ГЛАВА 21.
СОКОЛЬНИКИ. ЯУЗА…
Выйдя на следующее утро на станции метро «Сокольники», огляделась, перешла широкую магистраль и вошла в кафе «Блинная», знакомую с первых дней пребывания в столице.
Чем ближе подходила к столу раздачи, тем быстрее убегали прожитые годы.
Когда заказала привычные «двойные со сметаной, одни с мёдом», взяла кофе со сливками, полстакана сметаны и слойку с марципаном, водрузила тарелки и чашки на поднос, пошла к кассе, ей опять было шестнадцать лет.
Не действовали удивлённые испуганные взгляды клиентов кафе – при виде личика, разукрашенного фиолетовым на пол-лица синяком, вскрикивали и останавливались столбом посреди зала или на входе. Была беззаботной девочкой, только что поступившей в училище, забежавшей позавтракать перед лекциями.
Заканчивая завтрак, с упоением облизала перепачканные в мёде и густой сметане пальчики, допила ароматный чудесный молотый кофе и почувствовала себя такой счастливой!.. Словно сбросила непомерный груз слишком ранней взрослой жизни, так неосмотрительно взваленный на худые девичьи плечи три года назад.
– Ну, раненая птичка, добавки не осилишь? – перекрикивая шум-гам очереди, обратилась к девушке кассирша. – На сладкое что-нибудь съешь? Тортик справа – объеденье и совращенье! Тебе когда на первую лекцию? Или прогуляешь?
Тощая женщина весело переговаривалась, мелькая умелыми пальцами по кнопкам кассы.
– Ох, и худая ты – вся в меня! – громко смеясь, невольно обращала на них внимание клиентов.
Оборачивались, быстро отводили от лица девочки взгляд, перешёптываясь.
– Это ты не позавчера себе такую красотищу заимела? Возле «Лосинки»? В том троллейбусе была? Я так и подумала. И откуда только та машина выскочила, что вас подрезала? Вот лихач, мать его! Говорят, скрылся с места аварии, мерзавец. Женщину с тобой на «Скорой» увезли? А тебя сколько продержали?
– Нет, я не поехала. Зачем? Подумаешь, фингал! – поддержала версию кассира, чтобы перестали пялить глаза люди. – Только врачи осмотрели – дала стрекача!
Все засмеялись и уже не косились так в её сторону.
Пришлось Мари пойти на невинный обман, коль уж решила эту неделю тут часто появляться.
Гуляя по любимому району парка «Сокольники», проходя мимо ДК им. Русакова, шла дальше, навещая родные улицы.
Воздух конца ноября казался тёплым. Так и было!
За последние сутки настала оттепель, и снег быстро сошёл, стекая в канал и реку Яузу. Даже не потемнели осенние листья под первым снежком.
На короткое время в Москву вернулась поздняя осень.
В училище возле парка «Лосиный остров» появилась ближе к обеду.
Прошла знакомым переулком, постояла у большого корпуса основного здания, построенного под прямым контролем Гришина Виктора Васильевича, члена Политбюро ЦК КПСС – куратора и опекуна элитного учебного заведения. Благодаря такому патронату, оно было чистым, новым, славилось сильным преподавательским составом и квалифицированными мастерами производственного обучения. Потому, по окончании училища, выпускники с лёгкостью поступали и в «Бауманку», и в МХТИ, и в «Губкина».
Марину тоже туда прочили, «вели» со второго курса, помогали и давали понять, что будут ждать выпуска. Не получилось.
Глупость. Раннее замужество в попытке убежать от себя и от памяти о Нурке, первой любви. И образование толком не закончила, и собственную жизнь, как прутик, поломала.
Сейчас стояла перед дверьми родного заведения и старалась сдержать глупые запоздалые слёзы сожаления.
– Вы к кому, девушка?
Тихий спокойный голос заставил очнуться от печальных мыслей.
Подняла грустные глаза, присмотрелась: высокий крепкий парень лет двадцати пяти с выправкой военного или спортсмена.
– С Вами всё в порядке? – внимательно осмотрев, помрачнел. – Ааа, авария. Уже слышали.
Молодой охранник удивил: не было раньше охраны, только дежурные по училищу да мастер.
– Вы с посещением или для беседы?
– Добрый день! Лев Аркадьевич здесь?
– Да, пришёл пару часов назад. Проходите в вестибюль, прошу.
Распахнув тяжёлую створку стеклянной двери, придержал, заметил женское удивление.
Просто опешила: «Другая!»
– Да, заменили с полгода как. Давно не были? – понимающе улыбнулся, жестом указал на новенькие комфортные кресла у стены. – Присядьте. Я выясню, где он. Как Вас представить?
– Любимицей и его надеждой, – лукаво улыбнулась и опустила глаза.
Молодой мужчина пристально разглядывал. Услышав, удивился и покраснел почему-то. Набрав номер на диске, не сводил глаз. Коротко и тихо переговорив, ещё больше смутился и выдавил с трудом:
– Он спрашивает Ваше имя.
– Марина Риманс.
Через пять минут была подхвачена с кресла небольшими изящными руками замдиректора и прижата к груди.
Лев Аркадьевич был всеобщим любимцем и тайной повальной любовью женской части заведения. Красивый, тонкий, с изысканными интеллигентными манерами, мягким бархатным голосом, в самом расцвете сил и красоты: очень красивый еврей.
Девочки из глухих деревень и маленьких уездных городков сразу теряли голову.
Этим пользовался крайне деликатно и умело: направлял симпатию и обожание на достижение отличных результатов в учёбе и творчестве. Гений!
А как ещё удержать ослеплённых первым чувством девочек пятнадцати-шестнадцати лет? Только завуалированной смутной расплывчатой надеждой ответного чувства там, в будущем, когда состоятся в учёбе, профессии, когда достигнут той же социальной ступени, что и он.
Вот и тянулись девушки за медалями, грамотами, дипломами, старались быть лучшими в кружках самодеятельности, на трудовой практике, следили за собой с рвением и остервенением, чему способствовали введённые впервые в истории советского образования уроки этики и эстетики поведения в современном обществе. Они и прививали им, деревенским жительницам, первые навыки украшения себя духовно и физически, воспитание в характере замашек столичных «штучек».
Потому возвращались сюда, спустя годы: повидать несбывшуюся Мечту, обнять, вдохнуть запах мужского соблазна и неповторимого чудесного заграничного лосьона.
– Мариночка, золотко моё, так ты тоже попала в ту аварию? Слышал, что серьёзно пострадали трое: мужчина и две женщины. Соврали – девочка!
Нежно обняв за плечи, повёл по коридору первого этажа, попутно рассказывая об изменениях за последние два года.
– Жилой корпус закончили в тот год, когда ты выпустилась – уже обжили и освоили, – говоря, ласкал загадочными чёрными глазами светлые локоны. – Больше ни у кого такого оттенка не встречал! Как тут тебя забудешь?
Лукаво косился, проводя по правой не пострадавшей щеке пальцами. Погрустнел. Остановился у подножия лестницы, у большого окна, внимательно всмотрелся в лицо.
– Объясни, – выдавил с болью, сжав нежно острые плечики девушки чудесными аккуратными аристократическими руками.
– Развожусь. Проблемы. Справлюсь, Лев Аркадьевич, – опустив зелёные глаза, ответила еле слышно.
Мягким изысканным жестом пальца поднял худенькое личико навстречу печальному вопрошающему взору.
– Пьёт.
– А разве сразу не было понятно? Помнишь, я пытался однажды это сказать? – ещё тише. – Или уже было поздно?.. – увидев печальный кивок, тяжело вздохнул. – Значит, опоздал. Прости за слепоту. Видел вас в «Сокольниках». Не следовало откладывать разговор… Мог немедленно предостеречь! Прости меня, милая! Моя вина…
– Не вините себя. Зато, есть дочь. Скоро будет своя квартира, как только закончу развод и размен, – постаралась сказать с уверенностью и твёрдой надеждой. – Чем ещё удивите?
Поняв, что тема закрыта, загадочно улыбнулся и повёл на экскурсию.
Экскурс в прошлое начался.
Спустя три часа, Лев проводил Марину до остановки трамвая, крепко держа за плечи и странно заглядывая искоса, мерцая сумраком, опушённым густыми чёрными длинными ресницами.
– Ты мне ничего не хочешь сказать, милая? Что-то, что так тебя измучило.
Остановился под раскидистой липой, теперь голой и грустной, взял за плечи и развернул.
– То, что никому не расскажешь. Я тебя всегда выделял среди девочек, помнишь? С первого мгновения, когда в слезах налетела на меня в приёмной.
Притянув, сильно по-мужски обнял, погладил спину ладонями, подняв их наверх, под пелерину, чувственно касаясь лопаток и «кошачьего места». Не отступался, шепча на ухо:
– Расскажи. Мне можно. Я не чужой тебе, знаешь. Чувствую, что это слишком страшное и неподъёмное для тебя. Больше, чем девичья тайна, – долго смотрел в упор агатом в изумруд. – Говори, Мариша. Не скрывайся. Я правильно пойму.
– Всё хорошо… – начав, запнулась, увидев мягкий укор в любящих глазах.
Тяжело вздохнула, вздрогнула, когда сильнее обнял, вжал в себя, не сводя упрямых долготерпимых миндалевидных еврейских глаз: «Жду». Помолчав, решилась.
– Вы кое-что скрыли от нас, наивных девочек, Лев Аркадьевич.
Терпеливо слушал, не перебивая, даже не моргая, только в глубине взгляда разгорался огонь, на щеках вспыхнул румянец.
– Что нельзя быть здесь, в Москве, умной и красивой – слишком опасно.
Едва дрогнув веками, вскинул вопросительно густую красивую смоляную бровь.
– Что можно привлечь внимание совсем не тех людей.
Встрепенулся, дёрнулся, распахнул взор, но не перебил. Огонь не погас, лишь потемнел, словно прикрылся пеленой тумана.
– Тех, кто способен погубить жизнь даже искренней любовью.
– Кто он? – пёрышком слетело с его побледневших губ.
Тело напряглось, румянец отхлынул от щёк, сделав их белее снега. Резким контрастом стала видна прибивающаяся чёрная щетина. Впившись глазами в девичье лицо, внимательно всматривался, словно искал следы и ответы на коже, в чертах, в трещинках губ.
– Криминал?
Дождавшись отрицательного покачивания головы, задумался, сжал сильнее крупные губы, стиснул зубы, скрипнув.
– Милиция?
Вновь покачав, вскинула потемневшие глаза, посмотрев прямо в сердце: «Выше, страшнее».
Передёрнулся телом, нервно вздохнул, дёрнул веком, с ужасом догадался.
– Нет… только не…
– Да. Оно. Офицер. При должности. Женатый. Не отступит. Меня «ведут» уже год. Ловушка.
Судорожно сжал в объятиях девочку с волшебными глазами и замолчал надолго, задумался:
«Чего-то подобного ожидал. Мимо такой женщины я и сам не смог пройти. Когда она училась, едва удержал эмоции и чувства в рамках! Только чудо вмешалось в ситуацию: был готов горы свернуть, но добился бы её любви, завёл бы настоящую вторую семью при живой жене. Пошёл бы на это осознанно! Не сомневался ни на миг: жена Соня смирилась бы с моим поступком, приняла ситуацию, любя меня и дорожа нашей семьёй. Марина была роковой женщиной! Всегда. Даже когда была девственна. Теперь, услышав признание, лишь убедился в этом. Понял неизбежность и предсказуемость того, что произошло в её жизни.
Тайком горестно вздохнул, украдкой понюхал, поцеловал волосы любимицы, покачал едва уловимо головой.
– Бедный офицер! Он, должно быть, совсем потерял голову, коль пошёл на такой серьёзный проступок. Поступок, который может и его, и Маришу погубить. Обречены. Несчастные дети! Им не выстоять против нашего монстра! Сколько уж проглотил он душ и судеб… Бедные влюблённые… Пропали… Не спастись…»
«Услышав» его мысли, признательно прижалась горящим лбом к мужской щеке: «Хорошо, что не стал разубеждать и что-то советовать: не тот случай. Сообразил сразу. Всегда был умницей…»
Она стала частой гостьей района Преображенки и Сокольников: гуляла по улицам и паркам, заходила в разные места и учреждения, здоровалась со знакомыми, радовалась, что всё ещё работают на старых местах.
Выяснив, что не все учащиеся живут в новом общежитии, а часть так и обретается на Матросской Тишине, завалилась к девчонкам в гости! И пусть были незнакомы – было весело, словно сама снова учащаяся, и вновь завтра бежать утром на трамвай до училища, а вечером, по пути в общагу, обязательно зайти в «Булочную-кондитерскую», что на углу, и купить горстку конфет «Домино» или «Квартет», батон хлеба и пачку чая – вечером устроят чаепитие.
Проходя мимо тюрьмы «Матросская Тишина», здоровалась со здоровенными охранниками, с которыми так часто играли в волейбол во внутреннем дворе общежития, давая возможность молодым ребятам отвлечься от «клиентов». Поздоровавшись, шла дальше вниз к реке Яуза, где окончательно теряла ощущение реальности: «Ничто не изменилось! Время – назад! Остановись!»
Узкая, мутная, грязная и зловонная река к осени просветлялась, оседала, осаждала мусор, становилась нежнее тоном, сияя цветом светлого «хаки». Запах исчезал до лета, как и привычные землечерпалки-драги, вечно пытающиеся хоть немного почистить дно, поднимая грязь и смрад, черпая и вывозя сапропель на подмосковные поля.
Оттепель позволила увидеть вновь осень на реке, что её очень украшало! В пору цветных листьев Яуза была великолепна: её набережные очень любили рисовать художники, очарованные тихой красотой старого московского района. Но даже сейчас, без праздничного убора и запахов, река не утратила свою красоту и скромное очарование.
Люди гуляли постоянно, находя в этой поре свою прелесть и притягательность.
Мари стояла на набережной, любовалась знаменитыми «горбатыми» мостиками, крутыми дугами, переброшенные с берега на берег, по-доброму завидовала влюблённым и вспоминала свидания с будущим мужем: любили постоять на мосту. Неспешно прогуливаясь по тротуарам, отдыхала душой, не видя никого и ничего вокруг – была наедине с памятью и природой, растворяясь в ней без остатка…
– …А я Вас здесь четвёртый день подряд вижу.
Тихий юный голос окликнул и заставил её поднять голову, оторвавшись взором от воды.
– Добрый день! Не помешал?
– Привет. Нисколько. Созерцаю.
Улыбнувшись, окинула взглядом парнишку лет семнадцати: высокого, стройного, миловидного и смущённого.
– Тоже наблюдаете за умиранием природы?
– Можно и так сказать. Мы были здесь часто с… другом, – покраснел и поспешно отвёл взор.
– Расстались?
Теперь поняла, что так удивило в первую минуту: «Почти девичьи черты лица. “Иной”! Вот так встреча! Спасибо Наде: рассказала о них, их жизни, и как определять таких мужчин. И об их особенностях».
– Давно? Переживаете?
– Д-да, – посмотрел прямо, удивившись вопросам сведущей гостьи. – Как Вы… поняли?
– Отвечу вопросом на вопрос: что это значит, быть «другим»? Мне важно знать, понимаете?
– Почему?
– Сама «иная», только не в вашем смысле – вижу мир иначе, – пожала плечами, ожидая ответа. – Может, на «ты»? – протянула руку в приветствии. – Марина.
– С удовольствием! – просветлел нежным лицом, с радостью пожал пальчики тонкой руки столь очаровательной и сообразительной знакомой. – Филипп.
– Какое красивое и редкое имя! – воскликнула и распахнула весенние глаза. – Мама выбрала?
– Да.
Удивился до предела! Потрясённо окунулся в глаза.
– Откуда?..
– Сама мать. Выбрала имя дочери самостоятельно, не пожелала называть именами матерей-бабушек-тётушек! Идиотская привычка увековечивать покойников! Надоели одни и те же имена из поколения в поколение! До тошноты!
Держа мужскую руку, ощутимо сжала пальцами, затянутыми в кожаную перчатку.
– Тебе очень идёт это имя – редкое сочетание и совпадение. Просто невероятное попадание. Искренне рада знакомству, Филипп.
– Спасибо, Марина.
Скромно опущенные густые ресницы и румянец на щеках лишь усилил его сходство с девушкой. Поднял глаза цвета талого льда на Наяду, засмотрелся, опомнился, заметил вопрос во взгляде. Задумался, мягко освободил руку и деликатно предложил гостье локоть.
Загадочно улыбнувшись, нежно опустила кисть на сгиб, дождалась, когда положит вторую руку поверх её пальцев, радостно полыхнула ощутимым теплом в жемчуг, словно погладила взглядом душу. Заалев румянцем гуще, ответил тем же.
Пошли под руку, молча некоторое время.
– …Трудный вопрос. Не ответишь в двух словах. Попытаюсь.
Изящным жестом головы откинул с глаз длинную густую чёлку тёмно-русых волос, посмотрел искоса на терпеливо ожидающую ответа девочку-крошку, стеснительно отвёл взгляд.
– Сложно невероятно, конечно. Постоянная необходимость следить за собой. Стремление выглядеть, как все мужчины. Каждодневное усилие, почти насилие над душой, когда девушки пытаются знакомиться, порываются обнять или поцеловать, а то и откровенно затащить в укромный уголок для быстрого секса. Приходится быть деликатным, изворотливым и предельно осторожным, чтобы не дать повода взглядом или улыбкой. Очень трудно, учитывая, что я учусь в универе. Девушек большинство. Они туда идут далеко не за знаниями, а в попытке найти подходящую обеспеченную партию. Понимаю – будет только хуже с каждым годом, но я такой родился, а не стал по чьей-то вине, понимаешь, Марина?
Кивнула головкой в сером берете, пожала мягко руку.
– Спасибо маме: поняла и приняла «таким», не упрекнув, не пытаясь что-то изменить. Она у меня чудесная. С другими бывает хуже: изгоняют из семьи или заставляют быть обычным, «нормальными», женят насильно, вынуждают вести жизнь обывателя, которая нам претит. Многие сдаются и стараются слиться с массой, женятся, имеют детей и мучаются всю жизнь, разрываясь между «так надо» и «так хочу». Эта борьба их медленно убивает, буквально ломает психику! Я этого не желаю. Не знаю, хватит ли сил противостоять толпе и остаться самим собой?.. – загрустил, побледнел.
– А друг?
Ласково положила свободную руку на его кисть, заглянула с искренним сочувствием в глаза, успокаивая и понимая.
Молчал долго. Напрягся.
– Кто инициатор разрыва? Встретил другого?
– Его больше нет, – осип, потемнел лицом. – Убили полгода назад. В баре. В спровоцированной драке. Только за то, что был, не как все.
Замолчал, замедлил шаг, остановился, смотря на воду Яузы.
– КАк ты?
Услышав вопрос, безмолвно вскрикнул, передёрнулся телом, с трудом сдержал слёзы.
– Он так часто меня спрашивал, – прошептав, резко отвернулся.
Обняла потерянного мальчика со спины, ласково гладя по груди руками, шепча простые слова утешения в минуты скорби. Поняла: «Не они ему сейчас помогают, а простое присутствие живого человека рядом. Его тоже убивает одиночество! Мы с ним в этом равны: любимые, но покинутые, беспросветно одинокие и безнадёжно несчастные, без малейшей надежды на чудо».
Вдруг с реки потянуло стылым холодом.
Невольно вздрогнула тельцем.
Филипп почувствовал, опомнился, обернулся, обнял девичьи плечики, согревая ладонями.
– Тут неподалёку есть кафе… – тихо выдавил.
По голосу поняла, что ему туда не очень хочется.
– Я бы выпила горячего крепкого чая с мёдом, – негромко ответила, зная, что он скажет.
– Если не боишься, пойдём ко мне. Я живу вон в том доме, – указал на высотку на набережной. – Мамы нет, в загранкомандировке, а мне так одиноко в большой квартире! Вот и выхожу сюда гулять. Отвлекаюсь от тяжёлых мыслей.
– А как консьерж? – лукаво улыбнулась, заглядывая снизу в смутившиеся глаза. – Удивится, наверняка! А? Разыграем человека?
– Ты… хочешь?..
– А кто нам запретит? – смеясь, протянула обе руки. – Поиграем?
Закусив губу, сдерживал смех. Улыбка всё-таки прорвалась и так его украсила!
– Согласен!
Вскинув бровь, выпрямился, развернул плечи, посерьёзнел, стал мужественным, даже женственность куда-то делась.
– Всё в жизни надо попробовать, – тихо прошептал низким особенным голосом, глубоко посмотрев в глаза сверху, окунаясь в изумруд и тайну. – Не боишься?.. – вызывающе пророкотал, омывая её суть тёмным жемчугом.
– Не надейся, шельмец! Только чай!
Вывернувшись из рук шёлком, ткнула его ощутимо маленьким кулачком в бок и побежала по набережной, громко смеясь.
– Хо-чу-ча-ю!
Догнав в пару-тройку шагов, рассмеялся во весь голос, на бегу беря Мари за руку.
– А ты сумасшедшая, Марина! Может, я маньяк! Или убийца!
– Не смеши! В таких домах они не водятся! Им трущобы Родина.
Резко остановилась, и парень едва избежал столкновения с крохой.
– А вот ты рискуешь, – подняла глаза, в которых плескался детский озорной смех. – Вдруг я воровка, аферистка… преступница, бежавшая из… эээ… «Матросской Тишины»?
– Ты на себя-то посмотри! Да на тебе ни один порок не удержится – соскользнёт с тщедушного тельца! «Тишина» – мужская тюрьма!
Хохотал открыто от души, наверное, впервые за последние полгода, а, возможно, за год.
– Вот насмешила! Да на тебе написано: «Жена, мать, работа»…
– А любовника там не проглядывает? – отбежав, опять остановилась и едва слышно спросила странным голосом, вогнав его в ярую краску стыда.
– Нет, – утих. – Там только печаль и разлука, – шепотом проговорил.
Ласково повернул за плечики, поднял двумя пальцами за подбородок низко опущенную головку навстречу своему взгляду, окунулся в зелень грустных глаз, замер дыханием.
– Ведь так?..
– Да.
– Я это сразу понял, ещё в первый день, когда наблюдал за тобой с моста.
– Так это ты меня прожигал глазами? – смеясь, шутливо замахнулась ручкой.
Фил мягко перехватил детский кулачок, завёл за свою спину, положив на талию сзади, и повёл домой, мягко улыбаясь чему-то.
Заглянула снизу в затаившиеся глаза.
– Ты не передумал, Филипп? Я не обижусь, не волнуйся. Сама импульсивна: вспыхиваю искрой, потом гасну.
– Нет. Окажи мне честь, побудь немного гостьей, сколько сможешь. Ты в отпуске, да?
Разговор растворялся тишиной набережной Яузы, заслонялся шумом деревьев уже голых и светлых, скрашивался голосами людей и сдержанным гулом машин.
Молодые шли по набережной, любуясь видами мостиков и домов, поднимая сохранившиеся жёлтые листья, даря их друг другу. Два одиночества из абсолютно разных миров сошлись в тот день и не захотели расстаться, ища поддержки и понимания.
Эта странная встреча стала судьбоносной для них.
С того дня ребята смогли посмотреть на свои жизни совсем с другой стороны и преломить полосу несчастий и бед. Начиналась новая жизнь. Куда она их приведёт?
Не задумывались, просто шагали ей навстречу, крепко держась за руки.
…Через пять часов Фил провожал Мари до метро, нежно обнимая за плечи, часто наклоняясь, целуя в висок и прохладную щёку. Разговор, начатый на набережной, продолжился и не хотел заканчиваться.
У станции метро «Сокольники», ласково и трепетно взяв за плечики, поцеловал в уголок губ, задержавшись с удовольствием, вздыхая аромат истинной женщины и знойного лета.
– Я тебя встречу на набережной завтра в то же время, Маринка. Приезжай, пожалуйста. Ты мне нужна. Кто ещё выслушает и так погладит по головке? – грустно улыбаясь, тревожно заглядывал в глаза. – Приедешь?
За шуткой проглядывало дикое отчаяние и беспросветное одиночество.
– Обещаешь?
– Да, – не смогла отказать в милосердии. – Только у тебя в распоряжении будет три дня, Филипп. Отпуск короток. Лишь на неделю отпустили. Жаль, что ты не подошёл в первый же день.
– Теперь и сам об этом сожалею, но я был тогда немного… не в форме. Мне нужно было время.
– Поклянись, что завяжешь с этим! Тогда приеду.
Строго посмотрела снизу, не отпуская взглядом, притягивая, гипнотизируя, завораживая, дурманя и маня неведомым чудом.
– Ну?..
– Клянусь! – затрепетал.
Невесомо прикоснулся к пухлым губам впервые в настоящем мужском поцелуе, согрев теплом и нерастраченной лаской. Шепнул прямо в них:
– Спасибо, милая. Спасла.
– Держись, Фил, – обняла, прижалась прохладной щекой к щеке.
Выскользнула, махнула рукой и быстро ушла в метро, оставив парня растерянным, потерянным, грустным и чего-то ждущим…
Ехала домой и прокручивала события дня в голове, радуясь и улыбаясь:
«Каким он получился… нежным, полным заботы, сочувствия и человеческого тепла. Это просто день обожания! Так давно его недоставало!.. С превеликой радостью окунулась в спасительную стихию! Стало легче в разы: и душе, и совести, и сердцу. Клин клином. Больше меня ничто не опечалит и не напугает – знаю это точно. Есть в жизни и пострашнее вещи. Только что об одной из них узнала. После такого знания все мои беды отступили на задний план. Теперь точно справлюсь с ними. Легко!»
Июнь 2013 г. Продолжение следует.
http://www.proza.ru/2013/06/10/1023