ПОЛЯНА ДУРАКОВ
(1990 год. СССР на грани развала. Народ ошалел...)
Как-то в воскресный летний день пошел я в лес по грибы. Грибов нынче уродилось как никогда много, да вот некому их собирать: планово-командная система была уже не в состоянии обеспечить сбор урожая, а рыночная экономика ещё не функционировала. Вот и гнили красавцы белые и крепыши красноголовики прямо на корню, так и не познав в своей скороспелой жизни ни лукошка грибника, ни сковороды, ни стеклянной банки для маринада.
Полной грудью вобрал я в себя сладкий сосновый воздух, от которого голова кружилась не меньше, чем от выхлопных газов автомобилей, и углубился в лес. Не спеша набрав лукошко отборных белых, я брёл по лесной тропинке, пока не вышел на большую поляну, покрытую сочной зеленью нехоженых трав и ковром полевых цветов. На дальнем краю этой девственной поляны я увидел нечто необычное: прижавшись тыльной стороной к лесу, и глядя фасадом на поляну, стояло загадочное сооружение из кирпича вишнёвого цвета, напоминающее одновременно и многоквартирный дом и средневековый замок. Между крутыми боками двух башен замка был зажат кусок семиэтажного дома вполне городского типа с покосившимися телевизионными антеннами на крыше и обшарпанными балконами, заваленными всяческим хламом. Со стороны поляны входа в это странное здание не было, если не считать полураскрытых, покосившихся ворот в каждой из башен. Дом выглядел одновременно и как обитаемый, и как заброшенный. Я уж было направился в сторону дома, чтобы раскрыть его тайну, как неожиданно споткнулся и упал в высокую зелёную траву, больно ударившись обо что-то носом. Каково же было моё удивление, когда я обнаружил, что мой нос уткнулся в груду желтых монет. Продолжая пребывать в положении лёжа, я взял одну монету и поднёс её к глазам. Я держал в руках золотую николашку, а передо мной была гора золотых монет. О, Боже! Да это клад! Да здесь золота пуда на два будет, - подумал я, чувствуя, как зашлось моё сердце. Немного поостыв и вновь обретя способность думать, я стал размышлять, как распорядиться кладом. Сдам клад государству, думал я, а четверть по закону моя, а это же потянет эдак на … О-го-го! Запишусь на кооперативную квартиру, на машину встану в очередь, и на участок садовый запишусь, - размечтался я. Время подойдёт, а денежки вот они, ждут уже! Эх, не помереть бы только до того дня.
Мои сладкие грёзы о будущем счастье были неожиданно омрачены вдруг промелькнувшей в разгоряченной голове холодной мыслью, которую как бы со стороны кто подкинул. А какой же это клад? Это и не клад вовсе. Клад – это когда богатство в земле закопано или в стене замуровано. А здесь золотишко рассыпано. Может, кто обронил монетки или специально положил. А раз это не клад, то, стало быть, всё золотишко государству принадлежит, и никакого вознаграждения не причитается. Ещё и спросят строго – откуда, мол, золото?
И как только эта холодная мысль промелькнула в моей голове, так и настроение моё радостное тут же исчезло. Нет, государственного имущества я в жизни не трону, сказал я сам себе, и осторожно положил золотую монету, которую всё ещё держал в руке, туда, откуда её и взял, - то есть на землю.
Тяжело вздохнув, я встал, собрал в лукошко рассыпанные грибы, и уж хотел было направиться к дому, как подумал о том, что нельзя же оставлять государственное имущество, разбросанным по земле, растащат, почём зря, а государству нужна валюта и золотой запас. Закопать бы золотишко поглубже, подумал я, и стал оглядываться в поисках подходящего орудия труда.
Вдруг со стороны загадочного дома раздался страшный шум. Я посмотрел туда и ахнул: ворота на дальней башне дома распахнулись и из них с грохотом выкатилась электричка. Словно зелёный удав она выползла из ворот на три вагона и остановилась. На переднем стекле кабины машиниста красовалась табличка с маршрутом электрички: СССР – Тартарары. Было хорошо слышно, как машинист поезда объявил по внутренней связи: «Граждане пассажиры. По техническим причинам выход из поезда только из трёх головных вагонов». Тут же двери первых трёх вагонов распахнулись и из них высыпалась громкоголосая компания молодежи. Первым на зеленую полянку выскочил здоровенный детина ростом под два метра и, размахивая над головой длинной палкой и вопя истошным голосом, тяжело и грозно, словно разъяренный бегемот, устремился к противоположному концу дома. Увидав меня, детина, не задумываясь, метнул палку в мою сторону и тут же потерял ко мне интерес. Палка, брошенная могучей рукой атлете, высоко взвилась в голубое небо и, на мгновение замерев, словно жаворонок, стала стремительно пикировать прямо на меня. Я не успел и пошелохнуться, как копьё вонзилось в землю в полуметре от меня. Взглянув на ещё дрожащее древко, я увидел, что из земли торчат огромные стальные вилы. Я оцепенел. Из этого состояния меня вывел грозный рев быка. Я оторвал взгляд от вил и увидел, что со стороны электрички прямо на меня несётся дикий бык. В нескольких шагах от меня он наклонил голову, целя мне в живот, взревел и сделал боевой выпад. Йёёп! Я успел отступить в сторону на полшага, и когда бык пролетал мимо меня, схватил его за рыжие патлы. Воинствующее туловище быка понеслось зигзагами по поляне, оставив в моих руках рыжую мальчишечью голову с конопатым лицом. Что происходит? – испуганно подумал я, сжимая в кулаке рыжие пряди. «Дяденька, я больше не буду», - вдруг жалобно проговорила голова, глядя на меня почти детскими глазами. Господи, совсем голову потерял, - подумал я и опустил голову на траву. Голова тут же погналась за своим туловищем и, догнав его, встала на место. Какое-то время я стоял в оцепенении, пытаясь постичь происходящее. Тщетно. По всей видимости, со мной происходило то же, что и с моей страной, впавшей в безумие.
А в это время события у дома развивались так. Добежав до второй башни, здоровенный детина распахнул ворота и нырнул в их чёрный проём. Через мгновение весь дом ожил. Не в том смысле, что объявились его жильцы, а в том, что всё здание вдруг задрожало, заскрипело. Стекла на окнах заскрипели и посыпались вниз. Из проёма ворот показался детина, таща за собой, словно Геракл, хвост электрички. Вытянув из ворот башни три хвостовых вагона, детина вскинул руки вверх и загоготал, довольный собой.
Я разглядел, что хвостовые вагоны электрички были заполнены людьми, которые не могли из них выйти, поскольку выход был только из первых трёх головных вагонов поезда. Люди высовывались из окон электрички, что-то кричали, размахивали руками, а им в ответ улюлюкали парни на поляне. Вообщем, стоял невообразимый шум и гам. Тут двухметровый детина со всей силы пнул ногой по бамперу хвостового вагона электрички. Йёёп! От этого могучего удара хвостовые вагоны откатились метра на три, из окон дома высыпались остатки стёкол, а из головных трёх вагонов электрички посыпались мужчины, женщины и дети, которые только что были пассажирами трёх хвостовых вагонов. По возгласам вновь прибывших пассажиров я понял, что они и были жильцами этого чудо-дома. Сердитые жильцы окружили головной вагон и требовали от машиниста отвести состав в сторону, чтобы освободить входы в здание. Но на все крики жильцов машинист отвечал одно: поезд отойдёт строго по расписанию. Жильцы возмущались. Машинист был непреклонен.
А между тем, молодежь из головных вагонов развела костры, включила магнитофоны, и в воздухе запахло шашлыками, портвейном и дикой ламбадой.
Сердитые жильцы дома, лишенные возможности попасть в свой собственный дом, решили провести демонстрацию протеста. Построившись в колоны по семейному признаку, они стали маршировать по поляне, громко выкрикивая, - Протестуем! Требуем! Долой! Хотим домой!
Однако, неуспевшая набрать силу политическая демонстрация, была решительно пресечена блюстителем общественного порядка в лице невесть откуда появившегося полковника милиции, который грозно встал на пути демонстрантов во всём великолепии и при всех атрибутах новой милицейской формы. Блестящая реформа милиции была успешно завершена и теперь милиционеры щеголяли в новенькой блестящей форме. Полковник грозно потребовал немедленно прекратить шествие, несанкционированное городскими властями. Жильцы кричат: «Мы хотим домой!». Милиционер в ответ помахивает резиновой дубинкой. Жильцы требуют: «Уберите электричку!». Блюститель порядка злорадно вопрошает: а не забыли ли они запах черёмухи? Жильцы покричали, пошумели, но полковник милиции был непреклонен. Демонстрацию пришлось свернуть.
Тут кто-то из жильцов призвал своё сообщество объявить голодовку в знак протеста против летнего расписания железных дорог. Все дружно согласились, тем более, что не привыкать голодать. Уселись жильцы на зелёную травку и стали голодать, вдыхая запахи шашлыков, портвейна и ламбады. Полковник милиции тут же удалился с чувством хорошо выполненного служебного долга, сел в хвостовой вагон электрички и уехал на нём в неизвестном направлении.
Тут я вспомнил про золотые монеты. Раздобыть бы лопату, подумал я. Может, у кого из жильцов есть? Я подошел к одному из жильцов дома и вежливо его спрашиваю: «Простите, у вас нет лопаты?» Жилец утвердительно кивнул головой, вынул из кармана брюк большую садовую лопату с хорошо отточенным черенком и удобной рукояткой, позволяющей копать в полный рост, и молча протянул её мне. Я полюбопытствовал: «Всегда при себе держите?» Жилец как-то странно посмотрел на меня и говорит: «А как же без лопаты-то? Вчера на свеклу посылали, сегодня на картошку, завтра ещё куда пошлют, так что без лопаты никак нельзя». «Угу, - промычал я в ответ, - Спасибо. Щас верну», и пошел с лопатой в руках к своим монетам.
Сначала я аккуратно подрезал дёрн и отложил его в сторону. Затем выкопал яму глубиной в три штыка лопаты. Засыпал в яму золотые монеты, забросал землей, хорошо утрамбовал и заложил сверху дёрном. Я остался доволен своей работой – никакого намёка на то, что под ногами яма с золотом. Пусть золотишко полежит здесь до лучших времён, подумал я, и понёс лопату хозяину.
Вернув лопату хозяину, я поблагодарил его и продемонстрировал ему свои лесные трофеи. Я предложил ему несколько белых грибов на супчик. Жилец молча взял из лукошка три или четыре гриба, сунул их в карман брюк, в другой карман засунул лопату и продолжал молча голодать. Только я собрался спросить его как побыстрее добраться до города, как поляна огласилась призывным гудком электрички. Молодежь быстро свернула свои пожитки и с шумом забилась в три головных вагона поезда. Я побежал к электричке, размахивая рукой и крича: Подождите! Возьмите меня! Возьмите меня! Но автоматические двери поезда захлопнулись прямо перед моим носом. Электричка пронзительно прогудела и поползла в чрево башни. Сначала исчезли три головных вагона в воротах левой башни, а затем два хвостовых исчезли в воротах правой башни.
Жильцы дома тут же прекратили голодовку и радостно бросились к зданию, двумя ручейками втягиваясь в обе башни. Скоро в окнах дома загорелись огни, и до меня долетели звуки ложек, ножей, шума воды. Из разбитых окон повеяло запахом жареной картошки, зеленого лука, огурцов, и эти запахи начисто вытеснили запах шашлыка, правда, портвейном запахло ещё крепче.
Я вздохнул и уж было хотел искать дорогу в город, да тут меня посетила коварная мысль. Золотые монеты я закопал? Закопал. А раз закопал, значит теперь это уже клад! А раз клад, значит четверть моя! Как только эта шальная мысль пришла мне в голову, я почувствовал, как сердце моё зашлось в сладкой истоме. Эх, мать честная! Запишусь на кооперативную квартиру, на машину встану в очередь, на садовый участок запишусь! Йёёп! – воскликнул я и побежал к тому месту, где был зарыт клад. Да только где ж я его зарыл-то? Никаких следов. Вся поляна затоптана вдоль и поперёк, замусорена, загажена, изрыта… Чёрта с два найдёшь тут свой клад!
Плюнул я в сердцах, махнул рукой, подхватил лукошко с грибами, - ничего так сыроежки, на жареху хватит, - и пошёл своей дорогой, вспомнив, почему-то, про Буратино с его золотыми монетами и городом дураков.
Алекс Гор 1990 год