Антонина – моя дочь. Ей девятнадцать. Она родилась, чтобы преподносить мне сюрпризы. Первым сюрпризом было само её рождение: она появилась на свет на месяц раньше срока. В полтора года она потребовала, чтобы с ней не сюсюкали. Сама она к этому времени говорила чисто и свободно. В три года Антонина закрыла меня в ванной и напрочь состригла свои обворожительные белокурые локоны, на которые я буквально молилась. Когда ей исполнилось пять, она заявила, что у неё мужское имя, и что ей надоело быть девочкой. С этого дня она ни разу не надела платье. Постепенно я свыклась и уже не представляла её иначе, чем в брюках. Во дворе все звали её Антоном.
Слава богу, к пятнадцати годам, когда она уяснила для себя привилегии слабого пола, эта её блажь прошла. Наш дом стали осаждать поклонники. Антонина методично и безжалостно выставляла их за дверь, а сама читала, самозабвенно, с упоением: Достоевский, Золя, Хемингуэй, Бунин, Есенин, Шекспир, Булгаков, Мопассан, Пастернак... Сначала эта её одержимость в чтении меня радовала, затем пугала, в конце концов, я смирилась.
С детства у Антонины обнаружились незаурядные способности к рисованию, и мы прочили её в Питерскую Художественную Академию. Шансы были. Ко всему прочему, в Академии преподавал мой брат - художник с именем. Приглашал. Однако, окончив элитную школу, она выдала:
- Учиться нужно в зрелом возрасте, когда всё остальное уже не интересно. Антонина устроилась в какую-то фирму художником-оформителем...
Хлопнула входная дверь. Я отложила вязание.
- Это я, мамочка, - донёсся из прихожей дочкин голос.
Она вошла: стройная, гибкая, порывистая в движениях, с разгоревшимися от мороза щеками
«Красивая!», - влюблено подумала я.
- На ужин картошка, жаренная с грибами, - определила Антонина, шевельнув ноздрями. - Я голодная, ужас! Отца ещё нет? - она остро, в упор стрельнула в меня взглядом. - Как всегда, задерживается, - ответила я, напуская на себя безразличный вид. - Мы не будем его дожидаться, сами поужинаем.
Отец Тони, мой муж Костя, Константин Алексеевич - начальник одного из отделов на предприятии, ныне именуемом акционерным обществом. Производство у него на первом месте, семья - на втором. По крайней мере, так было. До некоторых пор. А с некоторых пор...
Антонина обняла меня за плечи:
- Мам, а ведь ты у меня красавица, - она повернула меня к зеркалу. И фигура как сохранилась - молодые позавидуют. Седины всего чуть-чуть. А если мелирование сделать, вообще незаметна будет. Я знаю, ты нравишься мужчинам. Не возражай! Я знаю. Давай сходим с тобой на дискотеку. Смеёшься... Ну, хорошо, не на дискотеку, так в театр. Я не люблю наш провинциальный театр, но с тобой пойду. Хочешь?
- Сходим, как-нибудь...
С крыльца послышался шум, это муж энергично отряхивался от снега. Через минуту всё пространство в прихожей заполнил его густой начальственный бас:
- Есть в этом доме кто живой?
Я вышла к нему, приняла из его рук дублёнку, шапку.
- Я немного выпил, Ириша, - сказал он, понизив голос. - Не обращай внимания. У меня был трудный день. Антошка уже дома?
- Я всегда прихожу вовремя, - ехидно отозвалась Антонина.
Отец шутливо погрозил ей пальцем и прогудел:
- А что, ужин у нас на сегодня запланирован?
... Вроде, всё, как обычно, всё, как всегда. Отчего же так зябко на душе? Каким прибором можно измерить силу любви? Сила Костиной любви ко мне близка к нулю. За столом Константин говорил о работе и вдруг резко сменил тему:
- А что, Антошка, ухажёры у тебя есть?
- Хочешь познакомиться? - усмехнулась Антонина. - С каждым в отдельности или со всеми оптом?
- Ириша, что это она у нас дерзить стала? Может её уже пора замуж сдать? - попытался отшутиться Костя.
Год назад Антонина привела к нам в дом высокого плечистого парня.
- Знакомься, мама. Это Вениамин. Студент физико-технического. Я буду учиться у него приёмам каратэ.
Вениамин приходил раза четыре. Потом исчез. Я поинтересовалась у Антонины, почему. Парень произвёл на меня хорошее впечатление.
- Он в меня влюбился, - был ответ.
- Разве это так плохо? - осторожно спросила я.
- Ну, как ты не поймёшь, мама! Он такой, как все! Я потеряла к нему интерес.
Добрые люди намекнули мне на НЕЁ. Я не хотела верить. Мы прожили с Костей дружно двадцать с половиной лет. Мне ЕЁ показали. На вид ей было лет тридцать, не больше. Высокого роста, гармонично сложена, холодная расчётливая красота. Казалось, ОНА чётко знала, на кого взглянуть, на кого не стоит, с кем поздороваться, кого не заметить, кому улыбнуться, кого окатить презрением. Очень современная деловая женщина. Всё моё существо выражало протест против НЕЁ
Косте я ничего не сказала. Я хотела думать, что это недоразумение. Я угождала ему более чем когда-либо. Он был неизменно ровен со мной и ... холоден. Кажется, Антонина что-то прослышала или почувствовала. Меня съедал стыд.
Однажды мне на мобильник позвонила моя школьная подруга Гретка. С самой ранней молодости она экспериментировала с замужеством. После того, как от неё ушёл очередной шестой или седьмой муж, она находилась в фазе творческого поиска.
- Ируся! Мне необходимо с тобой встретиться. Сегодня же! Я должна сказать тебе нечто важное. Очень важное для тебя, понимаешь? - даже по телефону чувствовалось, что ей не терпится высказаться.
- Что случилось? - спросила я негнущимся голосом, не зная, что думать, и от того ещё более пугаясь.
- Нет-нет. Это не телефонный разговор. Давай встретимся в скверике у театра в мой перерыв.
Грета работала в «Белом доме» секретарём.
Я еле дождалась назначенного часа. Гретка выскочила в новой норковой шубке, простоволосая, несмотря на мороз. Чмокнув в щеку, она подхватила меня под руку и увлекла в боковую аллею, где в эту пору бывало немноголюдно.
От яркого снега болели и слезились глаза.
- Ну, говори же, - теряя терпение, взмолилась я.
Она начала издалека.
- На прошлой неделе я познакомилась с одним суперменом. Не удивляйся, что я так говорю, но он такой неординарный. Денег у него не меряно... Ты знаешь, Ира, я никогда не тряслась за копейку. Но этот парень... Баксы у него летят на вдох и выдох. Я впервые встретила столь щедрого человека. Он показал мне, как можно качественно жить.
Я не понимала, какое отношение это имеет ко мне. Грета достала сигареты, закурила. Она заметно волновалась.
- Вчера мы с Вольдемаром, так он представился, были в ресторане «Над морем». Это самый шикарный кабак в нашем городе. Там есть такие интимные столики на два человека за ширмой. Вольдемар повёл меня в такой номер. Из соседней кабинки выходила пара. Голос мужчины мне показался знакомым, и я оглянулась. Это был... твой Костя. Он был с женщиной.
Она могла бы не говорить. Я уже догадалась, кого встретила Грета в ресторане. Зачем она это сказала?!
Невыносимо резко завизжали тормоза. Какой-то лихой водитель совершил немыслимый манёвр на запредельной скорости.
Всё сходилось. Вчера Костя пришёл домой за полночь. Я была в постели. Он лёг, стараясь не разбудить меня, а я старалась не выказать, что не сплю. До утра меня изводил, не давая уснуть, запах чужеродных духов…
- Что я должна делать?! - выкрикнула я неожиданно высоким голосом. - Ты не сказала мне новость! Я знаю, знаю о НЕЙ! Но что я могу? ОНА молодая, эффектная… - Я не могла сдержать слёз.
- Ируня, Ирочка! Ну, не надо! Успокойся! Господи! Может, мне не следовало говорить тебе об этом, - засомневалась Гретка с запозданием. - Да ты ничем не хуже её! Просто ты не умеешь преподнести себя, как следует. Тебе надо изменить имидж. Я помогу тебе это сделать. Мы покажем тебя в выгодном свете! Он ещё опомнится. Уж я-то знаю этих мужиков! - на все лады уговаривала меня Гретка, словно чувствовала себя виноватой в измене моего мужа.
По совету подруги я сходила в косметический салон и слегка «подреставрировала» своё лицо. Этого было мало, чтобы предстать «в выгодном свете». Мне выкрасили волосы в «элегантный» цвет, замысловато причесали, навели маникюр и, после некоторых моих колебаний, педикюр.
... В эту ночь Костя не пришёл домой. Утром он позвонил мне, извинился и попросил не беспокоиться.
- Всё в порядке! - бодро сообщил он.
У кого всё в порядке? У него всё в порядке?
Я оделась, как зомби, и вышла на улицу. Мне хотелось идти, куда глаза глядят. Встречный пронизывающий ветер толкал меня назад, срывал наброшенный на голову пуховой шарф. Я ничего не видела перед собой. Не знаю, как оказалась на набережной. Мысли путались в разгорячённом мозгу.
«Отпустить на все четыре стороны... Что толку ощущать себя презренной и удерживать... Терзаться и ждать... Чего ждать? Ловить его пустой взгляд, и каждую минуту, каждый миг знать, помнить, чувствовать, как сжигает его внутренний затаённый огонь. Боль и унижение разлюбленной женщины, смятение, навязчивый поиск своей вины, самобичевание и страх перед одиночеством - это то, что я получила после стольких лет привязанности и преданности?.. Лучше уж покончить со всем разом!..»
Я давно уже брела по запорошенному снегом льду. На заиндевелом стылом побережье было пустынно. Я и ветер. И ни одной бродячей собаки...
«А как же дом? Друзья? Привычки? От всего отказаться?.. Но, это же нелепо!» Я вспомнила наш уютный особняк. Сколько сил было положено, чтобы он стал таким! Как надежно, спокойно нам было в нём, всем троим. Когда Антошка была поменьше, какую возню затевали они с Костей в зимние вечера, когда у него выдавалось свободное время! Нарезвившись до упаду, мы просто пили чай с печеньем или смотрели все вместе какую-нибудь передачу по телевизору. Разве это было не счастье?..
Ветер срывал позёмку, бесновался, высекая из глаз слезы.
«А ТА, другая, что в НЕЙ такого?.. Моложе? Сексуальней?..»
Неожиданно одна нога потеряла опору и оказалась выше колена в ледяной жиже. На долю секунды перед глазами возникло, как жуткий снимок, перекошенное от ужаса лицо Антонины с разверстым в крике ртом. Не успев ничего толком понять, я в панике вскочила. Но лёд вокруг был прочным, видно я ненароком попала в подмерзшую прорубь. Брюки на промокшей ноге вмиг сделались жестяными, это вернуло меня к действительности. Я огляделась. Берег был довольно далеко. Чувствуя, как холод стремительно сковывает всё моё нутро, я побежала.
Выскочив на объездную дорогу, остановила случайную машину и в считанные минуты добралась домой.
А вечером Костя поведал мне очень правдоподобную сказку о том, почему он не ночевал дома. И ещё он радостно сообщил, что администрация арендовала зал в кафе, и завтра мы всей семьёй идём на «предновогодний огонёк». Костя был весел и обходителен в тот вечер. Я с облегчением предоставила себе отсрочку в принятии решения.
К «огоньку» я готовилась тщательно. Антонина шутила, что невозможно разобрать, кто из нас мать, кто дочь. Отношения между мной и Костей улучшились. Я была способна поверить, что никакой женщины у него нет.
Мы приехали в кафе, когда там уже играла музыка, и отовсюду слышались радостные возгласы встретившихся, хорошо знакомых друг другу людей. Некоторых из них я знала. Мне почудилось, что на меня смотрят с любопытством.
Распорядители вечера предложили пройти в банкетный зал. Мягкий свет, хвоя, радужные блики.
Я ощутила на себе пронзительный взгляд. Ещё не обернувшись, осознала, что это ОНА. Настроение сразу упало. Исчезло бесследно.
Мы заняли отдельный столик.
- А тут чудненько! - бросила Антонина.
Я отмолчалась.
«Собственно, этого надо было ожидать, - думала я. - ОНА же работает в Костином отделе».
Сначала всё шло, как нельзя лучше. Костя был в ударе. Он острил, приглашал меня танцевать, подтрунивал над Антониной, ухаживал за мной, как в молодости. КАК Я ЕГО ЛЮБЛЮ!
С эстрады пели, читали стихи, показывали фокусы. Костю стали звать к другим столикам, и он заметно хмелел.
Потом я потеряла его из виду. Антонина танцевала с прилизанным молодым человеком. Мне стало одиноко. Я вышла в фойе. Тут было не так душно. В затемнённом углу справа от меня стояли двое. В мужчине я узнала Костю и испугалась. Я не собиралась за ним следить.
Уйти!Поздно... Увидел. Зовет. Иду. Боже, зачем я иду? Надо было сделать вид, что не заметила их.
- Знакомься, Ира, - Костя слегка суетился. - Это Эмма Валериановна, большая умница и вообще незаменимый сотрудник.
Я сказала, что очень приятно, хотя было как раз наоборот. Костя старался казаться непринуждённым. Он даже взялся рассказывать нам анекдот. Я чувствовала себя круглой дурой. Мне казалось, что все смотрят исключительно на нас. Такого позора я не испытывала никогда в жизни.
Вдруг ОНА звонко засмеялась: надо полагать, вкусила соль анекдота. Я улыбнулась, как требовали того приличия. Я желала одного: чтоб скорей кончился этот фарс.
Не помню, как мы возвратились в зал. Знаю только, что когда я вновь реально обрела себя, Костя танцевал с НЕЙ. Я намеревалась сразу же покинуть это общество, но меня удержала Антонина. Она всегда оказывалась в нужный момент рассудительней и хладно-кровней меня.
К нам одновременно подошли двое: один молодой, другой в возрасте.
Они приглашали на танец, но до меня не в первый момент дошло это. Я сделала движение отказаться, но натолкнулась на протестующий взгляд Антонины и пошла.
Мужчина был простодушный, лысоватый, с усиками. Он не докучал расспросами, просто танцевал в свое удовольствие. Костя не спешил возвращаться к законной жене. Он подсел к столику, за которым разместилась большая шумная компания, ЕЁ компания.
Мы с Антониной выпили шампанского.
- Ну, не страдай ты так наглядно! - сказала она вдруг молящим голосом.
- Антонина! - я укоризненно посмотрела на неё.
- Что, «Антонина»?! Ну, улыбнись хотя бы вон тому толстяку, он с тебя глаз не сводит.
- Боже, о чём ты говоришь!
Меня коробил её тон.
- Ну, ладно! - как-то мстительно буркнула она и насупилась.
Подошёл Костя, рассыпался в извинениях. Он обещал больше не оставлять меня так надолго. Всё звучало формально: и извинения, и обещания.
-Пойдем, потанцуем. Это белый танец, я имею право ангажировать.
Мы танцевали, как посторонние люди. Антонина выплясывала с высоким интересным мужчиной, лет тридцати двух-тридцати трёх. Когда мы вернулись к своему столу, она мне шепнула:
- Это ЕЁ муж.
Я взглянула на дочь со страхом.
На следующий танец ЕЁ муж пригласил Антонину. Золотистые волны её волос, стекая на плечи, касались его рук. Он, низко наклонившись над Тоней, что-то говорил ей на ухо.
Я нашла глазами ЕЁ. Казалось, ЕЙ безразлично, что муж танцует с другой.. Но я вдруг явственно почувствовала, что на НЕЙ моя шкура, и как там ЕЙ в этой моей шкуре неуютно.
Когда Антонину водворили на место, я сказала так строго, сколь было в моих силах:
- Не смей этого делать!
Она отхлебнула из бокала и беспечно ответила:
- Он мне нравится.
- Мы сейчас же уходим.
- А я остаюсь!
Спорить с ней было бесполезно.
У меня было достаточно улик. Я могла бы "свершить суд и вынести приговор". Но я откладывала трудный разговор, потому что не знала, как начать. Мне было совестно сказать Косте о его неверности. Всю дорогу домой я молчала. Костя пытался петь, старался меня развеселить.
Тихо шёл снег. Потупились отягощенные им деревья. Скрип снега под ногами сливался в моих ушах в тоскливую мелодию.
Ночью у меня случился жар. Видно, сказалась моя прогулка по замёрзшему морю. «Скорая» увезла меня в больницу. Врачи поставили диагноз: крупозное воспаление лёгких.
Я лежала под капельницей и думала, что теперь Костя получит свободу. Ему не нужно будет лгать и изворачиваться. Может быть, за время, пока я здесь, он сделает выбор. Теперь я сильно проигрывала в сравнении с ней, здоровой и уверенной в себе.
Я очень переживала за Костю, как он там управляется один, абсолютный профан в домашних делах. На Антонину надежды мало: хозяйственные заботы не входили в круг её
интересов. Они оба ни во что не вникали. Питаются, небось, одними концентратами. А мне раньше, чем через месяц, отсюда не вырваться.
Антонина навещала меня каждый день после работы. Покупала в ближайшем супермаркете сладкие творожные сырки, йогурты, кексы, подкармливала меня. Болтала о том, о сём с полчаса и убегала.
Она сразу понравилась моим соседкам по палате. Мне лестно было слушать восхищённые отзывы о ней. Надо сказать, у Антонины удивительный дар: она легко сходится с людьми самых разных характеров и возрастов. Это очень непросто - со всеми быть в приятельских отношениях. В чём её притягательная сила? В оптимизме, приветливости, эрудиции? Мне трудно об этом судить. Она очень похожа на отца.
...Костя приходил реже, чем дочь. Приносил яблоки, лимоны, расспрашивал приглушённым голосом о моих делах. Что-то изменилось в нём. Я никак не могла понять, что? Наконец, пришла к мысли, что это накладывает отпечаток домашняя неустроенность, неухоженность.
Я страдала от того, что не могла сейчас опекать его. Сама недоумевала, когда это переросло в потребность.
Выписывалась я в свой день рождения. Это был не рядовой день рождения, а сорокалетие. В больницу за мной приехал Костя. По случаю моего выздоровления он взял отгул на целый день. Он привёз мне прелестные белые розы и при всех в вестибюле целовал мне руки, а когда спускались по лестнице, поддерживал будто фаянсовую.
На улице Костя заботливо поднял мне воротник пальто, хотя до нашей, не первой молодости «Волги» было всего несколько шагов.
Он радовался, как щенок, отыскавший своего хозяина. Нет, он не балагурил без умолку, как это бывало раньше, не смеялся и не тормошил меня, как ошалелый, но в глазах его было столько света, так трогательно он ухаживал за мной, что я, точно младенец, спутала день с ночью и не представляла себе ясно: сон это или явь, и была ли на самом деле та жуткая несправедливость, окончившаяся для меня леденящей сердце сиреной «неотложки».
Мы ехали по главной улице города, и светофоры, часто и бесцеремонно прерывающие наш путь, не раздражали. Наоборот, всё вокруг вселяло надежду и немой восторг.
Дома возбуждённо-радостная Антонина хлопотала над празднично сервированным столом.
В этот день у нас не было гостей. Нам было хорошо втроём. Отчаянно звенели, соприкасаясь, бокалы с домашним вином, и мы до слёз смеялись, слушая рассказ Кости, как он варил соус.
Спустя месяца три, делая генеральную уборку, я обнаружила среди рисунков и бумаг на Тонином столе фотографию ЕЁ мужа. На обороте было написано: «Спасибо. Я никогда не забуду твой урок».
Я потребовала объяснений.
- Понимаешь, ОНА, конечно, дрянь, - делая паузу после каждого слова, сказала Антонина. - Но он ЕЁ любит. И потом... у них очаровательный пятилетний сын. Когда мы с ЕЁ мужем сделали видимость, что встречаемся, ОНА сразу решила, что он ЕЙ нужен и предъявила на него права, правда, в истерической форме. Наверное, ОНА имела разговор и с отцом, во всяком случае, он тоже прозрел...
Я отвернулась. Дочь осеклась, не закончив мысль. Помедлив мгновение, она прижалась лбом к моей щеке и шепнула: - Всё хорошо, мама.