Дождливая осень
- А какое Солнце сегодня?
- Тусклое.
- А чего оно тусклое?
- А того, что теперь оно… – я вспомнил присказку: «Не говори старшине, что земля круглая, а то заставит ее ровнять», - теперь оно - квадратное!
- Гонишь? Как это?
- Кверху каком!– блин, ну пристанут, как банный глист: «а какая погода, а какое небо?»
Я положил трубку. Вообще-то – не положено военный служебный телефон частными дебильными разговорами занимать. Сильно не положено. Но мне тоже было скучно, и эти звонки из «ямы», от ребят, которые по месяцу дежурили в дневную смену под землей – были в радость. А пацаны-то и приходили в яму, и уходили в нее – в темноте, поэтому небо голубое они совсем не видели. Скучали по солнышку.
А солнышко-то как раз и филонило сегодня. Сачковало.
Я сидел и смотрел в окно.
Хм, наверное – пожарники должны любить дождь.
Как доктора любят дни здоровья. Сиди, отдыхай – ни ушибленных сегодня, ни отравленных. Или вот пессимисты – День Смеха. Юморину, например. Хохочите, ребята, хохочите, как мы за вас рады…
Я торчал в пожарке дежурным. Наши ушли восстанавливать навернувшуюся скважину. По армейской логике, мы, отделение пожарной команды, отвечали здесь не только за огонь, но и за воду. А в этой воинской части водоснабжение было местное, из артезианских скважин. И если в одной из них накрывался насос, то это был наш гембель.
Я представил своих товарищей по ненастью: три пропитанных водой телогрейки, зацепившись за трубу тремя разводными ключами, оскальзываясь на липкой предательнице-глине, рывками пробуют сорвать прикипевшую резьбу… и еще… и еще раз… Брр!
Уже апрель, сегодня – первое число, а дождь, падла холодная, как из ледяного ведра! А к ночи, глядишь, мокрой кашей снежок еще намылиться, вообще капец, весна - красна называется!
Ничего, не сахарные. Не растаем. Просто руки поморожены. Черные такие, шершавые, и из трещинок сочится розовая сукровица.
Это от рукавов. Нет, не от рукавов нашей одежды. От пожарных рукавов. Которые люди обычные - называют шлангами. Они, ну рукава, старые просто, полопанные. Мы на пожаре поливаем все водой, а она под напором, ледяными фонтанчиками – из них во все стороны… Вот мы и промокшие постоянно.
Поэтому брезентуха наша на морозе, намокшая – колом стоит. Ледяной панцирь! Эту робу ведь прямо на хэбэ натягиваешь, ватник – не помещается. Да, зимой на пожаре бегать надо быстро, ой быстро…
Кто бы сказал мне на гражданке, что главная беда у пожарников – мокрота и сырость! И никакого насморка, блин! Не першит в твоем горле ничем, когда это так необходимо.
Куда в армии все простуды деваются?
О-хо-хо, грехи наши тяжкие, тела наши скорбные…
Просто рукава у нас старые…
Плеть восьмиметровых труб, на конце которой и был заглючивший насос, могла быть из десяти, или даже из пятнадцати труб – смотря какая скважина из четырех накрылась. И каждую трубу, пока автокран держал скрутку на весу, надо было отвернуть и отволочь в сторону. Самое трудное - вначале сорвать схваченную ржавчиной резьбу. Потом уже трех дурачиных сил вполне достаточно, чтобы отвернуть ее, матерясь непослушными задубевшими губами.
Главное – не упасть в холодную грязь лицом. А как последний проворот пройдет, так раа-ааз – надо отскочить в сторону. Потому что вся вода из этой трубы – в землю и потом рикошетом на тебя – плюх!
Круговорот воды в природе. Диалектика.
Бррр! Я поежился… Нет, уж, лучше здесь, у окна. Я взял с батареи пачку, вытащил овальную сигаретку без фильтра и двумя пальцами чуть приразмял ее.
Промокшее время
Дождь все моросил и моросил. Как доклад Генерального секретаря: вроде и судьбоносный съезд, а поди-ка, не задремай!
Я глянул на часы: черт, задумался на минутку, а полчаса пролетело. Это, кстати, недавно время стало так вдруг проскакивать: раз – и полдня нету!
Вот интересно: в армии ты всегда живешь не просто сегодняшним днем, а сегодняшней минутой. Про будущее не загадываешь, прошлое не вспоминаешь. Это мне хорошо – пожарка, сижу один, мысли вялые перебираю. А пацаны там - долбятся.
Я в книжке на гражданке читал: психологи, психотерапевты добрые, дай Бог им здоровья, говорят - жить надо в текущем времени, «сейчас».
Да кто ж против! Только не получается. Я вот очень плохо помню, что раньше было. Паршивое что-то – совсем быстро забываю, это понятно. Но ведь и хорошее – тоже не помню! А вот Саша, мой политеховский друг – наоборот. Держит в памяти все, до мельчайших подробностей. Начнет что-то рассказывать - так с таким количеством деталей, будто кино смотришь.
А я больше фантазировать люблю. Причем, не просто, а с подробностями, с такими техническими деталями, ну что бы - совсем достоверно было. Например, победил Спартак, да? Восстание хороших рабов свергло тиранию Рима. И что? Надо теперь свою, хорошую рабскую империю вместо плохой римской строить. Конечно, первым делом нужно захватить «почту, телефон, телеграф». Это всем известно, даже пятиклассникам.
А какая связь в семидесятых годах до нашей коммунистической эры? Дороги они построили свои аппиевы, а связи-то нет! И не сильно той голубиной почтой обойдешься. Только памятники засирать они горазды, как у нас Ленина на привокзальной площади. Я когда маленький был – думал, что за такое голубей милиционеры в тюрьму должны сажать.
Одна морока, короче! И вот я сижу, по карте учебника рассчитываю - с какого расстояния лучик с пятнадцатиметровой башни видно. Чтобы световые сигналы древнеримской азбукой Морзе передавать. И сколько этих башен нужно, чтобы всю империю покрыть – тоже считаю. Да, сижу, считаю, урок не слушаю. Чтобы Спартак свой Декрет о земле и мире - мог угнетенным нациям передать, до самых отдаленных уголков этой тюрьмы древних народов достучаться…
Как правило, в самый разгар таких подсчетов меня вызывали к доске и влепляли обидную жирную двойку.
Вот это и свело нас с Сашей! Ни он, ни я по настоящему жить в этом времени не хотели. Только он, получается, назад, в прошлое все смотрел, а я - больше вперед поглядывал. Ну, и оба - в сторону. От социалистического реализма морды свои отворачивали.
Я выбил из пачки сигаретку и подкурил. Ветра нет, а все равно кисти лодочкой складываешь - привычка.
Получается, что время – как спичка. Которую ты всегда чиркаешь или от себя, или на себя.
Я подкинул коробок и, размахнувшись, цапнул его в воздухе.
Блин, а как в девятом классе мама обнаружила у меня коробок спичек! Вот это был номер! Я уже курил почти год и особо не прятался, но все равно - полулегально же все.
Так я ей заявил – это так, в зубах поковырять. После жилистого школьного обеда, мол. А утром пошли за спортзал покурить с пацанами: я спичкой чирк, чирк – а головка серная срезана! И так – весь коробок. Чтобы удобней сыночку в зубах шерудить было!
Да уж, не имей привычки носить в кармане спички!
Черт, какой же я был раньше дурак! До армии. Давно-давно, как будто в другой жизни, в другой галактике все это было.
А тут, тут - время другое, эти два года – как бы отдельная жизнь получается. И в ней тоже есть свое рождение, своя молодость и своя старость. Духи, молодые, черпаки. И дедушки. Тут ты снова учишься говорить – но по уставу, и ходить – но строем. И воскреснуть после смерти ты тоже должен: это и есть дембель, долгожданный дембель. Который, как известно – не девушка, мимо не пройдет.
Так и кончится твоя жизнь в армии. Но ты умрешь не напрасно. На твое место придут новые молодые. Такие же дурные, как и ты - год назад. О, это чудо великое – дети! Салабоны! И все опять повторится сначала...
Черт, что я напеваю! Петля времени какая-то. Повеситься в ней с тоски!
Я прижался к стеклу лбом.
Дождь, дождь…
Ну что за лейтмотив! Лей-мотив. Мотив это такой. Для того, что льется.
«Лейся, песня!»
Название, какое название для водки хорошее: «Песня».
Это просто «Песня».
Что-то будет, что-то было… Что же есть? А ничего.
Дождь осенний лишь уныло Трётся боком о стекло.
В настоящем только тени Прошлых и грядущих лет.
И на жизни бурной сцене Дня сегодняшнего нет.
«Вот бывало! То ли будет!» Что же есть? А ничего.
Дождь осенний землю студит, Трётся боком об окно.
Игры с огнем
"План по тушению пожаров выполнен на…»
- Товарищ прапорщик, а насколько писать выполнение плана?
- Пиши - на сто десять процентов.
- На сто двенадцать напишу. Так достовернее. А в этом году - обещать перевыполнить вдвое?
- Не выделывайся, сержант.
Я переписывал социалистические обязательства нашей пожарки по итогам внеочередного, февральского Пленума ЦК КПСС. На этой судьбоносной сходке полтора месяца назад был избран новый очень старый Генеральный секретарь, «лично Константин Устинович Черненко».
- Товарищ прапорщик, а почему они пишут, что это – важнейший орган? – Луцик мусолил в руках отчет пленума, с которого я передирал призывы партии к народу.
- Какой орган?
- Вот, смотрите: «орган политического руководства партии в период между съездами...»
Прапорщик вздохнул и ничего не ответил. Он отвернулся к окну, лицом к хитрым струйкам воды, стекавшим бесконечными непроторенными дорожками...
- Товарищ прапорщик, а расскажите про какой-нибудь смешной пожар! Сегодня же первое апреля!
Наш командир, надо отдать ему должное, был ходячей пожарной энциклопедией. Он знал все пожары, все истории с огнем, про которые у нас нигде никогда не писали ни одной строчки.
- Про грустный расскажу. Такой вот случай. В Беломорске год назад было…
- А, это где карело - финки? – вспомнил я нашу с Сашей фантазию про приграничную службу.
- Среди бела дня, - пропустил он мимо ушей мой интерес к женщинам развивающихся народностей, - да среди дня, при наличии внутри пожарной части, - он поднял на меня глаза, - абсолютно трезвого пожарного расчета…
Я посмотрел на Луцика. Тот перевел взгляд на Витька.
- Ну, товарищ прапорщик, что?
- Не тяните!
- Ну?
Прапорщик выпустил дым и сплюнул прилипшую табачинку:
- …сгорела сама пожарная часть!
Очень просто все - возгорание произошло по вине закоротившей проводки, где-то там с наружной стороны крыши. Но, как назло, это случилось первого апреля. Ребята, ну, пожарный расчет, мирно играли в свое домино и дружно посылали на хер всех этих умников с улицы с их тупыми одинаковыми шутками: «Пожарники горят! Пожарники горят!»
- Вот козлы! Не могли нормально предупредить! Да, товарищ прапорщик?
- Товарищ прапорщик, а если вот – потоп будет, тогда нам, что – отпуск дадут?
Дождь и не думал стихать. Сколько там воды на небе, интересно?
- Какой потоп? Луцик, ты что - верующий?
- Ну, наводнение я имею в виду.
- Не дадут тебе отпуск. Спасательный круг тебе дадут. От подшефного колхоза.
- Товарищ прапорщик, а на самом деле - почему над нами шефство никто не возьмет? – я закрыл конспект по пожтактике, который переписывал для наших фиктивных учебных тренировок.
- Какое на фиг шефство?
- Ну, как какое? Как над подводной лодкой «Ленинский комсомолец».
- Ты откуда про нее знаешь? Это же секретная лодка!
- Я марки в детстве собирал. Она в серии «Боевые корабли СССР» была. Там прямо так и было написано: первая атомная подводная лодка.
- Тихо, сержант!
- Я - никому! Честное комсомольское!
- А есть лодка «Ленинская комсомолка», товарищ прапорщик? – опять между нами встрял Луцик.
- Вот блин, Луцик, у тебя в голове всегда одно - любовь, комсомолка и весна!
- А ты сам на такой лодке – что, не хотел бы послужить?
- Дурак ты, Луцик! После первого же похода - никакая комсомолка на тебя даже не глянет!
- Пожар там был, - наш прапорщик похлопал себя по карманам. – Дай сигарету, сержант. – Реактор заглючил. В шестьдесят седьмом, в Норвежском море. Сорок человек погибло.
Черт, вот правильно я выгнался с этих атомных станций и установок, на которых до армии в Одессе учился!
Некоторые любят погорячее…
- А шефство над нами, пацаны, должны взять какие-то вспомогательные войска. В которых - одни девушки служат.
- Точно-точно, они нас должны взять на буксир!
- На поруки! Протянуть теплую руку сестринской помощи!
- Это должны быть – пловчихи! Чтобы от огня нас спасать!
- Лед и пламя!
- А что такое – «поруки»?
- Вот у них и спросишь.
- Это борьба противоестественностей! Мы и они!
- Противоположностей! Рота пловчих!
- Рота много.
- Нормально!
- Тебе и одной будет много!
- Луцик, зачем тебе пловчиха? У нее ноги холодные.
- Зато у меня сердце горячее!
- Да что такое – «поруки»?
- Натурально говорю, холодные! У меня была одна пловчиха…
Мы галдели наперебой, только прапор наш сидел в стороне и дымил молча.
- А я бы им - ордена за шефство на грудь прикалывал. На купальники прямо. Есть такие медали, за шефство, товарищ прапорщик?
- Значок есть. «За культурное шефство над Вооруженными Силами СССР», - задумчиво отозвался прапорщик.
- А медаль?
- «За культурное шефство над селом» - пойдет тебе? Ну что бы ты, Луцик, с этими пловчихами делал? С целой ротой?
- А что правда, целая рота есть?
- Мы бы с ними опытом обменивались, товарищ прапорщик! Почины бы им свои выдвигали.
- Точно! «Делегация пожарного депо поделилась горячим опытом прямо в холодном центральном бассейне Советской Армии…»
- «Каждая комсомолка должна овладеть…»
- Я тебе овладею!
- Боевой техникой овладеть, товарищ прапорщик! Ничего такого.
- Горит, горит!!!
Мы подогнали наш зилок задом почти вплотную к огненному столбу.
- Вот это пламя!
- Точно! Нагреется за минуту!
- Смотри, как махну рукой – гони со всей дури назад, а то остынет!
- Быстрее, давай!
Мы летели по городу, разметая сиреной встречные автомобили. Мы неслись к своим шефиням, на спортбазу отдельной роты батерфляйных пловчих. Мы их шефство очень ценили и на соседок ихних, крольчих – даже не поглядывали. Или на тех еще, рыженьких, которые по старинке на спине это делают, по-простому. Мы очень спешили - быстро, быстро, пока не остыло! Две с половиной тонны горячей воды в нашей машине, почти кипятка – это для их бассейна. Чтобы они не мерзли, чтобы ножки у них в тепле, и ручки…
- Блин, а сержант – заснул!
Черт, что - правда? Я дернулся и протер глаза.
- Пусть покимарит, не ори.
- Да мне что…
Заснул, блин, точно! И присниться же такая чушь, будто мы от пожаров нагреваем воду для наших пловчих! А прапор на меня орет, что надо ехать, что уже кипяток, что температура кипения в бочке - 90 градусов. А я ему: 90 градусов - это прямой угол! Ну и бред!
- Так, бойцы, а вы не можете о чем-то другом поговорить?
- О другом – не можем, товарищ прапорщик. Только о другой.
Я умостился поудобнее и опять приноровился головой к стене.
- А дальше, дальше-то что было?
- Да ничего. Я ее больше не видел.
- Ни фига себе!
- Та, подумаешь! У меня тоже одна была …
Это Валерка. У него всегда «одна была». Все истории так начинаются.
Я прикрыл глаза. Да, пожарники спят, да, спят! Но - беспокойно, чутко…
- …Так вот, она из архитектурного была…
- Из строительного. «Архитектурного» - такого вуза нет.
- Есть! Специальность – «водоснабжение и водоотведение»!
- Это что, унитазный факультет?
- Зачем? Санитарно-технологический…
- Ты что, зачетку ее на память вызубрил?
- Да перестань ты! Прицепился с этим вузом!
- Давай рассказывай, Валерка, рассказывай.
- Я и говорю…
Голоса стихали. Я уплывал куда-то вбок, в теплый густой туман…
- …идет она вся такая …
Царица полей
- Третья категория сложности! Рядом расположен склад ГСМ! И больница, понятно? – перекрикивая мотор, наш прапорщик хрипел, как внебрачный лось. Валерка гнал зилок со всей дури и молдавские просторы едва успевали мелькать перед нашими выпученными глазами.
Черт, я впервые видел его таким возбужденным. Обычно он спокойный, даже немного сонный. Но тут действительно пожар был из ряда вон. ГСМ – это вам не дуля с маслом!
- А сколько там уже машин? – прокричал я.
- До фига и больше, сержант! Вызвали всех! У тебя все готово?
Я оглянулся. Наши на втором сидении все нахохлились такими серьезными воробышками. Только Луцик – мешковатый какой-то. Не свою брезентуху нацепил, что ли?
В прошлый раз, когда ночью тревога была – он вообще Витька хэбэ натянул. Правда, тогда мы под мухой были. Выпили этого вина молдавского мухоморного, и честно говоря – многовато выпили. И надо же – тревога! Как пожар, так хоть увольняйся! А Витек, водила наш, он парень крупный. Смотрю я - он на карачках в машину лезет. Ну, думаю – как мы поедем, если такие дела? Сел рядом с ним: ты как? А он: да нормалек, просто это Луцика штаны, он же мелкий, гад, и еще ушился,– ногу не могу поднять, у меня мотня на коленках сходится. Ты, говорит он мне, на педали давить будешь, а я – руль крутить.
Еле доехали тогда.
- Все готово у тебя, спрашиваю?
- Нормально все, товарищ прапорщик. Все будет тип-топ!
Да это понятно: на случай тревоги у пожарников штаны всегда лежат на табуретке ширинкой к выходу.
Ни фига себе! Метров пятнадцать на тридцать, а может и на сорок. Железные столбы, метров по весемь высотой. Сеткой - рабицей обтянуто все это. В торце – списанная самолетная турбина – продувать эту кукурузу. Чтобы она, царица полей, не прела.
Вот этот-то движок и дал искру. И теперь горит ярким пламенем целая гора кукурузная. Впрочем, каким пламенем – не видно. Дым такой густой – хоть головной убор вешай!
А мы – без противогазов! Вернее, они-то есть, да толку от них – никакого. Как говорил наш ротный в учебке - противогаз действует в радиусе 30 минут. Только у нас эти тридцать минут были десять лет назад! В фильтрующих коробках угольный порошок слипся давно насмерть, фиг через него вдохнешь! А кипы пятые, ну, кислородно – изолирующие такие ранцы – мы на гражданские пожары не берем, не положено. Так что будим глотать дымок, военные!
Черт, еще две – три недели назад лил дождь, лил без остановки!
Истина в ведре
Бульдозер зацепил тросом решетку склада и, надрываясь, потянул ее за собой. Стена початков рухнула, присыпав горящими головешками две стоявшие ближе всех пожарные машины. Трактор едва успел выскочить из-под этого продовольственного обвала.
Черт, столько кукурузы разом я никогда и не видел. В детстве, отдыхающим теткам на пляже - мы продавали ее по четвертачку за качанчик. А тут, если на бабки перевести… Или посадить по принцессе на каждую горошину кукурузную…
- Давай, давай, раскатывай, что стоишь, как х*й на свадьбе! – шарахнул меня по плечу чумазый пожарник с повязкой «Штаб» на рукаве. – Кто у вас старший? Станете в торец к ветру, подстрахуете второй склад. Двумя стволами, ясно? Один – сразу вглубь, сбивать пламя, а вторым – на распыл, чтобы прикрыть их, ясно?
Ага, «отсекание фронта горения с прикрытием передового расчета водяной взвесью по периметру горения…». Блин, сколько я конспектов по тактике пожаротушения прапору нашему понаписывал, сколько шариковых ручек загубил!
- Давай, сержант! – толкнул меня прапорщик. – Если что – дергай страховку! И про тройник не забудь!
Когда мы сюда ехали, он пропилил мне этим тройником всю голову вместе со шлемом:
- Надо с этого пожара побольше всего привезти. У нас и болтореза одного нет, и заглушек двух не хватает, и тройник, тройник, ты слышишь? Сержант, один запасной тройник - как хочешь, а спи*дить надо!
- И рукава, товарищ прапорщик, четырехметрового рукава – ни одного нету!
Это точно! Нам самим этот рукав нужен – прямо до зарезу! Профукали мы его на одном пожаре полгода назад. А так удобно было в нем из соседнего села вино таскать – он же прорезиненный! Заглушки с торцов накрутил, вдвоем на плечо его кинул – и в путь! Ровно двенадцать литров вмещал, голубчик.
Теперь ведрами носим. Но они у нас – цинковые, эмалированного ни одного нет. Хотя мы и кидаем в это вино буханку– чтобы хлебушек цинк на себя отсосал, а все равно бздошно такое пить. Говорят, какую-то ядовитость цинк дает.
Я вспомнил свое счастливое детство, проведенное на берегу синего – синего моря. Дело было в Планерском, который на самом деле – Коктебель был. Этот поселок, с видом на Кара-Даг был такой красивый, такой белый и воздушный, как бантик первоклассницы.
А мы на той стороне бухты, напротив – работали в специальном лагере. Для детей командного состава Черноморского военно-морского флота. Так там, кроме пионеров, дюжина матросов обтиралась: коки, кладовщики и даже – пожарный расчет с машиной. Конечно, попадали туда только дедушки: этот лагерь с обильной жратвой и пятнадцатилетними комсомолками из первого отряда – у них как бы санаторием считался.
Они нас и научили всему. Не-не, не комсомолки – матросы.
Дело в том, что к лагерю примыкал - ни много, ни мало – целый винзавод! Совхоз-завод «Коктебель». Так-то.
И была вокруг этого объекта повышенной вожделенности – могучая ограда из острой колючей проволоки. На высоких крепких столбах. И днем ходили вокруг - внимательные сильные охранники. А вечером, когда они уходили пить сухое вино – выпускали на территорию огромных голодных баскервилей. У которых яд с клыков капал…
Но были в этой ограде дырки. И были пять минут, когда охрана уже снялась, а злобные твари только выбегали из своего звериного загона…
Мы лежим под последним виноградным рядом, укрытые ажурной листвой.
- Ждем, ждем пока… Время, не пришло еще время... Ждем, ждем. Пшел! Бегом, бегом!
Одна палка подпирает колючую проволоку вверх, другая оттягивает вниз. Кувырок! Ха – ха – ха… Быстрее! Вот, вот та цистерна без пломбы. - Скручивай! Ведра, ведра давай! - Это марочное! - Харе пить, *банулся, что ли? - Я – только пробу! …Вино хлещет широким конусом, в ведро попадает только часть потока. Все, бегом! – Гавкают! Это собаки уже? – Бегом, пионер! Ха – ха – ха… Листьев сорви, расплескаешь же все! Листьев в ведро кинь!
Лай в спину становится все громче, предательские шлепки ляпсают по пяткам, липкое вино кровавыми потеками плещет на ноги... Ха – ха – ха…
- Ты меня слышишь, сержант?
- Да, товарищ прапорщик. Все украдем, не переживайте.
Великий почин
- Вглубь надо идти, - наш прапор притрусил с командирского совещания. – И прямо под себя – воду с напором давать. Прямо под ноги. А так ни хера не затушим. Оно под низом горит!
Ясный перец! Тоже мне открытие!
Мы сидели метрах в трехстах от огромной дымящейся кучи. Уже шесть часов мы тушили эту дурынду. Перемазались как черти, и устали в дупель. Даже курить уже не могли. Отличники боевой и политической кормозаготовки!
- Кто там кукурузу из Америки привез, Колумб?
- Он, зараза.
- Что ж он ее так много привез, поц португальский?
Напряга большого уже не было. Огонь, в принципе, был локализован, больничку уже эвакуировали, соляру из резервуаров откачали. Но кукурузная куча - мала никак не хотела сдаваться – горела внутри и горела. И дыма над ней было почти столько же, как и в начале.
- А я вот чево не пойму, - вставая, сплюнул черный харчок Луцик. - Что за кайф – после работы сидеть у камина?
- Все, пошли, пошли, военные! Быстрее, быстрей давай! Что вы тащитесь, как три дня!
Как нам советует родной устав - согните пальцы в локтях и упритесь в препятствие, созданное вероятным противником! Сильней, сильней!
Мы тянули рукава вперед, впе-ред, по колено в этой обугленной куче початков, вперед, рывком – еще, и еще раз! Черт, ну и печет ноги! Сапоги, наверное, дымятся уже. Горит же под нами, горит под нами, воду давай, давай воду!
- Лей под ноги!
Не, ну Луцик силен команды давать! Как будто и так не ясно! Прям как я в Одессе – припомнилась мне моя дурная гражданская привычка.
- Держи!!!
Вот это напор! Мы раскарячились в разные стороны, захватив ствол подмышками с двух сторон в обнимку. Все, началась интеллектуальная работа бицепсами правого полушария!
- Под ногиии-ии!
Кукурузные головешки под мощной струей разлетались по сторонам прямо веером. Мы даже немного просели внутрь дымящейся кучи.
Субботник сегодня - вспомнил я ни к селу, ни к городу. Двадцать второе апреля - ленинский субботник.
- Напооор!!! Мееень-ше!!! Бляяяя-яяя!
Я потянул уходящий в дым рукав. Мы уже сворачивались. Все, хватит – целый день коптились раком!
Черт!
Рукав не поддавался. Зацепился наверное. Идти опять в эту копоть мне сильно не хотелось.
Я набычился и дернул со всей оставшейся дури. Из дыма с вяканьем гепнулся в жижу долговязый детина. А, наш гражданский коллега! Какой жадный, на руку, блин, он его намотал!
Воровство в армии – вещь хоть и распространенная, но все равно - исполнения требует виртуозного. Тут опыт нужен. Надо набить руку, пока тебе не набили морду.
Ничего, тут рукавов много еще раскидано. Запасемся.
У нас в пожарке, надо сказать, натаскано было всего и много. Например, пассатижей у нас было штук двадцать. Поколения пожарников тянули сюда все, что можно было слямзить. Да, жили мы хорошо. И ничего никому не давали. Если солдат сказал что у него нет — значит, не отдаст! А что? В этой стране людей всегда больше, чем предметов. В этой стране даже часовых подбирают по размеру имеющихся в караулке валенок!
- Товарищ прапорщик, а вот еще переходник!
- Нет, ну мы молодцы, товарищ прапорщик?
- Молодцы, молодцы. Как говорил мой товарищ, школьный военрук: с такими мальчишками, будущими воинами, наши девочки могут спать спокойно!
Мы остановились на половине пути в часть и рассматривали трофеи, добытые непосильным пожарным трудом.
– Так, а где наш ГВП-600? – прапорщик прикусил губу.
Блин, сперли! У нас – сперли! Вот тушилы гражданские! Как говорит наш политрук – надо постоянно заниматься охраной бдительности!
- Мы же не смотрели за своим. Мы по вашей команде вокруг рыскали…
- Блин, такую фигню здоровую просрали! – застонал прапорщик.
- Зато – тройник, товарищ прапорщик! – я гордо подсунул заказанный аксессуар.
- Это наш тройник, - мельком глянул на него прапорщик.
- А вот ни фига не наш! Каемочку видите? У нас такой не было.
- А наш где?
- Я не знаю, товарищ прапорщик! Я его не охранял... – у меня похолодело все внутри.
- А что ты знаешь? Что ты знаешь?
Идить твою так! Блин, экспроприаторы экспроприаторов!
- Ничего, товарищ прапорщик! – втиснулся между нами Луцик. - По нулям. Баш на баш вышло.
Я мучительно скривился и медленно поднял глаза. Прапорщик не мигая смотрел на меня в упор. Его закопченное лицо прочертила пара светлых полосочек. Плачет он, что ли?