- С ходу выучил! Артист-самородок… - С восхищением сказал ему вслед Макс и с грустью вздохнул: – Вот жизнь: и крылья есть, да лететь уже некуда. Старость взяла в охапку…
- Вай, ошибаешься, дорогой. - Отложил гитару Гога, которого сразу же потянуло на философию. – Это он взял ее в охапку, и я чувствую, сделает ей чистый япон по всем правилам! Сказать, почему?
- Извольте, господин литератор.
- Отвечу, как господину ресторатору. Он «питается» правильно. Во всех смыслах этого слова. Вот у тебя в Париже, сегодня итальянская кухня, завтра японская… А что у сибиряка на столе? В прямом смысле - все, что растет, бегает, летает в окружающей природе и съедобно. Ты сам видел. Значит, его генетическое здоровье – это биоматрица многих поколений, да? И наплевать ему, понимаешь, на заморские блюда и всякие кулинарные изыски из устриц и кузнечиков, если он может сходить на вечерней зорьке на горную речушку Джебь, наловить нежнейшего хариуса, пожарить картошечки со своего огорода и запить чистой родниковой водичкой.
- И это правильно. – Подхватил Евгений Молев, присев рядом с друзьями. – Я больше скажу: у наших «Наумов» пища для ума тоже правильная - родное слово. Устное, письменное - неважно. Но – родное. Он с детства читал, в первую очередь, народные сказки, изучал в школе русских поэтов и классиков, пел народные песни, собирал народные байки. Думаешь, когда к нам на книжные прилавки повалили зарубежные триллеры, такие вот «Наумы» набросились на них? Ничуть не бывало! Так, разве что детектив какой проглотит и все. Зато у него в каморке, или на атрессолях, все забито журналами типа «Роман- газета», «Знамя», «Новый мир», а еще непременно «Крокодил», потом «Вокруг смеха»… И все это он читает да перечитывает, да в уме складывает. Я уж не говорю о книгах, которые в трудные времена купить было негде, но обменять на макулатуру, старые газеты, было возможно. Кстати, и газеты выписывали здесь всегда, не одну и не две…
- Подписываюсь под этими словами целиком и полностью. – Присоединился к разговору Молев-старший. – Наум такой. А что балаболит безумолку, так это бравада: когда от скуки, когда тоску прикрыть юморком-хохотком, когда себя показать–повыпендриваться. И его матерок, как легкий ветерок, безобидный. Не крушит, не ломает, зла не поминает… Уйдут такие старики, осиротеет Сибирь.
- Это точно. – Мотнул нетрезвой головой Вихрастый. – Я, помню по осени, с дедом Наумом шишковать ходил. Вот, Максим Петрович, Георгий Зурабович, попробуйте наших кедровых орешков! – И он подвинул миску к гостям. – Они мягкие, ошпаренные… Так вот, он учил меня, как бережно, подчеркиваю, бережно, не поранив ствола, управляться колотом, а если кедр молодой, то и вовсе без него. Заставлял лезть до самой верхушки и осторожно трясти. Его научили, что природу–кормилицу беречь надо, он – меня научил. Помню, возвращаемся к Гнедому, мы его при дороге оставили, он мне показывает на гусеничный след, что в кедровник ведет. Я и спрашиваю: «На тракторе, что ли, проехали? Весь подрост сгубили». А он мне: «Хуже. На танке. Военные генералы, язви их, где дулом, где броней с налету. Повеселились. Вот Ваньша, гляди, сколько кедрача изуродовали, нехристи, из-за пары мешков!..» Верите, мне так больно стало! Как серпом по … -
Вихрастый махнул рукой. Заметил, как Макс пытается раскусить орех, достать зернышко, да только каша во рту получается. Он вздохнул, взял пальцами орех, начал показывать:
– Не спеши, месье. Надкусить надо аккуратненько поперек, чуть провернуть, скорлупка и распадется на две части. И вот оно, целехонькое зернышко. Наш дед Наум, тоже, как кедровый орешек, снаружи «ля-ля-па-скорлупа», а внутри – ядреное зерно, полезное во всех отношениях. Правильно «раскусить» надобно…
Вы сегодня сибирский коньячок пробовали? Так это наш самогончик, на кедровых орешках настоянный. Бальзам! А еще на черемуховом цвете… А что в городах продают? Яд в красивой упаковке-заманке. Эх, да что там базарить? Сами себя губим, сами у себя крадем… Прав дед Наум: «рачительности нет – жди лиха да бед»…
- А еще не грех поучиться жизни у наших староверов. – Павел решительно отодвинул бутылку от Вихрастого, который нацелился сам себе налить. И продолжил, присев рядом: - Согласись, Ваньша, у староверов стержень жизни еще крепче. Без меры не пьют: две порции и все, а третья, говорят, «беса тешить». И то, дозволяют сие по великим праздникам. Курить вера вообще запрещает. Матом рот не поганят. Без божьего слова шагу не ступят. Курицу на суп забить несет, прощения у нее просит, что жизнь отнимает. Потом грех отмаливает. А почему в больших городах столько криминала? Безбожниками выросли, утратили чувство греха: что в птицу без надобности пульнуть, что кошку замучить, что человека замочить…
- Вот вам, месье, и третья «пища», очень правильная – божья вера. – Как бы подытожил, неожиданно возникший философский спор, Георгий. - А песни какие, слышал? Как молитвы: вроде о мирской жизни, а вроде, как с богом разговаривают.
- Кто желает чайку с сибирскими травками? Душица, белоголовник, лист дикой смородины… - Молев-младший поставил поднос с самоваром перед гостями и присел рядом. – Я вот что скажу: здешние староверы, хоть и обособленно, да с другими людьми прижились. У них только уклад жизни другой. Так что с того? Главное, не какой крест носит, а что под крестом… – Убежденно заметил Евгений, разливая ароматный чай по чашкам. – Помню, меня история одна поразила. Тут недалеко, по соседству, семья одна жила. Дети выросли, разъехались, своими детьми обзавелись. И случилось у старшего сына, что жил в городе, страшное горе: умер его двадцатилетний сын, случайной нелепой смертью. Его жена обратилась к батюшке, чтобы отпели сына перед погребением, да получила отказ, потому как сын был некрещеным. Даже в землице освященной, чтобы посыпать на могилку, отказали. Узнала об этом свекровь, что ночи плакала по внуку, и пошла к родственникам-староверам. И нашла у них не только сочувствие, поддержку, но и помощь. На девятый день собрались они в ее доме, зажгли поминальные свечи, разложили староверские талмуды и всю ночь, не присев ни разу, отпевали юношу, дабы ушла его душа, чистая и безгрешная, в мир иной с миром. В благодарность им, перед началом отпевания бабушка, будучи православной, перекрестилась в старую веру. Мужчины, несмотря на трескучий мороз, привезли накануне бочку родниковой воды из дальнего колодца, поставили на кухне. Тут прямо и покрестилась, болезная, да всю ночь потом, со всеми вместе, стояла перед иконами, просветленная оттого, что достучалась до бога, сняла маяту с родной покойной души… Вот как бывает.
- Говорят, в несчастье судьба всегда оставляет дверцу для выхода, понимаешь… - заметил Георгий.
- Вот я и думаю, - заключил Евгений, - Так что же человечнее? Следовать формальным канонам или проявить сострадание, разделить горе и поддержать божьим словом?
- Все относительно.
- Относительно чего?
- Относительно того, сколько бога у каждого в душе…
- Или какие «чиновники» у бога на земле… Преступников отпевают, а безгрешного юношу не моги. – Скривился Ваньша.
- А вот вы меня про Лыковых спрашивали. – Припомнил Егор Степанович. Вот кому они мешали? Тоже жили бы себе да жили в гармонии с природой и богом, если бы «цивилизация» не достала…
Гонять-то староверов давно начали. А уж безбожная советская власть и вовсе их не приняла. Говорят, еще до войны многие староверы ушли в тайгу от революций да коллективизаций. Вот и Лыковы поселились где-то выше устья Малого Абакана. Жили себе, поживали. Так нет, в тридцатые годы решили власти навести порядок, выселить всех с заимок, выдать паспорта. Вот Карп Осипович, глава семейства, и говорит: «На что нам их бисова печать?» Собрал своих и двинулся вдоль реки, через заповедник и дальше, до Каирсу. Семьи двух братьев остались здесь жить, а Карп с детьми дошел до реки Еринат, да тут и обосновался.
А мы неподалеку месторождение разведали. Однажды вертолет искал место для разбивки лагеря. Тут и увидели склон с черными террасами земли, явно обработанной человеком. Геологи, которые должны были копать шурфы в том районе, на другой день обнаружили поселение, а в нем деда и двоих дочерей. Паника в глазах, у дочерей от страха чуть ли не истерика.
– Еще бы! Такой удар по психике! Для них, все равно, что встреча с инопланетянами. – Ужаснулся впечатлительный Макс.
- А через месяц у нас случилось несчастье – погиб товарищ. – Вздохнул Егор Степанович. - Маршрут проходил как раз через заимку Лыковых. И тут обнаружилось, что в староверской семье еще два взрослых брата. Ну, дед и сознался, что в прошлый раз сыновей спрятал: «мало ли чего?» Мы особо не докучали, спрашивали, чем помочь. Зато у них потом любопытство взяло верх, и они сами к нам спускались в лагерь, удивляясь рации, всякой технике, подсобным предметам быта. Не отказывались от материи, металлических изделий – гвоздей, лопат, топоров. Ведь сорок лет добывали пищу подручными средствами: зверя – ловушками, да ямами. Два марала за год попадутся и хватает. Рыбу на перекате «мордами» ловили. Рожь выращивали сами, правда, грубые сорта, и хлеб пекли без соли, добавляя картошку, репу. Запах от такого хлеба жуткий. Мы им потом завезли несколько кулей хорошей муки. Одежду они делали из конопляной дерюжки. Сестры сами ткали, сами шили…
- Не представляю, каменный век какой-то… - Софья заерзала на стуле и невольно поправила на себе легкое шифоновое платьице.
- Это ж какое испытание верой! Какая «Школа выживания»! Экстрим длиною в жизнь… - Поразился очередной раз « продукт» цивилизованной Европы Максим Сергиенко.
- Нет, мы, конечно, понимали самобытность и некую даже «стерильность» таежных отшельников. – Поддержал разговор Павел Кузнецов, свидетель тех событий. - Чтобы не навредить, решили сохранить «открытие» в тайне, помогать в меру своих сил. Да только сумели уберечь ту тайну всего два года. Когда железорудное месторождение было открыто, стало в тех местах шибко людно. Дошло до прессы. А потом и столичные журналисты наэтовались: Черепанов, Песков.
- Надо думать, такая сенсация! На всю страну! – Согласился журналист Цинцадзе.
- А для Лыковых – очередной стресс, да микробы-инфекции всяко-разные. – Возразил Павел, чувствуя в глубине души вину за то, что не смогли противостоять неизбежному.
- Вот и осталась одна Агафья. – Вздохнул Егор Степанович. - И снова ей не было покоя: то начальник МВД Хакасии пытался вручить ей паспорт, то показывали Тулееву, как местную знаменитость, то Лебедь в свое время прилететь сподобился. Зоопарк устроили, язви их. Разве что только билеты не продавали. А на кой ей та слава? Старая, больная… Нужна была простая человеческая помощь. Там рядом жили наш бывший буровик Седов, да художник Сережа – вот они, как могли, и помогали Агафье. Ведь она держала козу, курей, только картошки по весне высаживала восемьдесят ведер. А еще морковка, свеколка, огурчики, бобы разные…
- А если заболеет? - Пыталась понять горожанка Софья.
- Ежели прихворнет не шибко, травками таежными обходилась. А на случай серьезный – снабдили «тревожной кнопкой», так сказать. Оставили ей радиобуй. Ежели что, выбросила, и через спутниковую связь автоматически идет сигнал SOS. И еще. Здесь, на Западном Саяне источники горячие есть. Туда тувинцы да алтайцы издавна тропы свои проложили. Вот и Агафья лечилась там, когда серьезно приболела. Говорила, хорошо помогла лечебная водичка…
- А еще, я помню, немало удивился, что Лыковы жили по своему календарю, вели летоисчисление по-староверски. – Припомнил Павел. - Представляете, не было сбоя ни на один день. Соблюдали все праздники, не работали в этот день, одевались по-праздничному, пели псалмы…
- Какой изощренный эгоизм! – неожиданно отреагировал Ваньша-Вихрастый и начал загибать пальцы. – Сами для себя жили, сами на себя работали. Ни тебе паспорта-прописки, ни тебе налогов и трудовой повинности, ни тебе платежек за коммуналку, ни тебе денег вообще. Стало быть, без государства можно обойтись, а вот государству без человека никак. Горько, ой как горько за наше государство… - «Оппонент» широко развел руками и обнаружил отсутствие молодоженов. - И даже некому сказать «горько»… А где все?
- Так, может, все-таки, правильная Сибирь? А, Макс? – Подначил Георгий друга, терпеливо добывающего кедровые зерна.
- Может, и правильная. Правда, сложная и противоречивая. Разве мог я подумать, что резаные соленые огурчики под сметаной это шедевр простоты и вкуса? Несовместимо, а вот тебе и пожалуйста! – Тут Макс окончательно отчаялся раскусить очередной орех, взял сразу целую горсть и положил себе в карман. – Загадка! Разобраться надо. Ясно одно: если человечеству и суждено начать свою историю с чистого листа, то наверняка отсюда.
- Да правильная у нас Сибирь, правильная. – Заступился Егор Степанович. - Неправильно с нею обращаются. Ты знаешь, сколько тюрем, колоний, поселений бывших зэков приходится на ее квадратный километр? Ну не хочет она, язви ее, быть всероссийской клоакой, хранилищем ворья, насильников и убивцев, хочет жить чисто, красиво, достойно и праведно… Хочет открыть людям свои недра, природные богатства, да не желает, чтобы это делали грубо, оставляли рубцы да открытые раны. Все равно, что роженицу прокесарить, ребенка забрать, а ее не зашить, оставить мучиться…
- Грустно, если пропадет величие…– Вдохнул аромат чая Георгий и с удовольствием отпил глоток. - Мне как-то довелось в Крыму побывать. Впечатление такое, что это земля, смертельно уставшая от смены лет и рас. Молодится, прихорашивая побережье, как старушка свое морщинистое лицо, а на «теле» печать бесконечной усталости и глубокой старости. А вот Сибирь, Дальний Восток еще молоды, в силе, в самом соку. У них есть будущее…
- Как-то сразу захотелось увидеть ту самую «удаль», кую обещал для Сибири великий русский писатель. – Макс перевернул свою чашку, что означало, что его трапеза закончена. - Не доведется уж…
- А меньше бы по «парижам» да «лондонам» шлялись… Разорять «гнезда» есть кому, а вот строить…- Ваньша с обидой за сибирскую державу махнул рукой, встал из-за стола, поклонился: - Спасибо за хлеб да соль, и у нас есть свой… - Сиганул через штакетник и уже был дома. Запел громко и задиристо: «Но мой плот…»
(продолжение следует http://www.proza.ru/2013/06/10/378)