Максим Сергиенко, шеф-повар парижского ресторана, кличку Квазимодо носил со студенческих времен. Ну не был красавцем, так что ж с того? Но и не «горбун», не урод, а просто обладатель крупного носа и не в меру густых, прямо–таки брежневских, бровей. Общительный по натуре, он решил завоевать этот мир и сердце первой красавицы курса другим путем. Учился лучше всех, усердно посещал уроки вокала, изучал параллельно с английским французский язык, интересовался искусством Франции, поэзией и, само собой, кулинарией - с непременной мечтой попасть на стажировку в столицу Европы - Париж.
И все–то он хотел в этой жизни знать, уметь и иметь по максимуму, оправдывая свое имя. Еще со школы жил с ощущением ожидания оклика. И только услышит короткое «Макс!», как команду «фас!» - сразу срывался, бежал, хватал и грыз зубами. Неважно что: науку, музыку, языки, спорт. Главное, кураж, скорость и блеск в глазах. Азарт охотника, почуявшего добычу, стихал в его груди только тогда, когда наш спринтер получал полный драйв, успешно пройдя все дистанции: старт, бег, финиш. Схватил, съел, переварил… Доволен!
Свое болезненное упорство во всем Макс объяснял восточной мудростью: «Если долго сидеть на берегу реки, течение непременно принесет труп твоего врага». «Врагом» же, планировано и дозировано, объявлял все, чего не знал, не умел, но должен немедленно постичь. Поэтому к тридцати семи годам Максим владел уже пятью языками, постиг секреты кулинарии пяти национальных кухонь и воплощал свои творческие фантазии не где-нибудь, а в одном из ресторанов самого Пьера Кардена. Нет, не в знаменитом «Махime», что было бы логично, судя по имени. Но кличка тоже пригодилась. Карден против названия не возражал, и вскоре в ресторанчик «Quasimodo», открытый путем сложения его личных и родительских вложений, потянулись заинтригованные парижане и туристы. Он долго пытал родителей, откуда столь солидные сбережения у работников бюджетной сферы, но те отшучивались: « Долги нечаянно вернулись»… Вопросов больше не задавал, решил, что с первой же прибыли начнет откладывать деньги на специальный счет для отца и матери на достойную старость.
Но вернемся, пожалуй, к кличке. Сколько бы наш юный Максим-энциклопедист не доказывал однокурсникам, что Сальвадоре Квазимодо – реальный, всем известный итальянский поэт (между прочим, Нобелевский лауреат), и носить эту кличку ему вдвойне приятно и почетно, - ничего не помогало. Тень горбуна преследовала его всю сознательную молодость. И он сдался.
Однажды, когда всем курсом готовились к выпускному вечеру, он взял и заставил друзей выучить наизусть популярную «Belle» из известного мюзикла Ричарда Коксьянта «Notre-Dame de Paris». Сам на вечере пел партию Квазимодо, глядя прямо в глаза своей Эсмеральде - Лильке Кипренской. И с блеском, на приличном французском языке, исполнил еще и отдельную арию. С тех пор кличка приклеилась намертво. А смущенная Лилька согласилась на танец, и вообще, обещала «подумать»…
- Вай, вай, вай! В задних рядах могут культурно подождать! – округлил глаза и ответил практически одними гласными Гога. Пена от зубной пасты клубилась вокруг его пухлых губ и стекала вниз, напоминая белый крем из взбитых сливок.
- Mon diex! Детский сад юрского периода! - Макс поморщился, передернул плечами и пошел на кухню ставить чайник.
К журчанию льющейся воды присоединился так же ласково зажурчавший звонок мобильного телефона, лежавшего на столе. Имя на экране вернуло Максу улыбку, светлую и мягкую, как утро, тихо воссиявшее за окном.
- Лана, солнышко наше, рад тебя слышать! Bon matin, малышка!
- Это у вас в Москве утро, дядя Максим, а у нас уже обед! Так что, здравствуйте вам! Как погодка? Летная? Сюрпризов не будет?
- Не беспокойся, солнышко, билеты в кармане. Погода летная, хотя и прохладная. В куртках бегаем. Свитерами теплыми запаслись. В Сибирь летим, не куда-нибудь. Comment ca va? Как вы там?
- Ca va bien, дядя Максим. Нормально! Купаемся, загораем…
- Не понял. Вы где? В Сибири или на юге? Ага. В Сибири, но на юге. Понял. Сколько? Плюс тридцать пять? Неправильная какая-то у вас Сибирь…
-Это дядя Максим у нас неправильный, Лана-джан! - вырвал трубку Гога. - Ни разу после твоих крестин так и не съездил в ваши края. Нет ему прощения!
- Я заслужу его непременно, ma petite fille! - крикнул Максим в ухо Гоге, и тот вынужден был переложить трубку к другому уху. Но Максим забежал с другой стороны и продолжал кричать. – Клянусь! Ты будешь самой красивой невестой Сибири и Дальнего Востока! Свадебное платье прямо из Парижа! Magnifique!
Услышав визг восторга из сибирских просторов, Макс изобразил перед Гогой бюст короля Людовика и пошел спокойно к другому столу делать бутерброды. Гога, шутя, свел грузинские брови.
- Фиг – «манифик» ему, а не прощение! Не поддавайся, Лана - джан! Но если честно, платье действительно великолепное. Встречайте, скоро будем! Целуем тебя, крестница! – И он запел вдохновенно и ласково:
«О, Светлана, светлячок,
Манит взоры твой полет,
Твой далекий огонек
Мне покоя не дает…»
Это он, Гога, настоял, чтобы дочку друга назвали красивым грузинским именем. Тем более родилась она с пушком светлых ангельских волос. Все согласились, даже не подозревая о том, что такое распространенное имя имеет грузинские корни...
- Отцу и деду Молевым - наше горячее «гамарджоба»!
(продолжение следует
http://www.proza.ru/2013/06/10/323)