Клиника

Елена Богданова 5
               
 
            Они приехали в клинику вместе. Вместе вышли из машины, и не спеша прошли в приемное отделение. Он испытывал легкую одышку, но был спокоен – все, наконец, разрешилось, и , вырвавшись из круговерти неотложных дел, он сможет немного передохнуть. Это была его плановая госпитализация, на которой давно настаивал лечащий врач-кардиолог. Нужно, давно уже нужно было лечь на пару недель в больницу. Во-первых, отдохнуть под наблюдением врачей, во-вторых, упорядочить режим, о котором вне больницы  нечего было и мечтать, и, главное, покой. Да, пора привести в порядок нервишки, снизить давление, подлечить сердце. Два года назад он перенес инфаркт – не катастрофичный, но достаточно серьезный. А после этого излишне энергично включился в деятельную жизнь, в нескончаемую прорву неотложных  служебных дел. Так было всегда, он просто не умел жить иначе. И в результате - новая угроза инфаркта.

            Воля  Иосифович  был человеком неуемной, возможно, даже избыточной энергии, доставшейся ему от  его вольнолюбивых предков, в этаком переперченном замесе польской и украинской крови. И от них же он, должно быть,  унаследовал  и  характер,  и таланты. Давно,  будучи еще совсем молодым, он уже возглавил архитектурную мастерскую в одном из крупных проектных институтов, и много полезного сделал для Москвы. Далее - ответственное положение, правительственные награды. А параллельно, и столь же увлеченно, он отдавался сцене, пел, актерствовал, и одновременно тащил на себе нелегкий груз многочисленных общественных  обязанностей. Как всякого талантливого человека его хватало на все, и он щедро раздавал себя жизни. Обладая ярким темпераментом, он любил  и женщин, и  хорошее застолье, и  крепкую выпивку. Это была личность яркая, колоритная и бесконечно обаятельная. А сердце, этот данный ему природой «пламенный мотор», справно  служил ему, не давая сбоев, и, казалось, обладал запасом  прочности  не на одну сотню лет. Но… в книгу судеб, должно быть, вкралась опечатка.

          Здание клиники, все такое новенькое, с иголочки, элегантное как костюм от Кардена, ласкало взор хорошими пропорциями и отличной отделкой. Оно горделиво возвышалось среди заботливо возделанной парковой территории, и выглядело чрезвычайно респектабельным: его всего лишь пару лет назад построили лучшие в те  годы  «российские строители» - турки. Внутри здание сверкало никелем, тонированным стеклом и светлым пластиком. По просторным  коридорам его бесшумно двигались, отражаясь в зеркальном блеске линолеума, врачи, облаченные в нежно зеленые брючные костюмы, и украшенные блестящими целлофановыми карточками, любезно сообщающими всем желающим имя, отчество, фамилию и звание их владельца. И вообще, все вокруг сверкало, как  обложка  глянцевого журнала.

         На пороге приемного кабинета, уже прощаясь с женой, Воля Иосифович добродушно чмокнул ее  в щеку: «Муся, пока. Не грусти. И, пожалуйста, не волнуйся за меня – теперь у меня будет достаточно времени, чтобы делать это самому!»

         На следующий день состоялось ее знакомство с лечащими врачами. И снова – наилучшее впечатление. Заведующий отделением кардиологии, Ваган Суренович, показался  ей  человеком  исключительной профессиональной компетентности и абсолютно точного знания: что, когда, как, в какой момент, и в какой последовательности следует делать. И эта его уверенность мгновенно передалась ей, вызвав чудесное ощущение защищенности  и спокойствия. У него было симпатичное армянское лицо с большим носом, густыми черными бровями и очень живыми маленькими глазками.

        Свободным жестом  властной мужской руки, но вместе с тем вполне корректно, он взял ее за предплечье: «Мария Николаевна, дорогая. У Воли Иосифовича, конечно, целый букет проблем, прежде всего - задняя стенка сердца, но мы сможем здесь его подлечить. Проведем подробное обследование, стабилизируем давление, и, уверяю вас, в лучшем виде поставим  на ноги. Для этого мы располагаем всем необходимым: наша кардиология оснащена новейшим оборудованием, у нас имеется суперсовременная зарубежная техника, можно сказать, последнее слово диагностической науки. Осваиваем. Так что, не волнуйтесь». Ах, как он умел успокаивать, и как охотно хотелось ему верить…

         Палатным лечащим врачом Воли Иосифовича оказалась поразительно красивая женщина лет тридцати, по имени Этери Хачуговна. Ее маленькую головку украшали туго стянутые на затылке черные блестящие волосы, а взгляд, чуть исподлобья, темных, агатовых глаз,  тонкая талия, и смуглые, ухоженные руки вызывали восхищение. Представляя ее Марии Николаевне, Ваган Суренович отметил, что Этери Хачуговна без пяти минут кандидат наук, и это большая удача, что Воля Иосифович попал в столь надежные и столь красивые руки. И, чуть склонив  голову, он внимательно окинул ее пристальным, мужским взглядом.

        Первая неделя пребывания в клинике была умиротворяюще спокойной. Медицинские сестры занимались  необременительными стандартными анализами, одновременно проводя подготовку к предстоящим аппаратным обследованиям. Воля Иосифович, с трудом заставивший себя отключиться от неотвязных мыслей о своих служебных делах, много времени теперь проводил  с книжкой в руках, расположившись в кресле на просторной лоджии. И даже заметно посвежел.

        Мария Николаевна навещала мужа через день. И каждый раз, стоя на лоджии, он ждал ее появления со стороны парковой дорожки, а в конце  визита  провожал  со своего шестого этажа  высоко поднятой  рукой  и широкой улыбкой.  «Ну как тебе тут? - расспрашивала его жена. - Как тебе красавица-докторша? Знаешь, Ваган Суренович говорит, что общение с такой красивой  женщиной должно тебя тонизировать. Ну и как, тонизирует?»  «Гм-м-м… - иронично  хмыкал он, - меня, Мусенька, сейчас, пожалуй, тонизировать опасно. Кстати, ты не обратила внимание на ее отчество? Подумать только, такая красавица и такое отчество – Хачуговна. Представь только, этакое феерическое создание, знакомясь, протягивает руку  и  произносит:  Ха-чу- гов-на. С ума сойти!»

        Вторая неделя, как бы  наверстывая  упущенное время, начала наращивать обороты, заполнив все  дни многочисленными аппаратными обследованиями. Отделение кардиологии, действительно, было блестяще оснащено массой современнейших диагностических средств, в том числе очень сложных, освоение которых, вероятно, требовало  немало времени.

        В середине следующей недели Воля Иосифович неожиданно слег. Войдя к нему в палату, жена увидела его, сосредоточенно  устремившим остановившийся взгляд в открытое  окно. «Что-то случилось?» - обеспокоенно взяла она его за руку. «Да  та-а-к… Знаешь, вчера тут была одна процедура… У них здесь полно всякого мудреного оборудования, и  даже  что-то  вроде электрического стула, точнее, электрического стола. Меня уложили на него. Голого. Манжеты на руки и на ноги. Кругом провода. И подключили к электрическому прибору, который должен был что-то определить, не знаю точно, вроде изменения электрической проводимости сердечной мышцы при изменении электрического разряда,что ли. Они шесть раз пропускали через меня электрический ток. Что-то у них никак не ладилось. Знаешь, мне так стыдно, но, оказывается, я совсем не выношу боли. Меня трясло на этом столе, как эпилептика. Этери мне говорит – возьмите себя в руки, а я не могу… Просто готов был сквозь землю  провалиться. Кончилось  все  приступом стенокардии. И теперь вот не разрешают вставать».

        Третья неделя началась с новой неприятности. У Воли Иосифовича внезапно разболелся желудок. «Знаешь, такое ощущение, будто у меня внутри паяльная лампа. Даже от воды – боль. Мусенька, милая, принеси мне кисельку…» «Принесу, завтра же. А что говорит Ваган? Может, это гастрит?» И она снова пошла к заведующему.

       «Ваган Суренович, как вы считаете, может быть стоит посоветоваться  с гастроэнтерологом? Как-то все очень похоже на острый гастрит. Как вы думаете, а не могло это быть вызвано лекарствами? Ведь Воля Иосифович принимает их  в огромных  количествах: трижды в день по семь таблеток на прием, итого -  двадцать одна ежедневно. Может быть,  что-нибудь можно заменить, например, уколами? Или сделать гастроскопию?» «Нет, нет, нет. Только не волнуйтесь. Этери Хачуговна очень опытный врач, и она  сама  все решает. Мы, конечно, уже  посоветовались  с гастроэнтерологом, и решили, что картина, в целом, укладывается в рамки кардиологии. А гастроскопия Воле Иосифовичу вообще противопоказана. Мы ее назначаем  только по жизненным показаниям, а таковых пока нет. И вообще… Мария Николаевна, дорогая, не надо так волноваться! Ничего страшного не происходит, ну  небольшой  гастрит. Гораздо больше меня  беспокоит его сердце».

       Разговор с Этери Хачуговной показался Марии Николаевне довольно странным  - та ей сказала, что собирается показать Волю Иосифовича… психиатру. «Психиатру?..- удивилась она, – А зачем?». «Ну, вы знаете, Воля Иосифович ведь очень пожилой человек, уже шестьдесят с лишним, и в его возрасте бывают сбои. Я нахожу, что у него нелады с психикой. Он неадекватно нервный». Должно быть, с ослепительных высот своей молодости, бедный Воля Иосифович виделся  ей  динозавром.

      Вторник третьей недели, и новая напасть. «Муся, ты знаешь,  что-то  я совсем не могу подниматься с постели. Как только принимаю вертикальное положение – так теряю сознание. Вот и вчера. Меня посадили в кресло-каталку, спустили на лифте на первый этаж, и оставили там  в очереди перед кабинетом психиатра. А я возьми, да и потеряй сознание. Очнулся  в кабинете этого самого психиатра. А тот матерится на всю клинику: какой кретин, трах-тарарах вашу…, направил  ко мне  больного из кардиологии?! Немедленно везите его обратно на шестой этаж!»

         Снова  к  заведующему: «Ваган Суреноваич, зачем моему мужу понадобился психиатр?» «Какой еще психиатр???»…

         Следующий день среда. Мария Николаевна провела его, не выпуская ладони мужа из рук. Он же всячески ее успокаивал: «Муся, ты  только не паникуй. Мне уже гораздо лучше. Ваган замечательный доктор. Вчера вечером он целый час сидел  здесь у меня. Говорит, что непременно поднимет меня на ноги. И я верю –  поднимет. А потом  опять спрашивает: как мне Этери? Ух, говорит, хороша чертовка!… Ну, что мне было ему сказать, молодой мужик - одно на уме».

        Следующий день четверг. Куда подевались все врачи? Воля Иосифович снова потерял сознание. А Мария Николаевна бегала по всем кабинетам в поисках нашатыря. Оказалось, все врачи в это время были на двенадцатом этаже, там  у них  проходила оперативка.

        Дальнейшие события  развивались еще стремительней. На следующее утро, в пятницу,  она увидела в палате мужа новое, незнакомое женское  лицо – это была врач  из соседнего ревматологического отделения,  в тот день совмещавшая свои обязанности с обязанностями дежурного врача  отделения  кардиологии. Едва взглянув с печальным укором на Марию Николаевну, она  произнесла: «Это хорошо, что вы пришли. Я должна забрать вашего мужа в отделение интенсивной терапии, на монитор. А вам могу сказать одно – забирайте его отсюда. И поскорее». У Марии Николаевны потемнело в глазах: «То есть, как это забирайте? Разве можно человека забрать из интенсивной терапии,  ведь это же почти  реанимация? И как можно, вообще, куда-нибудь его везти в таком состоянии? И куда???...»  И она металась в отчаянии, не будучи в силах  что-нибудь изменить.

        Понедельник следующей недели. Звонок из клиники: « Мария Николаевна, у Воли Иосифовича язвенное кровотечение. Он когда-нибудь раньше страдал язвенной болезнью?» «Никогда. А не может эта язва быть от лекарств? Столько таблеток…» «Нет, нет, нет. Что вы, это что-то старое. Иногда ведь все протекает бессимптомно. В любом случае, сейчас у него большая потеря крови, и его уже готовят к  хирургической операции. Нужно ваше согласие». Она, совершенно теряя голову: «Ваган Суренович,  я не знаю… И как я могу это решать, ведь вы врач, я могу только вам  доверять. Скажите, операция  действительно необходима?» «Вообще-то, небольшой тромб  там уже появился, но он очень слабый, и  в любой момент его может сорвать, а тогда… Да, я считаю, что операция необходима. Кстати, все даже удачно - у хирургов сегодня день плановых операций».

        И вот тогда ей  внезапно  пришла в голову мысль, заставившая ее похолодеть. Она вспомнила историю своего собственного отца, страдавшего язвой желудка, которому после инфаркта  врачи не могли давать разжижающие кровь препараты, как раз из опасения вызвать у него язвенное кровотечение! «Ваган Суренович,  а что все-таки могло спровоцировать это у Воли Иосифовича? Может быть, ему давали  антикоагулянты?» Доктор заметно напрягся. «Да, но всего три дня».  «Значит, все-таки давали… Хорошо, я согласна на операцию»

         Вечером того же дня. Снова телефонный звонок. «Мария Николаевна, с вами говорит хирург, оперировавший вашего мужа. С  сожалением должен  сказать, что операция прошла неудачно. Язва оказалась расположенной таким образом, что после резекции  мне не к чему было пришивать оставшуюся часть желудка. Пришлось подшивать  к поджелудочной железе…»  «То есть, как к поджелудочной железе?... Разве можно вообще что-нибудь пришивать к железе? Ведь это, как мне представляется, рыхлая ткань?» «Да, вы правы, это плохо, но у меня не было выбора. Теперь этот участок тракта у него не будет функционировать». «А как же человек  сможет жить без этого  участка?»  Молчание. «Воля Иосифович переведен в отделение реанимации. Завтра утром вы сможете узнать, как прошла ночь. Всего доброго». Далее гудки…

         Утро следующего дня, вторник.  У двери в отделение реанимации. Мария Николаевна униженно просит врача пропустить ее к мужу, чтобы хотя бы издали взглянуть на него. Вежливый, официальный взгляд сквозь стекла очков: «Вы же знаете, что я не могу этого сделать. Зачем же вы предлагаете мне нарушить установленный порядок?» Он был неумолим, этот страж порядка. А ей, как всегда,  не доставало  настойчивости…

         В тот же день, поздно вечером снова звонок: «Мария Николаевна, с вами говорят из клиники. С  прискорбием  должны  сообщить вам, что полчаса назад скончался ваш муж. Примите наши соболезнования…»       .