- Боря! Это был бальзам! Мы его в чай добавляли! – сетует хозяйка гостевого домика.
[Cкотина!] – отчетливо подразумевается под ее словами. Но беззлобно, беззлобно. Мы же ценные и проверенные гости, платим исправно и честно, убытки возмещаем, прибыль приносим. Подумаешь, бальзам выжрали [как сволочи!] не успев заселиться.
Я никогда не была тут в мае, поэтому пустота городка для меня непривычна и даже приятна. На рынке знакомые лица торгуют вином и всем остальным. Грустный мужик, похожий на доктора Попова (в огурце вся сила земли!) все так же торгует вином, а рядом с ним, как и год назад, красуется табличка «Продаю дом».
- Все продаете?
- Продаю. Берите вино, ребята?
Берем белое вино «из лепестков роз», но не у «доктора Попова», а у симпатичной девушки и идем дальше вдоль берега. Сперва по тропинке, потом по гальке, кое-где берег завалило упавшими с гор глыбами, и нужно перелезать сверху или идти по морю.
Хотя еще самое начало мая, в Лиске уже полно народу. Это и торговцы [запрещенным товаром] и отдыхающие.
Первый, кто встречается – покрытый мелкими царапинами и струпьями, немытый – нечесаный, шатко-неустойчивый, невнятный парень неопределенного возраста. Его шатает по Пикадили от одного торгового лотка к другому. Кушать, наверное, хочет.
- Я по алкотрэшу выступаю! – с некоторой даже гордостью признается он и гнусно хихикает. Губы у него вялые и слюнявые.
- А можно пивка отхлебнуть? – очень предсказуемо обращается Алкотрэшер к Боре.
Боря протягивает ему боттл. Алкотрэшер отпивает пару больших глотков и протягивает бутылку обратно.
- Да оставь себе, - мягким голосом говорит Боря.
- Аааа! Брезгуете, значит! – злорадно ликует Алкотрэшер.
- Да нет, просто у меня еще есть, - пожимает плечами Боря. На плечах у него рюкзак, в котором действительно есть еще пара бутылок пива.
Жарко. Вода холодная, но я хочу попробовать искупаться. Мы выбираем место на пляже и садимся пока просто смотреть на волны. Алкотрэшер таскается за нами и очень много говорит. Говорит он слишком много, слишком быстро, время от времени громко втягивая в себя пузырящиеся слюни.
Я злюсь. Все было так прекрасно, пока не появился ОН и не начал жужжать навозной мухой. Он слишком назойливый и шумный. И противный.
Кроме того, глядя на море, Алкотрэшер начинает рассуждать о том, что если хочется секса, то надо заставить себя влезть в ледяное море и «помыть пиписю».
- А то я, блин, уже две недели ее не мыл!
Боря, невозмутимо улыбаясь, благостно щурится на море, потом неспешно поворачивается к Алкотрэшеру и с неподдельным любопытством уточняет:
- Так ты что, хочешь женщину себе найти?
- Так я, блин, с собой ее привез! – отвечает тот.
Тут уже неподдельное любопытство накрывает меня, но я прямо даже боюсь о чем-то спрашивать.
По линии моря шагают какие-то [пионэры!] студенты. Все они как-то чрезмерно чистенько и аккуратно для этого места одеты. Смеются, переговариваются. Потом останавливаются, парни что-то, улыбаясь, кричат девушкам, девушки визгливо хихикают и отбегают в сторону.
- О! Мудаки бля! – радуется Алкотрэшер, - Это они баб разводят, чтоб те разделись! А бабы не хотят! Вот они мудакиии…
Тут из глубин его разума выплывает самая неожиданная фраза:
- Женщинам надо дарить цветы! А не разводить их, мля…
Он даже становится слегка похож на Арамиса – а что, тонкие черты лица, хлипкая бородка, тонкие руки. Просто последний романтик, бес****ы.
- Я их подъебую, но они не обижаются! – резюмирует он, - Потому что они знают, что я по-доброму, а они-таки мудакииии…
Здесь всегда есть фрики. Вернее сказать, фрики – это основной контингент здешних мест, поэтому, чтобы быть «за рамками приличия» здесь – нужно очень постараться. Некоторым и это удается.
В прошлом году здесь блистала Полина. Полина.
Девочка, как девочка, совсем молоденькая, внешне похожа на Маленькую Разбойницу из «Снежной королевы» - глаза, горящие углями, яркие, резко очерченные губы, короткие всклокоченные волосы, смуглая кожа, крепкое молодое тело. Физически Полина была красива. Только бухала, как сволочь, да еще не на свои. В самом деле, откуда у нее свои. Многие шутили, что Полина здесь будет всегда, что можно уехать, приехать, опять уехать и снова приехать – а Полина была, есть и будет.
Полина. Вечно пьяная. По утрам мрачная, выглядывающая волком мутными глазами из-под короткой челки, затравленно осматривающая окружающих. Когда даже местные алкоголики, наркоманы и прочие неформалы поутру ругали ее за глупость.
- Вы посмотрите на нее! – разорялся Леша (сам далеко не идеал этики и морали), -
- Посмотрите, у нее рука изрезана! Она сама порезала! Ну, будет нормальный человек сам себе руку резать?!? Ну?
Полина молчала, изредка злобно всхлипывая.
Здесь совсем не обязательны купальники. Большинство людей купаются и загорают голышом.
У Полины были какие-то странные «принципы».
- Извиняюся, голой не купаюся! – деловито заявляла она, поправляя на себе разбухший от воды поролоновый лифчик.
Как она смеялась! Такой дикий хохот, резкий, отрывистый, как будто из нее вылетали куски черного смеха и ложились на ветер, и ветер уносил их далеко в море.
Здесь очень много света и воздуха. Поэтому многие черные вещи просто растворяются в них и пропадают, теряясь в вечном мерном биении волн, смешиваясь с галькой и водой.
В этом году я не вижу Полину.
Идем вдоль берега. У самого моря полоса гальки, а чуть подальше начинается линия гор, там есть земля, трава, кусты, там ставят палатки те, кто приехал дольше, чем на несколько дней. Боря подходит к незнакомой компании и без лишних условностей вопрошает:
- Здравствуйте! А хотите вина?
Там слегка удивляются и немного заторможено отвечают, что да, хотят. Вина. Конечно.
Хозяйка за этим столом Катя. У нее круглое, по-детски невинное лицо, очень приятные, правильные и добрые черты лица, темные волосы, светло-карие, огромные, слегка изумленные глаза. Не только сейчас, а вообще по жизни такое выражение глаз. Иногда на самом дне этого янтарного изумления проглядывает лукавство той или иной степени концентрации. Бывает так, что лукавство побеждает изумление - и тогда Катя становится хитрющей и язвительной. Она одета в длинную юбку и рубаху с длинными рукавами. Она разливает чай, печет блинчики прямо на костре (хотя нет, здесь выстроена монументальная печь из глины вместо костра). И вообще, на этом бивуаке она единственная женщина среди всех прочих оболтусов. Движения у нее очень плавные, фигура не то, чтобы склонная к полноте, но плотная, большая пухлая попа, довольно тонкая талия и красивая девическая острая грудь. Когда Катя хочет позагорать, она деликатно уходит чуть в сторонку, снимает с себя всю одежду и осторожно укладывается на травке, все теми же плавно-кошачьими движениями. Кажется, будто у нее очень нежная кожа, и движется она так медленно, чтобы ненароком не зацепиться, не уколоться, не поцарапаться. Еще у нее интимная прическа в стиле 60-х, то есть естественная пружинистая лохматость, непривычные для двухтысячных кустистые заросли.
Остальные здесь тоже ленивые и размеренные. Некоторые веселые, некоторые грустные. Мальчик лет максимум 18, весь покрытый дредами, абсолютно весь – грустный и унылый. Он сидит, поджав под подбородок коленки и обхватив их руками, и смотрит по сторонам тревожно-недовольным взглядом. Женя-гончар, который неделю назад вместе с Катей вылепил из глины монументальный очаг и посуду – похож на кого-то из древних славян, даже полоска ткани на лбу, и русые кудри. Он медлительно помогает Кате по хозяйству, но в его глазах отражается море, он спокоен и доволен собой и миром. Мы спрашиваем о каких-нибудь знакомых, кого видели, кто уже был здесь в этом году, кого еще нет. Я вспоминаю про Полину, которая «должна быть здесь всегда».
- Полина в дурке, - меланхолично, с едва заметным сожалением сообщает Женя.
- Как же… Что же с ней? – спрашиваю я. Довольно глупо, ведь и раньше было понятно, что с ней что-то не так.
- Ну, может, ей помогут там, подлечат, - с неисправимым оптимизмом добавляет Боря.
- Да бесы это все, - размеренно и ровно отвечает Женя, наливая кипяток в термос.
- Бесы?
- Ну конечно, бесы. Ведь не может человек просто так резко измениться до неузнаваемости. А она изменилась. Раньше она была нор… совсем другая, - так же ровно отвечает Женя.
Я думаю о том, что у каждого из нас свои бесы, что тут поделать. И тут к столу приближается еще один человек.
- О, Вовчик! – оживляется Катя.
Вовчик небольшого роста, худенький, одет в холщовые штаны и рубашку, в черных очках. Черты лица у него довольно резкие, тонкие губы, резко выделяющиеся брови, возраст какой-то средний. В общем, внешность у него достаточно заурядная, я вполне могу себе представить его в роли менеджера среднего звена или какого-нибудь прочего офисного планктона, но это пока он не начинает говорить. А говорит он постоянно. Ритм речи у него необыкновенно быстрый и резкий. Мысли скачут с пятого на десятое. Короче говоря, Вовчик непрерывно несет ахинею, снабженную целыми кусками каких-либо полезных знаний или размышлений.
- У вас что же, воды больше нет? – изумляется Вовчик.
- Неа, - безмятежно отзываются остальные.
- А что ж вы не сходили?!
- Вовчик, ну вот ты же пошел. А воды не принес.
Вовчик почему-то постоянно цепляется в разговоре к Боре и игнорирует меня. Хотя Боря терпеть не может бесцельные диспуты, а я обожаю пообсуждать что-нибудь абстрактное. В очередной заход Вовчик заявляет что-то вроде того, что воспитание – это просто результат давления и унижения детей родителями и ничего больше. И именно из этого рождается социальная благополучность каждого человека. Я искренне пытаюсь понять, что он имеет в виду и спрашиваю:
- Ну а если родители не унижают ребенка, не давят на него, а растят его в условиях любви и приятия, то что, он должен вырасти асоциальным? Чисто логически я, может, еще и согласилась бы, но на практике вижу совершенно другие примеры. Знаю родителей, которые ни разу в жизни не повысили голос на своих детей и растят их в атмосфере свободы и творчества – а дети у них вполне воспитанные и социально адаптированные, и счастливые!
Вовчик тихо съезжает с темы, а Боря неожиданно крепко целует меня «за правильные вопросы».
На обратном пути мы встречаем еще одну Катю. Ее палатка стоит всего в трех-четырех метрах от линии прибоя, Катя – худенькая девушка с рыжеватыми вьющимися волосами, завернутая под мышками в полотенце, сидит на гальке, подпрыгивая на попе от переизбытка энергии и улыбается во все стороны. Мы подсаживаемся поболтать и с ней, а она угощает нас коньяком и рассказывает:
- Я приехала сюда с подругой Аней и ее другом Андреем. И муж меня отпустил. И я тут пью и буяню, и рассказываю всем свои маленькие секреты по третьему разу.… Кстати, вам еще не рассказывала? Ооо, да у вас еще все впереди! А потом вернусь домой – и буду верной и правильной женой! Какой вкусный коньяк, правда же? Он с шоколадным привкусом, да?
Белые лепестки роз смешиваются в моей голове с шоколадным привкусом коньяка и меня уносит. Дальше я помню все крайне смутно.
http://www.proza.ru/2013/06/09/282