Мороз в эту, и без того сибирскую зиму, особенно лютовал. Даже в городе трещали деревья, а крепкие от мороза сугробы казались гипсовыми. Причудливость их форм поражала прохожих и привлекала ребятишек. Мы с друзьями сдавали сессию, близился новый год. Вечера мы коротали в студенческом общежитии, а наличие денег отмечали в расположенном рядом кафе «Росинка». Кафе располагалось на первом этаже последнего, одиноко стоящего жилого дома на окраине большого города. Перед ним было огромное, грязное , в ямах, летом, но ровное и чистое сейчас, поле бывшее последним разворотным кольцом всего общественного транспорта города. В центре этого укатанного снегом поля стоял одинокий, высокий фонарь и под ним в полушубке милиционер. От холода он постоянно ежился и переминался с валенка на валенок, хрустя бриллиантовым на морозе снегом. Кафе гудело музыкой и шумом. Ветер разносил по полю обрывки особенно громких «па», которые покрутившись на освещенном пятачке, исчезали в морозной темноте. Автобусов не было, и людей не было, никого не было. Холодно.
Деньги у нас с Витькой были. Как нам казалось должно хватить. И хватило бы, если бы не друзья, из института культуры готовые всегда прийти на помощь и выпить на халяву. После радостного ухода друзей мы с Витькой приуныли. Не хватало трешника. – За литературу и искусство выпьем? Вдруг вваливается к нам за стол Женька Фет с параллельного потока. – Хоть за Нелсона Манделу- отвечаю, - денег нет и так должны! –Ща, найдем - заговорщицки гундосит Женька и с развороту подсаживается за соседний стол к ребятам, один вид которых призывает Стоп! Обходи стороной! Чё надо придурок? попытались осведомиться они, но Женька не оставил им не одного шанса перейдя сразу в атаку. - Хотите на спор – отрыгнув, заявил он – около мента на площади насру? Судя по наколкам и лицам, мужики они были серьезные, многое себе могли позволить, но такого! - За червонец - деловито заявил он и добродушно улыбнулся. После продолжительной паузы, самый старый из них, достал из внутреннего кармана пиджака две красные бумажки. - За двадцатку, но смотри малец, отвечаешь! У меня похолодело внутри. А ноги стали горячими и ватными. Мне вдруг показалось, что мое будущее уплыло навсегда, и жизнь ограничивалась сегодняшним, страшно неудачным, вечером. Между тем Женька неистовствовал! - Не извольте беспокоится, попрошу всех в партер - мелодично предложил он. Судя по количеству желающих прильнуть к замерзшим витринам кафе, денег он насобирал у трети посетителей. Оркестр тоже затих в ожидании. В зале стояла угрюмая тишина. В тишине и сутолоке, мы с Витькой хотели потихоньку улизнуть, но природное любопытство приказало продолжить рискованный вечер. Барабаны не играли дробь, вместо них, дробь играла в наших сердцах.
На морозный простор у кафе вышел Женька в длинной дубленке. Постояв на крыльце, словно ожидая приветствия публики, и помахав всем рукой, он двинулся к центру освещенного круга сквозь порывы ветра с переливающимися на свету снежинками. Одинокий страж огромного, белого, пустого поля, был отчасти рад, хоть какому - то собеседнику и, повернувшись к нему, видимо перекинулся с Женькой парой слов. Женка достал пачку сигарет и угостил замерзшего милиционера. Прикурив, тот отвернулся от неловкого Женьки, присев собиравшего, упавшие из пачки на снег сигареты. Видимо разговор не заладился, милиционер больше не повернулся, вставший Женька уходил из освещенного пространства, а в центре прямо под фонарем возле замерзшего служителя порядка дымилась свежая куча. Ресторан был наш на весь вечер, таких искренних оваций я больше не слышал. Мы пили всю ночь. А служитель закона так и не мог понять, откуда, что взялось, с опаской поглядывая на черное замерзшее небо.