Незаметно Мила погрузилась в глубокий сон, мгновенно провалившись в чёрную яму. Это было похоже даже не на сон, а на состояние близкое комы, без расслабляющей дрёмы и сновидений.
Очнулась так же внезапно, с чувством неясной тревоги, и полной внутренней пустотой. Она не сразу вспомнила разговор с матерью, предшествующий ему вечер и ночь. Однако, картина происходящего постепенно восстанавливалась, и ей захотелось куда-то убежать.
На бегу, одевая рюкзачок, на лестнице чуть не столкнулась с гувернанткой Ниной, девчонкой из деревни двадцати пяти лет отроду. Их многих манит в города призрачная «перспектива», но которые, в массе своей, ничего так и не добившись, или опустились на самое дно, пополнив ряды проституток, наркоманок, и мелких воровок, или заполнили не престижные ниши «работниц по найму», обслуживая, невесть откуда взявшихся «успешных» -- дельцов разного масштаба с сомнительным прошлым, таинственным настоящим, и с ещё более сомнительным будущим. Воровали то все «делая деньги» совершенно не задумываясь о последствиях.
Нина была из тех, редких ныне, деревенских, которые, обладая какой-то первозданной красотой, остаются по-деревенски просты, и довольно долго наивны. Она обладала удивительным свойством при необходимости оставаться незаметной, но сегодня был не её день. Слегка задев Нину плечом, Мила крутанулась на одной ноге, и сходу завелась: - НинО, какого чёрта ты тут торчишь?!! Ты почему меня не разбудила?! Я же опоздала из-за тебя!...
- Не было велено. Виктория Игоревна запретила Вас тревожить. Мне конечно не хотелось Вас сердить, но я не могла ослушаться. - Всё сказанное было настолько подчёркнуто учтиво, что сделай она сейчас книксет то, это уже можно было расценивать, как не прикрытое издевательство. Собственно, Нина часто подшучивала над Милой
.
- Ладно. Чёрт с тобой. Меня не будет - ответила скороговоркой та, собираясь бежать дальше.
- Посидела бы ты дома, Милка, не ходила б никуда - вдруг, прозвучала фраза, настолько диссонирующая с предыдущей тирадой в старорежимном штиле, что, занесённая нога, повисла в воздухе, и она, не скрывая гнева, снова резко развернулась.
.
- Нино! С каких это пор мы на «ты»?!
Мила пыталась соорудить на лице надменно-пренебрежительное выражение, чтобы показать разницу в положении, но у неё явно ничего не выходило, и лицо приобрело выражение обиженного ребёнка.
- Как скажете, Эмилия Степановна - ответила Нина, опустив смиренно глаза, что окончательно добило взвинченную до предела Милу, она, вдруг, опустилась на ступени, обхватив руками колени, уткнувшись в них головой, разрыдалась. Нина села рядом, и обняла дрожащие плечи. Сейчас они были похожи на сестёр, где младшенькую кто-то сильно обидел, а старшая не знала, как ей помочь, и ей оставалось лишь молчаливое участие.
- Нинка! Ну, почему мне так не прёт? Почему от меня все чего-то хотят, и обязательно то, чего у меня нет, и никогда не будет? – Плечи её вздрагивали, по щекам текли слёзы, слова прерывались всхлипываниями, но она уже не могла остановиться, словно торопилась освободиться от всего накопившегося негатива: - Мать из меня лепит что-то грандиозно-ужасное. «Ты должна быть другой. Быть «как все» превратиться в серое желе с задатками вырождения. Чтобы выжить в среде ядовитых медуз нужно уметь мимикрировать, но все должны чувствовать уважительную разницу. Я из тебя делаю «сильную личность». – передразнивая мать, процитировала она одно из нравоучений: - Но я не хочу! Она же из меня делает монстра! Я уже «другая»! У меня нет подруг - мне с ними не интересно. Мои друзья в два раза старше - с ними мне легко. Остальных я начинаю ненавидеть, а они меня уже давно. Хоть и в тихую, но верно. Я даже ещё не влюблялась - не в кого. Ты знаешь, что я сейчас поняла? Я вещь… Её вещь - вдруг, закончила она, и затихла.
Сейчас Мила ещё больше стала похожа на маленького, обиженного ребёнка, не хватало только больших бантов, коротенького платьица, и гольфиков. Да, она и была, по сути, ещё ребёнком, у которого отняли детство