла. Она порядком намёрзлась в горах на скудном пайке и ветрах.
Её хозяин, казалось, не замечал ни дыма, ни холода, ни работавшего на уклоны от дымных вихрей капитана в засаленной одёжке без знаков различия. В Балчугове взыграло ретивое проверяющего, но тут же сникло. Надо признать, и сам был затрапезного вида. Так что и сам нуждался в выволочке.
Он представился. Мужик тут же отозвался, показал хорошую выправку и назвался ефрейтором-контрактником Моховым. Он выставил два цинковых ведра с горячей и холодной водой, а также эмалированную кружку с отбитыми краями.
После сиротского купания, которое в армии справедливо называют помывкой, Балчуков выпросил у ефрейтора комплект х/б и ведро горячей воды. Постирал истрёпанную форму. А прополоскал у ручья, сбегающего со склона в обложенную булыжником запруду размером с колесо грузовика.
Когда расположился у костра подсушивать постиранное, подошёл вестовой от Борисова с комплектом сухпайка на двоих. Дворняга оживилась. После молчаливого переглядывания людей ей досталась упаковка галет. "Тушёнку не давай, - предупредил Мохов. - Там столько специй, что животине не по нутру. Хлебало воротит".
Балчугову не елось и не спалось. Заплутавшие разведчики не давали покоя. До полудня он дважды тревожил Борисова, на которого нежданно-негаданно свалились заботы комбата и право пользоваться закрытой связью напрямую с командованием. На третье посещение Борисов взорвался.
- Всё, капитан. Готовься к вылету. Будет погода, отправишься первым. Твоя миссия закончилась. Здесь у тебя никаких дел. И там, - Борисов вскинулся и едва не задел носом лампочку под потолком, – твоей активности не одобряют.
- А что говорят?
- Ничего не говорят. Никто ничего не знает и знать не хочет. Отбой. У всех другие задачи.
- Но люди же!
- Охотно верю. Разведчики тоже люди, но я за них не отвечаю. У меня дел – выше крыши, и она уже едет. Людей не хватает. Сами себя сторожим на всех склонах. Сплошная караульная служба. Люди с наряда в наряд уходят. А кто вертолётное железо из расщелины выковыривать будет за оставшиеся два дня? Хоть самому на заготовку металлолома выходи.
Борисов вдруг осмысленно взглянул на Балчугова. И этот ясный взгляд под куполом электрического света спецназовцу не понравился.
- Слушай, товарищ капитан, а не поможешь вытащить второй чёрный ящик? В нём загвоздка. У тебя ведь альпинистская подготовка. Там, в расщелине, наши третий день бьются и всё без толку. Сделаем это – и по домам, в тёплые квартиры. Эти горы, честно, меня достали. Достал и ты, с гранатой в заднице.
- Слушай и ты, Борисов. У тебя – железо, у меня – люди. Я чувствую: они живы. Пока. Пока я о них думаю. Дай хотя бы парочку бойцов. В два дня обернусь. Слово даю.
- Хватит мозг выедать. Нету никого, - Борисов отклонился от света в сумрак. Лампочка замигала. Дизель-агрегат, как и люди, работал на пределе и давал сбой. Оспины на усатой физиономии задёрганного заботами капитана-комбата раздались вширь, покрылись тенями.
Балчугов вспомнил, как во время ночёвки на горном склоне-тарелке, ожидая разведгруппу, любовался Луной, крупной, с чёткими оспинами-кратерами в холодном неоновом свете.
- Луна-луна…
- Что? Не понял.
- Я услышал тебя, Борисов, и понял. Как тебя по батюшке? Артёмович, кажется. Геннадий Артёмович, дай мне на два дня хотя бы ефрейтора Мохова. Сутками задницу у огня греет. Обещаю вернуть твоего контрактника в лучшем виде.
- Ну, на счёт его лучшего вида ты не зарекайся. Ладно, на полутора суток. Зови его ко мне.
Через час Балчугов и Мохов шли по гребню к далёкой развилке. Когда взбирались по склону к посту, где часов пять назад капитан прозевал караульного, от Балчугова шёл пар. Мокрая, но чистая форма подсыхала на нём.
Караульные, предупреждённые по рации, их не потревожили. К ним, хоронящимся в секрете, подскочила дворняга.
Назвали её, как уловил капитан, Наша Маша. Она тоже пошла в горы. Мохов настоял. Балчугов был против. Уж очень приметная на местности тварь, демаскирует. Мохов пообещал "дать зуб", что не подведёт. Не раз рыскала с ним по склонам и слушалась. "Эта тётка проверена в деле", - заверил десантник.
Дворняга получила от невидимых за камнями и кустами десантников кусочек галеты в награду за внимание и помчалась догонять сиротскую разведгруппу, в составе Балчугова и Мохова.
Капитан так и не разжился автоматом и пока не жалел об этом. В офицерский рюкзак упало несколько комплектов сухпайка и отдельно – несколько банок тушёнки, на которые по недомыслию претендовала огненно рыжая дворняга. Россыпью было навалено в рюкзак полцинка патронов к ефрейторскому автомату. Мужик Мохов был запаслив и трезв в оценке ситуации, свалившейся на его лысеющую голову. К тому же капитан предупредил, что у разведчиков Быстрова, а также в схроне патроны сплошь крупного калибра.
Группа Балчугова переночевала на развилке под одной плащ-палаткой. Дворняга легла посередине, согревая обоих. Но, пожалуй, больше тепла досталось ей, впервые за все дни её горных передряг. Она воротила морду направо. Внюхивалась в сторону той тропы, по которой несколько дней назад ушли разведчики с лейтенантом.
К утру следующего дня Балчугов и Мохов пробралась в родной "Квадрат 1-6". Здесь оба склона ущелья сплошь были в лесах. Пункт наблюдения со схроном был по правой стороне у подножия ближайшей к входу в ущелье скального выступа. Прямой путь к нему шёл точно по гребню. Капитан опасался, что они завязнут в хитросплетении кустов и валежника, который чётко угадывался по отполированным ветрами серебристым веткам.
Мохов высмотрел на проплешине склона внизу петельку звериной тропы и предположил, что она выведет на вершину. Он не ошибся. Это была козья тропа, по которой первой сиганула к обнажённым камням вершины Наша Маша. Она фыркала, взрыхляя чёрным носом щебёнку в паутине козьей шерсти и чёрных катышках. Знаков присутствия иных существ не обнаружили.
Схрон для разведчиков подготовил спецназ погранвойск ФСБ давным-давно, ещё до контртеррористической операции, когда в соседнем ущелье пытались закрыть границу с Грузией. Балчугов нашёл и щель в скале, и выемку с двумя деревянными ящиками от миномётных мин. Там были цинковые упаковки автоматных и винтовочных патронов, сухпайки советского времени, туристский примус и брезентовая накидка. Ничего этого капитан не нарушил, несмотря на призывное повизгивание дворняги. Мохов в это время оглядел окрестности в офицерский бинокль и, как всегда, изрёк коротко и по делу. Место приметное, уходить надо.
Они вернулись в полевой лагерь батальона к контрольному времени, через полутора суток, почти к обеду. Его у Балчугова не было.
- Всё, товарищ капитан, отвоевались, - сказал Борисов, высунувшись из палатки. Он и расспрашивать не стал о марш-броске, когда пред ним предстали злой и порывистый Балчугов, невозмутимый, с ещё большей небритостью Мохов и свернувшаяся у их ног лохматая спутница.
- Отзывают тебя в Моздок. Вылет через 15 минут. Рысью к вертолёту.
- Гена, дай Мохова в другой квадрат сгонять.
- Балчугов, это не мой приказ. Там, в Моздоке что-то стронулось. Дуй туда.
Капитаны шлёпнули друг друга ладонью в ладонь. Флегматичному Мохову от спецназовца достался лёгкий тычок в грудь. Дворняга взвизгнула под ногами и в броске попыталась лизнуть Балчугова, а потом откатилась к ефрейтору и, присев, завыла. Она не привыкла к расставаниям. Её голос заглушил вертолётный рокот. Туда, к работающим движкам Ми-8, Балчугов и рванул.
В салоне под ногами группы десантников перекатывались и дрожали вертолётные детали в мазуте и крови. Прямо под сиденьем штурмана, светловолосого паренька, в дверном проёме кабины замер оранжевый и круглый, как морской буй, так называемый чёрный ящик.
Балчугов почти ввалился в кабину, прижав штурмана к карте.
- Командир, сделай круг на входе в "Квадрат 2-7". Я капитан спецназа Балчугов.
- Да хоть Господь Бог. У меня другое полётное задание, - первый пилот, седоватый майор, отжал массивные наушники и резко хлопнул ими.
- Христом Богом прошу. Там люди пропали, мои разведчики. Хоть глазком взглянуть. Как офицер офицера прошу.
Первый переглянулся со втором пилотом, щуплым, болезненного вида капитаном, и оба уставились на штурмана. Балчугов позволил тому сбросить себя в салон. Штурман согласился. Решили, что топлива хватит. Они дали круг. Серое, с мелкими кучками зелени ущелье, обозначенное как "Квадрат 2-7", было в белёсой дымке тумана. Внизу ни костра, ни лучика, ни движения. Балчугов не разглядел ничего и попытался пальцем обозначить другой круг, по лётной карте.
- Хорошего понемножку, - отчеканил сквозь шум и тряску штурман. Он, вопреки назойливости спецназовца, сумел расправить плечи.
В Моздоке на лётном поле Балчугова ждал забрызганный УАЗ. Парень в свежем, огуречного цвета камуфляже без знаков различия представился лейтенантом из бригады спецназа и сообщил, что в госпитале Балчугова ждёт полковник Любимов.
- Не свисти, лейтенант, - Балчугов по-прежнему злился и не остыл от гонки, которой был занят целую неделю. - В бригаде ни тебя, ни полковника я никогда не видел.
Полковник Любимов напоминал мумию из старого американского фильма. Голова, руки, ноги - всё в бинтах, которым в ближайшее время не суждено быть чистыми. Они ежедневно пропитывались кровью, йодом, мазями, бликами облупившихся стен этой отдельной палаты, пестротой солнца, просеянного сквозь густую листву за окном.
Балчугов не помнил, как выглядел полковник раньше, но голос его, резкий, надтреснутый, узнал. Еще до задания он краешком уха из коридора подслушал разговор Любимова и комбата Тимофеева о готовящемся огненном мешке в "Квадрате 1-6".
- Говори, капитан, что знаешь, - мумия сверкнула колючими глазками и продемонстрировала идеальные, под стать искусственным, зубы.
Балчугов в надежде на полковничью искренность подробно изложил, какое задание получил от Тимофеева. С группой разведчиков он проникает в ущелье и занимает ближайшую вершину. О прибытии в тот же день рапортует по рации. Когда поступает сигнал о движении боевиков, вытесненных федеральными силами с равнины в ущелье, распределяет стрелков-разведчиков на склоне за своим наблюдательным постом. Сам корректирует артогонь, а разведчики добивают остатки банформирований из снайперских винтовок. Возвращение - по команде из штаба батальона, после доклада о выполнении задания. Капитан также рассказал о всех перипетиях последних дней под скрип, покряхтывание и ёрзанье на госпитальной койке.
- Я понял так, что ты два дня ночевал у развилки, - резюмировала мумия. - Прошагал по своему квадрату до наблюдательного поста и схрона и облетел на вертолёте часть соседнего ущелья?
Капитан оценил понятливость полковника кивком, на всякий случай заверил, мол, так точно.
- Всё это происходило на фоне поисковых мероприятий в горном районе, примыкающим к нашим квадратам, - в задумчивости, как бы для себя высказал Любимов.
- И что имеем в итоге? - искренность полковника была предельно жёсткой. - У группы снайперов из спецназа ГРУ было, капитан, другое, самостоятельное, с особым грифом секретности задание. Об этом Быстров должен был тебе сказать у развилки. Они занимают соседнее ущелье, ждут крупное бандитское пополнение из Грузии и на узкой горной тропе не оставляют бандитам ни шанса, щёлкают их, как в тире.
Любимов ни дал ни секунды капитану осмыслить эту информацию.
- А получилось, что мы, капитан, своей излишней суетливостью, инициативой, развили ненужную деятельность в том районе, привлекли внимание боевиков, - мумия, в которой, по догадкам, проглядывали черты полковника Генштаба, пригвоздила Балчугова к стулу. - Они наверняка вычислили наше движение и засылают в "Квадрат 2-7" группы снайперов. Со стороны Грузии чехи тоже предупреждены. Вот-вот зажмут наших ребят с двух сторон. Я и сейчас ломаного гроша не дам за разведчиков Быстрова. Ты чувствуешь, капитан, какой кердык подкрался незаметно? Готов ли твой батальон к марш-броску, проверяющий?
Поздним вечером полевой лагерь был похож на развороченный и опустошённый улей. Десантники сорвались с этой горной выемки в ещё более высокие горы, с ещё большим дефицитом воздуха. У опустевших палаток, раскрытых ящиков, небрежно скинутых на луговину брезентовых накидок, рядом с заглохшим дизель-агрегатом бродили двое - ефрейтор Мохов и Наша Маша. Контрактнику не терпелось развести парочку костров и нагреть воду для пропотевшего на горных тропах войска. Но необходимо было соблюдать светомаскировку и охранять лагерь. Дворняга, похоже, тосковала по сытной еде, а больше - по людям, от которых хорошо, по-домашнему несло ваксой, оружейным маслом и дешёвым одеколоном "Шипр".
А где-то в ночи в голове цепочки рвали лёгкие и сердце два капитана. Борисову всё же пришлось под присмотром Балчугова вторично сдать зачётный марш-бросок.
К утру одна из рот ушла от развилки влево, обнаружила в низине на лесной опушке колонну боевиков и, по радиодокладам, вступила в бой. Две другие роты неполного состава осталась с комбатом на входе того ущелья, что справа. Балчугов вышел чуть вперёд, вглубь драконьего царства, на гребень хребта и увидел на сером склоне чёрные точки. Они обозначали себя винтовочными вспышками, то спереди, то сзади. Так попеременно арьергард и заслон разведгруппы Сергея Быстрова отбивался от наседавших с грузинской стороны бандитов. Только чёрные точки в центре не огрызались огнём. Балчугов рассмотрел в бинокль: они несли на плащ-палатке раненого в обе голени прапорщика Ермолаева. Его широкая морда в улыбке и густые, в крови обмотки на ногах отозвались контрастом капитановых чувств. Держится прапор, тёха-матёха! Наверно, балагурит, как всегда, ребят подбадривает. Мол, кровь слил, чтоб ноша не тянула.
Балчугов не решился прийти отступавшим разведчикам на выручку, спуститься и поддержать огнём, а наблюдал с господствующей высоты. Злые ребята у лейтенанта. С ситуацией справляются. Можно и под горячую руку попасть. Балчугов предположил, как удивится балагур-прапор их неожиданной встрече, припомнит и преисподнюю, и небеса. А капитан скажет за всех, за себя и за них, что спецназ очень непросто сковырнуть с тропы. Разведчик, кровь из носа, выберется на свою вершину.