Как-то раз, откушивая в одной провинциальной столовой, я невольно обратил внимание на бедно одетого пожилого мужчину, сидевшего через столик от меня. Поднося ко рту ложку или стакан, он томно прикрывал глаза и подавался навстречу желанному брашну или яству губами, головой и туловищем, выказывая всем своим видом совершенно непристойное сладострастие, так что даже самому непредвзятому свидетелю оного действа нестерпимо хотелось заехать кулаком в блаженную физиономию едока. Почувствовав взгляд, чревоугодник остановил шоу и уставился на меня карими, слегка навыкате, глазами, а я, смутившись, отвернулся.
Через минуту старик, не притронувшись боле к общепитовским деликатесам, сидел за моим столом и, схватив за рукав, горячо и безостановочно говорил, суя при этом под нос раскрытую книжицу.
Затрёпанный томик Некрасова был выпущен в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году ташкентским издательством. Вероятно этим можно объяснить забавную опечатку, вкравшуюся в текст известной каждому школьнику поэмы и сделавшую пращура моего случайного собеседника братом поручика Киже и дирижёра Сатанатам. Однако рассказ отставного сельского учителя был крайне убедителен, а сам он производил впечатление честного, но вменяемого человека. Я заколебался, ещё раз открыл книгу, где красовались апокрифические строки: «Старик Пахомпо тужился/ И молвил, в землю глядючи…» - и выслушал окончание этой диковинной истории.
Маленького негритёнка, наречённого при последовавшем крещении Пахомом, выловили из воды российские моряки – он прислуживал капудану Адиль-Бею и был единственным спасшимся с затонувшего в бурю турецкого корвета. Капитан Матвей Иваныч определил его юнгой, а через пару лет, выйдя в отставку, забрал смышлёного мальчугана (который к тому же, выучив язык и грамоту, прочёл все книги на корабле) в родовое имение, где Пахом выполнял при нём обязанности камердинера. Не утратив тяги к чтению, он активно осваивал обширную барскую библиотеку, особенно интересуясь своей исторической родиной, каковой, за отсутствием точных сведений, он числил Африку в целом. Своими изысканиями он предвосхитил модную ныне тенденцию поиска корней, а к зрелости имел вид интеллигентный и значительный (мне сразу представился Морган Фримен). Вдобавок, охочий до экзотики капитан привёз из поездки в столицу книгу некоего Хаима Говнищера «Зловещия культы Чорной Африки», прочтя которую Пахом сразу понял, что происходит из древнего рода колдунов, тем более, что изображённый на гравюре в своём грозном облачении нганга был похож на него как родной брат. Нешуточно увлёкшись оккультизмом, Пахом решил, что ему подобает новое имя – африканское по звучанию и, в то же время, узнаваемое. Без лишних затей он прибавил пару букв к данному при крещении имени и стал именоваться Пахомпо.
Барин, поначалу скептически воспринявший новое увлечение любимца, мгновенно изменил своё мнение после того, как тот помог ему в одном весьма деликатном вопросе. Как-то раз, наехавши зимой по делам в город, Матвей Иваныч, будучи в сильном подпитии, в пух и прах проигрался в карты заезжему гусарскому полковнику, парвеню и моветону. При всём желании отставной моряк не мог набрать нужной суммы и, выпросив наутро неделю отсрочки, отбыл в имение, над которым уже нависла угроза заклада.
Камердинер, которому страдалец тут же излил душу, поинтересовался, имела ли место долговая расписка. Узнав, что вместо этого прозвучало лишь данное без свидетелей слово чести, он радостно сообщил, что сие резко упрощает дело, затем спросил, нет ли у хозяина вещи, принадлежащей гусару и, найдя в санях оброненный тем во время совместной экскурсии в дом терпимости кисет, гордо удалился с оным трофеем в библиотеку, посоветовав кормильцу принять хорошую порцию глинтвейна и лечь почивать, а наутро забыть сию оказию, как кошмарный сон.
То ли в книге Говнищера обряды чёрной (во всех отношениях) магии были изложены с редкой для подобных трудов точностью, то ли Пахомпо действительно был потомственным нганга, только посланный утром в город кучер вернулся с известием, что полковник спешно отбыл в неизвестном направлении, не оставив решительно никаких сведений о себе.
Будучи человеком чести, Матвей Иваныч испытывал некоторое смущение, но, поелику его вины в произошедшем не было, со слезами радости расцеловал доморощенного мага и стал уговаривать ехать учиться в столицу, на его полном пансионе. Воспитанник, впрочем, не стал покидать барина, благоразумно рассудив, что чёрному парню будет трудновато адаптироваться в огромном северном городе. Тогда старый капитан назначил его дворецким, обязанности коего в небольшом сельском имении были не слишком обременительными, оставляя массу времени для недавно задуманного грандиозного прожекта.
Изрядно начитанный в философии Просвещения, Пахомпо замахнулся отменить в России крепостное право. Ознакомившись с историей вопроса, он узнал, что ни Наполеону, ни декабристам не удалось увлечь русский народ этой заманчивой идеей. То есть народ был вроде не против, но, будучи настроен консервативно и монархически, готов был принять желанную свободу только из рук законного богопомазанного государя, а не каких-то там фармазонов или оккупантов. В этом направлении и следовало действовать, магическим образом внушая царю сию прогрессивную мысль.
Не один год протрудился Пахомпо на ниве народного освобождения, прерываясь только для того, чтобы по просьбе селян проводить обряд заклинания дождя, в котором, как полагается, участвовала вся деревня, так что местный батюшка, не желая ссориться с колдуном, которого искренне уважал за профессионализм и эрудицию, запрягал лошадей в свою видавшую виды таратайку и укатывал восвояси по каким-нибудь неотложным делам на всё время действа, сопровождаемого грохотом изготовленных деревенским умельцем тамтамов.
Работать с государем было, конечно, сложнее, чем прогнать из города заезжего гусара. Чего стоило одно только добывание принадлежащей царю вещицы – изящной табакерки, купленной у дворцового лакея во время приезда в столицу. А потом, как на грех, случилась неудачная Крымская кампания, после которой монарх, принимавший близко к сердцу свои державные труды, от огорчения слёг и вскорости отдал богу душу, так что всё пришлось начинать сначала. Однако наследник оказался более восприимчивым к внушению и уже через несколько лет выпустил свой исторический манифест.
Пахомпо не вникал в тонкости государственного управления, справедливо полагая, что его дело – внушить государю идею, а тот уже сам оформит её, привлёкши для помощи сведущих в этом вопросе сановников. Поэтому осуждаемая многими половинчатость и незавершённость реформы не повергла его в уныние, но подвигла на исполнение следующего грандиозного замысла. Отдав долг приютившей его земле, нганга обратил сочувственный взор на своих чёрных братьев, обретающихся в рабстве, бросающем свою зловещую тень на политическое устройство весьма прогрессивной в прочих отношениях заморской державы. Будучи ограничен во времени сроком правления тамошнего президента, наш герой вынужденно прибегнул к самым мощным из известных ему заклинаний, что вероятно и привело к сопровождающим низвержение рабства побочным последствиям в виде разразившейся гражданской войны и злодейского убиения честного Эйба. Поставленная задача была решена, однако вместо профессиональной гордости Пахомпо стал испытывать терзающие душу сомнения.
Как известно, древняя Атлантида погибла из-за увлечения её жителей магией, неумеренное применение которой нарушило планетарное энергетическое равновесие, вызвав череду ужасающих катаклизмов. В случае с Соединёнными Штатами последствия были немедленными, разрушительными, но относительно кратковременными, не прервав шествия нации по стезе прогресса. В России же, испокон веков чуждой всякой логике, с невероятной размытостью причинно- следственных связей и мазохистской склонностью большинства населения поступать вопреки собственным интересам, нужно было ожидать бедствия, по масштабам сравнимого с гибелью Атлантиды.
Убийство царя-освободителя было первым признаком обрушившегося на Россию обратного удара. Царёв сын и гораздо менее успешный внук какое-то время сдерживали напор стихии, но вырвавшийся из бездны и тупо бродящий по Европе призрак коммунизма уже вперил свой мертвящий взор в нашу многострадальную землю, и без того не блистающую комфортом, на добрую сотню лет сделав её филиалом ада на Земле.
Страна стремительно катилась в бездну, а магия уже не помогала, ибо не было личности достаточно масштабной, чтобы, воздействовав на неё, что-либо изменить. Политический разврат достиг апогея – охранные службы, долженствующие обеспечивать безопасность государства и граждан, почти открыто сотрудничали с террористами и было уже совершенно непонятно, кто из них кого использует. Отчаянные попытки мага исправить ситуацию были тщетны – события утекали меж пальцев словно жидкое дерьмо в холерном бараке, а, в довершение всего, могучий демон учуял своего противника и выслал для его розыска и пленения отряд верных рабов.
Каждый поклонник жанра фэнтези знает, что волшебник в момент гибели может выметнуть из себя живой огонь – неистраченный запас накопленной за жизнь энергии. Ослепительная лиловая вспышка, поглотившая присланный из Питера отряд чекистов, была прощальным приветом разочарованного в социальных экспериментах Пахомпо испоганенной русской земле…
Подошедший автобус увёз потомка великого нганга, а я сидел за столом и думал, что безумная российская история допускает сколь угодно фантастические толкования – и выслушанное мною сегодня ничуть не хуже других.
И ещё. Что, если непрерывные войны и голод в странах «третьего мира» - побочный результат работы великого множества тамошних колдунов?
2012. 04. 17. К. Орлов